читься.
   Он сунул руку под подушку, вытянул шелковый шнур и бросил  на  колени
Эффенди.
   - Сними люстру, там крюк крепкий.
   Эффенди убедили не слова, а то, что  шнур  был  приготовлен  заранее.
"Обо всем он подумал, с ним надо жить и рассчитаться в мире".
   - Я пошутил, Патрон, - Эффенди бросил шнур на лавку.
   - Я тоже пошутил, Эффенди, ты настоящий мужчина и профессионал. Сыщик
выполнил свое, пусть уходит. А ты  обоснуйся  в  цивилизованной  стране,
через два-три года о тебе напрочь забудут. Ты  прилетишь  официально,  с
паспортом и валютой в кармане, мы  встретимся  и  решим,  как  нам  жить
дальше.
   Патрон пил, но не пьянел, искренне  пребывал  в  хорошем  настроении:
наступил его звездный час, который  он  собирался  растянуть  на  долгие
годы. Эффенди же умел молчать и слушать.
   - Я не знаю точно, как  там,  -  Патрон  махнул  огромной  ручищей  в
сторону окна, - но у нас в настоящей цене лишь такие, как мы с тобой, то
есть люди, обладающие реальной  властью.  Эти,  -  он  ткнул  пальцем  в
потолок, -  тщеславные  и  болтливые,  и  как  всякую  крышу,  их  можно
поменять. Эти, - Патрон  топнул  слоновьей  ногой  по  полу,  -  нищи  и
бесправны! Я! - Он ударил себя в грудь. - Фундамент! Вместо  меня  можно
выкопать только яму. Чтобы так глубоко копать, нет ни смелости, ни силы,
ни веры, ни денег. Ничего нет! И я бессмертен! Через  несколько  месяцев
заработает рынок, наши деревянные рубли превратятся в пыль, народ-Патрон
презрительно скривился, оставил вино, налил коньяку, произнес, раздельно
выговаривая слова:
   - Трудящиеся начнут голодать, деловая мелочь, ломая  зубки,  отрывать
кусочки... Правители, сытно кушая, будут продолжать свои  игры,  сменять
друг дружку, принимать самые последние  и  самые  важные  постановления,
шнырять по заграницам. Наступают веселые денечки... Все было, было...
   Патрон встал, качнулся, направился в спальню.
   - Ты располагайся,  Эффенди...  Надо  бы  немного  похудеть.  Ты  как
полагаешь?
   Эффенди не ответил, а Патрон разделся, взбил подушку и быстро заснул.
***
 
   - Звонили из прокуратуры, - сказал полковник Орлов.  -  Твой  Веселов
начал давать показания.  А  подполковника  Гурова  приглашают  завтра  к
четырнадцати.
   - А мой Волин улетел в Вену, - в тон полковнику ответил Гуров.
   Друзья сидели в кабинете Орлова. Недавно они "парились"  на  ковре  у
Турилина и сейчас, изрядно надоев друг другу, переговаривались лениво  и
не знали, как расстаться без злобы.
   Совещание у  генерала  продолжалось  четыре  часа,  в  нем  принимали
участие представители прокуратуры, и без взаимных упреков и претензий не
обошлось.
   И сейчас приятели  вновь  повторяли  недавно  выслушанные  вопросы  и
претензии.
   -  А  твоего  Лебедева  зарезали  в  камере  хранения  Ленинградского
вокзала.
   - Заткнись, - сказал Гуров. - Я обещал ему безопасность  и  слова  не
сдержал. А ты не бей по больному. Лучше  скажи,  куда  подевалась  тонна
денег, которую свезли из всех отделений Корпорации?
   История  исчезновения  несметных  миллионов   была   разгадана.   Все
гениально просто. Гонцы доставляли Лебедеву деньги и уходили. Он тут  же
упаковывал их в бумажный мешок  и  выбрасывал  в  мусоропровод,  где  их
подбирали и отсылали по назначению.
