ак  бы  небрежно  развернулся  к  стойке  спиной.  Прихлебывая  из
стакана, внимательно оглядел зал.
   Аким сидел в компании с молодыми ребятами, на Гурова не  смотрел.  Но
сыщик не сомневался, что авторитет его увидел  и  понял,  что  полковник
зашел сюда неслучайно.
   Гуров расплатился и сказал:
   - Счастливого плавания, капитан! Передай Ашоту, что он  молодец  и  я
желаю ему легкой воды.
   После чего неторопливо закурил и медленно двинулся к выходу.
   На улице он без труда нашел "БМВ" Акима  и  встал  неподалеку.  Ждать
пришлось долго, минут тридцать. Наконец Аким вышел и направился к  своей
машине. Гуров  пересек  ему  дорогу,  сел  в  свою  "семерку",  медленно
тронулся и в зеркало заднего вида наблюдал, как  отъезжает  от  тротуара
мощная "БМВ" Акима-Лёнчика. Так они и ехали в связке,  пробиваясь  через
пробки, пока не выбрались на  Волоколамское  шоссе,  где  вскоре  Гуров,
показав левый поворот и выждав у светофора стрелку, свернул к  ресторану
"Загородный". Но в ресторан Гуров не поехал, а остановился неподалеку  и
вышел из машины. Когда Аким подошел, Гуров пожал ему  руку  так,  словно
они были давними друзьями и встретились после длительной разлуки.
   - Извини, Лев Иванович, но хреновый ты сыщик!  Хотя  о  тебе  легенды
рассказывают, я по своей шкуре знаю, какой ты ас, но вошел ты в кабак  и
засветился. И мои пацаны, которые тебя в жизни не  видели  и  не  знают,
лишь только глянули,  зашептали:  "А  вот  и  ментовка!"  Уж  больно  ты
спокойный и  уверенный.  Когда  обычный  человек  приходит,  он  мнется,
оглядывается, улыбается без причины, а ты вошел, как к себе домой, и, ни
на кого не глянув, двинул к бару, как будто из нашей забегаловки никогда
не уходил, а ведь все знают, что человек пришел впервые.
   - Ну, извини, - ответил Гуров. - В следующий раз, когда  войду,  буду
долго вытирать ноги, хлюпать носом и поддергивать штаны.
   Морозил мелкий дождик, и они уселись в "БМВ", где Гуров долго  молчал
и разглядывал Акима так, словно в первый раз увидел.
   - Что уставился, командир? - спросил Аким. - Или сильно  полюбил?  Но
видится мне, что приехал ты с меня должок получить. Ведь ты мне  намедни
жизнь спас, а с моей стороны никакой благодарности.
   - Умный ты, - ответил Гуров. - Но стрельнул в молоко.  Я  приехал  не
должок получать, а взаймы тебе еще дать.
   - А мне не надобно, господин полковник.  Долгов  нахватаешь  -  потом
процентами замучают.
   - А у меня привычка дурная, - усмехнулся Гуров. - Если я с  человеком
работаю, то жизнь его берегу.
   - А я  и  не  знал,  что  работаю  в  ментов-ке.  -  Аким  недовольно
поморщился. Что,  уже  и  в  штат  зачислили?  Тогда  говори,  когда  за
зарплатой приходить.
   -  Ты  молодой  и  глупый.  Ты  что  же  полагаешь,  что   полковник,
опер-важняк едет через весь город для того, чтобы с тобой шутки  шутить?
Днями в Москве может начаться серьезная разборка.  И  видится  мне,  что
первым  делом  Галей  шлепнет  Акима-Лёнчика  как  свидетеля  совершенно
ненужного.
   Насмешливая улыбка сползла с лица Акима, и он неуверенно сказал:
   - А что я ему? Ведь это он хотел меня замочить, а не я его.
   - Аким, не будь мальчонкой неразумным. Я ведь сказал: "Видится  мне".
