ладонью.  -  Ты  объясни
мальчику, чего у нас много и как у тебя с юмором. - И  продолжал  уже  в
трубку:
   - Господин генерал? Это некто Орлов, если помните...  -  Он  выслушал
ответ и громко рассмеялся:
   - Ну, здравствуй, здравствуй... Чего надо? А чего с тебя взять? Хотел
узнать, как здоровье. Как Мариша, ребята? - Он слушал абонента и  указал
Гурову на дверь.
   Полковник подтолкнул Дитера вперед и вышел следом.
   - Лев Иванович, долго еще? Сил  никаких  нет!  -  сказала  возмущенно
секретарша.
   - Верунчик, я тебе говорил, иди в коммерческий ларек, там  порядок  и
деньги, дам рекомендацию. Ты знаешь, я в авторитете, -  сказал  серьезно
Гуров.
   - С превеликим удовольствием, еще вчера ушла бы, - ответила  Верочка.
- Так ведь он, - девушка кивнула на дубовые двери, - без меня пропадет.
   - Елена, что до тебя генерала стерегла, то же самое говорила. - Гуров
открыл дверь в коридор, кивнул Дитеру, приглашая выйти в коридор. -  Так
ушла, замужем, гуляет на последнем месяце, а ты  здесь,  на  посту.  Ты,
Верунчик, недооцениваешь Россию, у нас душевных дураков  и  дурочек  еще
надолго хватит.
   Коридор был длинный,  полутемный,  зажат  с  обеих  сторон  шеренгами
безликих дверей, рабочий  день  давно  кончился,  немец  и  русский  шли
неторопливо, первый говорил, второй,  не  слушая,  поддакивал,  думал  о
своем.
   - Господин  полковник,  меня  предупреждали,  что  Россия  страна  не
такая... Я не много видел полковников и генералов, но вы люди  странные,
простите за дерзость, но ведь положение обязывает...
   - Обязывает? - хмыкнул Гуров. - Вяжет, просто петля.
   - Простите, я растерялся, говорю не о том, но мне интересно.  Генерал
ваш начальник?
   - Обязательно.
   -  А  человек,  с  которым  генерал  сейчас  говорит   по   телефону,
подчиняется Петру Николаевичу?
   - Обязательно. - Гуров взял Дитера под руку  и  повернул  в  обратную
сторону.
   - Так почему генерал всех просит, он даже свою секретаршу просит?
   - У нас все равны.
   - Секретарша и генерал?
   - Секретарша главнее. - Гуров остановился и ткнул  Дитера  пальцем  в
грудь. - Отстань, хочешь говорить  -  говори,  а  вопросов  не  задавай,
мешаешь думать.
   - Слушаюсь, господин полковник! - Дитер щелкнул каблуками.
   - Промазал, сейчас я не господин полковник, а хам.
   - Простите, Россия...
   Верочка выглянула в коридор и позвала:
   - Лев Иванович, просят зайти.
   - Россия, - бормотал Гуров, убыстряя шаг, - ты, приятель,  Россию  не
видел, познакомишься - в холодном поту  проснешься...  Домой  тебя  надо
отправить, в Европу...
   -  Не  надо,  господин  полковник...  Орлов  встретил   оперативников
улыбкой:
   -  Ну,  в  принципе,   господин   полковник,   твои   просьбы   будут
удовлетворены, дорога в крематорий...
   - Господин генерал,  -  перебил  Гуров,  -  ваш  специфический  юмор,
простите. Вы обговорили вопрос, как легендируется для окружения, что  мы
заняли данный дом и арендовали машину? Ведь нас будут проверять и начнут
именно с дома и машины. Как? Почему? От кого?
