Дай
телефон жены раненого, я сам подъеду.
   - Лично? - спросил Гуров.
   Князь не уловил иронии, ударил по широкой груди.
   - Зачем слова говорить? Подъеду к женщине, все сделаю.
   - И она у тебя за кровь мужа деньги  возьмет?  Одно  слово  -  Князь!
Гордый человек! Сейчас уходи, завтра делай, что тебе говорят.
   - Хорошо, - Шалва поднялся. - Лев Иванович, а мы больше не друзья?
   - Веришь - не веришь? - Гуров снял с вешалки плащ грузина. - Уважаешь
- не уважаешь? Ты взрослый человек, у тебя внуки. Жизнь покажет.
   Гуров закрыл за Шалвой дверь, подошел к спальне, постучал.
   - Чего тебе? - спросила Мария.
   Гуров вошел. Мария, сидя на кровати с ногами, читала.
   - Я виноват, прости, но у меня сейчас трудные дни.
   - Так в жизни черных дней больше, чем светлых. Что значит  виноват  и
прости? Трудные дни! Ах ты, Боже мой!
   Ты мужчина, держи себя в руках!
   - Ты права, я должен. Но мне хоть изредка нужна твоя помощь.
   - Ты сейчас уходишь?
   - Ненадолго. К концу твоей утренней репетиции я вернусь.
   Мария отложила сценарий, взглянула на часы, усмехнулась.
   - Действительно, ненадолго. Подожди. Я дам тебе переодеться.
   Мария понятия не имела, куда  и  зачем  уезжает  Гуров,  но  четкими,
быстрыми движениями, даже не задумываясь, она доставала из  шкафа  вещи,
так мать ежедневно собирает сына в школу.
   Тонкий мягкий  свитер,  воротник  под  горло,  темный  комбинезон  из
плотной непромокаемой ткани. Его подарили Гурову  десантники  много  лет
назад, Гуров о нем давно забыл и понятия не  имел,  что  Мария  знает  о
существовании  комбинезона.  Полушерстяные  носки,  ботинки  на  толстой
подошве, скорее полусапожки со шнуровкой. Такие ботинки он хотел  купить
себе в Германии, денег не хватило. Вездесущий Станислав прознал,  ребята
скинулись и купили ему к какому-то юбилею. В заключение Мария сдернула с
вешалки ветровку, в карман которой сунула вязаную шапочку.
   Лишь бы погасить  назревавший  скандал,  Гуров  был  согласен  надеть
подводный скафандр, а отобранная Марией одежда была  теплой  и  удобной.
Возможно, если бы он долго думал и выбирал, то и сам  бы  выбрал  именно
эти вещи. Но Гуров никогда бы не стал долго выбирать  одежду.  Мария  же
все сделала за считанные минуты.
   Гуров быстро переоделся, как ему казалось, незаметно сунул  в  карман
"вальтер" и сказал:
   - Твоя репетиция заканчивается примерно в  двенадцать?  Я  постараюсь
успеть.
   - Не дури, репетиция никогда не заканчивается в одно и то  же  время,
это зависит от творческого  подъема  или  настроения  героинь.  Так  что
двигай прямо домой. Назначаю тебе встречу на кухне.
   - Договорились. - Он чмокнул Марию в висок и ушел.
   Мария долго смотрела на закрывшуюся дверь, словно не зная, чем теперь
заняться, и неожиданно перекрестилась.
 
*** 
 
   Было  не  так  уж  и  поздно,  около  двенадцати,  но  дождевая  пыль
приглушала и без того неяркие и редко стоявшие  фонари,  а  яркие  порой
встречавшиеся рекламы новых магазинов только подчеркивали ночную темень.
