глядел? Возраст, рост, каков окрас?
   Иван Иванович заговорил легко и быстро, чувствовалось, что к  вопросу
давно подготовился:
   - Лет тридцати, росту моего, в джинсовом костюме и кроссовках, волосы
темноватые,  но  не  кавказ,  глаза  такие,  не  разберешь,  мутноватые,
наколок, рыжих зубов не видел.
   - Вор, мошенник, катала, какой окраски? - спросил сыщик.
   - Не, командир, мужик в зоне не был, да  и  не  мажет  под  делового,
говорит  вежливо,  культурно,  слов  не  употребляет,  -  Иван  Иванович
топтался, нетерпеливо помахивая метлой.
   Гуров отлично сознавал, что мучает парня, но своего главного  вопроса
еще не задал и, словно вот только его вспомнил,  шлепнул  себя  по  лбу,
опустился на место.
   - А, черт! Как я раньше-то не допер? - и начал быстро спрашивать:
   - Тебе Рогожин говорил, что мясо отравленное?
   - Нет.
   - Как же узнал?
   Иван Иванович потускнел, оперся на метлу, шепотом выругался, а  вслух
сказал:
   - Опер, он из Москвы или с Марса прибудет, суть одна - подловить.
   - Ну извини, потерпи чуток, пойми, мне необходимо  знать,  -  говорил
Гуров просительно, даже прижал  ладонь  к  груди,  -  я  тебе  верю,  не
подлавливаю.
   Искренность  и  неожиданная  открытость   москвича,   человека   явно
сдержанного, удивили и обескуражили. Оперу полагалось  стучать  кулаком,
грозить, начальник же сочувствовал, даже просил.
   - Секрет не  велик,  -  Иван  Иванович  тоже  сел  на  место.  -  Ну,
во-первых, я мясо в сумке видел. Хорошее мясо, но старое. А Михалыч  мне
другое дал, светлую мякоть, явно с базару. Раз! Все собаки  передохли  в
одночасье. Два! И Михалыч раньше меня привечал, а тут сторониться начал.
Три! Он письмо в ящик опускает, я мимо иди,  Михалыч  меня  притормозил,
загудел, начал  объяснять,  кому  письмо  шлет.  Я  все  сложил.  Вот  и
получилось.
   - Хорошо, Иван, получилось, - сказал Гуров. - Твое  счастье,  что  ты
кусок из той сумки себе не взял. Все, я пошел, спасибо за помощь. Лишних
слов не говорю, ученого учить только портить. Как к директору пройти?
   - В ту дверь, - указал Иван Иванович, - на второй этаж,  по  коридору
направо.
   Сыщик зашагал в указанном направлении, услышал за спиной, как  парень
насвистывает веселенький мотивчик.
   Гуров к Колесникову не пошел, подождал, пока Рогожин освободится. Они
молча шагали несколько кварталов, артист показал сыщику окно, в  которое
якобы неделю назад  залетела  пуля.  Сейчас  стекло  было  целое.  Гуров
проводил  Рогожина  назад  к  цирку,  попросил  временно   от   прогулок
воздержаться и позвонил в управление милиции.
 
*** 
 
   Начальник  уголовного  розыска,  майор  милиции   Семен   Григорьевич
Фрищенко  был  лет  пятидесяти,  невысок,  сутул,  плешив,  походил   на
человека, которого жизнь так  замордовала,  что  он  уже  давно  сдался,
болтается в ней  лишь  по  инерции,  плохо  слышит  и  видит,  ничем  не
интересуется. Частично так все и было: и замордовала, и не интересуется,
его зрение и слух  зависели  от  ситуации,  но  розыскник  Фрищенко  был
умелый, при необходимости старательный.
   Сыщики встретились на улице. Гуров не хотел показываться в конторе  и
поостерегся приглашать майора в гостиницу, где его, естественно, знали.
   - Здравия желаю, товарищ полковник, - сказал Фрищенко,  вяло  пожимая
протянутую Гуровым руку.