   В квартире не  было  черного  хода,  окна  выходили  лишь  на  улицу,
наблюдение вели только за подъездом.
   - Может, все-таки уйдешь? - тоскливо спросил Орлов. - Ну  не  могу  я
тебя сейчас видеть. Все, мое терпение кончилось.
   Гуров тихонько засвистел, пошел к  дверям,  взялся  за  ручку  и,  не
оборачиваясь, спросил:
   - А завтра?
   - Что завтра? - Орлов  начал  шарить  по  столу,  отыскивая,  чем  бы
запустить в Гурова...
   - А завтра у тебя терпение появится? Прекрасно, тогда я тебе  сообщу,
кто руководитель Корпорации.
   Гуров вышел,  Орлов  собрался  броситься  следом,  но,  подумав,  что
запросто можно налететь на розыгрыш, остался в кресле.
   Опальный подполковник  заглянул  в  свой  кабинет.  Не  присаживаясь,
записал данные Рогового, запер листочек в сейф и вышел на улицу.
   Гуров был  в  любимом  костюме  строгого  английского  фасона,  белой
рубашке и приличном галстуке, который недавно  купил  в  кооперативе,  и
прохожие смотрели на высокого, стройного, парадно  одетого  мужчину  без
симпатии. Еще шести нет, рабочий день не кончился, а он расфуфырился  и,
не торопясь, идет по бульварам, явно никуда  не  торопится,  бездельник,
может, иностранец или, того хуже, кооператор.
   "Жигули" утром почему-то не завелись, из дома на Петровку  его  завез
частник, а  обратно  подполковник  решил  пройтись  пешком.  Он  пытался
настроить себя на мирный лад, не обращать  внимания  на  загнанные  лица
москвичей и гостей столицы, на грязь - в последнее время улицы не только
не убирали, но, казалось, умышленно старались предельно испакостить.  На
бульварах, тротуарах, везде, где можно и нельзя, валялись окурки, пустые
бутылки, огрызки, фантики. Гуров старался смотреть  поверх  всего  этого
безобразия, но взгляд упирался  в  облезлые  стены  домов  и  совершенно
бессмысленные лозунги.
   Он прошел Тверской бульвар, свернул на улицу Герцена, миновал  здания
посольств, которые выделялись из своего окружения не только тем,  что  у
их дверей маячила охрана, но также опрятностью и чистотой стен,  пересек
Садовое, и тут в толчее, которая возникла напротив высотного здания, его
остановил плотный седой мужчина и как-то странно заговорил с ним:
   - Я будто бы спрашиваю у вас дорогу, а вы мне  ее  указываете.  Сыщик
мгновенно вернулся на землю и быстро взглянул  на  говорившего.  Лицо  у
того было испуганное, неуловимо знакомое, из далекого прошлого.  Мужчина
пытался улыбаться, кривил дрожащие  губы  и  старался  сцепить  дрожащие
пальцы.
   - Конечно, с удовольствием, - ответил  Гуров,  кивая.  -  Спрашивайте
коротко, идите рядом.
   - Вы на мушке, сейчас начнут стрелять.
   - Народу многовато, - ответил Гуров, протягивая  руку  и  указывая  в
сторону зоопарка. - Кто?
   - Вы меня не помните, за мной должок, вы были человеком...
   - Пройдите прямо, с правой стороны  станция  метро,  -  Гуров  указал
направление.
   - Пистоль купил утром, я случайно...
   - Спасибо, уходите, не торопитесь и сразу в метро, - Гуров улыбнулся,
вновь  махнул  рукой,  пересек  брусчатку  и  вошел  в  толпу,   которая
завихрялась у ведущей к магазину лестнице.
   "Эффенди,  -  уверенно  подумал  он.  -  Можно  позвонить  и  вызвать
опергруппу. И что? Подловят в другой день. Я буду метаться  как  заяц...
