едениям, уже будут находиться  соглядатаи
налетчиков. Видимо, у них есть договоренность об опознавательном  знаке,
который открывает дорогу. У нас двадцать человек в пяти машинах.  У  них
пятеро, возможно, больше, в  двух  машинах.  На  нашей  стороне  опыт  и
выдержка, на их стороне - выбор времени и места, внезапность  нападения.
Мы должны думать о людях, которые окажутся на месте  схватки.  Налетчики
будут поливать свинцом, как говорится,  от  живота.  Мы  проезжаем  мимо
банка, едем со скоростью общего потока, с  интервалом  в  тридцать-сорок
секунд,  таким  образом,  визуальной  связи   между   нами   не   будет,
переговариваться только в случае крайней необходимости. Мы двигаемся  по
кольцу, сохраняя равные интервалы прохождения машин мимо банка, но таким
образом, чтобы один из нас постоянно вход в банк наблюдал.
   Гуров на карте пометил улицы и переулки, по которым  будут  следовать
машины оперативников.
   - Через каждые пятнадцать минут останавливаемся, меняем номера.  Один
из экипажей должен находиться в  зрительной  связи  с  подъездом  банка,
чтобы в случае нападения мгновенно оказаться на месте.  Вступая  в  бой,
дам сигнал тревоги. Мы  не  знаем,  подъезжают  бандиты  на  машине  или
оставляют ее за  ближайшим  углом.  Мы  не  знаем,  готовится  нападение
непосредственно у банка, в пути следования или в месте назначения. Ну, в
случае, если придется провожать машину банка до места  назначения,  идем
следом, меняя головную машину каждые две минуты. Вопросы.
   - Лев Иванович, а  ты  не  мудришь?  -  спросил  Усов.  -  Почему  не
попросить  директора  банка  предупредить  нас  за   десять   минут   до
отправления денег?
   - Павел Петрович, ты этого директора знаешь? Я - нет.  Мы  не  знаем,
где у них осведомитель.
   - А нельзя заменить одного из охранников? - спросил Акулов.
   - Считаю, нельзя, - ответил Гуров. - Коллеги, мы не можем  рисковать.
Если завтра  мы  промахнемся,  то  послезавтра  у  нас  может  не  быть.
Преступники - не  простые  налетчики,  они  достаточно  интеллектуальны,
умны. Если их вновь предупредят о засаде, они  могут  либо  рассыпаться,
либо осесть на дно, заняться чисткой  окружения,  выясняя,  от  кого  мы
получаем информацию. Вашего человека, Павел Петрович, либо  убьют,  либо
уберут из окружения. Мы ослепнем и  будем  вновь  ждать,  когда,  где  и
скольких человек убьют.
   - Лев Иванович прав, - сказал Крячко. -  Мы  должны  сегодня  создать
запас прочности такой, как в  лифте.  Я  не  знаю,  сколько  там  точно,
слышал, вроде стократный. Ничего, помучаемся часик-другой, не первый год
замужем.
   - У тебя, Станислав, известно, Гуров всегда прав, - усмехнулся Усов.
   - Паша, подумай о душе и о боге! Он, - Крячко указал  на  потолок,  -
всех видит: и талантливых, и завистливых.
   -  Станислав,  -  одернул  друга  Гуров,  -  мы   завтра,   выражаясь
высокопарно, пойдем под пули. Кто-то может  не  вернуться  своим  ходом,
кого-то, возможно, привезут. Только мы, а не молодые парни с  автоматами
решим  исход  операции.  Бандиты  нужны  живыми,  необходимо  выявить  и
арестовать  предателя,  пресечь  утечку  информации,  невозможно   жить,
работать и знать, что тебя продают. Если мы ликвидируем банду и  оставим
здесь эту суку, то  завтра  другие  налетчики  в  других  местах  начнут
убивать и грабить. А мы вновь начнем дергаться, словно мартышки во время
родов.