   - Здравствуй, Семен Григорьевич, - ответил Гуров. - Не гляди  волком,
никто тебя обкладывать не собирается.
   - Ага. Ты мне приглашение на "Поле чудес" привез.
   Они прошли в пустынный сквер, присели на  кособокую  сырую  скамейку.
Гуров сказал о деле то, что считал нужным,  передал  фольгу  с  кусочком
мяса. "Если окно действительно прострелено и пулю найдешь, дело пока  не
возбуждай", - сказал, прощаясь, Гуров.
   - Нет, я сейчас все брошу и начну пристраивать себе на шею  еще  один
висяк, - ответил майор и с щемящей тоской в голосе спросил:
   - А ты не мог в другой город податься? Россея большая, - не  доставая
платка, шумно высморкался, махнул рукой и зашагал в грязные сумерки.
   В  гостинице,  несмотря  на  ее  затрапезность,   после   промозглой,
хлюпающей улицы показалось как в родном доме. Гуров купил три талона для
междугородных телефонных переговоров,  узнал,  что  буфет  закрыт,  а  в
ресторане нет мест, поднялся в номер, начал  звонить  в  Москву.  Орлова
сыщик нашел быстро, в служебном кабинете, где, видимо,  генерал  и  ждал
звонка.
   - Что скажешь, какие новости? - опуская приветствие, спросил Орлов.
   - Сыро, грязно, голодно, мой друг генерал Орлов - человек сложный...
   - Зато ты простой, - встрял Орлов.
   - Чиновник, не перебивай трудягу.  Прежде  чем  показать  мне  письмо
своего друга-медвежатника, ты наводил справки. Быстро, у меня лишь  пять
минут. Что ты выяснил  и  кто  еще  знает  о  действительной  цели  моей
поездки?
   - Добытую мной информацию - не дам, она будет тебе только  мешать,  -
ответил Орлов. - А кто знает? - он помолчал. - Два человека.  Что-нибудь
не так?
   - Ты мне не скажешь - я тебе не скажу, мы будем  работать  дружно.  А
пока, товарищ генерал, выясните, пожалуйста, нет ли у  наших  подопечных
каких-либо  профессиональных  устремлений  на   Австралию?   Только   не
спрашивайте, каких устремлений. Я понятия не  имею.  В  нашем  хозяйстве
последнее время упоминалась Австралия? Гражданин, груз, кенгуру в  конце
концов!
   - Понял, - ответил Орлов. - Мне не нравится твой вопрос  о  том,  кто
знал.
   - Мне тоже.
   - Ладно, молчи. Как тебе Рогожин?
   - Все такой же плюгавый.
   - Горбатого...
   Что  там  с  горбатым,  Гуров  не  узнал,  женский  голос  прочирикал
нечленораздельное и прихлопнул разговор частыми гудками.
   - Так тебе и надо, - произнес вслух Гуров и начал вновь дозваниваться
в Москву, но уже по другому номеру.
   Второй разговор состоял из коротких фраз и длинных  пауз,  сыщик  это
предвидел и оплатил заранее десять минут.
   - Добрый вечер, Борис Андреевич, вас беспокоит некто Гуров.
   Как сыщик и ожидал, аплодисментов  не  последовало,  даже  послышался
тяжелый вздох.
   - Давно жду звонка, думаю, куда это пропал Лев Иванович?
   - Я хотел бы с вами увидеться.
   - Так я по звонку понял, вы вроде бы не в Москве.
   - К сожалению, - Гуров тоже вздохнул  и  назвал  город.  -  Гостиница
"Центральная". Завтра.
   - Да... Простенько, но со вкусом, - ответил абонент  и  умолк,  вновь
вздохнул и ответил:
   - Хорошо.
   - Возьмите ручку и запишите, -  сказал  Гуров.  -  Я  просил  бы  вас
прихватить  с  собой...  -  и  сыщик  продиктовал,  что  конкретно   ему
требуется.