А может, я ошибаюсь? - И после небольшой паузы добавил:
   - Правда, в таких вопросах я ошибаюсь довольно редко.
   - А может, мне самому этого Галея опередить?
   - Ну, во-первых, я приехал переговорить с тобой не  для  того,  чтобы
началась у вас разборка. Хорош я  буду  опер  главка,  если  спровоцирую
убийство людей. Тебе с Галеем не справиться. Он всегда тебя опередит.
   - Так что делать? Уехать из Москвы?
   - Я сразу понял, что ты умный. Уехать из Москвы, причем сегодня и  не
с какого-нибудь центрального вокзала, а пригородной электричкой. И чтобы
никто из твоих пацанов не знал, где ты и когда  вернешься.  Как  написал
классик, "мавр сделал свое дело, мавр может уходить".
   Гуров открыл дверь машины и уже шагнул на улицу, когда  Аким  схватил
его за рукав.
   - Так что  же  вы,  господин  полковник,  приезжали  специально  меня
предупредить?
   - Получается. Не переживай, я  в  своей  жизни  совершал  глупости  и
покруче.
   - Подожди-подожди. - Аким продолжал держать  Гурова  за  рукав.  -  С
самого начала хотел  что-то  тебе  сказать,  да  запамятовал.  А  сейчас
вспомнил. Ты интересовался, кто замочил полковника из контрразведки. Так
вот,  я  случайно  услышал,  что  исполнителями  были  два   пацана   из
конкурирующей С нами группы. Их в тот же  вечер  ликвиднули.  А  команду
давал никакой не генерал, и вообще человек не вашего  разлива.  Штатский
человек. То ли банкир, то ли бизнесмен большой. Ни имени, ни фамилии  не
знаю. А приметы у меня есть довольно точные.
   Аким сидел за рулем откинувшись, прикрыв глаза,  сосредоточивался,  а
Гуров начал закуривать и заметил, что руки у него слегка дрожат.
   Аким медленно,  тщательно  подбирая  слова  и  очень  профессионально
нарисовал портрет Якушева, затем спросил:
   - Это что-нибудь тебе даст?
   Гурову хотелось достать носовой платок и вытереть пот.  Ему  хотелось
обнять этого уголовника, но он не стал возиться с  платком  и  не  полез
обниматься, а сдержанно ответил:
   - Жизнь покажет. В нашей работе, Аким, не всегда знаешь, что сеешь  и
где вырастет.
   А сам подумал: "Я вот ехал и искал тебя, и не рассчитывал, что получу
такую ценную информацию. А оно так получилось".
   - Так мне сегодня уезжать? - спросил Аким.
   - Обязательно. А дней через пять позвони мне  в  кабинет,  и  я  тебе
скажу, что дальше.
   Гуров хлопнул Акима по плечу, вышел из шикарного "БМВ"  и  пересел  в
свой скромный "жигуль".
   Пока сыщик возился с зажиганием, мощная машина уже исчезла  в  потоке
Волоколамского шоссе.
   "Ах,  Якушев,  Якушев!  Крупным  мафиози  стал.  Вот   если   удастся
установить хоть какую-то связь между  "кукольником"  и  Якушевым,  тогда
точно определится: у кого искомые доллары. А может быть, на этом  работу
и прекратить? Передать весь материал Еланчуку в Интерпол,  и  пусть  они
решают свои вопросы сами".
   Татьяна настояла, и вечером Гуров приехал к ней  в  гости  и  наконец
познакомился с дочкой.
   - Яна. - Девочка протянула Гурову узкую ладошку.
   - Очень приятно, Яна! Меня зовут Лев Иванович.
   - Да уж догадалась. Вы можете не поверить, но я вас  именно  таким  и
представляла. Что же, у моей мамы всегда был отличный вкус. А вы  теперь
мне будете вроде как отчим?
   - Вроде как буду, - рассмеялся Гуров, - если ты уговоришь маму  выйти
за меня замуж.