   Встречные машины мигали фарами, убирая дальний свет,  но  делали  это
далеко не  все,  многие  иномарки  слепили.  Шоссе,  ровно  поблескивая,
обманывало фальшивой гладью, но москвичи  отлично  знали,  что  в  любом
месте можно встретить неосвещенный барьер или открытый люк. Как и многое
в России, Москва перестраивалась, потому была опасна вдвойне.
   Гуров вел машину мягко и  осторожно,  глядя  не  столько  на  дорогу,
сколько ориентируясь на тормозные огни впереди  идущих  машин.  Если  на
дороге ловушка, они предупредят. Вскоре он выехал на Дмитровское  шоссе,
выбрал осторожно едущую "Волгу" и держался за ней метрах  в  пятнадцати,
так они и шли в невидимой связи. Их  постоянно  обгоняли,  нервные  били
светом или возмущенно сигналили, но Гуров был невозмутим и терпелив.
   Он знал, что должен доехать и обязательно переговорить с  полковником
Огарковым. Гуров устал от безнадежной борьбы с  прослушиванием.  Техника
совершенствовалась, уследить за ней становилось невозможным. Кроме того,
человек, думающий о том,  слушают  его  или  нет,  превращался  в  комок
нервов, становился никаким  работником.  Надо  не  гадать,  исходить  из
худшего и противостоять. Допустим, что его разговор  с  Крячко  слышали.
Станислав не дурак - определенно он будет не один, и ввязываться в драку
с ним крайне опасно. Если встречу решат  предотвратить,  то  перехватить
легче именно его, полковника Гурова. У Вердина или  другого  человека  с
большими возможностями не так уж много времени. Хотя  такому  неприятелю
не надо вылезать из теплой постели, когда у него  под  рукой  телефон  и
готовые исполнители. Никаких бандитских разборок быть не должно,  все  в
рамках  закона.  Необходима  лишь  достоверная  легенда  или  несчастный
случай. Скорее второе. А возможно, их  не  слушали,  все  пройдет  тихо,
спокойно, он просто дует на воду.
   Гуров прекрасно знал дорогу и считал наиболее удобным  местом  шоссе,
километрах в пяти-шести за Кольцевой. "Пежо"  -  машина  скоростная,  но
может использоваться на любом грунте. Гуров  понимал,  что  если  его  и
собираются остановить, то силой и скоростью успеха им не добиться.
   Решение пришло в последний момент,  когда  появился  светящийся  пост
ГАИ. Гуров свернул на площадку,  где  демонстрировались  останки  машины
неустановленной марки. Припарковавшись, он запер  машину  и  поднялся  к
дежурному инспектору.
   -  Приветствую  стражей   порядка,   -   сказал   Гуров,   предъявляя
удостоверение. Сейчас ему было наплевать, имеет он  дело  с  мафией  или
перед ним менты-труженики. - Разрешите воспользоваться телефоном?
   Сержант посмотрел удостоверение внимательно, даже передал  напарнику,
почтительно козырнул.
   - Прошу, господин полковник, - и передвинул аппарат поудобнее.
   - Спасибо, - Гуров забрал свое  удостоверение,  убрал  во  внутренний
карман. - Как проще соединиться с дежурным по МВД?
   - По линии ГАИ? - спросил сержант.
   - Нет, с ответственным дежурным министерства.
   - Мы, господин полковник, с такими верхами  не  общаемся,  -  ответил
сержант.
   Не мудрствуя  лукаво,  Гуров  набрал  ноль-два  и  вскоре  говорил  с
дежурным.
   - Привет, служба, полковник Гуров из главка  генерала  Орлова.  Я  на
Дмитровке с поста на Окружной. Мне позвонил один  нужный  человечек,  он
неподалеку, но на машине к нему не подъедешь. Я оставляю свою  машину  и
двину ножками. Вы не сочтите за труд, скажите местной  власти,  чтобы  к
моему возвращению машина оказалась в порядке. Коллега,  долг  долгом,  а
дружба дружбой, на улице темень, глаз выколи.  Я  для  дежурных  человек
посторонний, не могу приказать, мол, стой, дружище,  на  ветру,  сторожи
чужую тачку. Хорошо, спасибо, коллега. - Гуров передал трубку  сержанту,
который смотрел зло и недоуменно. - Извини, сержант, но у вас тут не  то
что колесо, салон унести могут. Я вернусь через час, а  может,  и  через
три.