   - Так откуда же у меня?
   - Вместо Мельника кого избрали? К тому человеку и обратитесь, у  него
есть.
   Десять минут истекли. Гуров выслушал невнятный голос  телефонистки  и
положил трубку.
   Гуров весь день не ел, понял, что если хоть чего-нибудь не перекусит,
не выпьет горячего чая, то не  уснет,  решил  спуститься  в  ресторан  и
проверить, насколько тот переполнен. Сначала пришла в голову мысль,  что
следует  переодеться.  Сыщик  глянул  в  мутное  зеркало,  оценил   свой
поношенный джинсовый костюм положительно, заглянул в ванную, причесался,
протер лицо и руки одеколоном. Начал искать  ключ  от  номера,  когда  в
дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в комнату вошел мужчина лет
тридцати пяти.
   - Добрый вечер, Лев Иванович, - незваный гость поклонился,  и  сыщику
показалось, что он прикрыл поклоном улыбку.  -  Я  ваш  сосед  -  Соснин
Сергей Петрович, конечно, просто - Сергей. С моей женой вы познакомились
утром.
   - Здравствуйте, Сергей. У вас отличная "тойота", проходите, -  сказал
Гуров.
   - Наоборот,  Лев  Иванович,  это  мы  вас  приглашаем  в  наш  номер.
Услышали,  что  вы  вернулись,  подумали,  человек  мотался   по   этому
кошмарному городу, наверняка голодный, нынче это проблема, а  супруга  у
меня - дама предусмотрительная. Так как?
   - Спасибо, я действительно оголодал. Сейчас  позвоню  администратору,
скажу, что я у вас.
   - Пойдемте, не стесняйтесь, от нас позвоните, - Сергей  посторонился,
взял Гурова под руку.
   Ольга Дмитриевна оказалась дамой не только предусмотрительной,  но  и
не ограничивавшей себя в расходах, что, впрочем, Гуров понял еще  утром,
лишь взглянул на бутылки.
   Что ведет себя уж слишком по-простецки, сыщик  подумал  тогда,  когда
доедал последнюю чешскую сосиску. Пока гость насыщался, супруги  болтали
между собой. Женщину сыщик рассмотрел еще утром, сейчас приглядывался  к
мужчине. Хорошего роста, худощавый, чуть сутулый, в импортном, наверняка
дорогом костюме, лицо вытянутое, щурится близоруко,  в  общем,  типичный
интеллигентный преподаватель либо  ученый.  Не  только  сыщику,  сегодня
любому  обывателю  ясно,  что  таких  денег  и  подобной  женщины  ни  в
большевистском прошлом, ни в неизвестном будущем у интеллигента не  было
и быть не может.
   Гуров вообще ел мало, даже очень голодный  насыщался  быстро,  сейчас
увлекся, уж больно интересно наблюдать за супругами. Бывает театр одного
актера, а тут случился театр одного зрителя.
   Утром  Ольге   Дмитриевне   понадобилось   прикурить,   вечером   она
обеспокоилась, не оголодал ли сосед. Душевные люди на Руси всегда  жили,
надо думать, не перевелись и сейчас. Поживем  -  разберемся,  широта  ли
души побудила людей так вкусно накормить  голодного  человека  либо  ими
движут более современные и корыстные цели.
   Супруги говорили  о  житейских  делах  и  общих  знакомых,  деликатно
подчеркивая, что сосед может не стесняться и есть в  свое  удовольствие.
Вырез на платье женщины начинался чуть выше пояса, и когда она подошла и
наклонилась к Гурову, чтобы наполнить стакан, то тяжелые атласные  груди
заколыхались у лица сыщика. Он поднял взгляд выше, посмотрел ей в  лицо,
женщина, лукаво улыбаясь, показала ему язык, как бы говоря: знаю,  знаю,
но не твое. Гуров  решил  игру  принять  и  театральным  жестом  прикрыл
ладонью лицо.