Сейчас он не знает, что я предупрежден, увидит оперативников... Да и сам
факт, что я войду в телефонный автомат за два квартала от своего дома...
"Жигули" утром не завелись... Он на машине? Нет, у него,  конечно,  есть
машина, но где-то в стороне. Эффенди определил место, и  оно  здесь.  На
Грузинской,  после  перехода  между  зоопарком...  у  перехода   слишком
многолюдно... Ближе к дому, машина где-то  за  углом...  Стрелять  будет
метров с десяти. Не факт... возможно, в упор, пройдя мимо.  Недалеко  от
угла, ближе к машине".
   Гуров купил эскимо, словно сторонний наблюдатель отметил, что руки  у
него не дрожат. А вот с ногами  хуже,  идти  не  хотят,  будто  отсидел,
задеревенели. Он прижал левый локоть, проверил  пистолет.  "Я  не  успею
достать. Можно незаметно переложить в боковой карман, но  все  равно  не
успею. Эффенди профессионал, он мне и дернуться не позволит".
   -  Купите  розы.  Молодой  человек,  взгляните,  какие  розы!   Гуров
замедленно повернулся.
   - Это я? - Он бросил эскимо в урну. - Молодой? - Нафрантился, а денег
нет, - презрительно фыркнула цветочница.
   - Ну если молодой да еще и расфрантился,  то  другое  дело,  -  Гуров
вынул  из  ведра  колючую  розу,  пытаясь  сосредоточиться,   остановить
ускользающую мысль.
   Торговка была молодая,  неряшливо  одетая,  с  яркими  размалеванными
губами и стойким запахом недавно принятого.
   - Сколько стоит? - спросил Гуров.
   - Пятерка.
   - Считай, даром, - Гуров ухватил идею и улыбнулся. - Вас послал Бог.
   - Кончай развешивать, отходи, покупателей отпугиваешь.
   - А сколько здесь всего? - Гуров испугался, что не переложил в  новый
костюм деньги, и сунул руку в карман. Деньги оказались на  месте,  и  он
обрадовался этим бумажкам,  словно  увидел  их  впервые.  Пересчитал.  -
Возьму двадцать пять штук по три рубля.
   Он отказался от целлофановой обертки, достал из кармана "Литературную
газету", обернул ею колючий букет.
   Проходя между стоявшими машинами, он быстро  вынул  пистолет,  дослал
патрон в патронник, снял оружие с предохранителя и вставил его  в  цветы
и, держа все это неестественно скованной рукой, как,  впрочем,  и  носят
цветы русские мужики, уверенно направился к зоопарку.
   "Теперь  задача,  -  подумал  он,  сворачивая  на  Грузинскую,  -  не
подпустить к себе сзади и не прозевать тормозящую  рядом  машину.  А  уж
встречного я угадаю". Он вспомнил фотографию Эффенди в  ориентировке.  В
лицо  его  не  узнать.  Приметы?  Как  одет?   Он   выберет   крайности.
Претенциозный иностранец либо опустившийся пьянчуга. Скорее первое.
   Сыщик миновал переход между зоопарками, понюхал цветы, уступая дорогу
девушке с детской коляской,  повернулся.  Ни  одной  подходящей  фигуры,
одиноких мужчин вообще нет. А почему Эффенди не  может  взять  под  руку
девушку?
   Из-за  угла  выкатилась  детская  коляска,  появился  папаша,   Гуров
вспомнил, как давно, в прошлой жизни, использовал этот прием, и бросился
к стене. Увидел Эффенди, пистолет - все очень отчетливо.
   Выстрелы слились, сыщик и  убийца  одновременно  налетели  грудью  на
пули, шагнули друг к другу.  Эффенди  рухнул  на  коляску,  подполковник
Гуров, уткнувшись лицом в цветы, упал на мостовую.
