атуру,  и
полковник Гуров сейчас сидел  бы  не  здесь,  а  в  кабинете  прокурора.
Какой-то высокопоставленный чиновник, не знающий тебя, ознакомился бы  с
материалами,  вынес  представление  в  адрес  министерства  за  задержку
следствия, Батулина арестовал, человек отправился бы в тюрьму. Виноватый
человек, не виновный, ты бы не узнал никогда.
   Орлов взял со  стола  многострадальный  платок,  вытер  углы  глаз  и
продолжал:
   - Могло сложиться и хуже.  Стукнули  бы  в  Управление  по  борьбе  с
коррупцией. Старший офицер МВД держит в  сейфе  неопровержимые  улики  о
совершении преступления, не дает им хода, требует взятку.  Как?  Сколько
бы ты времени отмывался и отмылся бы? В  любом  случае  у  тебя  на  лбу
осталась бы печать, а знающие тебя  люди  говорили  бы,  мол,  надо  же,
четверть века служил честно, на его примере печень проели, а  он  просто
человек, такой, как все, даже хуже.
   Гуров поднялся со стула, взял со  стола  Орлова  свой  платок,  вытер
лицо.
   - Мне подать рапорт?
   - Тебе надо работать. Надеюсь, наш разговор ты  запомнишь.  Свободны,
господа офицеры.
   Гуров и Крячко пришли в свой кабинет, заняли свои места,  поглядывали
друг на друга, молчали.
   - До сегодняшнего дня  я  считал  себя  умным,  -  произнес  Гуров  и
откашлялся. - Мне очень нужно знать, кто сообщил историю шефу.
   - Не скажет, - убежденно сказал Станислав.
   - Не скажет, - согласился Гуров, - но я узнаю. Работать. А  чего  мне
теперь делать?
   - Займемся Игорем Смирновым и его странной дружбой  с  подполковником
Фокиным. Солдат выписался, домой  его  привез  Фокин.  Мне  все  это  не
нравится.
   Зазвонил телефон. Верочка  сообщила,  что  полковника  Гурова  срочно
вызывает  замминистра   Бардин.   Генерал-лейтенант   Бардин   курировал
управление уголовного розыска. Ничего особенного в таком вызове не было.
Но,  учитывая  только  что  происшедший  разговор  с  Петром,  у  Гурова
появилось дурное предчувствие.
   Станислав  вышел  из-за  стола,  взял  друга  под  руку  и  почему-то
заговорил шепотом:
   - Лев Иванович, Христом  Богом  заклинаю,  ты  только  молчи,  кивай,
словно верблюд, и молчи.  -  Станислав  взглянул  на  друга  безнадежно,
вздохнул. - Иди, горбатого могила исправит. Но учти, ты уйдешь, я дня не
прослужу, а у меня сын растет. И вообще, пошел ты к чертовой матери!
   - Молодец, Станислав, изредка стоит говорить и правду. - Гуров  вышел
из кабинета, зашагал длинными безликими коридорами.
   Он  не  переживал,  что  Петр  устроил  ему  разнос,  даже  не  очень
расстроился, что отобрали компрматериалы на  Батулина.  Судя  по  всему,
последний сразу раскололся Фокину,  который  и  руководил  процессом,  в
таком случае Батулину, как агенту, была грош цена.  Гуров  был  уязвлен,
что кто-то, пусть даже Петр Николаевич Орлов, указал  на  грубые  ошибки
Гурова,  которые  действительно  имели  место   и   могли   привести   к
непредсказуемым результатам. Видимо, эти ошибки увидел и  Фокин,  потому
не боялся Гурова, а когда счел  нужным,  нанес  удар.  Видимо,  удар  не
напрямую Орлову, а через замминистра Бардина. Отсюда  и  срочный  вызов,
предстоит еще один неприятный разговор, но уж Бардину сыщик ни в чем  не
признается, а улики уничтожены, поезд ушел.