   Гуров знал, что  от  поста  ГАИ  до  дома  Огаркова  по  шоссе  около
двенадцати километров, но по прямой вдвое  ближе,  однако  этой  дороги,
которая, собственно, и  дорогой  не  являлась,  была  тропинкой  местных
жителей и вела через поле, кустарник неизвестно  куда,  Гуров  не  знал.
Идти  в  абсолютной  темноте,  под  моросящим   дождем   было   сплошным
безрассудством. Шагать по шоссе - идиотизмом.  Если  заслон  существует,
его уже предупредили и Гурову элементарно проломят голову  и  "ограбят".
Если все это лишь перестраховка и пустые домыслы, то какого  черта  было
бросать  машину  и  создавать  себе  трудности?  Интуиция  подсказывала:
прохода по шоссе для него  нет.  Ночью,  в  полной  темноте,  существует
множество вариантов, чтобы остановить человека.
   Он стоял метрах в ста от  ГАИ  и  метрах  в  десяти  от  шоссе.  Мимо
пролетали машины. Гуров  не  сомневался:  оставив  машину,  он  поступил
правильно. Самое страшное, что его ждет,  это  он  продрогнет,  устанет,
возможно, сильно простудится, но не более того. Сержанты  знают,  что  о
приезде на пост полковника предупрежден ответственный  дежурный  МВД.  И
тронуть полковника вблизи от поста никто себе не позволит. Здесь пока не
Чечня.
   В десятке  шагов  Гуров  увидел  поваленное  дерево,  подойдя  ближе,
выяснил, что это дуб  и  вырван  давно,  так  как  совсем  высох,  ветви
абсолютно голые, а корневища торчат лохматой бородой. Сыщик повернулся к
шоссе спиной, закурил и  стал  думать.  Если  у  Станислава  все  прошло
хорошо, то он уже на месте и ждет. Но долго он сидеть в доме  не  будет,
поймет, я не могу подойти. Да и на шоссе он  мог  заметить  какую-нибудь
гадость, якобы сползшую с дороги машину, буксующую в грязи, и суетящихся
во круг людей. Он поймет, что я напролом не полезу, а объезжать по такой
жиже нельзя. Он мужичок хитрый, поймет, что я где-то здесь. Скорее всего
Станислав возьмет Соню и пса и отправится меня искать.
   В поле раздался какой-то звук, через секунду  в  грудь  Гурова  жарко
пахнуло.  Волк  стоял  тихо,  толкал  мордой  в  бок.  Сторожевой   пес,
памятливый, виделись однажды, узнал. Гуров огладил огромную голову. Волк
особой радости не выказал, попятился.
   Гуров пошел за собакой по целине. Ну как могла Мария предвидеть,  что
понадобятся высокие ботинки? Вскоре они вошли в кустарник.
   - Битый опер,  а  в  темном  поле  куришь,  -  сказал  Станислав  так
обыденно, словно они встретились не ночью в поле, а в условленное  время
у памятника Пушкину.
   Тут же громоздилась гигантская фигура Сони. Гуров пожал  его  ладонь,
обхватить которую не смог. Стоявший тут же Тулин  был,  конечно,  мельче
Сони, но тоже мужик, здоровенный.
   -  Привет,  десантник,  -  кивнул  ему  Гуров.  -  Вы,  я   чувствую,
приготовились к серьезному бою.
   - Лев Иванович, их там четверо, якобы машина увязла. Мы их как  детей
возьмем, - убежденно сказал Тулин. - Надо разок по соплям дать, чтобы не
наглели.