   - Сделаем, господин полковник! Считайте, что вы отдали  приказ,  а  я
приступила к его исполнению.
   Вечер прошел очень мило и по-семейному. Яна больше не дурачилась и не
умничала, сидела за столом тихо,  изредка  поглядывая  на  Гурова,  лишь
однажды ему подмигнула. И сыщик понял, что приобрел надежного  союзника.
Около десяти Гуров поднялся. Неожиданно Татьяна сказала:
   - Доченька, я поеду со Львом Ивановичем, а  ты  будь  умницей,  утром
сама позавтракай и загляни все-таки в школу. Хотя бы Урока на два.
   - Ну, если ты просишь, я зайду в это заведение, хотя  это  совершенно
бессмысленное Дело. В математике и физике я все равно ничего не понимаю,
а по истории и литературе они мне  рассказывают  вещи,  которые  я  знаю
лучше. По истории вообще говорят сплошное вранье, а литературу преподают
так, что Пушкина возненавидишь.
   Они ехали по вечернему городу, и Гуров уступил руль Татьяне,  которая
давно просила об этом. В дневной сутолоке Гуров  ей  руль  не  давал,  а
сейчас, когда на улицах было свободно,  пересел  на  правое  сиденье,  и
Татьяна, как всякий начинающий водитель, осторожно ехала правым рядом  и
с ужасом смотрела на троллейбус, который приходилось обгонять.  Сидя  на
непривычном месте, Гуров не мог наблюдать в зеркало  заднего  вида,  что
делается позади их "Жигулей", поэтому постоянно  оборачивался,  наблюдал
за обгонявшими их машинами и вяло поддерживал разговор о  том,  как  все
будет чудно и замечательно в этой жизни, если  не  считать  эту  чертову
работу, которая жизнь и отнимает напрочь.
   Когда  они  выехали  на  Гоголевский  бульвар  и  уже  подъезжали   к
шахматному  клубу,  их  обогнала  "девятка",  и  Гуров  увидел,  как  из
открытого окна высунулся ствол автомата. Он ударил по тормозам, придавив
ногу Татьяны, крутанул руль вправо, наезжая  на  тротуар,  но  было  уже
поздно. Автоматная очередь разрезала машину вдоль.
   "Жигули" встали, Гуров дернул Татьяну на себя, крикнул: "Ложись и  не
двигайся!" - а сам, пригнувшись, открыл правую  дверцу  и  выпрыгнул  на
асфальт.
   "Девятка" тоже встала впереди, метрах в десяти. Из нее плевал свинцом
уже  не  один  ствол,  а  несколько.  Пули  прошивали  жестяную  коробку
"Жигулей", рухнуло лобовое стекло; из  "девятки"  выскочили  три  темные
фигуры, и Гуров открыл ответный огонь.
   Почему-то сегодня он взял с собой не любимый  "вальтер"  -  7,  б,  а
"беретту" девятого калибра.
   Глушителей не было ни у автоматчиков, ни у "беретгы", и грохот стоял,
как при настоящем уличном бое. Если до этого кто и шел по тротуару вдоль
бульвара,  то  сейчас   обезлюдело,   машины,   следовавшие   за   ними,
остановились, начали сигналить и  подали  назад.  Возникла  пробка,  где
почему-то каждый из водителей считал нужным нажимать на клаксон.  Грохот
выстрелов  и  непрерывные  сигналы  автомобилей  создавали   театральный
эффект, если к творящемуся убийству можно применить слово "театр".
   Первыми  двумя  выстрелами  Гуров  уложил  двух  нападавших,   третий
бросился назад, к машине, но Гуров "прошил" колеса, выстрелил  в  заднее
стекло, надеясь, что не угодит водителю  в  голову,  потому  что  одного
необходимо  было  взять  живым.  Когда  он  подбежал  к  машине,  то  на
водительском  сиденье  корчился  бритоголовый  парнишка,  и  Гуров,   не
задумываясь, выстрелил ему в  правое  плечо.  Затем  взял  с  его  колен
автомат, забросил на заднее сиденье, вынул наручники и приковал парня  к
рулевому управлению. Где-то вдалеке прозвучал сигнал милицейской машины,
которая пыталась пробиться сквозь пробку.
