по, не совсем чужой, все понятно. Но этот  парень
держится из последних. Почему? Лева подвесил вопрос и перешел в комнату,
где работали эксперт и врач.
   Эксперт фотографировать закончил, укладывал аппаратуру: врач стоял на
коленях  и,  наклонившись,  осматривал  тело.  Картина  предстала  перед
Гуровым жутковатая: мужская фигура  без  ног  и  головы,  и  из-под  нее
вытягиваются обнаженные женские ноги  -  длинные,  гладкие  и  абсолютно
живые. Одна нога босая, на другой  атласная  туфля  с  красным  пушистым
помпоном.
   Гуров взглядом спросил у эксперта, где можно  сесть.  Тот  указал  на
большое лохматое кресло. Лева утонул в  меховой  обивке,  хотел  тут  же
подняться, так как вновь стало жарко, да и кресло располагало  к  покою,
умиротворенной сонливости, а отнюдь не к размышлениям. Он  подвинулся  к
краю, начал осматривать гостиную - конечно, эта комната  была  гостиной.
Увидел открытый бар и зачем-то подумал: где же хлебнула спиртного  Вера?
Сюда она, конечно, не заходила. Я что, приехал сюда накапливать ненужные
вопросы?. Он пытался разозлиться и  сосредоточиться.  Качалина  упала  и
ударилась. Обо что она  ударилась?  Лева  увидел  другое  кресло,  около
которого  лежала  женщина.  Деревянное,  с   высокой   резной   спинкой,
подлокотниками с отполированными бронзовыми шарами  на  концах.  Удобное
кресло, подумал  Лева,  в  нем  приятно  сидеть,  поглаживая  прохладные
гладкие шары. Если упасть и удариться о такой шар виском? А зачем  здесь
падать? Ковер, поскользнуться невозможно. Споткнулась? Молодая  здоровая
женщина, падая, инстинктивно должна была вытянуть руки, как-то  смягчить
удар, а не грохнуться плашмя. Пьяная? Лева повернулся  к  двери,  словно
хотел увидеть Веру, перевел взгляд на открытый бар,  безвольно  подумал,
что надо сказать, чтобы девушка не  уходила,  и  не  двинулся  с  места.
Начала сказываться бессонная ночь, жара хоть  немного  и  отпустила,  но
ровно настолько, чтобы оставить его в живых, не более. Все вокруг  стало
раздражать. И обаятельный атлет с заторможенными движениями и  тщательно
скрываемым  горем.  И  вымоченная  в  спиртном  несостоявшаяся  актриса,
имеющая ключ от квартиры и разыгрывающая безутешное горе. И даже мертвая
хозяйка квартиры с красивыми, совсем живыми ногами. Почему  она  падает,
где совсем не скользко, и со всего  маха  точно  ударяется  о  бронзовый
шишак? Наконец,  почему  полковник  Турилин  послал  его,  Леву  Гурова,
старшего инспектора, раз было заявлено о несчастном случае?  Константина
Константиновича попросили? Кто попросил? Почему?
   Хлопнула входная  дверь.  Лева  мгновенно  оказался  в  холле,  желая
догнать ушедшую без разрешения Веру. Девушка стояла у зеркала,  опираясь
на руку Сергачева, и они растерянно и  виновато  смотрели  на  вошедшего
мужчину.  Все  они  и  он,  Лева,  удвоенные  зеркальной  стеной  холла,
производили нелепое впечатление.
   - Что случилось, Денис? - спросил мужчина, не обращая внимания ни  на
Веру, ни на Гурова. - Почему ты звонишь в кабинет  к  руководству?  Что?
Что с Еленой?
   - Ваша супруга, к сожалению, умерла, - более глупой театральной фразы
Гурову сложить не удалось.
   Лева понял, что приехал хозяин дома и муж  погибшей,  Игорь  Петрович
Качалин.