   Орлов явно смешался, взглянул на Дитера:
   - Ты угощайся, парень, - и налил ему коньяку,  -  не  стесняйся,  наш
разговор ты все равно не поймешь. - Повернулся к Гурову:
   - Ты, Лева,  как  обычно,  берешь  за  яблочко.  Василий,  -  генерал
погладил  телефонный  аппарат,  -  мне  обещал  вопрос  проработать.  Ты
понимаешь.  Лева,  тамошний  генерал  мой  давнишний  приятель,  человек
честнейший, но ума не палата, я опасаюсь. Может,  ты  по  своим  каналам
легендируешься, через Юдина или Бунича?
   - Чего? - Гуров от возмущения даже привстал на носки. -  Кто  меня  в
этом кабинете распекал за связь с  коррумпированными  финансистами?  Кто
мне про честь мундира...
   -  Начальник  главка  генерал  Орлов,  -   перебил   Орлов,   смотрел
невозмутимо. - И правильно распекал.  А  сейчас  с  тобой  разговаривает
оперативник и друг, который хочет быть уверен, что на первых шагах  тебя
там не завалят. Кто лучше - Юдин или Бунич?
   - Бунич, - ответил Гуров. - Юдин из этих  структур  ушел,  чистенький
как стеклышко.
   - Значит, звони Буничу, это его регион, пусть  он  по  своим  каналам
тебя легендирует.
   - А зачем ему? Он мне ничего не должен.
   - Не ври, грешно. Чтобы человек с тобой схватился и без долгов  ушел?
А кто его охранников-близнят от тюрьмы спас, когда они наркотики  хотели
схватить?
   - Так я не их спасал, а Рогового прихватывал, - улыбнулся Гуров.
   - Это знаешь ты! Да что я тебе объясняю? Не морочь мне голову, ты еще
тогда все  просчитал  и  запасец  на  черный  день  припрятал.  Не  будь
скупердяем, заначку доставай и действуй. Только хозяину этого  кабинета,
- Орлов постучал пальцем по столу, -  ни  гу-гу,  это  твои  оперативные
дела. С вами, господин полковник, мы разобрались.
   Орлов вместе с креслом повернулся к Дитеру и начал его  разглядывать,
будто впервые увидел. Немец понял: решается его судьба, неверное  слово,
плохая реакция, и он полетит в Мюнхен.
   А это позор. Почему-то вспомнились рассказы Айзека Азимова, Брэдбери,
встречи людей с инопланетянами,  попытки  найти  общий  язык.  Дитер  не
опускал взгляда, смотрел на русского генерала  и  уже  не  видел  мятого
костюма,  криво  повязанного  галстука,  только   глаза,   внимательные,
строгие, одновременно доброжелательные,  массивный  шишковатый  лоб,  за
которым  скрывались  мысли-тайны.  Не  опускай  взгляда   и   молчи   до
последнего, молчи, пока не будешь знать точный, однозначный ответ.
   - Ну, как коньяк, инспектор, нравится?
   - Ничего, спасибо.
   - А чего же ты рюмку второй час мучаешь?
   - Я немец, привычка.
   - Ты в джунглях охотился?
   - Нет.
   - Я тоже не охотился и с лучшим проводником в джунгли  бы  не  пошел,
там свои законы. А ты?
   - На охоту не пошел бы.
   - А зачем бы пошел?
   - Спасать друга. - Дитер замялся, тяжело сглотнул, он чувствовал, что
идет по самому краю, но еще не провалился. - Спасать свою честь.
   В глазах генерала заплясала смешинка,  Дитер  испугался,  что  сказал
лишнее, но знал, что исправить ничего нельзя, молчал.
   - Инспектор! - Голос Орлова стал генеральским. - Поставьте  рюмку  на
стол! Дитер выполнил приказ.
   - Теперь медленно-медленно возьмите.
   Дитер медленно протянул руку, взял рюмку, допил коньяк.  Генерал  был
совершенно непредсказуем, повернулся к полковнику и сказал:
   - Рост сто восемьдесят пять, вес девяносто, глаза, стрижка - типичный
полицейский. - Казалось, он забыл о Дитере, говорил только с Гуровым.  -
Ты понимаешь, Лева, тебе там не с паханами  темными  дело  иметь,  не  с
ворами в законе, а с авторитетами,  с  людьми,  служившими  у  нас  и  у
соседей, которые покатались по европам, поглядели, нанюхались.  От  него
полицейским за версту несет.