   - Ты принимал роды у мартышек? - ехидно поинтересовался Крячко.
   - Станислав, тебе не понять, у меня же есть фантазия.
   - Согласен, фантазии у тебя в избытке. - Усов поднялся. - Я могу быть
свободен, - не спросил, сказал утверждающе и вышел.
   Полковника Усова можно  было  понять.  Он,  начальник  отдела,  добыл
агентурные данные о готовящемся налете, сидел на равных с оперативниками
и выслушивал наставления самовлюбленного Гурова. А что он. Усов, в  свое
время служил под началом этого Гурова, полковник давно забыл.
   - Баба с возу, - сказал Крячко.
   - Станислав, Паша неплохой парень, хороший сыщик, а что честолюбив  и
завистлив, так кто без греха? - сказал Гуров, но  с  уходом  Усова  тоже
почувствовал некоторое облегчение. -  Последнее,  что  я  хочу  сказать.
Скажите своему экипажу, если кто-нибудь из  них  выстрелит  прежде,  чем
выстрелите вы, завтра же останется без погон, на улице.
 
*** 
 
   На следующий день, в двенадцать часов, мимо банка  на  улице  Щепкина
прокатилась серая "Волга", через тридцать секунд задрипанный  "Москвич",
следом "Волга", затем "Жигули", снова "Москвич". Через две минуты кольцо
замкнулось.
   "Карусель" вертелась, пока не отъехала машина с валютой.  Оперативные
машины  змеей  скользнули  следом,  меняясь  местами,  проследовали   на
Щелковское шоссе.
   Валюту доставили по назначению.  Оперативные  машины  развернулись  в
обратную сторону, только тогда по внутренней  связи  раздалась  матерная
ругань.
   В кабинете генерала Орлова все было как обычно. Хозяин кабинета, сидя
за столом, подпирал тяжелую  голову  ладонями,  Крячко  сидел  на  стуле
рядом, Гуров присел на  подоконник,  курил  и  пускал  дым  в  форточку.
Молчали плотно, тяжело.
   Наконец Гуров подошел к столу генерала, раздавил в пепельнице окурок,
достал из  кармана  лист,  сложенный  вдвое,  развернул,  положил  перед
начальником и другом, сказал:
   - Здесь  девять  человек,  один  из  них  предатель,  даю  голову  на
отсечение.
   Орлов  взглянул  на  листок,  затем  на  Гурова,  вновь  на   листок,
перечитал, шевеля губами, севшим голосом произнес:
   - Ты сошел с ума?
   - К сожалению,  я  абсолютно  здоров.  -  Гуров  кивнул  и  вышел  из
кабинета.
 
Глава 2 
В ПОИСКАХ ИУДЫ 
 
   Октябрь  задождил,  москвичи  натянули  куртки  и  плащи,  прикрылись
зонтами, уже смирились, что наступила осень. В один ненастный день  тучи
расползлись, вылезло солнце, а ветер пропал, листва пожухнуть не успела,
засверкала золотом, казалось, вернулось бабье лето.
   Солнце поблескивало в окнах домов, заглянуло оно и в окно  одного  из
кабинетов прокуратуры. Старший следователь по особо важным  делам  Игорь
Федорович Гойда пребывал в скверном настроении и встретил солнечный  луч
недовольной гримасой. Он поглядывал на  сидевшего  напротив  убийцу  без
злобы и отвращения, а равнодушно,  несколько  недоуменно.  После  долгой
паузы Гойда сказал:
   - Не понимаю вас: серьезный человек,  все  законы  вам  известны.  Вы
отказываетесь давать показания,  подписывать  протоколы,  хотя  взяты  с
поличным на месте преступления. Конкин, вы  не  первый  раз  арестованы,
даже не второй, вам прекрасно известно, что  своим  поведением  вы  лишь
осложняете собственную жизнь, задерживаете следствие,  продлеваете  свое
пребывание в тюрьме.