   - Елена! - закричал Качалин и, явно не  веря  услышанному,  пошел  по
квартире в поисках жены. - Елена!
   Гуров  не  остановил  его,  пошел  следом.  Шлейф   резковатого,   не
известного Леве одеколона тянулся за Игорем Петровичем.
   - Денис, - почему-то Лева счел возможным назвать Сергачева по  имени,
- заберите его.
   - Он не вещь, - буркнул Сергачев, но остановил Качалина, который  уже
шагнул в гостиную, обнял за плечи и зашептал:
   - Гоша, ну случилось, ну что  с  этим  поделаешь?  Пойдем,  голубчик,
помочь ты уже не можешь. Там врач,  не  будем  ему  мешать.  -  И  повел
хозяина на кухню.
   Что-то  противоестественное  увиделось  Гурову  в   поникшей   фигуре
Качалина. Он поверил случившемуся сразу, в гостиную не вошел,  глянул  с
порога и отступил, безвольно подчиняясь, побрел на кухню.
   - Что-то теперь будет? - Вера, прикусив опухшую губу, смотрела  прямо
перед собой. Гурова она не  замечала  и,  казалось,  спрашивала  себя  о
чем-то жизненно важном.
   Гуров не ответил, вопрос был явно не к нему,  раздраженно  передернул
плечами, стараясь отстраниться от прилипшей к спине рубашки.
   - Вы были очень привязаны к погибшей? - осторожно спросил Гуров.
   - Что? - Вера смотрела недоуменно, затем, осознав вопрос,  всплеснула
руками. - Я ее обожала! Обожала! Как я теперь буду жить?
   Гуров напрягся, подавил в себе раздражение, пытаясь пробраться сквозь
театральность  жестов  и  слов  и   увидеть   главное,   что   за   этой
театральностью пряталось. А главное существовало,  Лева  не  сомневался.
Даже если горе разыгрывают, то не делают этого  без  всякой  причины.  У
девушки нелепо погибла знакомая, пусть даже подруга, так ведь  не  мать,
не ребенок...
   Он стоял перед зеркалом и увидел, как из гостиной приоткрылась дверь,
выглянул эксперт.
   - Лев Иванович, зайдите.
   Лева замешкался, соображая, с какой стороны дверь, с  какой  зеркало,
сказал:
   - Вера, прошу вас из квартиры не уходить и больше не пить спиртное. -
И, прежде чем  девушка  успела  выпалить  очередную  дерзость,  вошел  в
гостиную, прикрыл за собой дверь.
   Тело было прикрыто халатом, врач  курил  в  лоджии,  он  махнул  Леве
рукой. Эксперт вновь открыл свой чемодан и по тому, что он  из  чемодана
доставал, Гуров все понял и не удивился.
   - Что я тебе скажу, Левушка? - врач с интересом разглядывал дымящуюся
сигарету. - Убийство. Чистое, как слеза, убийство. Инсценировка  глупая,
уверен, что спонтанная. Она не ударилась, а ее ударили, ясно  как  день.
Рана сеченая, а измазанный кровью набалдашник -  круглый.  И  кровь  при
падении растеклась бы иначе, и тело лежало  бы  не  так.  Действительным
здесь является  только  факт  смерти.  Красивая  женщина,  -  неожиданно
закончил врач. - Начинай работать, инспектор.
   Гуров ничего  не  сказал,  кивнул  и  вернулся  в  гостиную.  Эксперт
обрабатывал порошком  ручку  кресла,  искал  пальцевые  отпечатки.  "Кто
только не хватался за кресло?" - подумал Лева и взглянул на телефон.
   - Можно, - сказал эксперт, угадывая желание Левы. - А это  обнаружено
в кармане халата Качалиной. - Он протянул  инспектору  ключи  и  изящную
зажигалку.
   Гуров позвонил Турилину и сказал:
   - Константин Константинович, пришлите сюда следователя прокуратуры  и
кого-нибудь из моей группы.