   - Неужели ты полагаешь, Петр, что я  это  не  учел  и  не  включил  в
легенду? - удивленно спросил Гуров. - Конечно,  Дитер  -  полицейский  и
служит в охране, только он служит двум богам.
   - Неплохо. - Генеральский тон пропал. Орлов вновь начал  тереть  нос,
пытался поставить его на место, только  оперативники  расслабились,  как
генерал спросил:
   - Откуда он так хорошо  говорит  по-русски?  Полицейский,  русский  в
совершенстве, таким человеком рисковать не будут.  Только  не  надо  мне
рассказывать про деда, семейный террор и русскую литературу.  Я  говорю,
для одного человека это многовато. Вы мне ответьте, господин  полковник,
если бы у вас был такой парень, вы бы  позволили  ему  лететь  в  Мюнхен
налаживать связь с местными заправилами преступного мира?
   Полковник молча пожал  плечами,  Дитер  понял,  что  провалился.  Его
сбивали не только парадоксальные вопросы генерала, но и  манера  общения
русских между собой. То они обращаются друг к другу  вполне  официально,
то говорят между собой, как мальчики на вечеринке. Дитер не мог  понять:
смена обращения что-то значит и что именно?
   Первым оправился от удара и нашел простейший контрход полковник, взял
со стола нетронутую рюмку генерала и сказал:
   - Вы, господин генерал, не пьете, сливать  в  бутылку  в  присутствии
иностранца неудобно, выливать грешно. -  Выпил  залпом,  промокнул  губы
платком и закурил, - Вас, Петр Николаевич,  просто  дезинформировали,  к
сожалению, этот немец по-русски, как я по-немецки.
   Дитер принял мяч с лета и сердито ответил:
   - Ты есть врать! Я русский понимай! Говорить мало, понимай много!
   - Ладно. - Орлов тяжело поднялся, махнул рукой. -  Готовьтесь,  через
двое суток доложите разработку, будем решать.
   Дитер сел в "жигули", дисциплинированно  пристегнулся,  посмотрел  на
жесткий профиль полковника, который невозмутимо газовал, пытаясь завести
машину, и в десятый, сотый, возможно тысячный раз,  подумал,  что  читал
Чехова, Гоголя, современных русских писателей, а людей этих не понимает.
На такой машине в Германии может ездить только конченый человек. Наконец
мотор заработал, "жигуленок", кашляя, скрипя и переваливаясь,  выкатился
со стоянки на улицу, полковник включил указатель правого поворота, и тут
же какая-то машина бросилась из  центрального  потока  прямо  наперерез,
пронеслась в  сантиметрах  от  них,  залила  грязью  ветровое  стекло  и
унеслась, будто ничего не случилось. И полковник никак на происшедшее не
реагировал, пустил "дворники" и  выкатился  на  центральную  магистраль.
"Чуть-чуть и  нас  бы  разбили  к  чертовой  матери,  -  подумал  Дитер,
покосился на спокойное лицо полковника. - Может, за  нами  уже  началась
охота?"
   - Не бери в голову, это нормальный московский таксист, - сказал Гуров
и закурил.
   Дитер уже привык, что полковник  постоянно  отгадывает  его  мысли  и
чувства, и спросил:
   - Но вы же  полковник  полиции,  почему  вы  не  догоните  его  и  не
накажете?
   - Не хочу выглядеть идиотом, - ответил Гуров и закурил.
   - А генерал очень умный, - задумчиво произнес Дитер.  Полковник  лишь
кивнул, приспустил стекло и выбросил окурок на улицу. Дитер  вздохнул  и
осуждающе покачал головой. В Германии  выбросить  окурок  в  окно  может
позволить себе какой-нибудь турок, и то лишь в своих кварталах.