   - Георгий, за что ты людей учить будешь? - спросил Гуров. - У людей и
так беда, машина увязла. Нам их даже в отделение доставить  не  за  что,
документы проверить.
   - Они наверняка с оружием.
   - Офицеры службы безопасности имеют право на ношение оружия.  Выбрось
из головы, Георгий. Кроме глупостей, возможно, случайной жертвы,  ничего
путного произойти не может. Считай, мы с ними разошлись по нулям,  можно
сказать.
   - То и обидно, со всяким говном и по нулям. - Но чувствовалось, Тулин
говорит лишь для собственного успокоения, соображает, ситуация сложилась
патовая.
   - Дискуссия закончена, вперед! - скомандовал Гуров.
   Волк уже исчез в темноте. Соня, знающий дорогу, двинулся  первым,  за
ним шагали Гуров и Тулин, замыкал шествие Крячко.
   - И как ты узнал, что на въезде на  проселок  тебя  ждут?  -  спросил
Станислав, явно не ожидая ответа, продолжал:
   - Не пойму, на что люди рассчитывают? Без стрельбы тебя не взять,  да
и со стрельбой сильно проблематично. Они что,  здесь  Буденновск  решили
устроить?
   Конечно, в такой глуши можно нормальный бой провести, а уходить как?
   Станислав  был  горд  собой,  выполнил  сложное  задание,  начальника
встретил, догадался. Похвалы не дожидался. Так это обычно, начальство на
то и существует, чтобы одобрять молчанием.
   Пять верст по осклизлой земле - дорога не в радость.  Но  шли  мужики
здоровые, тренированные, и  меньше  чем  через  час  их  встретил  Волк,
крутившийся у открытой калитки.
   Хозяин в тренировочном костюме, на ногах  подбитые  Толстым  войлоком
валенки с обрезанными голенищами, встретил гостей в просторных сенях.
   - Разувайтесь, орлы, иначе мы после вас полы вовек не  отмоем.  Соня,
ты ребят прими у себя, моим вином угости, а мы с Львом Ивановичем чайком
побалуемся.
   Хозяин держался ровно, но внутренне  сердился,  полагая,  что  в  его
возрасте подобные шалости несолидны.  К  Гурову  и  ко  всей  истории  с
Тимуром Яндиевым седой полковник относился двояко. С одной  стороны,  он
боевому оперу верил  и  симпатизировал.  Расстрельные  дела  Огарков  не
любил, в его длинной службе трижды убивали невиновных. И хотя  полковник
к происшедшему отношения не имел, совесть шебуршилась, и всех  троих  он
до сегодняшнего дня хорошо помнил. Гурову он  верил,  но  уж  больно  от
действий важняка попахивало авантюрой и партизанщиной. Существует Закон,
и воевать с ним  дозволено  только  законным  образом,  а  иначе  и  он,
полковник, начальник тюрьмы, в этой жизни лишним получается. Пока  сыщик
говорил. Огарков соглашался, как следовали выводы, которые требовали  от
начальника тюрьмы противоправных действий, он  замирал,  искал  обходной
маневр.
   - Нет никаких обходных путей, вы должны выполнить свой долг, -  Гуров
старался не сердиться, говорить спокойно.
   - Мой долг - верность Присяге, Царю и Отечеству.
   Нет у офицера другого долга. Могу отказаться выполнить приказ, подать
в отставку.
   - Тогда приказ выполнит другой, хотя бы ваш трусливый Уткин, - сказал
Гуров. - Главное, преступный приказ.
   - Это кто сказал? - Огарков отодвинул чашку, нагнулся, вынул из шкафа
бутылку с наливкой собственного приготовления, налил в граненые рюмки. -
Не убоишься?
   - Убоюсь, - кивнул Гуров. -  Однако  выпью.  Крепость  была  убойная,
слезы на глазах сыщика выступили, но не пролились.