 
*** 
 
   Разбросав на  огромной  кровати  массивное  тело,  выставив  лохматую
бороду,  Константин  Васильевич  Роговой,  начальник  главка,   депутат,
кандидат в делегаты очередного съезда, крепко  спал.  Сегодня  он  решил
начать новую жизнь, в связи с чем ограничился на ужин жареным  цыпленком
и фруктами, отказавшись от любимого вина и выпив лишь бутылочку коньяка.
   При своей комплекции, да еще лежа навзничь, он должен был бы храпеть.
Но,  как  известно,  Константин   Васильевич   презирал   законы,   даже
физические, спал спокойно, тихо, дурных, равно как  и  веселых  снов  по
своему обычаю не смотрел, совесть его  никогда  не  беспокоила,  словом,
Константин Васильевич спал, как малый ребенок.



   Николай ЛЕОНОВ
   ВОЛЧИЙ БИЛЕТ



Анонс

   Подгонять решение под готовый ответ - не  в  характере  Гурова.  Если
случилось самоубийство, а его выдают за убийство, да еще обвиняют в этом
невинного человека, - значит, это кому - то выгодно. Кому же? - выясняет
Гуров, полагая, что надо искать причину такой подтасовки. А причина, как
часто бывает, - большие деньги. И охотник за деньгами оказывается совсем
рядом - в родном министерстве, причем  он  из  тех,  с  кем  вступать  в
поединок смертельно  опасно.  И  теперь  Гурову  следует  подумать,  как
сберечь собственнуюголову.

Пролог

   Александра Матвеевна поднялась, как обычно,  рано.  В  молодости  она
спала,  пока  мать  не  разбудит,  могла  проваляться  в  кровати  и  до
одиннадцати. Да когда это было! Мамы давно не стало, сама она  давно  на
пенсии, как говорится, спи - не хочу, а просыпаться стала не позже семи.
Поворочавшись  недолго,  садилась  на  постели,  искала  худыми   ногами
тапочки, словно было куда старухе спешить. Спешить совершенно некуда, но
она поднималась, знала: лежать  нельзя  -  голова  разболится,  тогда  и
совсем не встанешь.
   Жизнь пенсионерки была расписана почти по  минутам,  словно  у  бойца
срочной службы. Летом - а за окном стоял июль - в шесть она уже  слезала
с кровати, два-три раза нагибалась, порой даже приседала, потому что всю
жизнь занималась спортом, сдавалась медленно, но верно. С  возрастом  не
поспоришь, скоро  восемьдесят,  для  своих  годов  Александра  Матвеевна
держалась молодцом, почти не сутулилась, ходила  без  палочки,  довольно
бодро.
   Накинув халат и  туго  подпоясавшись,  она  взяла  со  стола  чайник,
привычно взглянула в окно -  сегодня  дождя  не  предвиделось.  Она  уже
шагнула было к двери, но остановилась: что-то в окне  было  не  так,  не
обычно.
   Александра Матвеевна поставила чайник на стол, взяла с тумбочки очки,
подошла  к  подоконнику,  посмотрела  на  роскошный  дом  напротив,  его
построили совсем недавно, каких-нибудь десять-двенадцать лет назад. Дом,
понятно, стоял на своем месте. Она поправила очки,  раздумывая,  что  же
все-таки привлекло ее внимание, что настораживало? Женщина даже протерла
очки, вновь посмотрела в окно и вдруг увидела, что на самом  краю  крыши
девятиэтажного дома сидят, обнявшись, парень и девушка. Шесть утра,  они
сидят на крыше и, кажется, целуются.
   Александра Матвеевна перевела взгляд  на  висевшую  в  углу  икону  и
перекрестилась, а когда вновь повернулась к окну, тонкие темные фигурки,
будто сломавшись, летели вниз. Откуда-то слабо доносилась музыка.

Глава 1

   Опер-важняк полковник милиции Лев Иванович Гуров мучил себя  утренней
гимнастикой. Сильный и целеустремленный человек, он всякий  раз  начинал
новую жизнь с понедельника. Сегодня начиналась неделя и очередной  этап.