   - Генерал сказал,  что  будем  решать.  Господин  полковник,  как  вы
думаете, он не отправит меня в Мюнхен?
   - Он тебя уже оставил, и ты полетишь со мной, если не передумаешь.
   - Господин полковник...
   - Он тебе прямо сказал, что ты не знаешь законов охоты. И то, что  ты
упрямо лезешь в дело,  доказывает  твою  молодость  и  глупость,  больше
ничего.
   Дитер обиделся, полковник взглянул на него, хмыкнул, покачал головой:
   - Да, хлебну я с тобой горячего.
   - Я этого выражения не понимаю.
   - Но ты со мной тоже хлебнешь, тогда и поймешь. У нас двое суток, это
много и ничего. Домашние заготовки в нашем деле сплошная глупость,  твоя
легенда предельно проста. Главное нам  притереться  друг  к  другу,  что
крайне сложно. Начнем с  того,  что  ты  усвоишь  -  обижаться  на  меня
совершенно бессмысленно и опасно для дела, обида  отвлекает.  Ты  больше
никогда не назовешь меня "господин полковник". С этого момента, уяснил?
   - Уяснил.
   - А как ты будешь обращаться ко мне? Только не придумывай.  Как  тебе
естественнее и проще обращаться  к  человеку,  который  старше  тебя  по
возрасту и положению в организации.
   - Шеф? - неуверенно произнес Дитер.
   - Кино.
   - Господин Гуров?
   - Нельзя. Понимаешь, парень, я документов  менять  не  буду,  но  моя
фамилия достаточно известна, и повторять ее не следует.
   - Врач? - сказал Дитер и щелкнул пальцами. - У вас есть другое слово.
   - Доктор?
   - Верно! Доктор.
   - Доктор? Неплохо, - согласился Гуров. - Уважительно и безлично. - Он
остановил машину около своего дома. -  Вылезай,  парень,  пойдем  домой,
пошарим в холодильнике, полагаю, что найдем там немного.
   - У меня есть марки, мы можем пойти в ресторан.
   - Можем, но не пойдем, -  ответил  Гуров,  запер  машину  и  вошел  в
подъезд.
 
*** 
 
   - Доктор! - крикнул Дитер, закончив гимнастику и направляясь в душ. -
Я голодный как черт!
   - Во-первых, в моей квартире ты можешь  не  кричать,  здесь  и  шепот
слышен, - ответил из кухни Гуров. - А  к  голоду  ты  скоро  привыкнешь,
трудно лишь первые десять-пятнадцать лет.
   Сыщик спал плохо,  поднялся  рано,  заставил  себя  сделать  короткую
пробежку, позанимался с резиной, которую использовал  вместо  эспандера,
сейчас жарил ломтики черного хлеба, разбил на сковородку  последние  три
яйца, сварил кофе и все время думал об одном и  том  же.  Кого  взять  с
собой - опытного оперативника или немца? О  том,  что  нельзя  рисковать
жизнью  иностранца,  Гурову  и  мысль  не  приходила.  Рисковать  жизнью
человека в мирное время нельзя, но  если  очень  нужно,  то  приходится.
Какое значение имеет национальность,  вероисповедание  или  партийность?
Любой человек рожден для жизни, и он, полковник Гуров,  не  имеет  права
подставлять человека под нож. На самом  деле  вопрос,  в  какую  сторону
лететь инспектору  Вольфу,  решать  полковнику  Гурову,  а  не  генералу
Орлову, и это справедливо: кто идет в связке, тот и решает.