   -  К  вам,  Игорь  Семенович,  вице-премьер  по  вопросу   выполнения
приговора когда-нибудь приезжал?
   - Не удостоили. -  Огарков  силу  своего  зелья  знал,  поэтому  лишь
пригубил.
   - А подполковника Уткина удостоили.
   - В отставку подам! - решительно заявил Огарков.
   - Да уволят вас,  Игорь  Семенович!  Непременно  уволят!  -  успокоил
хозяина Гуров. - А торопиться не следует.
 
*** 
 
   Утром полковник  Огарков  вошел  в  свой  кабинет,  махнул  рукой  на
обомлевшего Уткина, спросил:
   - Как тебе кресло, не жмет?
   - Здравия желаю, товарищ полковник! - Уткин запоздало вскочил. -  Уже
выписались  и  здоровы?  Поздравляю.  -  Он  быстро   освободил   кресло
начальника.
   - Если человек после полтинника утром проснулся и у  него  ничего  не
болит,  значит,  он  умер,  -  ответил  Огарков  избитой  пословицей.  -
Радикулит является и исчезает без  приглашения.  Таких,  как  я,  держат
долго, предпочел сбежать.
   Заверещал один из телефонов. Огарков ткнул в него пальцем, сказал:
   - Погоня! Скажи, что полковник  на  работу  вышел,  в  данный  момент
отлучился в сортир.
   Уткин осторожно поднял трубку и представился:
   - Подполковник Уткин у телефона. - Испуганно взглянул на Огаркова.  -
Здравия  желаю,  товарищ  генерал!  -  Выслушал  ответ,   подобострастно
хихикнул. - Виноват, господин генерал, но в  настоящий  момент...  Я  по
своей инициативе никогда не вру, - и протянул трубку Огаркову.
   - Приветствую, господин генерал! - бросился в атаку Огарков.  -  Что,
нечем заняться, коли с утра пораньше беглых симулянтов  вылавливаете?  В
госпитале полно серьезно больных ментов, а главному  врачу  нет  другого
дела, как старого здорового пердуна в койку вернуть! А вы  молодой  еще,
не кричите на меня! Давно пора на пенсию отправить, в  гости  прийти  да
стакан выпить. Замены не найдете? Вот когда  замену  разыщете,  тогда  и
звоните, а сейчас от дела не отрывайте. Целуй красавицу невестку, Скажи,
тебе давно пора дедом становиться. А Петровичу  передай,  чтобы  он  сам
себе клизму поставил.
   Прошел день, второй.., пятый. В тюрьме ничего нового не происходило.
 
Глава четырнадцатая 
 
   Нестеренко  с  двумя  операми  обходили  изоляторы.  Изредка  к   ним
присоединялся Станислав Крячко.  Для  начальства  двинули  легенду,  что
особо опасный преступник по поддельным документам устроился в  одном  из
изоляторов  по  обвинению  в  совершении  незначительного  преступления.
Редкий случай, когда розыскники работали под легендой, которая полностью
соответствовала действительности. Отклонение  от  истины  заключалось  в
том, что совершение разыскиваемым террористом "Иваном"  преступления  не
было доказано. Он лишь подозревался, и не более того. А содержался он  в
окраинном замызганном изоляторе  по  обвинению  в  карманной  краже  под
именем настоящего карманника,  который  мотал  свой  срок  в  местах  за
колючей проволокой.
   Как бы медленно ни  работало  следствие,  а  оно  не  может  работать
быстро, следователи не стахановцы и тачать дела  на  нескольких  станках
одновременно не способны,  но  дела  продвигаются.  И  суд  не  способен
работать быстрее разумного, иначе превратится в поточную линию, и не дай
Бог кому на ту линию попасть.
   И  возят  милиционеры  подозреваемых  к  следователям,  процесс  этот
остановить нельзя никаким приказом.
