ществовало этой несправедливой диспропорции.
   Велись   бесконечные   разговоры,   шли   годы,   появлялись    новые
подразделения и главки,  соответственно  прибывали  новые  полковники  и
генералы, как  правило,  с  милицейской  работой  незнакомые.  Но  людям
нравились просторные кабинеты, спецмашины, спецсвязь, чинопочитание.
   С каждым годом Орлов все отчетливее понимал, либо  милиция  выровняет
свои  ряды,  превратится  в  воинство,   защищающее   Отечество,   среди
сотрудников вновь возникнет дружба, товарищество, духовное  равноправие,
либо наступит полный беспредел и обществом начнут командовать  паханы  и
авторитеты преступного мира. Да, милиция - организация военная,  приказы
начальства - закон, но, учитывая, что данное войско обязано вести  войну
круглосуточно, практически всю жизнь, для руководителя лишней звезды  на
погонах недостаточно.
   Орлов, понимая всю непопулярность своей затеи, подготовился все же  к
докладу обстоятельно. Генералу следовало начинать, и, когда  первый  зам
открыл совещание, Петр Николаевич застегнул верхнюю пуговицу и готов был
подняться, когда кто-то из присутствующих сказал:
   - Минуточку, о своих  делах  и  бандитах  еще  наговоримся.  Как  вам
понравился Коржанов? Грозный генерал потеет и несет какую-то  чушь,  что
его главное оружие не в документах, а в его лысой голове?
   - Одиннадцать лет рядом с Президентом, много слышал, видел,  и  пусть
вороги содрогнутся! - хохотнул другой генерал.
   - Счастливый человек - мудростью не отягощен, полагает, что  найдется
следователь, который станет слушать дворцовые сплетни.
   - Доказательства  есть  доказательства,  а  сплетни,  что  у  пивного
ларька, что в приемной Президента, только сплетни.
   О повестке дня, докладе начальника главка уголовного розыска  забыли,
начали горячо обсуждать события последних дней, решая, что из сказанного
имярек доказывается, а что нет, будет  прокуратура  вести  расследование
или все закончится газетно-телевизионным скандалом.
   Больше половины из того, что говорили окружающие, генерал не понимал,
не знал называемых фамилий, занимаемых должностей, или не  смотрел,  или
не  помнил  телевизионного  интервью,  на  которое  ссылался   очередной
"оратор".
   Неожиданно с пронзительной ясностью Орлов понял, что опоздал со своим
докладом на многие годы, паханы и авторитеты уже правят, ничего поделать
уже нельзя. Поезд ушел. Чтобы выросли злаки, сначала надо избавиться  от
плевел. И начинать следует с него,  генерала  Орлова,  который  сидит  и
молча слушает весь этот бред. Не стучит кулаком по столу, не кричит,  не
валится с сердечным приступом, а молча слушает.
   Орлов тяжело поднялся, взял свою папочку и побрел на выход.
   Сначала на него никто не обратил внимания,  потом  кто-то  озабоченно
спросил:
   -  Петр  Николаевич,  вам  плохо?  Он  кивнул,  потер  левую  сторону
генеральского кителя, прекрасно понимая,  что  он  трус  и  симулянт,  и
вышел. Теперь, сидя  в  своем  кабинете  за  столом,  он  взял  ручку  и
аккуратно зачеркнул сегодняшнюю страницу в календаре.
   В кабинете бесшумно  появился  Станислав  Крячко,  подошел  к  столу,
взглянул на календарь, спросил:
   - Врач нужен?
   - Психиатр.
   - Понял! - Станислав вышел, обнял за плечи  молоденькую  медсестру  с
обязательным чемоданчиком в руке, повел к двери.
   - Прелесть моя, мы сами решаем свои проблемы.
   - У меня приказ...
   - Машенька, скажешь, что дала валидол. -  Крячко  вывел  медсестру  в
коридор.
   - Я не Машенька...
