тветил Орлов и отсоединился.
   - Профессионал, - Гуров тоже положил трубку.
   - Кто это?
   - Я же сказал, - Гуров помолчал, затем повторил:
   - Профессионал.
 
Глава шестая 
 
   Как Гуров и ожидал, полковник Орлов был в кабинете один. Денис  довез
сыщика до Петровки  быстрее,  чем  тот  успел  определить  линию  своего
поведения. Ему было ясно одно: говорить следует только правду, но  не  в
полном объеме. Он не имеет права брать друга и начальника в  содельники,
а врать бессмысленно.
   Орлов не делал вид, что чем-то занят, сидел,  слегка  навалившись  на
стол, опираясь на сцепленные в замок  ладони.  Когда  Гуров  сел,  Орлов
кивнул и тяжело вздохнул:
   - Рассказывай.
   - В квартире я был, но кто стрелял - не видел. Его должны были убить.
   Орлов оглядел Гурова, прищурился:
   - Хлороформ?
   - Да.
   - Кто тебя пригласил?
   - Ты же знаешь.
   - Руслан Алексеевич Волин. Он прикрыл деньги Лебедева.
   - С тобой приятно работать.
   - Приятно, мать твою, рыбу ловить и грибы собирать! - Сорвался Орлов.
- А в дерьме и крови  валяться,  тебя,  сукиного  сына,  из  канализации
вытаскивать отвратительно!
   - Я тебя об этом не просил.
   - А ты вообще-то  в  жизни  чего-нибудь  просил?  -  Орлов  брезгливо
поморщился. - Ладно, -  полковник  расцепил  пальцы,  погладил  ладонями
стол, словно стирал пыль. Я не спрашиваю,  как  ты,  такой  талантливый,
проглотил крючок, видно, наживка была соблазнительная. Плотно посадили?
   - Подумаю, разберусь.
   - Ты не сказал третьего слова: доложу.
   - Избегаю лгать.
   - Мы пикируемся, будто речь идет не о  твоей  судьбе,  не  о  будущем
твоей семьи, не о карьере генерала, не обо мне, грешном.
   - Ну что ты предлагаешь? На моем месте ты вел бы себя точно так же. В
подробности я тебя посвящать не имею права. Ты ведь знаешь  сам,  я  как
другу тебе не вру. Ты же не пойдешь к  Константину  Константиновичу,  не
выложишь ему  всю  правду-матку  на  стол,  ну  а  я  на  твой  стол  не
выкладываю.
   Орлов молчал так долго, что Гуров, несмотря на все напряжение,  начал
дремать.
   - Тебя вербуют, это понятно. Что  конкретно  требуют-то?  Информации?
Какой? - Орлов не  спрашивал,  рассуждал  вслух.  -  Информаторы  у  них
имеются, может, не твоего калибра... Да, запамятовал, боевиков,  которых
они тебе отдали, мы задержали. Все в цвет: оружие, наркотики.  Мне  надо
писать рапорт. Откуда я получил сигнал?
   - Анонимный звонок.
   - И генерал поверит?
   - Кто кому сейчас верит? - Гуров пожал плечами.  -  Он  об  убийстве,
конечно, знает?
   - Выезжал на место, - Орлов  взглянул  на  часы.  -  В  министерстве.
Совещаются. Не каждый день генералов убивают.
   - Так какая будет официальная версия?
   - Версия официальная и  не  официальная  одна.  Самоубийство.  У  нас
свободу слова путают с безответственной болтовней.  Мы  вообще  живем  в
обществе абсолютно однозначном. Молчать - так обо всем, говорить  -  так
тоже пока язык не отвалится. Теперь на Запад поглядываем.  Будто  у  них
спецслужбы  никаких  секретов  не  имеют   и   о   каждом   своем   шаге
докладывают...
   - В центр лба никто себе не стреляет, и ожога нет, - сказал Гуров.
