в    тупик,    быстро
переквалифицировался в милиционеры, конечно, в  первого  милиционера  и,
конечно, сразу генерала. О России девяностых годов будет написано  много
интересного, о генералах милиции создадут бестселлеры. Наша  же  история
маленькая, локальная, потому скажем только, что Илья  Николаевич  высок,
статен, власть любит и абсолютно беспринципен.
   Когда он надел генеральский мундир и сел в кресло, вожаки преступного
мира переглянулись, повели носом, принюхались и вынесли  вердикт  -  это
наш парень. Он быстро взял город за горло,  что  абсолютно  естественно.
Если в борьбе за город с одной стороны борется россыпь партий,  лозунгов
и  микрофонов,  а  с  другой  -  хорошо  организованная,  сплоченная   и
вооруженная стая битых хищников, то смешно спрашивать, кто победит.
   Примерно  полгода  назад  нашему  генералу   в   Москве   кто-то   из
единомышленников указал на Гурова и предупредил: мол,  старайся  с  этим
парнем не сталкиваться, а коли случится, перейди на другую сторону.  Ты,
Илья, волк, слов нет, но Гуров волкодав. Тогда еще Фомин  ответил,  мол,
не шизик, драки не ищет, но коли жизнь сведет, разберемся, кто по  какой
стороне прогуляется. Содельник довольно хохотнул,  глянул  насмешливо  и
сказал, что в случае такой разборки даже при нынешних ценах не  даст  за
генеральскую шкуру  больше  рубля.  Тогдашний  собеседник  генерала  был
человек умный, не хотел натравливать вновь испеченного мента на матерого
сыщика, но в результате короткой беседы добился именно этого результата.
Тот разговор генералом в суете и заботах быстро забылся, но когда  вчера
донесли, что полковник Гуров в городе, прибыл и не доложил,  не  получив
лицензии на отстрел, ведет свою охоту, а в результате уже два  трупа,  к
тому же  среди  убитых  единственный  в  городе  профессионал-розыскник,
генерал тот разговор вспомнил. Я хитростям оперативным не обучен, играть
не стану, прикажу убить без  затей,  решил  генерал,  благо  бандитов  в
городе хватает. Однако, прежде чем дать  команду,  он  подстраховался  и
протокол соблюл. Генерал при свидетелях пригласил к себе гостя,  получив
отказ, опять же при свидетелях позвонил в Москву, предупредил. Ну, а  на
нет и суда нет.
   Гурова должны были ликвидировать около полуночи, скоро три,  а  людей
нет, и, сидя в своем кабинете, Илья Николаевич начал нервничать.
   "Герои" - исполнители генеральской воли, прикованные друг к другу и к
машине, полностью очухались. Однако оторвать ручку машины они не смогли,
мерзли под  моросящим  дождем  и  не  знали,  что  предпринять.  Выручил
Артошка.
   Симпатичный коричневый карликовый пудель проживал в доме, у  которого
происходила трагедия, которую Гуров превратил  в  трагикомедию.  Артошка
вырос воспитанным, можно сказать интеллигентным: живот болел  давно,  но
пес отлично  знал,  что  хозяин  спит,  будить  его  и  вести  гулять  -
непозволительное хамство. Артошка терпел, когда же понял, что сил больше
нет,  он  из  двух  неизбежных  хамств  выбрал,  на  его  собачий  вкус,
наименьшее, подошел к хозяйской койке и деликатно гавкнул. Хозяин своего
меньшого друга знал отлично: раз зовет,  надевай  штаны.  Конечно,  будь
Артошка человеком, хозяин сказал бы: "Вали, друг, в туалет, мне легче за
тобой  прибрать,  чем  тащиться  в  дождливую  хмарь".  Но  Артошка  был
чистюлей-пуделем, для него нагадить на пол - сплошное унижение,  человек
это знал, друга уважал, потому быстренько оделся, отпер дверь,  выскочил
на улицу и увидел... Он был счастливым владельцем не только пуделя, но и
телефона.
   Генерал выслушал невнятный, конечно, лживый рапорт, понял  лишь,  что
грозный противник жив, здоров, скрылся в неизвестном направлении.
   - Всех в камеру, с арестованными не разговаривать.
   Оставшись один, генерал, естественно,  вспомнил  Москву,  содельника,
довольный хохоток и слова: "Если такая разборка  состоится,  я  за  твою
шкуру, Илья, рубля не дам". Не дословно  вспомнил,  но  довольно  точно.