   Гуров вышел на проезжую часть, махнул рукой и крикнул:
   - Проезжайте, все кончилось!
   Водители медленно проезжали мимо,  и  только  поравнявшись,  включали
третью скорость и исчезали в тоннеле  под  проспектом.  Через  несколько
секунд подкатила ПМГ, из которой выскочили два  молоденьких  сержанта  и
навели на Гурова свои пистолеты. Гуров  положил  "беретту"  на  багажник
"девятки" и поднял руки.
   -  Лицом  к  машине,  ноги  шире!  -  командовал  один  из  сержантов
срывающимся голосом.
   - Я могу стать как скажешь,  командир,  -  ответил  Гуров,  -  но  ты
видишь, что мое оружие лежит в стороне, а я - полковник главка.  И  если
ты не боишься, можешь подойти ко мне, опустить руку в карман  и  достать
удостоверение.
   При  этом  Гуров  неотрывно  смотрел  на  свою   "семерку",   пытаясь
определить, сидит Татьяна или лежит, но было темно, и он ничего  не  мог
толком рассмотреть.
   Проверив у Гурова документы, сержанты вытянулись по стойке "смирно" и
один из них, который до этого командовал и явно был  в  группе  старшим,
спросил:
   - Что прикажете, господин полковник?
   - А ты сам не знаешь?
   Гуров взял "беретту" с багажника, сунул в карман и  зашагал  к  своей
машине.
   - Вызывай "скорую" и группу МУРа. Татьяна лежала, опрокинувшись, была
жива, но на обращение Гурова никак не реагировала. Гуров не мог  понять,
куда ее ранили, поэтому сел на переднее сиденье, положил голову  любимой
женщины себе на колени и стал ждать.
 
Глава пятнадцатая 
 
   Гуров сидел в коридоре института Склифосовского неподалеку  от  двери
операционной,  где  хирурги  сражались  за  жизнь  Татьяны.  Вскоре   из
операционной вышла женщина в зеленом халате, сняла  шапочку  и  марлевую
повязку с лица, подошла к Гурову и сказала:
   - Дайте закурить.
   Гуров  вытряхнул  из  пачки  сигарету,  щелкнул  зажигалкой.  Женщина
сильно, по-мужски, затянулась и сказала:
   - Мы не боги. Шесть пулевых  ранений,  из  которых  два  смертельных.
Чудо, что вы ее вообще довезли.
   - Спасибо, - ответил Гуров и тоже закурил.
   - Что? - женщина поперхнулась. За что же спасибо?
   - Вы старались.
   Женщина посмотрела на Гурова внимательно и спросила:
   - А вам самому не надо  зайти  в  операционную?  -  Она  тронула  уже
засохшую кровь на груди Гурова, взяла его окровавленную РУКУ.
   - В операционную мне не надо. А к психиатру я обращусь завтра. Это ее
кровь.
   - Туалет направо по коридору, - сказала женщина. - Идите и умойтесь.
   В туалете он посмотрел на себя в зеркало, увидел,  что  лицо  тоже  в
крови, видимо, он вытирал пот, и кровь с ладони попала на лицо.
   Гуров привез девочку к себе домой. По дороге она  треснувшим  голосом
произнесла только одну фразу:
   - Маму убили?
   Гуров не ответил. Он не знал, как объяснить происшедшее.
   Яна швырнула сумку на диван и села  в  уголке,  поджав  ноги,  словно
зверек, спрятавшийся в норку.
   Он прошел в ванную, снял заскорузлую рубашку,  умылся,  переоделся  и
вышел к девочке, как приговоренный к казни  на  эшафот.  Ему  надо  было
слишком многое объяснить, и что  бы  он  ни  говорил,  его  слова  будут
звучать как оправдание, хотя виноват он был лишь  в  том,  что  позволил
Татьяне сесть за руль.