   - Тем более! - Станислав поцеловал девушку в  щеку.  -  Иди,  радость
моя. Иди. - Он вернулся в приемную. - Верочка, ни с  кем  не  соединять.
Если будет звонить Лев Иванович, вызови меня.
   - Станислав, почему вы целуете посторонних женщин? Кофе?
   - Обязательно! - Станислав вошел  в  кабинет,  посмотрел  на  Орлова,
который  безуспешно  пытался  открыть  бутылку  коньяка,   отобрал   ее,
подтолкнул генерала К столу. - Сядь ты, ради  Бога,  не  мельтеши  перед
глазами и руководи. Бутылки открывать позволь  профессионалам.  Я  знаю,
что ты ушел с коллегии, знаю! По-человечески я тебя понимаю.
   - А как ты меня не понимаешь? - перебил генерал и взял  у  Станислава
рюмку.
   - Ты же профессионал, обязан говорить на языке сокамерников. Ну  если
ты внедрился в банду, то начнешь "выкать" и демонстрировать  белоснежный
платок? Ты нормально матюгнешься, сморкнешься при  помощи  пальцев.  Что
это ты карандашом  расчиркался?  -  Станислав  указал  на  перечеркнутую
страницу календаря. - А кто, позвольте спросить, все это будет делать? А
ты знаешь, что  Гуров  банду  за  горло  берет  и  скоро  из  них  труха
посыплется?
   - Не надо, даже не смешно! Выгодно им убивать людей - будут убивать.
   - Можно спасти хоть одного человека...
   - Ты в церковь сходи! Покайся! - перебил Орлов.
   - Я в церковь пойду! К черту в зубы заберусь... Но, как  говорит  мой
друг и учитель, меня можно только убить.
   - Убьют, - равнодушно сказал Орлов и выпил.  -  Убьют!  -  согласился
Станислав. - Но только с тобой,  с  Гуровым.  Я  могу  насчитать  немало
парней. На Руси убивали издревле, однако еще люди остались.
   Орлов выпил вторую рюмку, жестом велел коньяк убрать.
   Дверь приоткрылась, Верочка внесла кофе, поставила поднос на стол для
совещаний, пошла к двери.
   Спасибо за кофе, девочка, - сказал Орлов. - Я на  месте.  Жизнь  идет
своим чередом.
   - Ясно, мой генерал!  -  Верочка  попыталась  щелкнуть  каблучками  и
вышла.
   - Так, говоришь, Лева зацепился? - спросил Орлов.
   - Молчит, но, судя по взгляду и порой скользящей улыбке, зацепился, -
ответил Крячко.
   - Присмотри за ним, Станислав.
   - Не понял? - Станислав развел руками.
   - Старайся не оставлять одного, будь рядом. - Так он мгновенно поймет
и прогонит.
   - Не уходи. Начнёт ругаться, скажи, я велел.
 
*** 
 
   Гэбэшник ушел, прислуга  давно  убрала  номер.  Иван  сел  в  кресло,
включил телевизор, звук убрал, безразлично смотрел на волооких  красавиц
и тщательно причесанных мужчин, которые бесконечно  выясняли  отношения.
Вскоре он перестал их замечать, закрыл глаза.
   Никакой видеосъемки, это ясно.  Покойнику  доллары  не  нужны,  да  и
платить их никто не собирается. Ведь зарекался работать  с  гэбэшниками,
осел. Солидные деньги за пустяковую  работу...  Бежать  следовало  и  не
оглядываться. Может, только на деньги и не клюнул бы, пытался  оправдать
себя Иван. Хорошие  документы  соблазнили.  Если  они  кассету  с  моими
показаниями получат, ликвидируют моментально. Но  и  отказаться  нельзя,
поговорят немного и опять же  ликвидируют.  Они  бы  меня  давно  ментам
сдали, боятся, что я их контору засвечу. Хотят, чтобы я  рассказал  все,
но лишь  до  определенного  момента.  Им  пленка  нужна,  которую  можно
монтировать, мои живые показания для них - самострел.