   Вчерашняя  беседа  преследовала  лишь  одну   цель.   Орлов   пытался
обнаружить, не обладает  ли  немец  ярко  выраженными  недостатками,  не
подвержен  ли  нервным  срывам,  не  дрожат  ли  у  него  руки,  как  он
ориентируется в  незнакомой  обстановке.  Если  бы  что-нибудь  подобное
проявилось, то вопрос бы отпал автоматически. Двое суток Петр дал  другу
для близкого знакомства с кандидатом. Сейчас генерал  подбирает  дублера
из оперативников. Хотя тоже напрасно, Гуров знает, кого возьмет с собой,
если откажется от немца. Станислав Крячко, старый друг из  МУРа.  Сейчас
подполковник,  опытный,  точный,  спокойный,  простой  и  надежный,  как
молоток. Станислав  во  всех  отношениях  лучше  самолюбивого  немецкого
парня, но Дитер имеет хотя и  одно,  но  главное  преимущество,  которое
ничем не перешибить.  Он  немец.  А  единственная  легенда,  по  которой
возможно искать убийцу-исполнителя в Мюнхене, требует присутствия немца.
Иначе это не операция, а кукиш, причем явно милицейский кукиш. А если  я
все так  хорошо  понимаю,  рассуждал  Гуров,  переворачивая  подгоревшие
хлебцы, и коли не из чего выбирать, так  чего  мучиться?  Следует  вбить
Дитеру три, максимум четыре, варианта решений, из которых  он  в  случае
необходимости может выбирать. Парень он  дисциплинированный,  должен  не
подвести, если на мелководье не захлебнемся, на глубине не потонем.
   - Очень люблю яйца и кофе, доктор, - заявил Дитер,  заглядывая  через
плечо.
   - У меня в детстве была мечта.
   - Какая?
   -  Доставить  тебе  удовольствие.  -  Гуров  разрезал  запекшийся  на
сковородке блин пополам, разложил по тарелкам, налил кофе  в  кружки.  -
Хватай мешки, вокзал отходит. Кто первым встал, того и сапоги, а кто  не
успел, тот опоздал.
   - Понимаю, фольклор.
   - Вся наша жизнь сплошной фольклор.
   - Извините, доктор, а сок есть?
   - Сок? Любой, в неограниченном количестве... в Мюнхене.
   - Черный юмор.
   - Не черный и не юмор, жизнь, простая, как задница новорожденного.
   - Я плохо знаю русский язык.
   - Естественно. Антон Павлович таких выражений не употреблял.
   - А серьезно вы разговариваете?
   - Обязательно. - Гуров кивнул. -  Когда  молчу,  то  сам  с  собой  я
разговариваю абсолютно серьезно, никаких шуток не позволяю.
   - Когда мы начнем работать?
   - Сейчас же, так как твоя очередь мыть посуду.  Молча  вымыв  посуду,
Дитер долго мыл в ванной руки, тер их одеколоном, вернувшись в  комнату,
сердито сказал:
   - Я мог поселиться в отеле, есть нормальную пищу.  Мы  все  равно  не
работаем, только болтаем, господин полковник.
   - Не много же тебе нужно, чтобы сорваться. - Гуров отложил газету.
   - Я хочу работать.
   - Мне безразлично, что ты хочешь, - ответил  Гуров.  -  Объясняю  два
раза - первый и последний. Ты выполняешь мои приказы либо  просьбы,  что
одно и то же. А чтобы твое сопливое  самолюбие  не  бушевало,  один  раз
объясню. Ты слово "сопливое" понимаешь.
   - Понимаю, доктор. Ты хочешь сказать, что я совсем маленький.
   - Маленький, и у тебя мокрый нос. Я совершенно  не  обязан  тебе  все
объяснять, но сделаю исключение.
   - Как иностранцу, - попытался пошутить Дитер,  стыдясь  своего  срыва
из-за какой-то ерунды.
   - Именно, - кивнул Гуров. - Своему оперативнику я бы ничего объяснять
не стал, отправил бы его к маме и взял бы другого, поумнее. Ты не можешь
жить в гостинице по многим причинам. Ты должен привыкать к нашей  жизни,
еде, привычкам, ко мне лично. Там, куда мы  лезем,  мои  извилины  будут
забиты до отказа, я не должен думать, что тебе  можно  сказать,  а  чего
нельзя  -  обидишься.  Обидчивый  оперативник  хуже  покойника.  Спроси:
почему?