   - Сергей, мужчина  наелся  и  начинает  меня  соблазнять,  -  вильнув
бедрами, она быстро отошла к мужу, прося защиты.
   - Здоровые инстинкты, - рассмеялся  Соснин.  -  Сейчас  мы  со  Львом
Ивановичем со скуки выпьем, еще не то будет.
   - Фи, мужлан, - Ольга Дмитриевна дернула плечиком.  -  В  присутствии
красивой женщины вы собираетесь пить со скуки.
   - Красивой? Дорогая, тебя подло обманули. Ты сексапильная.
   - На мой вкус, это на порядок выше, - подал реплику  Гуров.  Зазвонил
телефон, и ни пьянки, ни древнейшей  игры  не  состоялось.  Соснин  снял
трубку, ответил, протянул Гурову.
   - Лев Иванович, вас просит малоинтеллигентный мужчина.
   - Слушаю, - сказал Гуров.
   - Фрищенко говорит, - голос у майора был действительно  простоват.  -
Там отводной трубки нет?
   - Я слушаю, - ответил Гуров.
   - Началось. Приезжай, креста на тебе нет, полковник.
   - Куда?
   - В цирк. Знал, коли прибывает важняк, значит, руби доски  на  гробы!
Но не сей же момент!
   Гуров положил трубку,  взял  бокал  с  коньяком,  который  так  и  не
попробовал, сначала отставил, потом пожал плечами, выпил.
   - Что-то случилось?  -  женщина  смотрела  участливо,  искренне,  без
кокетства.
   - Игры, - ответил Гуров. - Игры на лужайке. Есть  такая  профессия  -
репортер. Спасибо, извините, - поклонился и быстро вышел.
 
*** 
 
   - Удар ножом под левую лопатку, прямо в  сердце  -  смерть  наступила
мгновенно пять-шесть часов назад, - врач говорил  уверенно,  обмолвился,
что вскрытие  ничего  не  добавит.  Труп  нашли  в  деннике,  обнаружили
благодаря рыжей кобыле, которая к вечеру стала  вести  себя  неспокойно,
позже начала биться. Конюх вывел ее на прогулку, кобыла  успокоилась,  а
вернуться в стойло  отказалась.  Конюх  стал  искать  причину,  отбросил
складированное в углу сено, там он и лежал, обхватив единственной  рукой
поджатые к груди коленки, походя на уснувшего мальчишку.
   Конюх позвал живущего в соседнем доме Александра  Аверкова,  то  бишь
Сильвера. Следом  заторопился  сосед,  клоун  Куприн,  который  позвонил
сначала директору,  а  уж  потом  в  милицию.  Такую  последовательность
событий установят  позже,  на  допросах,  а  сейчас  дирекция,  милиция,
живущие при цирке  артисты  тыркались  бестолково,  подходили  к  трупу,
некоторые заглядывали в спокойное лицо Ивана Ивановича.
   Даже будучи лицом официально старшим, находясь на месте преступления,
полковник  Гуров  пережидал  эту  сцену,  стоял  в  стороне.   Отработал
фотограф, закончил осмотр врач, криминалисту тут делать  нечего,  кобыла
перепахала пол, а на неструганых досках пальцевые отпечатки не остаются.
Собаку сразу увели, она существо умное, самолюбивое, ни  один  проводник
издеваться над другом не позволит.
   Гуров стоял во дворе, курил, непроизвольно,  совершенно  бессмысленно
отмечал присутствующих.
   Седой головой возвышался над всеми Рогожин. Хоть  и  темно,  а  сыщик
видит, как задубело лицо ветерана. Колесников, по кличке Капитан,  стоит
набычившись, опустив  плечи,  выставив  тугой  живот.  Вокруг  директора
движение, люди подходят узнать, нет ли каких  указаний.  Капитан  голову
поворачивает тяжело, будто через силу,  дергает  подбородком,  кривит  в
ответ губы. Сильвер на месте не стоит, хромает от  группы  к  группе,  в
свете одинокого фонаря сверкнет золотым зубом.