   Так и не найдя из создавшегося положения выхода, Иван заснул.
 
*** 
 
   Григорий Котов сидел в своей квартире,  смотрел  на  беременную  жену
влюбленно, пил чай, изображал внимание, но рассказа жены не слышал.
   Настя, так звали  жену  Котова,  была  русской  красавицей,  каких  в
застойные времена любили рисовать в обнимку с  трактором.  Грудь,  коса,
бедра, голубые глаза И на щечках ямочки. Беременность Настю не  портила,
Несмотря на восьмой месяц, была практически незаметна.
   Познакомилась  она  с  Котовым  в  Шереметьеве,  где  Настя  работала
буфетчицей в депутатском зале. Диву можно было даваться, гадая, как  это
такая красавица подпустила к себе костлявого, сутулого, с длинным  носом
Гришу  Котова.  Да  и  он,  сорокапятилетний  холостяк,  старый   сыщик,
прекрасно осведомленный о своей  внешности,  никогда  бы  и  не  решился
ухаживать за  тридцатилетней  красавицей,  вокруг  которой  мужики  вели
постоянную войну.
   Но Котов выполнял задание Гурова, разыскивая  человека,  и  имел  все
основания считать, что хорошенькая буфетчица  разыскиваемого  знает,  но
называть не  желает.  Если  ухаживания  Гриши  за  Настей  были  заранее
обречены на провал, то  разработка  буфетчицы  опытным  опером  являлась
делом иным.
   Он был упорен, последователен, на работе никогда не стеснялся, а ума,
обаяния Григорию Котову было не занимать. Осада Помпеи продолжалась  три
с лишним недели, велась круглосуточно, по всем  правилам  науки.  Ночью,
когда она сдалась, Гриша и Настя объяснились в любви, на следующий  день
подали заявление в загс.
   Григорий был так счастлив, чуть было  не  забыл  доложить  Станиславу
Крячко о выполнении задания.
   Только  дураки  убеждены,  что  красивые  женщины  в   личной   жизни
счастливы. Настя вышла замуж в девятнадцать, развелась в двадцать  один,
до тридцати отбивалась от  мужиков,  которые  в  своей  агрессивности  и
прямолинейности были не очень и виноваты. Настя родилась не  психологом,
не аналитиком,  а  женщиной,  которая  понимать  нормальных  мужиков  не
желала, а тихо их возненавидела. У Котова было  задание,  что  объект  -
женщина роскошная, опер заметил сразу, но  через  три  дня  перестал  ее
внешность замечать.
   В общем, финал истории был предрешен и закономерен.
   Они поженились, любили друг друга, ждали ребенка, а сейчас пили  чай.
Жена рассказывала о ценах и быте, муж  думал,  что  Лев  Иванович  Гуров
мужик мировой, сыщик полугениальный, но упрямее самого Григория  Котова,
что в природе еще не встречалось.
   - Ты меня слушаешь или нет? - сердито спросила Настя.
   - Очень внимательно, - ответил Гриша и повторил последнюю фразу жены:
   -  Утром  ты  встретила  Лялю,  которая  сто  лет  назад  была  твоей
сменщицей...
   - Как ты ухитряешься не слушать, но запоминать?
   - Записываю на магнитофон.
   - Ты ужасно умный, Гриша, все знаешь.
   - Так оно и есть. - Котов покосился на часы, так как последнее  время
не высыпался.
   - Наколки, которые  делают  уголовники,  смываются  или  они  на  всю
жизнь?
   - Не знаю, Настенька, грешен. Раньше вроде сводили кислотой, но  след
оставался. А теперь, может, чего придумали. А к чему тебе?
   - Ага! Попался! - Настя захлопала в ладоши. - Я же тебе только сейчас
говорила, что моя Лялька встретила своего  давнего  хахаля.  У  него  на
кисти якорь выколот был, а теперь нету.