   Николай Ильич Бардин, холеный, модно одетый, лет сорока с  небольшим,
пришел в МВД из ЦК, но в отличие  от  многих  себе  подобных  в  милиции
прижился,  служил  уже  третий  год,  перестал  быть  полным   профаном.
Подчиненные относились к нему терпимо,  даже  с  симпатией.  Он  в  суть
разработок не лез, несуразных указаний  не  давал,  не  считал  зазорным
прилюдно сказать, мол, простите, я этого не понимаю, решайте с генералом
Орловым.
   Гуров вошел в кабинет, поклонился, сказал:
   - Здравствуйте, Николай Ильич, вы, как обычно, в форме, как всегда, я
заведую вашему одеколону.
   - Ладно-ладно льстить. Лев Иванович, но  в  нашем  с  тобой  возрасте
учиться уже поздно. И одет ты не слабее меня, и одеколон у  тебя  не  из
Малаховки, а из Парижа.
   Бардин вышел из-за стола, пожал Гурову руку.
   - Через семь минут нас ждет министр. Точнее, он ждет тебя, а  я  так,
лицо сопровождающее. Зачем тебя приглашает министр, я знаю, но не скажу,
а к тебе просьба...
   - Знаю, Николай Ильич, мне следует помалкивать.  Ну,  коли  известно,
что Гуров человек разговорчивый, зачем его приглашать? Ведь никому же не
придет в голову пригласить Задорнова  и  просить  помалкивать?  От  меня
молчащего толку-то никакого.  Министр  мне  ничего  нового,  интересного
сказать не может, а я буду молчать - хороший натюрморт получится.
   - Выговорился, и славу Богу. - Бардин задержался у  дверей  приемной,
поправил галстук,  оглядел  Гурова.  -  Вообще-то  к  министру  положено
являться в форме.
   - Меня сняли звонком с разработки, в которой я работаю  под  легендой
коммерсанта, - ответил Гуров.
   Министр выбрался из-за огромного стола, шагнул навстречу  гостям.  Он
тоже был  в  штатском  костюме  и  далеко  не  российского  пошива,  все
остальное: и рубашка, и галстук,  и  туфли  -  были  фирменными,  однако
мужчина не смотрелся, а рядом с Бардиным, тем  более  Гуровым,  выглядел
ряженым мужиком. Он кивнул заместителю, излишне мужественно  пожал  руку
Гурову, сказал:
   - Полковник Гуров, мы знакомы, извини, запамятовал?
   - Нормально, господин министр, полковников много,  -  ответил  Гуров,
улыбаясь. - Я у вас дважды был на совещаниях, в толпе затерялся.
   Раскованность и свободная речь полковника вызвали  на  лице  министра
кислую  улыбку,  он  жестом  пригласил  гостей  присесть  за  стол   для
совещаний, который походил на полированное шоссе и был рассчитан человек
на пятьдесят. Министр сел  во  главе  стола,  словно  пристяжные,  гости
устроились по бокам, причем Гуров сел не рядом, а  через  два  стула  от
хозяина, любил видеть человека в фас, а не в профиль.
   Хозяин налил себе боржоми, жестом предлагая присоединяться, отпил  из
стакана, сказал:
   - Ну, крутить-вертеть не в моих  правилах.  Скажи,  Лев  Иванович,  в
операх бегать не надоело?
   - Надоело, так я другого не умею, - ответил Гуров.
   - Ну, а если бы я тебе главк возглавить предложил? - Министр взглянул
испытующе.
   - Польщен, господин министр, но  я  по  природе  не  руководитель,  а
исполнитель.
   - Ты что же, человек совсем не тщеславный? - удивился министр.  -  Не
хочешь стать генералом,  иметь  персональную  машину,  дачу,  нормальную
зарплату?
   - Я очень тщеславный, господин министр, моего тщеславия на  десятерых
хватит,   -    серьезно    ответил    Гуров.    -    Только    я    кто?