Обозвав себя  разными  словами,  он  попытался  сосредоточиться.  Ничего
путного не складывалось, решил лишь, что сейчас сам за собственную шкуру
даст  немного,  остро  почувствовал,  какая  она  теплая  и  любимая,  и
распорядился привести старшего группы Стаднюка.
   Капитан Стаднюк был умен, жесток и хитер, работал  в  розыске  давно,
последние годы особенно успешно, так как сотрудничал с  уголовниками  по
старинному принципу и  вашим,  и  нашим.  Уголовные  сотоварищи  платили
неизмеримо больше милицейской бухгалтерии,  но  Стаднюк  на  их  сторону
полностью  не  сваливал,   поддерживал   определенный   паритет,   точно
рассчитав, что, окажись он на crop не мафии полностью, цена его упадет.
   Хотя колени подрагивали, забинтованная голова гудела, Стаднюк вошел в
генеральский кабинет с достоинством и, несмотря  на  конвой,  достаточно
твердо произнес:
   - Товарищ генерал, старший,  оперуполномоченный  капитан  Стаднюк  по
вашему приказанию явился.
   Наглость подчиненного и возмутила, и обрадовала генерала.  Он  жестом
отпустил охрану, кивнул Стаднюку на стул и спросил:
   - Ну и как думаешь спасти свою шкуру?
   - Человек без шкуры жить не способен, потому, Илья Николаевич, каждый
имеет свою. Шкуры даже в цветущие времена социализма общими не сделали.
   До чего  дожил?  Генерал,  отодвинув  "Плейбой",  изучал  собственные
ладони. Такая гнида таким тоном с ним разговаривает. И  хотя  знал,  что
собирается дурака свалять, не сдержался:
   - Я велю тебя убить.
   - Не, - Стаднюк мотнул головой, -  не  велишь,  Илья  Николаевич,  ты
мужик горячий, но разумный, башковитый. Никак не велишь.
   Генерал мгновенно отметил, что сидевшая перед ним "гнида"  сначала  в
обращении опустила звание, теперь на  "ты"  перешла.  Так  он,  гаденыш,
скоро его без отчества оставит. Илюшкой начнет называть. Стаднюк  понял,
что, защищаясь, палку перегнул, встал, вытянулся.
   - Товарищ генерал, прошу прощения, но я человек, офицер, мне  обидно.
Вы,  извините,  наш  рассказ  о  происшедшем  полностью  не   выслушали,
разрешите доложу, как было, затем выскажу свои собственные  соображения,
что делать.
   Генерал  имел  на  руках  результат,  поэтому  "как  было"   его   не
интересовало, но он кивнул.
   - Начну с того, что признаю - я жидко обосрался. Но есть  ситуация  и
ситуация: если тебя  велосипедист  сбил  -  одно,  коли  танк  переехал,
согласитесь, совсем другое.
   "Волкодав, - вспомнил генерал. - А я на него трех дворняжек  спустил,
он лишь полакомился".
   - Ну говори, говори, не тяни!
   - Я москвича  без  разговоров  рукояткой  по  затылку  приговорил!  -
воскликнул Стаднюк, хватая себя за грудь, хотя отлично  помнил,  что  по
отдаче удара почувствовал - вышло не очень. - Он рухнул, я думал, готов,
разом порешил. Тут я и того, опростоволосился, начал  прикидывать,  куда
свезти, как понагляднее для проверяющих устроить. Не подумайте,  товарищ
генерал, я чин-чинарем  шмон  сделал,  пистолет  и  ксиву  у  полковника
забрал. Я успокоился, товарищ лежит отдыхает, хотя вижу, живой, но  ведь
человек в  таком  виде  ни  на  что  не  способен,  ну  если  только  на
четвереньки подняться. Я стою, думаю, куда везти, ведь  команда  быстрая
была, не готовились. Думаю, значит.
   Генерал не выдержал, матюгнулся и закричал:
   - Так что же он, раненый, безоружный, троих обезоружил и  в  браслеты
заковал?
   - Вдруг он как прыгнет! У меня в глазах сверкнуло и померкло. Очнулся
в железе, и вот! - Стаднюк повернулся, показал на расплывающийся  из-под
повязки кровоподтек. - Полагаю, он мне, лежачему, ногой добавил.  А  еще
полковник!
   - Действительно! - настолько искренне было возмущение этой  недобитой
"гниды", что генерал даже рассмеялся.
   - Лейтенант Щукин говорит, что у москвича газовый  пистолет  был.  Не
знаю, какие газовые бывают, но этот бьет наповал. А чего хотите: с  двух
метров прямо в лицо.
   - Опер называется, обыскал, вырубил, а человек вскакивает с оружием в
руках!