   -  Якорь?  На  кисти?  -   Котов   понимал   весь   идиотизм   своего
предположения, но удержаться не мог. - А на какой руке?
   Настя посмотрела на собственные ладони, повернула,  протянула  вперед
правую.
   - Видимо, на правой. А к чему тебе?
   - А сколько лет парню?
   - Да к сорока, что ли.
   - Рост высокий?
   Настя долго смотрела на мужа и всхлипнула:
   - Начинается. Ты дома можешь  об  уголовниках  не  думать?  Не  знаю,
какого он роста, знаю, приличный человек, живет в дорогой гостинице... -
Она заплакала.
   - Настенька, милая, -  Котов  опустился  перед  женой  на  колени.  -
Родненькая, тебе волноваться нельзя. Ты посмотри, какой у меня нос, - он
схватил себя за кончик носа. - Такой  родился.  Возьми  врача:  если  он
видит, что человек болен, то не может не думать о его болезни. Я  сыщик,
любовь моя, такая чертова работа.
 
*** 
 
   Котов шел по ночной Москве.  Гостиница,  в  которую  он  направлялся,
находилась в конце улицы, за  углом.  Возраст,  наколка  на  руке  -  не
приметы,  а  слезы...  Однако  гостиница  и  какая-то   темная   история
многолетней давности... Позвонить  Станиславу?  В  сыскном  деле  ложных
тревог не бывает, зато случаются упущенные возможности. Он  остановился,
оглянулся в поисках автомата,  увидел  его  на  углу,  где  и  следовало
свернуть. Над автоматом выгибал железную шею  уличный  фонарь.  "Если  у
меня и жетон окажется..."  -  рассуждал  Котов,  вытаскивая  из  кармана
горсть мелочи, шагнул ближе к фонарю, увидел за ним человеческую тень  и
почувствовал опасность.  Не  может  быть...  Он  одиночка  и  не  станет
дежурить у  гостиницы,  в  которой  живет.  Тень  шевельнулась,  звякнул
металл, Котов прыгнул в сторону, выхватил пистолет и тут же почувствовал
удар в бок. Котов в жизни  не  бывал  ранен,  но  отчетливо  понял,  что
схватил  пулю.  Он  упал,  вытянув  руку  с  пистолетом   и,   удивляясь
собственному спокойствию и что не чувствует боли, тщательно прицелился в
столб и, когда из-за него высунулась голова, слегка повел  пистолетом  и
мягко нажал на спусковой крючок.
   Всякие чудеса встречаются в Москве. Бывает  и  такое,  что  вслед  за
прогремевшими  выстрелами  раздалась   милицейская   сирена,   мгновенно
подлетела "канарейка".
   Ловкий старлей в форме  осторожно  вынул  из  руки  Котова  пистолет,
нащупал вену на шее и крикнул:
   - Сержант, "Скорую"! Бригаду МУРа! Пока ждали "Скорую" и  оперативную
бригаду, курили и разговаривали.
   - Очередная разборка.
   - Первым стрелял покойник...
   - Следопыт, покойник не может стрелять вторым.
   - А не скажи, старлей.  Можно  получить  смертельную  рану  и  успеть
выстрелить.
   - Наш покойник не мог, получил пулю в лоб.
   - Дуэль на расстоянии пяти метров. Кто кого поджидал? Живой кровью не
изойдет? Смотри, старлей, мы труп на себя повесим.
   Старлей  присел  рядом  с  Котовым:  откинул  край  плаща,  дрожащими
пальцами поправил наливающийся кровью спецпакет, сказал:
   - Я его поворачивать боюсь. Вроде пуля попала в бок, а может, она  до
легких дошла или еще где... Отвечай потом.