   - Предположение или факт? - спросил Турилин.
   - Факт, - Гуров помолчал и, наступая на самолюбие, спросил:
   - А мне не следует знать, почему вы так и предполагали?
   - Я не исключал возможность. Семьей очень интересуются ваши коллеги с
пятого этажа. - Турилин положил трубку.
   На  пятом  этаже  размещалось  Управление  по  борьбе   с   хищениями
социалистической собственности. Гуров оглядел гостиную  уже  под  другим
углом зрения, однако тут же заставил  себя  не  отвлекаться.  Ребята  из
УБХСС занимаются своим делом, я своим. Надо ждать  следователя.  Начался
сегодняшний день скверно, закончится, видимо, еще хуже.
   Утром после дежурства Гуров, не выходя из кабинета, выслушал  прогноз
погоды.
   Диктор радостно сообщил, что  такой  жары  в  Москве  не  наблюдалось
столько-то лет и вода в Москве-реке теплее, чем в Черном море, виновен в
этом то ли циклон, то ли антициклон, и когда они все вместе  от  столицы
уберутся, науке неизвестно. Леве следовало радоваться столь  редкостному
явлению, пройдет время, и  можно  будет,  мудро  усмехнувшись,  сказать:
"Разве сейчас жара? Вот, помню, был июль, так было действительно  тепло,
асфальт продавливался под каблуками, ночью простыни прилипали, головы на
подушках плавали".
   Конечно, интересно быть очевидцем редкостного события или явления,  в
рюкзаке памяти укладывается незабываемое и  неповторимое.  Затем  сверху
можно набросать и то, чего на самом деле не было,  но  вполне  могло  бы
произойти, и рассказывать, присочиняя, и уже самому в придуманное  свято
верить.  Гуров  знал:  очевидец  -  человек  во  многом   уникальный   и
самобытный, талантливый и неповторимый. Недаром коллеги Гурова, люди  до
невозможности  приземленные,  -  не  художники,   зачарованные   музыкой
гомеровской "Илиады", скорее археологи, готовые в поисках черепка истины
копать и копать до изнеможения, так вот эти рациональные и  неинтересные
люди порой говорят: "Он лжет, как очевидец".
   Лева Гуров не страдал тщеславием, не  думал  о  звездном  будущем,  а
сутки за сутками страдал  от  жары,  ища  спасения  в  ванной,  а  утром
сменился,  выслушал  приговор  синоптиков  и  отправился  на  пляж.  Что
толкнуло его на столь опрометчивый поступок, неизвестно, то ли сказалась
бессонная ночь, то  ли  соблазнила  возможность  добраться  до  воды  на
служебной машине, которая ему полагалась после дежурства.
   Вода в заливе лежала, словно расплавленный и еще не остывший  свинец:
тяжелая, неподвижная, серая, она жарко поблескивала и, казалось,  давила
на желтый раскаленный берег. Ошалевшие люди, безуспешно пытаясь спастись
от жары, навалившейся на город,  лежали  на  выжженной  траве,  бродили,
загребая ногами перегретый песок, падали в  эту  тяжелую  воду,  надеясь
получить хотя бы  кратковременную  передышку  в  борьбе  с  безжалостным
солнцем.
   На колкой, пахнувшей табаком траве лежал и Лева. С закрытыми глазами,
но зримо ощущая бледное, выцветшее от солнца  небо,  он  вяло  мечтал  о
прохладной квартире с опущенными шторами, выключенным телефоном и  сытно
урчащим холодильником, о книжной полке...
   Встать и сейчас же уехать, жестко скомандовал  Лева,  перекатился  на
живот, приоткрыл глаза, огляделся, у воды люди лежали,  словно  карты  в
заигранной сальной колоде.
   Лева быстро одевался, пытаясь вспомнить, хватит ли у  него  денег  на
такси.