   "А ведь Сильвер, похоже, сидел, - лениво думает сыщик. - А  может,  и
удержался, но ходил по краю. Это точно".
   Высокий худой  мужчина  с  огромными,  словно  подведенными  глазами,
ломкий и беззащитный, видимо, клоун Куприн, по кличке Классик. Он  стоит
неподвижно, сжимает и разжимает пальцы. Сыщик, конечно,  не  слышал,  но
почему-то был уверен, что пальцы хрустят. И еще сыщик полагал, что клоун
и зарезанный парень молчаливо дружили.
   Еще один цирковой, но о нем сыщик  ничего  пока  не  знает.  Среднего
возраста и роста, с красивым медальным профилем а-ля Ален  Делон.  Он  в
костюме, белоснежной рубашке  и  при  галстуке,  видимо,  так  одевается
повседневно.
   Служащие  отдельной  группой,  они  стремятся  быть   вместе.   Сыщик
почему-то решил,  что  убийцы  среди  них  нет.  Сознание  шарахается  в
сторону, формируется в совершенно непотребную мысль о том,  что  соседи,
когда он вернется, будут, конечно, спать,  и  выпить,  оглушить  себя  и
заснуть не удастся.
   Милицейские держатся спокойно. Они к трупам привыкшие,  покойника  не
знали. Для коллег полковника Гурова одна беда -  мокрый  висяк,  значит,
ломаются планы, отменяются отпуска, намеченные субботние бани и рыбалка.
   "Наверно, я так по старинке рассуждаю, - одергивает себя сыщик. - Это
в моей молодости убийство  ставило  всех  на  голову,  сегодня  убийство
просто лишняя неприятность. Наговариваю". Сыщик оглянулся, увидел майора
Фрищенко, неторопливо подошел, достал блокнот и сказал:
   - Товарищ майор, несколько слов для прессы, - и отвел в сторону.
   - А откуда ты, конспиратор, знаешь, что  я  тут  старший,  да  еще  и
майор?
   - Люди подсказали, - Гуров ткнул в темноту. - Видишь, сколько людей?
   - Ну, доволен, значит, прибыл не зря? Черт тебя принес, Лев Иванович!
   - Побойся Бога, Семен Григорьевич,  -  миролюбиво  ответил  Гуров.  -
Будто я убийцу из Москвы привез.
   - Может, и нет, но не толкался бы тут, парня бы  не  зарезали,  факт.
Окно прострелили, и пулю мы из стены ковырнули, тоже факт. Но стреляли -
уж неделя прошла, а ты прибыл... - Фрищенко замолчал,  махнул  рукой.  -
Иди спать, кого надо, мы допросим, позже познакомишься.
   Гуров согласно кивнул и отошел, чуть не налетел на Колесникова.
   - Писать будете? - Капитан воинственно задирал подбородок, но глаза у
него были больные, растерянные.
   - Это не по моей части, - ответил Гуров. - А  блокнот  я  рефлекторно
вытянул, вот ничего и  не  написал.  Спокойной  ночи.  Извините,  совсем
плохой.
   Так закончился первый день.
 
Глава третья 
БЕССОННИЦА 
 
   Он  лежал  на  спине,  скрестив  руки,  спрятав  ладони  под   мышки,
согреваясь. Поначалу было холодно, топить в гостинице перестали. Видимо,
отцы города полагают, что раз март по календарю месяц  весенний,  то  не
важно, какая погода на дворе, следует беречь энергию.