   - Даже видел, куда пуля попала? - Орлов смотрел внимательно. - А  кто
стрелял, не видел?
   - Не веришь?
   - Да, теперь сомневаюсь, - ответил Орлов. - Веришь - не веришь,  игра
детская. Ладно, каждый решает  свои  проблемы.  Как  объявить  о  смерти
Потапова, решают в других кабинетах. Как будем жить дальше мы с тобой?
   Полковник вышел из-за стола, достал из шкафа электрический чайник, из
графина налил воду, показал на бутылку коньяка - Гуров  покачал  головой
отрицательно. Орлов налил себе в стакан, выпил, зажевал долькой лимона.
   "По-старому работать невозможно, а перестроиться  я  не  способен,  -
рассуждал полковник, накрывая на столик. - Выберемся из этой  истории  с
минимальными потерями - и на пенсию. Дорогу молодым, пусть  они  глотают
валидол, не спят ночами. Если я  с  Гуровым  теряю  контакт,  то  о  чем
говорить?"
   Он взглянул на дремлющего в кресле Гурова. "Что делать?  Оригинальный
свежий вопрос. Мой лучший оперативник вступил в контакт с мафией.  Мы  и
слова такого не знали, разве что сталкивались с ним, читая  романы  либо
глядя зарубежное кино. Лева не может сказать мне,  я  не  могу  доложить
Косте, который сейчас кувыркается  на  пушистом,  но  жестком  ковре.  И
каждый по-своему прав, так как знает: начни он говорить правду в  полном
объеме, обрушится такая лавина бумаг, проверок, доносов,  что  похоронят
не только без венков, но и  без  погон.  А  кто  виноват?  Сейчас  самая
выгодная  позиция  не  делать  ничего.  Тебе  приказ,  ты  -  бумагу   с
объяснениями, главное, никаких поступков. Только знай пиши: одну  бумагу
вниз, две - наверх, и так до бесконечности. Я  так  не  умею,  Гуров  не
желает, пытаемся порочный круг разорвать и потому в дерьме по самые уши.
И самый лучший для нас вариант, наша победа, если  мы  сумеем  отмыться,
чтобы от нас дурно не пахло".
   Полковник жалел себя и своего зама, хныкал, жаловался на время  и  на
судьбу, но уже  прокачивал  ситуацию,  просчитывал  варианты.  Он  ругал
Гурова и гордился им. И даже если сыщик ошибся, он искал пути к победе.
   Они пили чай, говорили о  делах  посторонних.  Орлов  позвонил  Рите,
пригрозил, что скоро придет в гости, вызвал  Гурову  машину.  Когда  тот
ушел, полковник открыл папку,  достал  фотографии  Эффенди,  Лебедева  и
Волина, долго рассматривал их, затем фото Лебедева отложил в сторону.
 
*** 
 
   Наступила ночь. Главный герой  минувшего  вечера,  Руслан  Алексеевич
Волин, шатался по своей роскошной квартире и не чувствовал себя  героем.
Если бы он умел  выть,  то  завыл  бы  с  превеликим  удовольствием.  Он
спланировал блестящую операцию,  выполнил  ее  безукоризненно,  и  вдруг
подкралась тоска и ощущение допущенной ошибки. Он вновь и вновь ощупывал
каждое звено цепи, вроде все прочно и подогнано. Волин успокаивался,  но
через короткое время  вновь  начинал  чувствовать,  что  где-то  допущен
просчет.  Референт  вскакивал,  расхаживал  по  квартире,  хватался   за
бутылку. Сейчас напиться просто  пошло,  даже  преступно,  ведь  завтра,
точнее, уже сегодня надо быть в безукоризненной форме. Порой он  смотрел
на  телефон,  можно,  например,  вызвать  девочку,  однако   для   чего?