   Конкин, человек возраста  неопределенного,  в  районе  пятидесяти,  а
может, и сорока, глянул на следователя равнодушно, ответил:
   - Я никуда не тороплюсь. Менты с Петровки, сопляки, лепят мне  чужое.
Я на дурацкие вопросы отвечать не буду.
   - Давайте разберемся, что ваше,  что  чужое,  -  безнадежно  произнес
следователь.
   - Я не попугай, в деле имеется мое объяснение. Убил, никакого  умысла
не было, к наркоте я никаким краем.
   - Но имеются ваши пальцевые отпечатки, - возразил Гойда.
   - Я объяснял, что ты имеешь. - Конкин указал  на  лежавшее  на  столе
"дело". - Мне чужого не надо, своего хватает. Я просил этих  молокососов
позвать полковника Гурова. Они, видите ли, такого  не  знают.  Начальник
отдела, сыщик, брал меня. Недавно.
   - Не правда. Гуров давно на Петровке не работает, - сказал Гойда.
   - Давно? - Конкин наморщил лоб, зашевелил губами. - Так,  я  отсидел,
на воле три года, да уж лет восемь минуло. Время течет. - Он вздохнул. -
А вы Гурова знаете?
   - Допустим.
   - Устройте мне с ним встречу, я с Гуровым  переговорю,  начну  давать
показания.
   - Вы сотрудничали? - спросил Гойда.
   - Я никогда на ментовку не работал! - Конкин обернулся на конвойного,
стоявшего у дверей. - Все менты сволочи, но Гуров человек.
 
*** 
 
   Гуров и Крячко сидели за своими столами, то есть друг  против  друга,
молчали, поглядывали без симпатии.
   - Хорошо... - Крячко подвинул к себе тонкую папочку, открыл. - Начнем
от печки. Ты назвал девять человек. Я в твои расчеты и интуицию верю. Мы
провели поверхностную проверку, какую  смогли.  Установлено,  пятеро  из
девяти живут на ментовскую зарплату, сводят концы с  концами.  Согласен,
дураку ясно,  располагая  деньгами,  такой  цирк  в  быту  не  устроишь.
Остаются четверо, у которых деньги в жизни  проглядывают.  Но  ведь  это
ничего  не  доказывает.  Деньги  могут  поступать  от  родителей,   иных
родственников, побочных заработков.
   - Уймись, с тобой никто не спорит, - сказал Гуров. - Я лишь продолжаю
утверждать, что Иуда - один из этой четверки.  Мы  должны  его  выявить,
арестовать, судить.
   - Должны, - согласился Крячко. - Люблю это слово, я с ним родился,  с
ним меня похоронят. Как выявить? Допустим, ты сумеешь. Как доказать? Что
нести в прокуратуру и в суд?
   Зазвонил телефон. Гуров снял трубку:
   - Слушаю.
   - Лев Иванович? Здравствуйте, Гойда из прокуратуры...
   - Приветствую, Игорь Федорович, легок на  помине,  только  что  здесь
произнесли слово "прокуратура".
   - Надеюсь, доброжелательно?
   - Пес с котом всегда любили  друг  друга.  Игорь,  выкладывай,  зачем
менты понадобились?
   - Сидит напротив меня гражданин. Взяли его твои коллеги с Петровки  с
поличным. А  гражданин  давать  показания  отказывается.  Уперся  рогом,
твердит, мол, пока с полковником Гуровым не увижусь, слова не скажу. Лев
Иванович, дорогой, ты представляешь, какая мне морока?
   - Кто такой?
   - Конкин Михаил Сергеевич...
   - Какой масти, когда я его брал... Конкин... Конкин...
   - В настоящее время он человека убил. А в прошлом...
   - Подожди, узнай, не Жук ли его  кликуха?  -  Гуров,  ожидая  ответа,
усмехнулся. - Крестник вызывает на помощь.
   - Лев Иванович, - отозвался Гойда, - вы угадали, тот самый.