Слесарь-инструментальщик, уникальный, единственный в своем  роде.  А  вы
мне предлагаете стать начальником цеха, одним из  многих,  и  на  каждой
летучке с меня стружку снимать. Нет, я на такой обмен не пойду. А уж  по
сравнению с нынешним начальником главка я людей только смешить могу.
   - Я Петра Николаевича  уважаю,  он  великолепный  специалист,  однако
возраст...
   - Извините, господин министр, но мы выбираем Президента,  который  не
моложе Орлова, а Россия, как известно, не главк министерства,  -  сказал
Гуров и убрал ногу, на которую пытался наступить Бардин.
   Министр смотрел  на  Гурова  долго,  не  мигая,  словно  сова,  затем
значительно произнес:
   - Вы правы, полковник, мы не сработаемся. Свободны.
   - Благодарю, - Гуров слегка склонил голову. - Вы настоящий министр  и
психолог. Всего вам доброго.
   Когда Бардин в коридоре догнал Гурова, схватил за плечо, то спросил:
   -  Ну  чего  ты  добился?  Думаешь,  после  твоего  выступления  Петр
Николаевич усадит в своем кресле на час дольше?
   - Чтобы уволить генерала, даже министру требуется время.  А  у  этого
деятеля времени нет. До выборов осталось чуть  больше  месяца,  министра
МВД любой Президент отдаст в первую очередь. Преступность, понимаешь!  -
копируя Ельцина, сыщик развел руками.
   - До чего ты быстро считаешь, - удивился Бардин.
   - Кто-то министру сильно на ногу наступил, что  он  в  такие  горячие
денечки  уделил  время  моей  скромной  персоне.  Меня  хотят  купить  и
пригрозить, мол, что хотим, то с тобой и  сделаем.  Мне  пора  заболеть.
Приступ радикулита не может распознать Академия медицинских наук. Ой!  -
Гуров схватился за спину. -  Накаркал!  Давно  родненький  отсутствовал,
видно, решил посетить. - Он держался за плечо Бардина. - Извини, Николай
Ильич, тебе придется проводить меня до кабинета.
   - Ну, хватит шутить, - сказал Бардин, пытаясь освободить плечо.
   - Какие, к черту, шутки! - процедил  сквозь  зубы  Гуров.  -  Меня  в
восьмидесятом один добрый  человек  обрезком  трубы  хотел  зашибить,  я
увернулся, да не очень ловко. С тех пор время от  времени  прихватывает,
ущемление межпозвонкового диска, понимаешь.
   Увидев друга в  сопровождении  Бардина,  Станислав  подскочил,  помог
Гурову усесться в кресло.
   - Спасибо, Николай Ильич, -  бодро  сказал  Станислав.  -  Когда  вас
подстрелят на поле боя, розыскники  вынесут  вас  на  руках,  как  знамя
полка. Я сейчас вызову "неотложку", мы управимся. С полковником подобное
не в первый раз.
   Бардин глянул недоверчиво, сказал:
   - Желаю успеха, - и ушел.
   Гуров перестал держаться так, словно держал на голове пиалу с  водой,
и, насвистывая, пересел в свое кресло.
   - Ты можешь не вызывать труповозку, отвези меня домой,  скажи  Петру,
что я рассыпался и Бардин еле доволок меня от министра  до  кабинета.  Я
позвоню Марии, пусть ухаживает, сам буду думать, а  ты  кончай  бумажную
волокиту и приезжай, прихвати с собой,  у  меня  больше  месяца  маковой
росинки во рту не было, мозги ссохлись, следует промочить.
 
*** 
 
   Мария расхаживала по квартире, изредка  поглядывая  на  лежавшего  на
диване Гурова.
   - Может, все-таки вызвать врача?
   - У меня такое не в первый раз, я и  в  госпитале  лежал,  врачи  тут
бессильны и довольно однообразны. Массах, растирка,  шерстяная  повязка,
покой. - Гуров указал пальцем на потолок и продолжал:
   - Девочка, помоги мне до ванны дотащиться. Я липкий  и  грязный,  сил
никаких нет.