   Автоматная очередь, которую  схватила  Татьяна  в  момент  нападения,
предназначалась ему, сыщику Гурову. Бандиты были уверены, что  за  рулем
именно  он.  И  даже  в  такой  критической   ситуации   сработал   мозг
профессионала, и Гуров нашел выход, как  объяснить  Яне  происшедшее  не
оправдываясь, а лишь изложив факты.
   Было пять утра, Гуров позвонил Крячко. Станислав снял трубку,  словно
сидел у телефона и ждал звонка.
   - Здравствуйте, господин полковник! - сказал Крячко. -  Мне  надевать
штаны?
   - Убили Татьяну, - сказал Гуров. - Мы возвращались поздним вечером, и
я совершил преступление: разрешил ей сесть за  руль.  На  Гоголевском  с
нами поравнялась "девятка". Из автомата  водителя  расстреляли  в  упор.
Татьяна схватила очередь, которая предназначалась мне. Я сидел  рядом  и
даже не мог ее прикрыть собой. Они  увидели,  что  расстреляли  не  того
человека, затормозили и вывалились на улицу. В этот момент я тоже  успел
выскочить из машины. Двоих застрелил сразу, а третьему прострелил  плечо
и в наручниках сдал ребятам  из  МУРа.  Они  подъехали  через  несколько
минут.
   Крячко слушал Гурова, который говорил, словно механический  робот,  и
голос его звучал как скрип металла по стеклу.
   Станислав понял, что все это говорится не ему, Крячко,  а  Татьяниной
дочке, которая, видимо, находилась рядом. Не  зная,  как  помочь  другу,
Станислав сказал:
   - Если бы за рулем был ты, то ничего бы не изменилось. Татьяна  ехала
правым рядом, убийцы подъехали слева. Ты бы ехал левым рядом, и  они  бы
подъехали справа. Все равно  Татьяна  находилась  бы  между  убийцами  и
тобой.
   Гуров  заставил  себя  посмотреть  на  девочку,  которая   продолжала
неподвижно сидеть на диване, и глаза у  нее  были  голубые,  фарфоровые,
безжизненные, словно у куклы.
   - Спасибо, Станислав, - сказал Гуров. - Все это слова. Я даю тебе два
дня отпуска, займись похоронами. Татьяна лежит в Склифосовского. Позвони
на телевидение, сообщи друзьям. Выбей место на кладбище, я  хочу,  чтобы
ее захоронили по-человечески, а не кремировали.
   Гуров положил трубку и сказал:
   - Этот диван - твой, располагайся. Белье возьми в  шкафу,  постарайся
привыкнуть, потому что в ближайшие дни ты будешь жить здесь. Я  не  умею
говорить слова, но со временем ты поймешь, что я нормальный  человек,  а
не просто полицейский. Попробуй заснуть, а если не  получится  -  просто
полежи. Давай доживем до утра. Знаешь, есть одна мудрая  пословица,  она
гласит: "Дорога даже в тысячу миль начинается с первого шага".
   Хоронили  Татьяну  на  кладбище  в  Митине.  Людей  было  немного,  с
телевидения  приехало  всего  три  человека.  Присутствовали   несколько
офицеров, приятелей Гурова. Неожиданно приехал Орлов, и  уж  что  совсем
было необычно - он приехал в форме, и не просто  в  форме,  а  при  всех
орденах, и не с планочками, которые носил, даже являясь  к  министру,  а
именно с орденами. И хотя большинство из  них  Орлов  получил,  служа  с
Гуровым, последний удивился, как много наград у его начальника и друга.
   Проходившие  по  дорожкам  кладбища  оглядывались  на   орденоносного
генерал-лейтенанта и были убеждены, что  хоронят  какого-то  военного  в
высоком звании. Когда опустили гроб и бросили первые горсти земли, Гуров
обнял Яну за плечи и отошел в сторону.