   Подъехала,  "скорая",  милиционеры,  облегченно  вздохнув,  отошли  в
сторону. Пока врач занимался с раненым, подкатили  и  оперативники.  Они
отметили положение тела Котова и разрешили его забрать, а сами  занялись
покойником.
   Плотный мужчина в сером плаще склонил массивную голову над покойником
и равнодушно сказал:
   - Мудаком был покойник, стрелять не  умел,  с  семи  шагов  не  сумел
уложить и поймал пулю лбом. А тот, что увезли, молодец, с  такой  раной,
да после падения, мастерски выстрелил.
   - Товарищ подполковник, - обратился к  нему  оперативник  помоложе  и
протянул удостоверение, которое вынул из внутреннего  кармана  трупа.  -
Капитан.., контрразведка.
   - Разберемся. - Подполковник сунул удостоверение в карман.  -  Сейчас
мафия удостоверения со званием ниже капитана и не выдает. А  где  второй
пистолет?
   -  Здесь,  товарищ  подполковник,  -  старлей  патрульной  машины   с
гордостью протянул полиэтиленовый пакет с пистолетом Котова.
   - А гильза?  Мать  вашу,  менты  называется.  Вижу,  курили,  травили
наверняка, а гильзу поискать недосуг?
 
*** 
 
   Иван проснулся от робкого стука  в  дверь.  Экран  телевизора  мерцал
голубоватым светом, походил на огромный глаз. Иван понял,  что  передачи
уже закончились, включил стоявший рядом торшер, взглянул  на  часы.  Уже
два часа. Давно он не спал так глубоко и спокойно, да еще сидя.  Стук  в
дверь повторился. Иван провел ладонью по пустому карману, оружия при нем
не было, да и быть не могло.
   Он откашлялся и, не наигрывая, спросил злым сонным голосом:
   - Кто? Ночь, черт побери!
   - Иван, открой, это я, - ответил тихий женский голос.
   - Кто "я"? - Иван подошел к двери, но "глазка" в ней, естественно, не
было. Он долго сомневался, если бы его решили  брать,  то  придумали  бы
более разумный, тихий способ.
   Иван открыл дверь, профессионально сделал шаг в  ворону,  и  женщина,
Пытавшаяся его обнять, провалилась в пустоту.  Он  подхватил  Лялю,  еще
молодую крашеную блондинку среднего роста, закрыл дверь и спросил:
   - За деньгами пришла?
   - Ванечка! - Она все-таки обняла его. - Ну что дура-баба от  ревности
и злости не придумает! -  Она  прижималась  к  нему  грудью  и  бедрами,
пыталась поцеловать.
   От нее пахло вином. Иван брезгливо отстранился, взял крепко за  руку,
усадил в кресло.
   - Ну что ты еще придумала?
   - Да ничего, Ванечка! Ничего!  Повиниться  пришла!  Ну  откуда  же  я
знала, что ты такой  серьезный  и  секретный?  Говорят,  в  тюрьму  меня
посодют! Дак я же не знала, зла не хотела, глупость да  ревность  бабья!
Любила я тебя! Так  жили  складно,  и  вдруг  ты  пропал!  Ни  словечка!
Теперь-то я понимаю!..
   Иван сообразил, что ребята припугнули девок, усмехнулся, налил стакан
минералки, протянул женщине:
   - Выпей, успокойся! Я скажу, никто тебя, дуру, не тронет!
   - Вот  счастье-то!  -  Лялька  начала  судорожно  пить,  облилась  и,
отряхиваясь, якобы случайно, расстегнула блузку, открыв пышные груди.
   Ивану стало смешно, он протянул руку, потрепал одну из грудей.
   - Ляля, ты же знаешь, я умный мужик, застегнись.
   - Уж и не мила? - Она прикрыла кофточку.
   - Дурочку не валяй, мила не мила! - Он почувствовал желание и  отошел
в сторону. - Работа у меня.