   - Попробую, - сказала Мария, подошла к дивану, протянула руку.
   Гуров легко поднялся, приложил палец к губам и захрипел:
   - Мать твою, прости меня, грешного, - и прошел в ванную, пустил воду.
   Мария вошла следом, прикрыла дверь и сердито сказала:
   - В тебе пропадает великий артист.
   - Почему пропадает? - обиделся Гуров, обнял и  поцеловал  женщину.  -
Давай поженимся.
   - Зачем? - Мария отстранилась. - Штамп в паспорте ничего не  изменит.
Я среди сценариев найду какую-нибудь сценку объяснения в  любви,  ты  на
досуге посмотришь. - Продолжала, передразнивая:
   - Давай поженимся. Таким тоном и  словами  говорят:  давай  сходим  в
магазин за картошкой.
   - Ну, извини, практики нет.
   - Короче, Гуров, у меня сегодня  спектакль,  мне  надо  хоть  немного
отдохнуть.
   - Понял, любовь отменяется. - Гуров  помолчал,  оценивающе  глядя  на
Марию. - По сценарию я должен сказать, что не имею права втягивать  тебя
в свои дела. Опасно...
   - Эту сцену пропусти. Я  сама  решу,  что  я  имею  право  делать,  -
перебила Мария.
   - Видишь ли, дорогая, у нас профессии в чем-то схожи, только  у  меня
убивают по-настоящему, а не до того, как опустится занавес.
   Он взял Марию за плечо, долго смотрел в глаза:
   - Ты должна меня слушаться не как режиссера, а словно  Господа  Бога.
Делать должна только то,  что  я  сказал,  от  сих  и  до  сих,  никаких
импровизаций.
   Глаза Марии потемнели, она  чувствовала,  что  Гуров  источает  некую
магическую силу, лишает воли.
   - В театре сообщи по "секрету", что милиционер тебе до смерти надоел,
сегодня-завтра ты вернешься в свою квартиру. Но  сделай  это  так,  чтоб
"сегодня-завтра" могло растянуться на неделю и более. Верни поклонников,
пусть встречают, провожают, ухаживают. Твой  мент  лежит  дома,  паралич
разбил,  потому  ты  не  считаешь  для  себя  возможным  уйти  от   него
немедленно. Все поняла?
   - Нет, но сделаю.
   - Умница. Теперь второе, возможно, главное.  Ты  среди  своих  друзей
сумеешь найти четверых, не болтливых и серьезных?
   - Подумаю.
   - Постарайся. Надо, чтобы хотя бы один из  них  был  со  мной  одного
роста и телосложения.
   - У нас не атлетический клуб, а театр.
   - У тебя приятели не только в  театре,  -  парировал  Гуров,  -  а  я
способен сутулиться. Подумай  о  гриме  для  меня,  но  не  театральном,
житейском, например, линзы, чтобы я не светился голубыми глазами,  может
быть, какие-нибудь  подушечки  заложить  за  щеку.  Тебе  виднее,  может
статься, мне придется исчезнуть.
   - Тебя хотят убить? - просто спросила Мария.
   - Меня давно хотят убить, но сейчас могут  заняться  данным  вопросом
всерьез.
   Мария смотрела на Гурова долго, изучающе:
   - Скажи, ну зачем  тебе  такая  работа?  Это  же  не  жизнь.  Как  ты
терпишь?
   - Привычка. Человек способен привыкнуть к чему угодно.  Люди  десятки
лет жили в лагерях, где, казалось бы, невозможно выдержать и дня.
   - У них не было выбора.
   - У меня тоже небогатый выбор. И прекратим бессмысленный разговор..
   - Давай поженимся, - передразнила Мария. -  Спасибо  за  предложение,
оно безумно заманчиво.
   Гуров выключил воду, зашаркал, охая и матерясь, к дивану.