Совокупление само по себе его не прельщало, а устраивать  красивую  ночь
нет сил, да и опять же завтра, то есть сегодня... Будь оно проклято,  за
что  сражаюсь,  рискую?  Нет,  такая  жизнь  не  для  белого   человека.
Немедленно уматывать. Выехать за  границу  легко,  можно  туром  или  по
приглашению. Он  свободно  говорил  на  английском,  мог  объясняться  с
французом и немцем. Но там  придется  начинать  с  нуля,  вкалывать,  не
служить, как здесь, а работать по-черному, первое время от зари до зари.
А он отвык, и ему уже  пятый  десяток.  Он,  конечно,  уедет,  но  нужен
миллион.
   Волин вспомнил Великого Комбинатора и  улыбнулся.  Я  не  оригинален,
всех прельщает одна и та же цифра. Деньги должны лежать  там,  в  банке,
выехать следует налегке. И главное, представилась возможность превратить
"деревянные" рубли в конвертируемую валюту.  Но  в  одиночку  ничего  не
сделать, придется работать на  Гаргантюа  -  так  Волин  называл  своего
Патрона. И теперь еще Гуров, которого он,  Волин,  "подвесил"  и  сейчас
должен   заставить   работать   на   Корпорацию   и   проложить    канал
транспортировки  наркотиков  через  всю  страну,  с  востока  на  запад.
Разговоры о координационном центре, мешающих им распрях - лишь  наживка,
на которую сыщик должен клюнуть. Какой оперативник откажется от подобной
информации, рассуждал Волин. Пусть он на дорожку ступит, там  посмотрим,
куда она приведет.
   Но теперь  необходимо  перечеркнуть  вчерашний  разговор  с  сыщиком,
объяснить, что правила  игры  изменились.  Как  он  себя  поведет?  Есть
гарантия, что фанатик чести не влепит мне пулю в лоб? Покойному  Руслану
Алексеевичу  Волину  будет  довольно  безразлична  судьба  подполковника
Гурова.  "Оправдается  он  перед  своими  или  пойдет  под  суд,  мне  в
крематорий не сообщат", - подумал он.
   - Черт бы меня побрал! - произнес Волин вслух. - Почему  я  рассуждаю
здраво, а поступаю как идиот?
   Волин упал в плюшевое кресло. "Я так убедительно  доказывал  Патрону,
что леопард - не домашний кот, ему  не  привязывают  бантик  на  шею.  Я
последователен,  как  истинный  русский   интеллигент,   провозглашающий
свободу и собственноручно  затягивающий  на  себе  пеньковый  "галстук".
Оттого всех нас и перевешали, остались самые завалящие, и я  самый-самый
никчемный дурак из уцелевших".
   Волин встал и потянулся, стриптиз окончен, ложимся спать. Наутро бой,
покой нам только снится...
   Эффенди охотно застрелил  генерала  Потапова  не  оттого,  что  любил
убивать. Он не получал от стрельбы удовольствия - зарезать  курицу  мало
радости, но жрать захочешь - нож в руки возьмешь, никуда не денешься.  А
вот что ребят арестовали - привело Эффенди в бешенство. Парни,  конечно,
никчемные, двое наркоманы, но жизнью их мог распоряжаться только он -  и
никто другой. В судьбе Эффенди, урожденного Леонида  Ильича  Силина,  ни
очередное убийство, ни арест подручных никаких изменений  не  произвели.
Он  уже  два  года  находился  во  всесоюзном  розыске,  свидетелей  его
"подвигов" было более чем достаточно не только для  послушного  судьи  с
двумя бессловесными присяжными, но и для любого суда присяжных.
   Эффенди уже привык к мысли, что живой  он  только  пока  на  свободе.
Арест повлечет неминуемый расстрел. Он не читал Пушкина, поэтому не знал
притчу об орле и вороне, рассказанную Пугачевым. Эффенди долго  жил,  не
задумываясь о дне завтрашнем, однако годы берут свое, и мысли  об  уходе
на пенсию или, как пишут в газетах, на заслуженный отдых последнее время
все чаще посещали его перед сном.