   Неожиданно к ним подошел, покачиваясь, мужчина  лет  сорока,  схватил
Гурова за рукав и пьяным голосом зашептал:
   - Как же это вышло, мент, что девчонку  расстреляли,  а  на  тебе  ни
царапинки?
   - Я объясню, - спокойно ответил Гуров  и  взял  мужчину  за  воротник
плаща. Отойди, дочка, нам нужно поговорить.
   Подскочил вездесущий Крячко и отвел Яну в сторону.
   - Теперь слушай меня, - сказал Гуров.  -  Я  знаю  точно,  что  земля
вертится. И когда она повернется так, что мы с тобой  вновь  встретимся,
тебе понадобятся врачи. Начинай  копить  деньги.  Нынче  медицина  стоит
дорого.  А  хозяевам  передай,  что  мой  выстрел  всегда  второй.   Они
отстрелялись. А сейчас быстро перестань прикидываться  пьяным  и  сделай
так, чтоб тебя искали.
   Гуров оттолкнул "пьяницу" несильно,  но  тот  еле  устоял  на  ногах,
повернулся, засеменил по аллейке и скрылся за поворотом.
   Гуров работал в розыске третий десяток лет. За эти годы ему досталось
предостаточно. Его били железом по голове и ногами куда придется. Киллер
прострелил грудь, пуля прошла в миллиметрах от сердца. Он отлеживался на
диване и в реанимации, и восстанавливался.
   Сейчас сыщика никто пальцем не тронул, но он чуть не рухнул,  жил  по
инерции.
   Яна жила у Гурова и, с одной стороны, согревала сыщика, с другой - не
давала забыть, что он отдал руль ее матери и сделал девочку сиротой.
   Гуров ходил на службу, ничего не  делал,  сидел  несколько  часов  за
столом и уезжал. Приятели его сторонились, начальство не беспокоило.
   Крячко сказал, что бандиты в любом случае подъехали  бы  со  стороны,
где сидела Татьяна.
   Но Гуров знал, что если бы за рулем находился  он,  то  он  бы  засек
приближавшуюся  на  большой  скорости  "девятку"  и  сумел  бы   принять
какие-нибудь меры. Но он отдал руль, и случилось то, что случилось.
   Однажды Крячко достал из кармана листок, на котором были  перечислены
члены семьи одного из самых кровавых мафиози.
   - Ты мне приказал составить эту бумаженцию. Я таскаю в кармане, зачем
не пойму.
   - А, это! - Гуров махнул рукой. - Перестраховывался на  случай,  если
тебя захватят и начнут угрожать расправой над семьей.
   - Интересно, как эта бумажка мне поможет? - поинтересовался Крячко.
   -  Скажешь,  если  с  семьей  что  случится,  Гуров  прикажет,  семью
авторитета расстрелять. А адрес исполнителя подбросит твой, то есть того
человека, который тебя захватил.
   - Но это чистой воды блеф!
   - Конечно, но они так боятся этого человека, что рисковать не станут.
Так что носи в кармане, не тяжело.
   Сотрудники Интерпола нашли доллары, которые еще  не  успели  уйти  из
Москвы и  рассыпаться  по  России.  Еланчук,  не  рискуя  встречаться  с
Гуровым, передал через Крячко, что им причитаются огромные  премиальные,
назначенные банками США,  на  что  Гуров  ответил,  что  деньги  они  не
возьмут, и не потому, что гордые, а  потому  что  Минфин  просто  их  не
отдаст. Поэтому, если коллеги из Штатов хотят как-то  отблагодарить  их,
пусть сделают им личные подарки. Конкретно - две легковые машины, только
пусть оплатят все пошлины и доставку, потому что им,  русским,  оплатить
такой "подарок" не по карману.
   Крячко выбрал  "мерседес",  предупредив,  чтобы