   - Станислав в холодильник поставил бутылку, я так и  не  притронулся,
налей мне, пожалуйста, стопарик.
   - Я решила, что ты вообще бросил пить.
   - Так и есть, но сейчас можно, даже доктора рекомендуют.
   - С таким талантом и служить в  милиции,  тебе,  Гуров,  надо  романы
писать, в театре играть, а ты черт знает чем занимаешься.
   - Женщина всегда права. - Гуров вытянулся и закрыл глаза.
 
*** 
 
   У  Игоря  Смирнова  были  гости,  четверо  демобилизованных   парней,
отвоевавших в Чечне. Двое были в гимнастерках без погон, двое - в тесных
пиджачках, которые сохранились с довоенных времен. Они сидели за столом,
выпивали и закусывали,  но  застолье  не  походило  на  обычную  русскую
пьянку. Сервировано было  аккуратно,  нарезано  и  уложено  на  тарелки,
словно ухаживала женщина, которой на самом деле в доме не было.  Ребята,
прожившие в полевых условиях по два  года,  особенно  ценили  чистоту  и
порядок. Пили не из стаканов, а из рюмок,  причем  более  чем  умеренно,
только открыли вторую бутылку. Пили  четверо,  Игорю  не  предлагали,  а
когда он было дернулся, старший из гостей, плотный парень  лет  двадцати
пяти, отодвинул рюмку, веско сказал:
   - Тебе, Игорь, не можно, забудь, а коли не можешь, мы уйдем.  На  нас
крови хватает, твоей не требуется.
   - Одну, за ребят, что там остались, - жалобно попросил Игорь.
   - Я сказал. Нету сил терпеть, мы уйдем, а ты решай.
 
*** 
 
   Сидя в грязных "Жигулях",  стоявших  в  квартале  от  дома,  где  жил
Смирнов, разговор молодых бойцов слушали бывшие оперативники,  отставные
менты Валентин Нестеренко и Илья Карцев.  Первому  уже  было  далеко  за
сорок, почти пятьдесят, второй лет на пятнадцать моложе, и вели они себя
по-разному, соответственно возрасту. Нестеренко сидел почти  неподвижно,
слушал внимательно. Карцев, маленький, полный и  вертлявый,  непрестанно
двигался, доносившийся разговор слушал вполуха.
   - Илья, предупреждаю, - сказал неторопливо Нестеренко. - Я скажу Льву
Ивановичу, чтобы он тебя с довольствия снял и гнал к.., матери.
   - Валентин Николаевич, вот ты был начальником, все не  можешь  забыть
того времени. Ребята сидят, выливают, пустой треп.
   - Лев Иванович сказал, мы должны выполнять. Ему виднее, где треп, где
ценная информация.
   - Да, все-таки несправедливо с нами, не  по-людски,  -  донеслось  из
динамика.
   - Верно, хоть бы пенсию положили на уровне прожиточного минимума.
   - А с кем в России по-людски и когда оно было?
   - Про царя не говорю, не знаю, а большевики первым  делом  своих  же,
лучших, перестреляли. Вождь народов добивал остатки. В Отечественную кто
погиб? Лучшие! Хрущев, Брежнев убивали меньше, однако жить нормально  не
давали.
   - Горбачев Союз развалил!
   - Сопля ты безмозглая. Какой Союз, когда  он  был?  Держали  людей  в
намордниках и цепях, как у ловчего рука ослабла, так и порвали все  и  в
разные стороны брызнули. Ты  Чечню  видел!  Россия  этот  народ  исстари
изничтожала, а хотим, чтобы они нас любили.
   - Боюсь, сержант, что за народ, когда пацаны из автоматов палят?
   - А чего они умеют, в каждой семье по несколько  покойников.  А  этот
наш, мать его в душу. Президент, кулак сжимает, кричит: "Россия  была  и
будет неделимой!" Он царь, ему царство нужно, без него царя  не  бывает.