   А Иван сел рядом с конвойным в "канарейку", сунул в  рот  жвачку.  Он
был в сапогах, телогрейке, сутул, в облезлом кроличьем треухе, небрит  и
не походил на фоторобот, составленный по  описанию  работников  гостиниц
никаким краем. В гостиницах проживал бизнесмен, а  в  "канарейке"  везли
истинного бомжа. Он был без наручников, так как  ни  по  статье,  ни  по
внешнему виду никакой опасности не представлял.  Для  двух  сержантов  и
конвойного обычная работа - отвезти шмыря в  райуправление  да  привезти
затем обратно.
   Иван прошмурыгал по облезлому  линолеуму  коридора,  вышел  в  другую
дверь во двор и сел в поджидавшую его "Волгу".
   Вскоре он входил в конспиративную квартиру, где его поджидал  Вердин.
Иван брезгливо сбросил телогрейку, сел на диван, стянул сапоги и сказал:
   - Пока я душ не приму, никакого разговора не будет.
   - Хорошо, иди мойся, я чай приготовлю, - ответил Вердин,  отправляясь
на кухню. Была бы его воля, так не дрогнувшей рукой пристрелил бы  этого
мерзавца.
   Но вопрос решал не Вердин. В  кабинет,  где  решался  данный  вопрос,
Вердин и входа не имел. Готовился к проведению ряд  акций,  направленных
на взрыв установившегося в Чечне мира. На кону стояли миллионы долларов.
Чечня походила на муравейник, где, казалось, бестолково суетилась  масса
муравьев. Бестолковость всех передвижений являлась мнимой, на самом деле
каждый муравей знал свой маневр.
   Вердин знал свой, старательно его выполнял, потому и терпел  Ивана  и
ему подобных.
   Когда Иван помылся и сменил белье, бриться было нельзя, хозяин  налил
чай, подвинул тарелку с бутербродами.
   - Ну хорошо, мы идем тебе навстречу, - сказал Вердин.  -  Не  желаешь
сниматься на видео, черт с тобой. Расскажешь всю историю подробно одному
человеку. Но, извини, цена будет другая.
   Ни о какой цене Иван давно не думал, он считал себя смертником, тянул
время, искал выход. И, слушая гэбэшника, не верил ни одному слову. Ясно,
ему предлагается не выход, а более изощренная ловушка. Однако  следовало
играть, если он даст понять,  что  давно  никому  не  верит,  его  убьют
мгновенно.
   - Рассказать  без  кинокамеры?  Да  с  большим  удовольствием.  -  Он
умышленно запнулся, спросил:
   - А как с деньгами?
   - Обсудим.
   - Не пойдет. Сначала обсудим, затем полностью расплатимся,  а  опосля
сказки Шахразады. Одного не пойму, на хрен я вам вообще  нужен?  Историю
вы  знаете  не  хуже  моего,  расскажите  кому  следует,   а   со   мной
рассчитаетесь по-хорошему, и забудем.
   - Верно мыслишь,  одно  плохо,  я  не  хозяин.  Твой  вариант  просто
напрашивается, и я его предложил. Но  человек,  готовый  тебя  заменить,
категорически отказался, заявив, что ему необходим только первоисточник.
Мол, я, - Вердин ткнул себя в грудь, - не на всех  этапах  присутствовал
лично, могу какой-нибудь мелочи не знать, а сыплются именно на  мелочах.
Ты сам расскажешь, у человека будут к тебе вопросы.
   - Он что, собирается встать перед судом? - удивился Иван и поверил  в
невозможное.
   - Встретишься, спросишь, - сухо ответил Вердин.  -  Учти,  если  тебя
найдет Гуров, отвечать на вопросы суда будешь ты лично.
 
*** 
 
   Гурову  было  необходимо  встретиться  с   начальником   отдела   ФСБ
полковником  Кулагиным.  Они,  давние  приятели,  встречались  в   о