   Стараясь заснуть, Гуров обычно заставлял себя думать о море, ритмично
накатывающих  волнах,  о  загадочном  сумраке  под  волнами,  призрачных
растениях,  рыбах.  Сегодня  он  таких  попыток  даже  не  предпринимал,
вглядывался в сухой профиль  Ивана  Ивановича,  допытывался,  о  чем  же
парень промолчал.  "Что  вообще  он  мог  знать?  В  пьяной  драке,  при
неудачной попытке ограбления  могут  убить  случайно,  с  испугу.  Ивана
зарезал  профессионал,  который  хотя  и  плевал  на  чужую   жизнь,   к
собственной относился бережно  и  на  такое  убийство  пойдет  только  в
крайнем  случае.  Парня  зарезали  примерно  через  час   после   нашего
разговора, значит, нас видели.  В  цирке  находился  либо  убийца,  либо
соучастник-осведомитель, последовала передача информации, затем приказ и
исполнение.  Да,  мой  маскарад  годится  только  для   посторонних,   а
действующие лица отлично  знают,  кто  я  такой.  И  дунули  из  Москвы,
опережая меня, и потекло из кабинета Петра.
   В цирке разговаривать с парнем было нельзя. И ты, сыщик,  виноват,  и
не в первый раз, тут ошибочка, там просчет. Сколько их было?  Вспоминать
страшно. Виноват... Виноват...
   В партии двенадцать лет состоял? Виноват. Покайся! Когда  ты  впервые
услышал, что все бывшие члены бывшей партии должны покаяться, то даже не
рассмеялся, настолько абсурдным посчитал подобное заявление. Может, кому
и есть в чем каяться, только  не  ему  -  сыщику  Гурову.  Он  в  партию
добровольно не вступал и  не  выходил  из  нее.  Его  желания  никто  не
спрашивал, сначала включили, так же,  не  спрашивая,  и  выключили,  как
штепсель из розетки".
   Он отлично помнит, как сидел в кабинете на  Петровке,  отписывал  эти
чертовые бумаги, когда раздался телефонный звонок.
   - Лева, это Пискунов. Зайди на минуточку.
   Пискунов был старшим опером, недавно стал секретарем партбюро.  Когда
Гуров пришел. Пискунов  указал  на  стул,  придвинул  к  себе  тоненькую
папочку, раскрыл и сказал:
   -  Тебе  месяц  назад  двадцать  семь  стукнуло,  пора  расстаться  с
комсомолом, вступай в партию.
   И никакого вопроса в тоне секретаря не  звучало,  просто  констатация
обыденного факта: мол, прошел май, наступил июнь.
   И не оттого, что не  хотел  вступать  в  партию,  для  опера  МУРа  -
операция обязательная, как для еврея обрезание, а от неожиданности Гуров
ответил:
   -  Хорошо,  Федя,  я  подумаю,  поговорю  со  стариками,  ведь  нужны
рекомендации.
   - А думать тут  нечего,  вот  образец,  пиши  заявление,  -  Пискунов
протянул через стол два листка, один чистый другой с образцом.
   Заявление Гуров мог бы и  сочинить,  но  легче  было  переписать,  он
переписал и встал.
   - Я пошел, Федя, через недельку сообщу о рекомендациях.
   - А рекомендации уже здесь, - Пискунов ткнул в папку и назвал фамилии
уважаемых в МУРе полковников. - А партбюро сегодня в семнадцать.
   Ни на партбюро, ни на собрании, ни при  вступлении  в  кандидаты,  ни
через год в члены всемогущей партии Гурову не задали ни одного  вопроса,
даже слова не дали молвить, бумажки зачитали, руки подняли,  чуть  позже
похлопали по плечу. Двенадцать лет он платил взносы, если  не  удавалось
увернуться, отсиживал на партсобрании. Надо сказать, что  они  проходили
специфически, лозунги проговаривались скороговоркой, быстро переходили к
оперативной работе. Конечно, он голосовал, чаще даже не  вникая  в  суть
вопроса, порой задумавшись о своем, не  успевал  поднять  руку,  что  не
имело никакого  значения.  Риторические  вопросы:  "Кто  против?",  "Кто
воздержался?" - так же никого не касались, на  них  просто  не  обращали
внимания.
   Один год в  управление  нахлынули  комсомольские  вожди,  хоть  и  не
высокого ранга, они сразу  получали  майоров,  назначались  начальниками
от