 
*** 
 
   Денис Сергачев в этот день поднялся поздно, около  десяти.  Лева  уже
сдавал дежурство, а Денис  еще  стоял  в  ванной,  подставляя  лицо  под
колючие струйки. Он  смочил  негустые  русые  волосы,  закрутил  кран  и
широкими ладонями начал стряхивать с рук и груди воду, коснулся живота и
поморщился: он был плотно покрыт жиром, а по бокам, чуть ли не в  ладонь
шириной, нависали складки. Денис шагнул  негнущимися  ногами  из  ванны,
протер  запотевшее  зеркало,  оглядел  себя,  кивнул,  хотел  подмигнуть
насмешливо, но получилась довольно жалкая гримаса. Два дня как он  начал
новую жизнь, бегал трусцой и делал гимнастику, мышцы  в  отместку  ныли,
мелко дрожали  и  подталкивали  к  осиротевшему  дивану.  Денис  оделся,
прошелся по квартире, думая о том, что необходимо купить весы  или  хотя
бы взять на время у соседки,  отгоняя  мысли,  что  все  это  уже  было,
начинал он новую жизнь, делал гимнастику и бегал,  не  пил,  ограничивал
себя в куреве и еде, но никогда уже ему не  быть  Денисом  Сергачевым  с
фигурой "как у бога".
   Морщась, он съел яйцо без соли,  выпил  кофе  без  сахара,  оттягивая
переход в комнату, где на столе притаилась пишущая машинка и магнитофон,
хранивший  в  своей  бесчувственной  памяти   интервью   с   олимпийским
чемпионом, статью  о  котором  надо  через  два  дня  положить  на  стол
редактора.
   Денис  с  надеждой  покосился  на  телефон,  холодно   поблескивающий
пластмассовыми  боками,  который,  накрывшись  трубкой,  угрюмо  молчал.
Помощь пришла неожиданно, неуверенно  тренькнул  дверной  звонок,  Денис
вскочил, ноги подкосились, свело бедра  и  икры,  но  он  заставил  себя
прошагать до двери, с надеждой крикнул:
   - Минуточку! - И щелкнул замком.
   - Картошка. - Одетая во  что-то  фиолетовое,  блестящее  и  стеганое,
тетка названивала уже соседям; взглянула на Дениса неприветливо,  оценив
его как покупателя несерьезного.
   Он решил было из упрямства купить килограммов несколько, но  мысли  о
диете и о картофельной кожуре вовремя остановили Дениса.
   Дверь напротив распахнулась, Елена  махнула  Денису  приветственно  и
деловито спросила:
   - Сколько? - Услышав цену, рассмеялась, согласно кивнула. - Дэник,  -
так она называла Дениса, - занеси, пожалуйста.
   Денис подхватил ведро и обреченно  вошел  в  соседнюю  квартиру.  Все
последующие  действия  и  разговоры  были  известны  досконально.  Елена
освободит  от  работы,  накормит  досыта,  лишит   свободы   и   чувства
достоинства.
   Кофе, как и все в доме  Качалиных,  был  экстра-класса.  Елена  ловко
орудовала у плиты и кухонного стола, отвечала на непрерывные  телефонные
звонки и учила Дениса уму-разуму. Она все делала  быстро,  четко,  можно
сказать, вдохновенно. На плите что-то  жарилось,  хозяйка  в  это  время
чистила и мыла овощи, уточняла  по  телефону  место  и  время  очередной
встречи, кому-то  отказывала,  другого  одобряла  и  с  чуть  кокетливой
гримаской, которая смягчала облик сугубо деловой женщины, говорила:
   - Денис, тебе летом сорок, неужели не надоело стирать рубашки, писать
очерки, которые читают одни дебилы...
   Кофе благородно горчил, Денис привычно  и  заученно  улыбался.  Елена
сунула ему в руки морковь и терку. Он начал тереть морковку, смотрел  на
деловую женщину и пытался вспомнить,  как  она  выглядела  двадцать  лет
назад, когда они  познакомились  у  волейбольных  площадок  на  стадионе
"Динамо".