   Пистолет Волин забрал, но данное обстоятельство убийцу не беспокоило.
Оружия, как и денег, у него было достаточно.
   Сидя на подмосковной даче  и  попивая  из  самовара  безвкусный  чай,
Эффенди всерьез подумывал о выходе из дела. Из страны ему официально  не
выехать. Сегодня на границе с Турцией обстановка подходящая,  но  с  чем
уходить? Чемодан бумажных денег? Не годится, нужны либо валюта,  золото,
либо наркотики. Героин? Четыреста рублей  грамм...  В  валюте,  конечно,
меньше, но если у Референта отнять килограммов двадцать, то на всю жизнь
хватит и чужим детям достанется. Что в  Корпорации  готовят  операцию  с
наркотиками, Эффенди догадывался, знал почти наверняка.
   Эффенди размял щепотку "травки", смешал с табаком, набил  прокуренную
трубочку, зажег, легонько пыхнул сладковатым дымом. Эффенди "покуривал",
но разрешал себе лишь одну трубочку перед сном.
   Казалось бы, что  может  быть  общего  между  полковником  Орловым  и
убийцей Эффенди? Однако нашлось: столь разные люди  одинаково  полагали,
что "веришь - не веришь" - детская игра и не  более.  Эффенди  не  верил
никому, но знал,  что  в  настоящее  время  Корпорации  нужен  и  потому
находится в безопасности, значит, имеет время выждать и подумать. Он  не
утруждал  себя  деталями,  решал   вопрос   в   принципе:   наркотик   у
руководителей следует отобрать, затем действовать по ситуации.
   Разбросав свое массивное тело по огромной кровати, выставив  лохматую
бороду. Патрон крепко спал. На ужин он съел миску салата, седло барашка,
выпил  бутылку  коньяка,  две  -  красного  сухого  вина  и  при   своей
комплекции, лежа навзничь, должен был бы трубно храпеть, но он  презирал
законы, в том числе и законы природы, и спал тихо, как ребенок.
   Константин Васильевич Роговой хорошо помнил покойных  родителей.  Они
произвели  на  свет  крепенького   мальчугана,   назвали   Константином,
вырастили здорового, жизнерадостного парня, которого особо не  баловали,
возможности такой не представлялось. Война, затем нужда конца сороковых,
а в пятьдесят первом папа со службы не вернулся. Константин уже учился в
институте, исполняя  роль  комсорга  курса,  и  к  происшедшему  отнесся
философски.  Он  ушел  на  завод,  а  когда  Отец  народов  скончался  и
разобрались, что он не отец и  даже  не  отчим,  Константин  вернулся  в
институт и комсомол. Как и многие его сверстники,  он  отлично  понимал,
что жизненное процветание определяется  лишь  одним  фактором  -  местом
претендента на сладкую жизнь в партии. Нет,  объективно  существовали  и
другие  возможности,  к  примеру,  можно   стать   талантливым   ученым,
художником, на крайний случай поэтом. Но тут необходимы Талант и Труд, и
все с большой буквы. По  "Краткому  курсу"  Константин  имел  "зачет"  и
"отлично", потому двинулся проторенной дорогой в  партийные  начальники.
Внешность,  обаяние,  сообразительность,  а  главное,  понятие  о  таких
высоких материях, как  честность  и  достоинство,  у  него  были  именно
такими, какими и следовало быть, то есть что надо - в избытке,  чего  не
надо - в полном отсутствии. За два  десятилетия  он  дорос  до  главного
заместителя и понял, что выше ему дороги нет, возможны лишь  бесконечные
передвижения по горизонтали. Такое положение его  не  устраивало.  В  то
время никто не подозревал, что живет  в  застойный  период.  Бриллианты,
стиральный порошок, дачу  и  колбасу  еще  можно  было  купить,  дефицит
ощущался только в деньгах, потому некоторые руководители, а возможно,  и
большинство из них брали и давали взятки. Дело  это  считалось  обычным,
как ежедневные еда и сон.