   - Сейчас ночь, людям спать положено. - Она оглядела Ивана. - Хотя  ты
вроде и не ложился. Я надергалась,  знаю,  ты  не  пьешь,  шла  к  тебе,
дрожала, глоток сделала. Ваня, мне выпить необходимо.
   - Пей, но у меня нету, не держу.
   - Расскажите вы ей... Цветы, мол! - Лялька расслабилась,  похорошела,
легкой походкой  направилась  к  серванту,  на  котором  стояла  початая
бутылка коньяка, лежали фрукты.
   - Забыл. Приятель заходил, мы обедали.
   - Знаю я тебя, монаха! -  Лялька  налила  в  бокал  коньяка,  выпила,
хрустнула яблоком,  повернулась  лицом  к  Ивану,  распахнула  кофточку,
подняла тяжелые, еще не дряблые груди. - Замиримся? И я уйду, забуду, не
знала никогда, даже не видела!
   Иван заколебался не от того, что хотел эту полупьяную женщину. Просто
она предлагала самый простой выход.
   Почувствовав его нерешительность, Лялька бросилась  к  Ивану,  начала
его раздевать, повалила на кровать и буквально изнасиловала.
   Вскоре он женщину выпроводил, предупредив, чтобы она  свои  последние
слова не забывала.
 
*** 
 
   Еще не было и семи утра, когда  Станислав  проснулся  от  телефонного
звонка, был чертовски зол, так как вставал обычно  в  восемь,  последний
час был самый сладкий. Станислав открывал глаза каждые десять-пятнадцать
минут, с  восторгом  отмечал,  можно  еще  подремать.  А  тут  -  грубо,
неинтеллигентно, раньше семи! Злость его сменило любопытство, кто  может
звонить? Никто из группы в эту ночь не работал.
   - Слушаю, - произнес он как можно миролюбивее.
   - Из Склифосовского говорят, - сквозь треск  и  шум  донесся  женский
голос. - Вы Ячко? Вас просят срочно приехать.
   - Еду! - ответил он, вскакивая и натягивая брюки.
   - Кофе успеешь? - крикнула из кухни жена.
   - Когда в планетарий начнут вызывать, - пробормотал он, надевая плащ,
раскладывая по карманам ключи, пистолет и наручники.
   Москва еще не проснулась окончательно, "Мерседес" летел по полупустым
улицам. В мозгу свербили последние слова генерала о необходимости беречь
Гурова.  Ну,  Склифосовского  -  не  морг,  хирургию  и  реанимацию   мы
проходили.
   Станислав чуть не сбил бросившегося к машине инспектора ГАИ и  вскоре
увидел за спиной "канарейку". "Разочарование вас ждет, господа хорошие",
- подумал Станислав, пересек  Садовое  в  неположенном  месте,  встал  у
Склифосовского,  побежал  в  приемный  покой,  кого-то   оттолкнув,   он
навалился на барьер и сказал:
   - Моя фамилия Крячко, от вас сейчас звонили!  Но  приемная  института
Склифосовского не то место, где  можно  кого-то  напугать  или  удивить.
Немолодая сестра что-то писала, подняла на Станислава  красные  кроличьи
глаза и, продолжая писать, спокойно спросила:
   - Вы к кому, гражданин?
   - Да откуда я знаю?.. Позвонили...
   - Он ко мне! - Инспектор ГАИ  положил  Станиславу  на  плечо  руку  в
перчатке.
   - Отойди, - прошептал Крячко, чуть шевельнув губами.
   - Ячко приехал? - спросила  молоденькая  девушка,  прижимая  к  груди
папку с бумагами, появляясь из бокового прохода.
   - Приехал! - Станислав отшвырнул руку инспектора, подбежал к сестре.
   - Быстрее! - Сестра засеменила по лестнице.  -  С  ума  можно  сойти!
Больной не дает делать переливание крови, пока не явится какой-то  Ячко.
А у самого уже и пульса нет, кровью истек.
   - Кто? Как фамилия?
   - Псих нен