   - Да, с обыском лопухнулись, признаю, как пушку из наплечника  вынул,
успокоился. А вот как он вскочил, не пойму. Что я, не бил или не  видел,
как падают? Ноги в коленях сломались, обвалился трупом.
   - Трупы не прыгают и не стреляют!
   - Знаю, - Стаднюк поник и искренне произнес:
   - Может, заговоренный? Я не  верю,  товарищ  генерал,  но,  с  другой
стороны, сейчас всякой чертовщины развелось, тарелки над головой летают,
по телевизору заговаривают, животы без наркоза режут. Ведь не вру,  ведь
так, товарищ генерал! Может, и этот того? Я же видел, как он упал!
   - Все! Хватит! - генерал хлопнул по столу. -  Ты  же  сам  сказал:  у
каждого по шкуре, и замену не дают! Что ты предлагаешь?
   - Найти, отобрать наши ксивы и пушки.
   - Он наверняка уже позвонил и рассказал.
   - Илья Николаевич, рассказ к делу не подошьешь, -  Стаднюк,  морщась,
тронул затылок. - И уверен, что он по телефону  рассказывать  ничего  не
стал. Сказал, срочно прилетайте, и конец связи. Первый самолет из Москвы
прибывает в девять утра. Столько у нас времени и есть.
   - Город большой, - генерал смотрел на Стаднюка с ненавистью и  думал,
что если он из этой истории выпутается, то Стаднюк долго не проживет.
   - Наш город - лишь большая  деревня,  ему  спрятаться  мало  мест.  В
гостиницу он не вернется, приятелей, нам не известных,  уверен,  у  него
тут нет. Остается цирк, квартира директора Колесникова, дом,  где  живут
Аверков, по кличке Сильвер, и клоун Куприн, по кличке Классик,  пожалуй,
все, больше  ему  деваться  некуда,  -  рассуждал  опер,  поглядывая  на
генерала. "Полагаешь, - думал он, - моими  руками  жар  убрать,  а  меня
вскоре спалить? Умный ты, недаром генерал".
   - Возможно, возможно, но как ты это представляешь? - генерал замялся,
пытаясь вспомнить имя и отчество оперативника, не вспомнил,  потому  как
никогда не знал. - Вы его  находите,  он  дверь  не  открывает,  требует
прокурора, кругом десятки свидетелей.
   - Главное - найти, остальное - не берите на ум,  товарищ  генерал,  -
Стаднюк вновь схватился за голову. Вот саданул, подлюга, ну,  достану  я
тебя, посчитаемся. - Мы же в дом официально не полезем, людей подошлем.
   - Каких людей?
   Стаднюк взглянул на генерала с сожалением, перевел  взгляд  на  часы,
вздохнул: надо делом заниматься, а тут приходится золотопогонному дураку
таблицу умножения объяснять.
   - И люди - забота не ваша, товарищ генерал.  Вам  надо  готовиться  к
встрече высоких гостей. Чем выше начальство, тем больше  значения  имеет
бумага, она все и решает. Слова, эмоции улетают, слезы  высыхают,  трупы
хоронят, остается только бумага.
   - А вы философ, - иронически сказал генерал, не замечая, что  перешел
с подчиненным на "вы".
   Данный факт мгновенно отметил Стаднюк. "Ты, сука,  -  подумал  он,  -
меня по имени-отчеству величать будешь. Если москвича  хлопнем,  поможем
тебе в кресле усидеть, мы новую жизнь начнем, по большому счету".
   - Полагаю, так, полковник прибыл к нам по  ихним  оперативным  делам.
Прикрыли его командировочкой с липовым заданием типа: проверь  личные  и
рабочие дела  агентов,  находящихся  на  связи  у  оперативного  состава
города. Он должен был явиться к вам, доложиться. Он  был?  Нет.  Человек
поселился по-тихому и занялся своими делами.  В  городе  происходят  два
убийства,  главное,  убивают  сотрудника,  майора  милиции,   начальника
уголовного розыска. А это - ЧП! Мы все становимся на  уши,  узнаем,  что
какой-то неизвестный человек болтается в  зоне  убийств,  представляется
полковником. Вы звоните в Москву, главк своего человека признает, мы его
начинаем разыскивать, но полковник почему-то от нас скрывается. Это одна
линия, вы ее  пишете  подробно.  Больше  возмущения,  и  восклицательных
знаков. Вторая линия - наши документы  и  оружие.  Полагаю,  что  он  их
спрячет,  нам  не  найти.  Объяснение  просто.  Патрульной  машиной   во
столько-то часов был задержан неизвестный, который  предъявил  документы
на имя... Ясно? Ваши  сотрудники  поверили,  ослабили  бдительность,  но
пригласили гостя к вам, зная, что вы его ищете, так как у вас  появились
сомнения,  что  он   является   сотрудником   и   документы   подлинные.