   Но Константин Васильевич Роговой  от  природы  тяготел  к  философии,
знал, что ничто не вечно.  На  Руси,  известно,  крали  издавна,  однако
круговая порука замов ему не понравилась. Он из "круга" осторожно вышел,
спустился на ступенечку, начал организовывать собственное  дело.  Вскоре
он стал  Патроном,  встретил  сумасшедший  апрель  спокойной  улыбкой  и
оказался прав: буря пронеслась над головой. Она отрывала вершки, а землю
перекопать, все выкорчевать никакой буре, даже урагану не под силу. Надо
менять систему, а этого власть имущий аппарат  никогда  не  позволит.  А
перестройка, Рассуждал Патрон, - это те же самые  люди,  только  в  ином
строю.
   Заблуждался ли Патрон, жизнь покажет, а сейчас он спокойно  спал  без
таблеток, даже аптечки в доме не держал.
   Константин Васильевич  Роговой  уезжать  никуда  не  собирался,  имел
единственную заботу: превратить советские рубли, которые обеспечены всем
достоянием страны, в паршивые,  ничем,  кроме  золота,  не  обеспеченные
доллары либо марки. Но не хотел зависеть от решений  пленумов,  Советов,
съездов, которые, выполняя требования трудового народа, в  любой  момент
могли облечь пожелания народа в форму законов.
   Патрон спал спокойно, тихо, задрав лохматую бороду, разметав огромное
тело, и как дурных, так и веселых снов не смотрел.
 
*** 
 
   Наступило утро. Гуров взглянул  в  серое  окно,  по  стеклу  которого
осыпалась снежная крупа. Зимы в этом году не было, весна  то  решительно
наступала, то приостанавливалась, дождь чередовался  со  снегом,  погода
стояла омерзительная.
   Все одно к одному, думал Гуров, тихо одеваясь, стараясь не  разбудить
Риту.
   Она открыла глаза и спросила:
   - Ты мне ничего не расскажешь?
   - Обычно ты просыпаешься долго-долго...
   - Я тебе задала вопрос, - Рита села, включила бра,  в  спальне  стало
уютнее.
   - Я не могу на него ответить. - Гуров вытащил из шкафа чемодан, начал
укладывать свои вещи. - Я тебя люблю, ты должна мне верить.
   - Ты позавтракаешь? - Рита накинула халат и ушла на кухню.
   Гуров оглядел свой костюм, остался недоволен, переоделся в  джинсы  и
свитер, кожаную куртку, обулся в тяжелые ботинки. Он прошел  в  кабинет,
вынул из тайника пистолет с глушителем и наручники, достал все имеющиеся
в доме деньги, сберкнижку, заглянул в нее. Тысяча сто пятнадцать...  Сел
за стол, вытащил припасенный расходный ордер  и  заполнил  его,  выписал
тысячу сто.
   Завтракал он неторопливо, выпил две чашки кофе.
   Рита молча сидела напротив, а потом вдруг неожиданно спросила:
   - Тебя могут арестовать?
   - Вот так живешь, живешь, - Гуров долил себе  еще  кофе,  -  считаешь
себя самым умным... Я не думал об этом.
   Раздался телефонный звонок. Аппарат стоял между Гуровым и Ритой,  оба
посмотрели на него, потом друг на друга.
   - Меня ни для кого нет дома, - сказал Гуров. - Уехал  в  подмосковный
санаторий.
   - Туда ночью не уезжают, - Рита сняла трубку, помедлила и раздраженно
сказала:
   - Слушаю. Доброе утро, Петр Николаевич, к  сожалению,  не  могу,  они
отсутствуют. А это вас надо спросить, заверил, не к любовнице. Извините,
но и Гуров, и вы за десять лет мне изрядно надоели.