   - Я не угадал, а вспомнил, - буркнул Гуров. - Чего ты хочешь? Чтобы я
подъехал?
   - Буду крайне признателен.
   - Хорошо, ждите. - Гуров положил трубку. - Правы люди, ни одно доброе
дело не остается безнаказанным.
   - Любят тебя уголовники, - ехидно заметил Крячко.
   - Я душевный, уголовник - человек ранимый, чувствительный. Не то  что
менты! Гуров вышел, хлопнув дверью.
   Когда Гуров вошел в кабинет следователя, Конкин встал, сказал:
   - Здравия желаю, господин полковник,  узнаете?  Гуров  глянул,  пожал
Гойде руку, присел  на  диван,  посмотрел  на  преступника  внимательно,
вздохнул:
   - Ты у меня не единственный.
   - Разбой,  в  Сокольниках!  -  сказал  Конкин  так  радостно,  словно
напоминал о счастливом событии.
   - Дело-то я помню, фамилию и кличку, а при встрече узнал бы вряд ли.
   - Наговариваете на себя. Лев Иванович, - льстиво сказал Конкин.
   - Ну, вы тут беседуйте, вспоминайте молодость, а я схожу в  буфет.  -
Гойда поднялся из-за стола и вышел из кабинета.
   Гуров занял место следователя, сказал:
   - Ну, ты звал меня. Выкладывай.
   - Лев Иванович, скажите, что за пацаны в МУРе обосновались? -  Конкин
возмущенно всплеснул руками.
   - В МУРе, как везде, люди разные. А вы без эмоций, изложите факты.
   - Третьего дня, в понедельник, - начал Конкин, - я зашел к знакомому,
ныне покойному, вору. Мир его праху. - Он перекрестился. -  Теперь  наши
дела отпали и не интересны. Ну, сидим, выпили. Я и не  знал,  что  Муха,
кликуха его, ширяется, наркоман то есть.
   - Можешь не переводить, я понимаю, - усмехнулся Гуров.
   - Вам бы не понять!  Вы  все  понимаете,  Лев  Иванович.  Да,  время,
поначалу не приметил, сейчас вижу. Виски-то у  вас  того,  словно  инеем
припорошило.
   - Это от безделья. Вы остановились на том, мол, не  знали,  что  Муха
наркоман.
   - Не знал, мы корешами не были. Выпили бутылку на  двоих,  я  принес.
Как пузырек кончился,  я  говорю:  двигай  в  палатку.  А  он,  падлюга,
отвечает,  что  обойдемся,  так  закайфуем.  Достает  пакетик  с   белым
порошком, шприц, ну, я не вчера родился, говорю, мол, я не ширяюсь и  не
советую.  Ну,  он  меня  послал,  приготовил  дозу,  ширнулся.  Мне  бы,
мудаку... Простите, господин полковник.
   - Двигай дальше. - Гуров закурил,  дал  сигарету  Конкину.  -  Давай,
давай, мне деньги платят за то, что я вас выявляю  и  задерживаю,  а  не
исповеди выслушиваю.
   - Сижу, не знаю почему. Муха захорошел, давай прошлое  вспоминать.  У
нас были дела. Он  одно  вспомнил,  на  меня  попер.  Он  тогда  пятерик
схлопотал. Тут попер, мол,  я  заложил.  Муха  мужик  здоровый,  схватил
бутылку, я нож со стола, стыкнулись... Я ему аккурат  в  сердце  угодил.
Что точно в сердце, мне позже на Петровке сказали. А на хате, когда Муха
завалился, я сначала к дверям, потом подумал, что  на  ноже  мои  пальцы
остались, схватил нож и почему-то пакет с наркотой, говорят, с героином.
Я хотел в ванную пройти, нож вымыть, наркоту в толчок  спустить,  только
шагнул - дверь выбили, ворвались, меня в железо и на Петровку. Чего  вам
объяснять? Теперь вяжут торговлю наркотиками, ведь на пакете мои пальцы.