Неизвестный, воспользовавшись  почтением  ваших  людей,  напал  на  них,
оглушил  из  газового  пистолета,  забрал  документы,  личное  оружие  и
скрылся. Надо подготовить заключение врача о нашем состоянии. Интересно,
откуда у сотрудника милиции газовый пистолет?  Вы,  уже  уверенный,  что
имеете дело с особо опасным преступником, объявили общегородской розыск.
Заготовьте приказ, проставьте время. Бумага, бумага и еще раз бумага. Вы
пишете до этого места, мы ищем человека.  Когда  мы  его  ликвидном,  вы
допишете, я вам подскажу.
   - Извини, капитан, как твои имя и отчество? - спросил генерал.
 
*** 
 
   Гуров сидел за  старинным  бюро  из  красного  дерева  и  тоже  писал
подробный рапорт о происшедших событиях.
   В допотопном кресле с высоченной спинкой дремал Классик, на  овальном
столе, инкрустированную крышку  которого  изувечили  пятна,  оставленные
рюмками, кофейными чашками и ожогами сигарет, стояли бутылка и стакан.
   Вообще комната походила на  запасник  старинной  мебели  и  различной
утвари. Ширма, видимо китайского происхождения, обтянута блеклым шелком,
на  котором  еще  можно  было  разглядеть  косоглазые  лица.  За  ширмой
виднелось низкое массивное ложе  на  витых  ножках,  с  потолка  свисала
люстра, если ее отмыть, она, наверное, засверкала бы хрусталем, из  пяти
ламп-свечей горели только две. У стены громоздился солидный шкаф черного
резного дерева, а рядом с ним стоял манекен, одетый  в  парадный  костюм
хозяина,  вместо  головы  торчала  палка,  с  которой  кособоко  свисало
соломенное канотье.
   Сыщик писал подробный рапорт, стараясь придерживаться только фактов и
не делать выводов, убежденный, что Орлов прекрасно  и  сам  справится  с
простой таблицей умножения и на ее основе напишет свой рапорт, который и
ляжет на стол министра. Сыщик пришел в эту экзотическую  обитель,  желая
проверить свои подозрения. Не то чтобы он упирался лбом в клоуна Куприна
по кличке Классик, но считал вполне вероятным, что обаятельный,  смешной
и внешне абсолютно безобидный человек имеет и второе лицо, беспощадное и
кровавое. За свою жизнь сыщик не опасался, не потому,  что  считал  себя
сильнее и быстрее, а просто убийца не станет раскрываться  перед  всеми:
ведь Гуров позаботился, чтобы  о  его  неожиданном  ночном  визите  были
осведомлены и Сильвер, и Капитан.
   Гуров решил посетить всех, кого занес в круг подозреваемых,  начал  с
Капитана, перекочевал сюда, к Классику,  собирался  разбудить  Сильвера,
который, возможно, и не спит совсем. Потом на очереди были администратор
Жуков, которого якобы  терроризировала  жена  Матильда,  старший  конюх,
мужик лет сорока пяти, расхаживающий по своему хозяйству в майке,  чтобы
все  видели  его  мускулистый   торс,   густо   разрисованный   искусной
татуировкой. Представив конюха, сыщик сдержал улыбку и  отставил  его  в
сторону как человека несерьезного, а  поразмыслив,  вернул  в  замкнутый
круг. Сыщик знал много случаев,  когда  преступник  умышленно  выпячивал
себя, засвечивался, убежденный, что  такую  открытую  фигуру  отметут  в
сторону автоматически. И затем, если ничего конкретного  не  высветится,
сыщик решил, что вернется к печке, то есть придет  пить  чай  к  Михаилу
Рогожину.
   Гуров закончил писать, сложил листки, сунул в конверт,  который  взял
из бюро артиста. Потом подобрал в углу тряпку,  фанерный  ящичек  из-под
посылки. Три пистолета он завернул в  тряпку,  уложил  аккуратно,  рядом
пристроил милицейские удостоверения и  конверт  с  рапортом,  нашелся  и
обрывок шелкового  шнура,  которым  ящик  плотно  перевязал.  Сыщика  не
интересовало, спит артист или наблюдает за  ним.  Если  Классик  человек
порядочный, значит, порядочный, если убийца,  значит,  убийца,  которого
только забавляет схватка московского сыскаря с местными ментами.  Убийца
сыщика может и выдать, пусть власти уберут от греха, но уж компромат  на
местных ментов убийца сбережет лучше, чем кто-либо.