   Денису было двадцать, Леночке  восемнадцать,  но  она  ему  почему-то
казалась маленькой и беззащитной девочкой. Денис ошибался.  Возможно,  в
раннем детстве Елена и была непосредственной и  наивной;  когда  же  она
познакомилась с Денисом, то пошла его  провожать  после  соревнований  и
согласилась вновь встретиться отнюдь не потому, что он парень остроумный
и  обаятельный.  Атлетически  сложенный,  жизнерадостный   и   неглупый,
прирожденный лидер, он обращал на себя внимание, но Лена в  нем  оценила
другое. В спортивной среде, модной  в  те  времена  Денис  Сергачев  был
парень известный и престижный...
   Денис справился с морковкой.
   Елена  положила  трубку,  улыбнулась  Денису,  положила   перед   ним
луковицу, деревянную доску, острый нож и ответила на очередной звонок.
   Как и полагается, Денис над глянцевитой, пахучей луковицей всплакнул,
однако нарезал прозрачными кружочками и откинулся на высокую  деревянную
спинку стула - мебель  на  кухне  Качалиных  была  вся  темного  дерева,
резная. Денис пытался взглянуть на  Елену  со  стороны,  не  из  глубины
десятилетий, а,  как  говорится,  "на  новенького".  Коротко  стриженная
блондинка с карими, почти всегда смеющимися, однако не добрыми  глазами;
фигура  спортивная,  отнюдь  не  потерявшая  форму,  разве   что   грудь
тяжеловата, но многим мужчинам это нравится. Двигается Елена быстро,  не
резко, кисти рук и лодыжки сухие, мускулистые, в  общем,  чувствуется  в
ней  порода.  Интересная,  уверенная  женщина,  излучающая   тревогу   и
опасность. Одетая в шорты и коротковатую,  плотно  облегающую  кофточку,
Елена даже на кухне  носила  витую  золотую  цепь,  массивное  кольцо  и
перстень с бриллиантами.
   Денис допил  кофе,  взял  ароматную  американскую  сигарету,  щелкнул
отличной настольной зажигалкой и оглядел хорошо знакомую кухню.  В  двух
словах о ней можно сказать: много и дорого. Холодильников, конечно,  два
- и, естественно,  импортные,  такие  же,  как  многочисленные  банки  и
кастрюльки, даже запах от них заморский, а уж  о  продуктах  и  говорить
нечего.
   Но человек, попав в  волшебный  сад,  сторонится  излишне  пахучих  и
соблазнительных плодов, которые  и  с  деревьев-то  свисают  специально,
чтобы их сорвали и съели. На этой кухне, у Елены,  Денис  позволял  себе
пить кофе, порой и нечто более крепкое, и курить, ему казалось, что если
он   начнет   еще   есть,   то   потеряет   остатки   независимости    и
индивидуальности.
   Денис понимал, что никаких остатков не имеется и его борьба не  более
чем самообман. Так узкогрудый мужчина с животиком-тыквочкой, увидев себя
в зеркале, набирает в легкие воздуха, напружинивает  грудь,  подтягивает
живот и, застыв на несколько секунд, бросает на себя горделивый  взгляд.
Таким лихим парнем он и останется в своем сознании, когда с  облегчением
выдохнув и приняв естественный вид, быстро от зеркала отвернется.
   На стенных шкафах выстроился парад  бутылок.  Чего  здесь  только  не
было! Казалось, все  фирмы  мира,  гарантирующие  хорошее  настроение  и
безрассудные поступки, прислали сюда своих  полномочных  представителей.
Но все они были пустыми, высосаны до капельки, и мундиры их поблекли под
тонким, липким слоем жирной пыли.