Вообще-то Гуров занимался каждый день, но  одно  дело  минут  пятнадцать
валять дурака и бежать в душ, совершенно другое -  заниматься  с  полной
нагрузкой и с гордо  поднятой  головой  и  чувством  выполненного  долга
шествовать затем в ванную, обронив на ходу в сторону спальни:
   - Маша, сегодня я победил!
   - У меня законный  выходной,  перенеси  свои  подвиги  на  завтра,  -
отвечала Мария. - Отправляйся к своим убийцам и не беспокой людей с утра
пораньше.
   - Зависть портит цвет лица, - ответил Гуров,  включая  холодный  душ.
Как мальчишка оглянулся, добавил теплой воды и издал крик команчей.
   Представление было испорчено телефонным звонком.
   - Меня нет и не будет до обеда! - крикнула жена.
   - Врать грешно! - Гуров накинул махровый халат, прошлепал  босиком  к
телефону, снял трубку, сердито сказал:
   - Гуров. Креста на тебе нет!
   - Надеюсь, что разбудил, - услышал сыщик знакомый голос начальника  и
друга генерала Орлова. - Брейся,  надевай  штаны  и  галопом,  нас  ждет
начальство.
   - Уже горит? - спросил Гуров вслед коротким гудкам отбоя и крикнул:
   - Маша, я убегаю.
   - Так тебе и надо! - ответила жена.
   Он побрился, быстро оделся и выскочил на лестничную  площадку,  зная,
что напрасно Петр звонить не станет.
   Машину  Гуров  оставлял  в  переулке  напротив  посольства,  у  входа
которого стоял милиционер. Будь ты хоть десять раз  полковник  и  сыщик,
машину у тебя угонят запросто и не найдут, как не находят у  большинства
москвичей.  Гуров  махнул  приветственно   рукой   постовому,   отключил
сигнализацию и сел за руль своего "Пежо".
   До министерства было десять минут езды, пробки еще не организовались,
и Гуров вскоре парковался у белого здания "конторы".
   Полковник заскочил в  приемную  генерала,  Верочка  махнула  на  него
ручкой, сказала:
   - Здравствуйте, вас ждут у Бодрашова.
   - Здравствуй, Верочка, цвети дальше. Куда бедному оперу  деваться  от
начальства? То к Президенту беги, то  к  заместителю  министра.  И  ведь
каждый  норовит  ударить  побольнее.  Снова  неспокойно  в   королевстве
Датском?
   - Мне в этот раз не доложили. - Верочка кокетливо улыбнулась. - И  не
прибедняйтесь, вас ударишь!
   - И женщины меня не любят. - Гуров поклонился и вышел.
   Он вышагивал длинными коридорами, приветствовал  коллег,  прикидывал,
что еще могло  случиться,  если  Алексей  Алексеевич  вызвал  начальника
главка и его, маленького опера? Здесь он, конечно, кокетничал,  так  как
был в розыске человеком не последним.
   Генерал-полковник Бодрашов  пришел  в  министерство  недавно,  ранее,
видимо, работал  в  первом  главке  КГБ,  ФСК  и  ФСБ,  не  знаешь,  как
организацию и называть. В молодости мастер спорта  по  самбо  в  тяжелом
весе, он имел соответствующую комплекцию,  руку  пожимал  своей  лапищей
мягко,  говорил  негромко,  умел  слушать,  а  приказывал  редко,  любил
прикинуться незнайкой, видимо, комплексами не обладал, но любой разумный
человек не хотел бы заполучить такого врага. К Гурову генерал  относился
ровно, с легкой иронией, что,  видимо,  объяснялось  бескомпромиссностью
сыщика, но не более того. Вообще-то  он  со  всеми  держался  одинаково.