И умышленное убийство, мол, доходы не поделили.
   - Допустим, я верю. Чего  ты  от  меня  хочешь?  Почему  эту  историю
следователю не расскажешь?
   - А чего ему рассказывать, когда он в бумажки муровские смотрит,  мою
биографию изучает. Доверие к человеку должно  быть.  Дай  человеку,  что
положено, ему мало не покажется. Зачем навешивать?
   - Ну а я-то здесь при чем? - Гуров погасил сигарету, поднялся, открыл
форточку.
   - Слушай, сыщик, ты человек с понятием. Сделай, что можешь, а я  тебе
наперед интересную вещь скажу.  Сумеешь  отблагодарить  -  сделаешь,  не
сумеешь - бог тебе судья.
   - Ты не торопись, - сказал Гуров. - Ты наперед,  и  я  наперед.  Я  в
должниках ходить не привык. Я следователя знаю, он меня тоже  знает.  Мы
вместе  одно  крупное  дело  разматывали.  Так  вот,  я   тебе   говорю,
следователь твой - человек тоже  с  понятием,  считай,  повезло.  Я  ему
скажу, мол, тебя помню, твои показания в прошлом подтвердились.  Я  тебя
выслушал и верю. А уж как следователь решит,  я  за  это  не  в  ответе.
Годится?
   - Годится, господин полковник!
   - Тогда ты говоришь, я слушаю.
   - Значит, такие дела, - начал Конкин. - В  Москве  готовится  большая
разборка среди авторитетов. Они несколько раз съезжались,  ума  хватило,
на спуск никто не нажал. Договорились они собрать своих  представителей,
ну, вроде министров иностранных  дел,  чтобы  те  потолковали  спокойно,
договорились мирно, без крови. А потом этот  договор  представили  своим
боссам на утверждение...
   - Ратифицировали, - подсказал Гуров.
   - Вот-вот,  по  телеку  говорят,  я  запомнить  не  могу.  Соберутся,
конечно, головы не пустые, разговор у людей  будет  не  простои,  потому
встреча будет не накоротке, поселятся за городом основательно.
   - Когда, кто, где?
   - Чего не знаю, того не знаю. Кто? Думаю,  сегодня  никто  не  знает.
Каждый из авторитетов решит, кого посылать. Я знаю человека,  сволочь  и
паскудина, которого заложу с удовольствием.  Он  чужими  руками  гребет,
людскими  жизнями  распоряжается,  сам   в   лимузинах   раскатывает   с
красотками. Эта падла на том совещании  наверняка  будет.  Если  вы  его
сумеете прихватить, все узнаете.
   Безразличие с лица Гурова давно исчезло,  он  слушал  с  вниманием  и
интересом. Конкин данный факт мгновенно засек, потому  с  именем  тянул,
зажег потухшую  сигарету,  сильно  затянулся,  ждал,  может,  мент  чего
пообещает. Гуров, усмехнувшись, откинулся в кресле, сказал:
   - Чего обещал, то сделаю, не больше, не меньше. Информация  твоя,  не
буду кривить душой, интересная. Сумеем  мы  ее  использовать,  не  знаю.
Хочешь назвать имя, говори, не  хочешь  -  молчи,  ничего  для  тебя  не
изменится.
   - За это тебя. Лев Иванович, люди и уважают, что ты  не  обещаешь,  а
сказал, так исполнил. Обычно человека взяли, он молчит. Ему менты златые
горы обещают, чуть ли вместо срока премию  получишь,  только  расколись.
Человек рот  открыл,  менты  записали,  подпись  получили,  все  забыли,
сигаретой не угостят.
   - Случается, - согласился Гуров. - Менты, как все люди, разные.
   В кабинет вернулся Гойда,  сыщик  поднялся  из-за  стола,  освобождая
чужое место.
   - Харитонов Борис  Михайлович,  кличка  Барин,  живет  в  высотке  на
Котельнической.