   - Почему, доктор?
   - Покойник никогда не подведет. Ты не можешь жить  в  гостинице,  так
как нам нужны твои марки, которые мы сегодня поменяем  на  рубли.  Мы  с
тобой деловые люди, авторитеты, уж завалящий миллион у нас быть  должен.
А где его взять? Ты не можешь жить в  гостинице,  потому  что  тебя  там
могут увидеть люди, с которыми мы можем  позже  встретиться.  Они  очень
удивятся, что человек, который прилетел в  Россию  со  столь  деликатной
миссией,  живет  в  интуристовской  гостинице  и  светится   на   глазах
спецслужб. Ты не можешь...
   - Простите, доктор, я понял, - перебил Дитер.
   - Ты ничего не понял, так как не знаешь, что тебя ждет, но жизнь тебе
объяснит. И если ты  сумеешь  вернуться  в  свой  мытый,  сытый  Мюнхен,
зайдешь в церковь и поставишь свечку. Ты хотел работать? Иди сюда.
   Гуров легко поднялся, встал у входной двери, поставил Дитера рядом.
   - Задача. Ты пришел в квартиру с человеком, которому не доверяешь, но
показывать этого не можешь. Понял?
   - Понял, доктор.
   - Раз пришел, проходи. -  Гуров  указал  на  комнату,  пошел  вперед,
взглянул в сторону ванной и туалета, пробормотал:
   - Свет гасить надо, - подошел, щелкнул выключателем.
   Дитер стоял на пороге комнаты, оглядывался, сыщик приблизился к  нему
сзади, ткнул носком ботинка под коленку, ударил кулаком  за  ухо,  когда
немец начал падать,  добавил  ногой.  Дитер  тяжело  грохнулся  на  пол,
держась за голову, поднялся на четвереньки,  смотрел  ошарашенно.  Гуров
вытянул указательный палец, прищурился и сказал:
   - Ты опоздал, парень. - Вернулся к входной  двери,  спокойно,  словно
ничего не произошло, поманил к себе Дитера. - Попробуем сначала.
   Дитер поднялся, ощупал голову, подошел к Гурову, встал рядом.
   При второй попытке Дитер не поворачивался к хозяину спиной, они вошли
в комнату. Гуров махнул рукой, сказал:
   - Ну, раз явился, присаживайся, - и отошел к окну. Дитер сел лицом  к
Гурову, ко спиной к  двери,  и  сыщику  стало  грустно.  Ни  один  самый
заштатный опер, работавший у Гурова, никогда не сел бы спиной  к  двери.
"Я не воспитательница в детском саду, слюнявчик подвязывать не обязан, -
думал сыщик и урезонивал себя:
   - У тебя, Гуров, другого немца нет, а без  немца  тебе  это  дело  не
провернуть. Терпи".
   Дитер был сердит, он  понимал,  что,  повернувшись  спиной,  совершил
ошибку, но полагал, что бить человека всерьез на тренировках  нельзя.  У
этих русских все не как у  людей  цивилизованных,  все  через  край.  Он
чувствовал, как за  ухом  набухает  шишка,  не  дотрагивался,  чтобы  не
показаться слабаком.
   - Будем считать, что сеанс окончен, ты провалился,  пойди  в  ванную,
намочи полотенце, приложи за ухо.
   - Ничего, доктор, пройдет.
   - Я сказал. - Гуров вздохнул,  когда  Дитер  вернулся  с  полотенцем,
спросил:
   - Ты знаешь, что такое лопух?
   - Лопух? - переспросил Дитер. - Кажется, растение.
   - Лопух - человек глупый, неопытный, инспектор Дитер  Вольф,  который
садится спиной к дверям. Ладно, за двое суток таблицу умножения пройдем,
а математика из тебя жизнь сделает либо убьет, это уж как сложится.
   - Не пугай