Сыщику казалось, что генерал  ждет  момента,  когда  полковник  перейдет
невидимую черту, за которую заступать нельзя, чтобы поставить известного
сыщика на место.
   Возможно, сыщик все это придумал, и генерал не выделял  Гурова  среди
прочих офицеров главка, который он курировал.
   Гуров вошел в  приемную,  секретарь  поздоровался,  молча  указал  на
двери, и сыщик прошел в кабинет замминистра.
   - Здравия желаю, господа генералы! - радостно сказал он. Орлов глянул
хитро и кивнул, а  хозяин  протянул  через  стол  свою  мощную  длань  и
спросил:
   - Чему радуетесь, Лев Иванович?
   За сыщика ответил начальник:
   - Они довольны, что здесь мало людей. - Орлов хмыкнул. - У них только
вид общительный, по сути Лев Иванович одиночка.
   - Петр Николасвич, у меня имеются  и  другие  недостатки,  -  ответил
Гуров. - Явился, готов служить.
   Хозяин смерил его взглядом, как бы прикидывая, много ли с  полковника
можно спросить, сдержанно вздохнул:
   - Понимаете, что вас ждет неприятное задание?
   - Так точно, господин генерал-полковник, за годы службы я не  получил
ни одного приятного задания. Можно сказать,  привык,  -  ответил  Гуров,
встал за спиной Орлова, прислонился к подоконнику.
   - Сядь, не в гостях, - буркнул Орлов.
   - Взгляните. - Бодрашов протянул фотографию.
   Гуров посмотрел на фото, где были сняты девушка и парень. Они  лежали
в луже крови.
   - Как я понимаю, ребята упали со значительной высоты. - Гуров положил
снимок на угол стола.
   - С крыши девятиэтажного дома, - уточнил генерал-полковник.
   - Правительственного, - уточнил Гуров.
   - Вы уже в курсе? - спросил Бодрашов.
   - Впервые слышу, Алексей Алексеевич.
   - Тогда почему правительственного? - спросил генерал.
   Гуров поскучнел лицом, покосился на Орлова и нехотя ответил:
   - Когда падают с обыкновенного, заместитель министра не  вызывает  на
ковер начальника главка и меня, грешного.
   Бодрашов провел ладонью по шее, хмыкнул.
   - Парень - Антон Сергеев, сын Платона Викторовича...
   Гуров не знал, кто это, но изобразил понимание.
   - Следует знать, - буркнул Бодрашов. - Займитесь данным  вопросом,  к
вечеру прошу доложить. Петр Николасвич вам ситуацию  разъяснит.  Я  вас.
Лев Иванович, пригласил к себе, чтобы вы сразу  уяснили,  какое  на  нас
окажут давление. Разговаривая с прессой, постарайтесь быть благоразумнее
и осторожнее. - Бодрашов поднялся, пожал Орлову руку, на Гурова взглянул
неодобрительно. - Свободны, буду  ждать.  На  место  выезжал  ваш  друг,
следователь прокуратуры Гойда, материалы заберите в МУРе.
   - Слушаюсь. - Гуров вытянулся, открыл двери, пропустил вперед Орлова,
оказавшись в приемной, закончил:
   - Не большие баре, привезут.
   - Наверняка уже у меня в приемной толкутся, -  бурчал  Орлов,  быстро
выкатываясь в коридор. - А ты хорош, не  знаешь,  как  зовут  одного  из
богатейших людей России, приятельствующего с нашими силовыми министрами.
   - Я знаю, как зовут моего начальника, моих подчиненных и  Президента,
- зло ответил Гуров. - Почему ты не желаешь защитить  меня  от  подобных
дел?
   - А зачем мне друг, если я не могу за него спрятаться?  -  Орлов  шел
очень быстро, и Гуров некоторые слова слышал, о других догадывался.
   В  приемной  Орлова  сидели  двое  мужчин  в  штатском,  походили  на
двоечников, ожидавших директора школы.
   Гуров обоих знал - замнач МУРа полк