   - Лады, - сказал  Гуров.  -  Ты  изложи  господину  следователю  свою
версию. Я за него ручаюсь, он попытается тебя понять.
   Гуров пожал хозяину кабинета руку, сказал:
   - Закончишь, позвони. Кивнул Конкину и вышел.
 
*** 
 
   Борис Михайлович Харитонов, сорока двух лет от роду, был преступником
не простым, так как родился трусоватым, со школьных  лет  любил  творить
людям неприятности, но не сам - зачем рисковать? - а подбивал товарищей,
организовывал.
   С  годами  творимое  Харитоновым   из   неприятностей   переросло   в
преступления, привычка не рисковать,  не  пачкать  рук  осталась,  стала
устойчивым жизненным принципом. Был он  человеком  не  шибко  умным,  но
потрясающе хитрым, не  отягощен  нравственностью,  женой  и  родителями.
Жениться он не хотел,  девочек  хватало,  а  родители  скончались,  чему
Харитонов был рад. Ох уж этот сыновний долг!
   Работать Харитонов не любил. Работать большинство людей не любит.  Но
большинство, однако, работает. Одних принуждают  обстоятельства,  дурная
привычка  ежедневно  хоть  что-нибудь  есть,  других  вынудили  работать
родители; человек как надел ярмо, так и  не  в  силах  его  сбросить.  В
общем, причин для того, чтобы  человек  работал,  множество.  Есть  даже
больные, которые без работы, как  без  хлеба,  помрут.  Харитонов  ни  к
одной, тем более к последней, категории не принадлежал.
   Он никогда не работал, однако хлеб с маслом, штаны и  ботинки  всегда
имел, даже на девочек оставалось.
   Борис, отчество  появилось  позже,  был  врожденным  консультантом  и
руководителем. Почему он двинулся в криминальную, а не в партийную среду
- неизвестно.
   О том, что криминальная и партийная деятельность суть одно и  то  же,
было  объявлено,  когда  Борис  Михайлович  занимал  в  уголовном   мире
достаточно прочные позиции. Была в моде спекуляция - он консультировал и
организовывал спекулянтов. Появилось нелегальное производство ширпотреба
- Харитонов тут как тут. Ну а когда объявили гласность, выяснили, что  с
социализмом вышла промашка, Харитоновы поднялись в  полный  рост.  Борис
Михайлович был роста среднего, но за последние годы  так  выпрямился,  а
бумажник  его  так  потяжелел,  что  Харитонов  стал  выглядеть   просто
гигантом.
   Из Харитонова мог получиться коммерсант средней руки. Однако опять же
надо работать,  к  тому  же  еще  и  рисковать.  Такое  не  годится.  Он
оглянулся, увидел, как поднимается волна преступности - беспощадной,  но
не организованной,  -  познакомился  с  бандой  рэкетиров,  Умело  начал
подсказывать, с кого следует брать меньше, с кого больше, с  кем  вообще
связываться не следует.
   Через год в районе, где Харитонов жил, главари мелких  банд  уже  его
знали, приглашали в кабаки. Одни просили совета, другие просили замирить
с соседом, так как из-за одной чертовой палатки замочили  двух  отличных
парней; работы хватало, круг влияния расширялся.
   Прошлой весной, в один из вечеров, который Борис Михайлович коротал в
частном  ресторане  в  обществе  двух  милых  девиц  и  крутого   парня,
державшего за горло всю округу, за соседний стол сел молодой мужчина.
   Крутой парень только глянул на нового соседа, наступил Харитонову  на
ногу, чуть шевеля губами, прошептал: "Выйдем", - и направился в туалет.
   - Пардон, девочки. - Харитонов с проститутками - с другими  женщинами
не встречался - был всегда любезен. Он встал,  кивнул  и  последовал  за
приятелем.
   Крутой мыл руки, увидев Харитонова, спросил:
   - Т