Потому в окопах гнили, в своих стреляли, по случаю живыми вернулись.
   - Вон у Игорька роту своим "градом" накрыли,  а  по  ящику  передали,
мол, за истекшие сутки пять человек погибло.
   - У него ракетку отнять и жирный зад в окоп засунуть!
   Хлопнула дверь, разговор прекратился.
   - Что примолкли, орлы?  Здравствуйте,  приятного  аппетита.  Молодцы,
аккуратно гуляете. Задвигались стулья, кто-то сказал:
   - Здравствуйте. Другой голос произнес:
   - Держись, Игорь, буду звонить.
 
*** 
 
   - А чего так поднялись, словно старшина роты пришел? - спросил  Фокин
удивленно. - Я бы и выпил с вами рюмашку, и разговору не помешал.
   - Бывайте!
   - Вам наши разговоры неинтересны.
   -  Может,  посуду  помыть?  -  задержался  в  дверях  старший,  глядя
исподлобья на Фокина.
   - Ничего, ничего, мы с Игорьком управимся. А вам спасибо,  что  друга
не забываете. Заходите, всегда рады.
   - А ты, Семен Петрович, словно хозяин  распоряжаешься,  -  неожиданно
зло сказал Игорь. - Это мой дом, мои кореша. Ты полагаешь, что  за  харч
купил меня?
   - Успокойся, заехал случайно, проведать, знал бы, что дружки у  тебя,
не заезжал, - миролюбиво ответил Фокин.
   Игорь опустился на стул, поник.
   Фокин вынул из  кармана  маленькую  плоскую  коробочку,  прошелся  по
квартире,  поглядывая  в  свою  ладонь,  поморщился,  перешел  в  другую
комнату, вернулся, провел ладонью  по  спинке  кровати,  снял  крохотный
микрофон, наступил на него, спросил:
   - У тебя сегодня, кроме этих ребят, кто был?
   - Сестра приходила, как обычно, укол делала.
   - Одна?
   - Одна? - переспросил Игорь, болезненно  поморщился.  -  Нет,  с  ней
мужчина был, с чемоданом...
   Нестеренко крутил между  пальцев  замолчавший  передатчик,  убежденно
сказал:
   - Он, падла, обнаружил микрофон и уничтожил его. Фокин знает, что  мы
его слушаем. Поехали к Гурову, доложим.
 
*** 
 
   А в квартире Игоря Смирнова Фокин смотрел на поникшего парня,  достал
из кармана замшевую коробочку,  вытряхнул  из  нее  маленькую  таблетку,
плеснув в стакан воды, протянул парню:
   - Выпей, полегчает.
   Игорь еще не выпил, уже взбодрился, схватил таблетку, бросил  в  рот,
запил, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза.
   Фокин расхаживал по комнате и  напряженно  думал  о  том,  что  Гуров
вцепился, теперь не отпустит. Почему сыщик заинтересовался  связью  его,
Фокина, с каким-то мальчишкой? Что сыщик знает или подозревает и как  от
сыщика избавиться?  Подполковник  очень  не  хотел  идти  на  ликвидацию
Гурова.  Во-первых,  такая  операция  отвлечет  Фокина   от   выполнения
основного  задания.  Во-вторых,  ликвидацию  такого  опытного   человека
достаточно сложно осуществить. И последнее, закамуфлировать убийство под
несчастный случай не удастся. В случае смерти Гурова в  Фокина  вцепятся
генерал Орлов и все лучшие сыщики утро, а это не мальчики, на них  через
верха не надавишь, начнется война, которая Фокину совершенно ни к  чему,
но другого выхода он не видел. Гурова необходимо  срочно  ликвидировать.
Конечно, делу можно придать чисто криминальный  характер,  у  полковника
достаточно врагов в криминальном мире. Но  удастся  ли  сбить  Орлова  с
правильного пути? Черт его, Фокина, дернул уничтожить  микрофон.  Второй
микрофон, опытный сыщик в такую случайность никогда не пов