   Она выслушала ответ Орлова, согласно кивнула.
   - Это для вас Турилин генерал,  а  для  меня  обыкновенный  не  очень
молодой мужик. Вы все свои прохиндейские выходки прикрываете оперативной
необходимостью. Гурову я ничего передавать не собираюсь, ищите его сами!
-  Рита  говорила  быстро,  все  больше  накаляясь.  -  Ваша   профессия
разыскивать, вот и валяйте. Счастливо!
   - Молодец! В тебе умерла великая актриса, - сказал восхищенно Гуров.
   - А кто тебе сказал, что  я  играю?  -  тихо  спросила  Рита.  -  Мне
четвертый десяток, во мне умирает  женщина,  а  она  умирать  не  хочет.
Извини, - она встала и опрокинула стул. - Извини, я должна тебя  беречь,
неприятностей тебе хватает и без меня. Тебе всего в  жизни  хватает  без
меня.
   Гуров встал, обнял жену так сильно, что она больше не смогла  сказать
ни слова. Когда муж свои объятия разжал, Рита впервые услышала,  как  он
ругается матом. Гуров говорил  тихо,  без  эмоций,  выкладывал  матерные
слова раздельно и аккуратно, словно боялся, что  Рита  одно  из  них  не
разберет или не поймет.
   Странное дело, никакие увещевания и угрозы  не  подействовали  бы  на
Риту так успокаивающе, как эта длинная матерная тирада.
   - Красиво живем, - Рита поцеловала мужа. - Не волнуйся за нас.
   - Вот деньги, - Гуров положил на стол купюры. -  Кто  бы  ни  звонил,
куда бы ни приглашал от моего имени или  как-то  иначе,  не  соглашайся,
дверь всегда чтобы была на цепочке,  если  что,  не  рассуждай,  нажимай
кнопку охраны. Ольге передай, что я ее люблю.
   Гуров надел плащ, подхватил чемодан и  ушел  из  дома  в  изувеченную
цивилизацией погоду...
 
*** 
 
   Полковник Орлов вставал рано, так  же,  как  и  Гуров,  завтракал  на
кухне, так же перед ним сидела жена, и рядом стоял телефон.  Вот  только
пил полковник не кофе, а чай с медом и с женой разговаривал  мирно.  Они
решали вопрос о летнем отдыхе внуков, казалось, что  еще  вчера  так  же
обсуждались летние каникулы детей.
   К, телефонным звонкам в любое время суток Петр  Николаевич  относился
спокойно. Человек бы  не  выжил,  если  бы  не  сумел  приспособиться  к
землетрясениям, гриппу и наличию телефона.
   Орлов снял трубку, прожевал и невозмутимо сказал:
   - С добрым утром.
   - Здравствуй, Турилин беспокоит. Я жду тебя вместе с Гуровым к восьми
тридцати.
   - Понял, - Орлов хотел сказать что-то еще, но, услышав частые  гудки,
положил трубку. - Екатерина Ивановна, за многие  годы  генерал  позвонил
мне домой. К чему бы это?
   - К неприятностям, не сомневайтесь, Петр Николаевич, - ответила  жена
и начала убирать со стола. - Если бы он  собирался  тебя  наградить,  то
дождался бы рабочего дня.
   - Ты у меня философ,  -  сказал  Орлов,  набирая  номер  Гурова.  Как
известно, поговорить с другом не удалось, и в восемь тридцать  полковник
один вошел в кабинет генерала.
   Они  обменялись  рукопожатиями,   начальник   посмотрел   на   дверь,
подчиненный пояснил:
   - Гурова нет и, как я понимаю, в ближайшее время не будет.
   - А где он?
   - Жена не знает,  ее  мнение  о  вас,  обо  мне  и  о  своем  муже  я
пересказывать не буду.
   - Такой милый интеллигентный  мальчик