   Классик иронически улыбался, спал или наблюдал  и  улыбался,  длинное
веснушчатое  лицо  было  спокойно,  если  не  красиво,   то   безусловно
интересно, неординарно, сейчас, когда глаза закрыты, видно, какие у него
длинные и густые ресницы. Руки артиста лежали на подлокотнике, длинные с
ярко выраженными суставами пальцы  не  дрожали,  фигура  дышала  покоем,
умиротворением. Сейчас Классик походил на владыку, сидящего на  троне  и
прикрывшего глаза перед принятием судьбоносного  решения.  Худоба,  даже
костлявость артиста не вводила сыщика в заблуждение, он прекрасно  знал,
люди такой комплекции бывают неимоверно сильны, а уж как Классик быстр и
ловок, Гуров видел, наблюдая представление на арене цирка.
   Гуров вернулся к бюро, сел, закурил. "Не поднял ли я больше, чем могу
снести? Война на два фронта всегда тяжелая,  как  правило,  безнадежная.
Может, до  прибытия  Орлова,  пока  он  не  защитит  меня  от  прессинга
генерала, следует от главного задания  отказаться?"  Сыщик  взглянул  на
часы, уже пятый, машину и скованных  содельников  местные  власти  могли
найти. Какое-то время ушло на доставку, ругань,  выяснение  отношений  и
взаимные угрозы, но перед опасностью они, безусловно, объединились.  "Уж
один-то  настоящий  оперативник  у  них  имеется,  а  профессионал  меня
просчитает за несколько минут. Минус  гостиница,  минус  цирк,  остается
Колесников, далее дом, в котором я и нахожусь".
   Почему полковник Гуров ушел из номера Юдина, где,  казалось  бы,  ему
ничего не  угрожало?  Мы  не  устаем  повторять,  что  в  России  власть
коррумпирована, правит бал мафия, уже догнали всех ii вся. Мы догоняли -
и перегоняли  Америку  по  всем  статьям,  не  перечесть,  результат  на
прилавках и наших лицах. На самом же  деле  мы  впереди  лишь  по  части
болтовни, где мы действительно короли, наши парламент и правительство  в
полном составе можем смело занести в книгу Гиннеса. Мы похожи на бегуна,
который отстает на тысячу миль и передвигается  медленнее  соперника,  а
все плюется и бормочет, мол, я тебя догоню и тогда...
   Короче, мы в  преступности,  слава  Богу,  отстаем,  как  и  во  всем
остальном.  И  закройся  полковник  с  оружием   в   руках   в   номере,
расстреливать замки, бросать бомбы не посмели бы. Однако Гуров втянул  в
историю Юдина, человека постороннего, согласившегося помочь,  и  не  мог
рисковать его жизнью. Пока жив сыщик, свидетель  в  безопасности,  когда
они рядом, то и мишень одна. И полковник был вынужден из гостиницы уйти,
да и что греха таить, червячок самолюбия подтачивал,  не  давал  бросить
дело "Русских медведей".
   Гуров вновь взглянул на Классика: может, бросить,  дождаться  Орлова,
свалить на него разборку с местными? Может, и осталось всего  лишь  руку
протянуть и маску сдернуть? Роговой  далеко,  убийца  рядом,  его  взять
удастся, а среднее звено, которое больше всего интересует, не  вытянуть,
цепь оборвется. На свидание с  кем  ходил  Рогожин?  Кто  такие  супруги
Соснины, мои милые  соседи?  Гуров  вспомнил  Ольгу,  она  уплыла,  чары
рассеялись, исчез дурманящий аромат. И слава Богу, хотя и жаль:  не  так
много радостей в этой жизни.
   - Господин полковник, коньячка отведайте, прикажете чайку  разогреть?
- спросил Классик, глядя  на  сыщика  огромными,  несколько  загадочными
глазами.
   Гуров понял, в чем их секрет. Ресницы.  Глаза  обычные.  Но  ресницы,
необыкновенно  длинные   и   густые,   придавали   им   загадочность   и
необыкновенную красоту.
   - Как спалось? - спросил Гуров.
   - Я не спал, дремал, немного путешествовал,  -  застенчиво  улыбнулся
артист. - Я и горький пьяница  лишь  оттого,  что  люблю  фантазировать,
улетать в мечту.  Меня  алкоголь  не  глушит,  а  приподнимает,  уносит,
конечно, потом расплачиваюсь, -  он  вытянул  руки,  расто