   - Дэник, запиши, - Елена подвинула Денису блокнот  и  ручку.  -  Так,
слушаю тебя, дорогая, пожалуйста, по буквам.
   Лена продиктовала название какого-то лекарства, Денис записал.
   - И только в  ампулах?  -  она  жестом  дала  понять,  что  это  тоже
необходимо  отметить,  и  попробовала,  достаточно  ли  посолен  суп.  -
Получишь завтра.
   Денис знал, что  если  лекарство  в  Москве  имеется,  то  Елена  его
добудет,  точнее,  его  привезут  сюда,  в  дом;  если   нет,   начнутся
бесконечные звонки, и необходимая вещь все  равно  будет  добыта.  Слово
свое Елена  держала  неукоснительно,  помогала  друзьям  и  даже  просто
знакомым охотно и бескорыстно, однако благодарность  неизменно  получала
сторицею. Денис неоднократно наблюдал процесс взаимообмена услугами,  но
не мог проследить за многоступенчатостью их хитросплетений.
   - Вернись на грешную землю. - Елена поставила  перед  Денисом  бокал,
наполнила  чем-то  золотистым  и  остро  пахнущим,  себе  тоже  плеснула
чуточку. - Как у вас, писателей, говорят? С  утра  выпил  и  целый  день
свободен?
   - Я не писатель, - сказал Денис, почувствовал, что получилось слишком
добродушно, добавил:
   - Я журналист, да и то спортивный, в меню это значится после коньяка,
водки и даже рябиновой настойки.
   - Среди второразрядных портвейнов. -  Елена  хрипловато  рассмеялась,
посмотрела недобрым взглядом, и скорбные морщины появились и  исчезли  в
уголках рта. - Я  не  хотела  бы  заглянуть  в  меню,  где  имеется  мой
порядковый номер и цена. - Она  легко  подняла  с  пола  тяжелый  таз  и
скрылась в  ванной,  где  тут  же  зафыркал  кран,  шлепнулась  о  фаянс
набрякшая от воды ткань.
   Отрезая пути к отступлению, Денис  опорожнил  бокал,  налил  и  снова
выпил до дна. Пишущая машинка напрасно ждала его в соседней квартире.
   Денису стало хорошо  и  грустно,  жалко  себя  очень.  Умиляясь  этой
жалости,  он  стал  вспоминать,  чего  сегодня  уже  точно  не  сделает.
Естественно, он не закончит статью и, конечно, не пойдет на тренировку -
в два часа "старички" соберутся погонять мяч. Он не поедет в редакцию  и
Спорткомитет, не пойдет в прачечную и за хлебом. Весь день впереди,  как
же он, Денис Сергачев, убьет его? День отлично начался, надо было  тетке
в фиолетовой кофте притащиться со своей картошкой и заманить  его  сюда,
усадить, напоить. Умиление  переросло  в  самобичевание,  Денис  властно
одернул себя. Елена молодец,  надо  жить  по-качалински.  Готовим  обед,
стираем? Прекрасное настроение, мы хорошие, трудолюбивые. Пьем, умеренно
безобразничаем?  Великолепно.  Жизнь  одна,  второй  точно  не  выдадут,
хватай, лови! Ты поймал, ухватил  больше  соседа?  Значит,  ты  сильный,
ловкий, умный, и  пусть  завистники  удавятся.  Такое  восприятие  жизни
Денису нравилось, он пытался принять его, порой получалось  неплохо,  но
обязательно    наступало    похмелье,    возникало     чувство     вины,
неудовлетворенности.
   В такие периоды Денис не заходил  к  Качалиным  неделями,  случалось,
месяцами. Когда же возвращался - чистеньким, обновленным,  уверенным,  -
его встречали радушно, словно  расстались  вчера.  Лишь  Елена  сверкнет
карими глазами, спросит беспечно: "Монашеский запой  прошел?  Живи,  как
люди, не бери в голову лишнего". Денис оставался, через  несколько  дней
кру