о выяснится, что любовь,  если
и была, то давно перегорела, а ложь может насторожить, начнут копать.
   - Может, я себялюбец и мерзавец, но не могу себе представить,  Толик,
- продолжал Качалин,  -  завтра  просыпаюсь,  а  Елены  нет!  А  кофе  с
гренками, а яйцо, как я люблю? Все выутюжено. Начищено!
   - Шеф, вы что? Человек погиб, а вы про  яйцо  всмятку!  -  возмутился
Толик.
   - Ты прав, Толик. - Качалин безвольно махнул рукой, шмыгнул носом.  -
Я совсем уже того, заговариваюсь.
   Гуров стоял в дверях, стараясь понять, где правда, где ложь.  Качалин
умен, тут и гадать нечего, ясно. Он, безусловно,  раскусил  меня,  понял
Гуров. Качалин наделен тем современным умом,  порожденным  цивилизацией,
но отбросившим нравственность,  этику;  звериным  умом,  эксплуатирующим
накопленное до него, но не  принявшим  красоту  и  мужество  предков,  а
сделавшим из  опыта  их  жизни  выжимку,  некий  экстракт  выживаемости.
Человек такого ума быстро  и  почти  безошибочно  определяет  сильные  и
слабые  стороны  рядом  стоящего,  реально  оценивает   свое   место   в
пространстве и времени, прекрасно ориентируется в ситуации.
   Итак, Гуров понял, что Качалин умен и маску простофили  использует  в
защитных целях. Значит, есть что защищать, главное, есть, что прятать. С
другой стороны, раз умен, значит, неумелая инсценировка не его рук дело,
Качалин придумал бы иное. Гуров так увлекся,  что  чуть  было  не  начал
представлять, как бы инсценировал Качалин убийство, но вовремя остановил
себя.
   Толик не понял или не поверил  Качалину  и  по-прежнему  считал,  что
Гуров участковый.
   - А  вы  установили,  как  Елена  упала,  обо  что  ударилась?  Следы
совпадают? - агрессивно спросил он.
   - Вы видели, как Качалина упала?  -  Гуров  прошел  в  кухню,  устало
опустился на стул, повел плечом: рубашка высохла, заскорузло  царапнула,
все равно это было приятнее, чем липкий, потный компресс.
   - Чего я видел?  -  Толик  украдкой  взглянул  на  Качалина,  который
спрятался за своими бастионами, на призыв ответил виноватой  улыбкой.  -
Ничего я не видел.
   - И я не видел, никто не видел, - нравоучительно  произнес  Гуров.  -
Потому и вызвали следователя, приедет, разберется, может, у  него  будут
вопросы.
   - Я-то здесь при чем? Я зашел с визитом. - Выудив из  ленивой  памяти
эту фразу, он взглянул на Гурова с превосходством.  -  Я  зашел  к  моим
друзьям с визитом вежливости,  а  тут  такое  несчастье,  у  меня  дела,
извините, пардон, мне надо идти.
   Официально я тебя задерживать права не имею, тебя остановит  Качалин.
Хватит друзей разыгрывать, пора вам поссориться, решил Лева и  удивленно
спросил:
   - Игорь Петрович, вы должны были быть дома?
   Качалин  сорвался,  взглянул  на  Толика  с  откровенным  презрением,
спохватился, закрыл лицо ладонями, пробормотал:
   - Я до шести работаю. К чему эти опросы?  Елена  умерла,  что  теперь
будет?
   А сам подумал: может, мне Толика  Бог  послал?  Он  весь  подобрался,
оставил веснушки в покое, повернулся к Толику:
   - К друзьям, с визитом вежливости?  Чего  это  ты  говоришь,  братец?
Во-первых, ты мне не друг. Во-вторых,  отлично  знаешь,  что  меня  днем
здесь не бывает. О покойниках плохо не говорят, но Елена была, простите,
несколько меркантильна. Толик у  нее  был  вроде  поверенного  в  делах,
поставщика, в общем, прислуга за все. Я в их жизнь не вмешивался, у меня
своих забот... - Он чиркнул пальцем под пухлым подбородком.
   Качалин пожалел о сказанном мгновенно, готов был проглотить все слова
обратно,  но  было  поздно.  Толик  забыл,  что  собрался  уходить,  что
находиться здесь опасно.
   - Значит, я у твоей бабы холуем, а ты ничего не знал?  -  Толик  даже
привстал на носки, пытаясь с достигнутой высоты покарать наглого лжеца.
   Качалин  был  Толику  Бабенко  не  по  зубам,  на  спортивном  языке,
противники выступали в разных классах и разных весовых категориях.
   - Ты выбирай  выражения,  -  тихо  ответил  Качалин,  своим  тоном  и
скорбной улыбкой показывая Гурову,  кто  есть  кто.  -  Я  действительно
кое-что знал, ты прав. К примеру, я знал, что ты сегодня должен прийти в
час. Ты, понятно, явился вовремя, ты не посмеешь  опаздывать.  Зачем  ты
явился снова?
   Неизвестно, кого больше потрясли слова хозяина дома - Толика  Бабенко
или Льва Гурова. Инспектор уголовного розыска  не  вздрогнул,  хотя  ему
хотелось крикнуть: "Стоп! Пауза! Молчите! Дайте подумать!"  Был  или  не
был? Если был, то почему  скрыл?  Может,  и  не  должен  был  приходить?
Качалин клевещет? Зачем?..
   Гуров нервничал. Потом будет сколько угодно  времени,  присутствующих
разведут по разным кабинетам, появятся официальные  протоколы  допросов:
предупреждение по статье... за отказ от дачи  показаний,  предупреждение
по статье... за дачу  ложных  показаний.  Вопросы  и  ответы,  время  на
раздумье и анализ. Все будет, позже, потом...
   Гуров знал: секундные потери, крошки информации, не использованные на
месте преступления, порой не восполняются  сутками  кропотливого  труда,
случается, не восполняются никогда.  Жизнь  не  снимают  на  кинопленку,
нельзя остановить проектор и прокрутить все заново, в замедленном темпе.
Сейчас между Качалиным и Бабенко произошло, короткое замыкание, вылетела
искра. В свете ее многое нужно успеть разглядеть и понять.  В  кабинете,
возможно, такого замыкания не повторить. В  кабинете  придется  задавать
вопросы. Какие вопросы? Что спрашивать? Шарить в темноте? Убийца  увидит
твою  слепоту,  тогда  все,  ноль  информации,  даже  двумя   неудачными
вопросами следователь загонит в тупик себя же.
   Нет времени, Гуров принял решение. Важно только, был сегодня  Бабенко
в квартире или не был.
   Толик Бабенко особым умом не блистал никогда. Сейчас же он состоял из
одних эмоций.
   - Когда я должен сюда прийти? - Толик хлопнул себя по  колену.  -  Ты
что? Двинулся? Ты меня под какие дела подвести желаешь?
   Толик так резко проглотил наживку,  что  Качалин,  глянув  на  Гурова
виновато, решил отпустить, хватку ослабить, иначе и порвать  все  можно.
Пусть инспектор на Толика полюбуется, в любом случае для Качалина  такая
ситуация выгодна.
   - Толик! Что случилось, дорогой? Я тебя обидел? -  В  голосе  хозяина
звучала вина и недоумение. - Прости, не хотел.
   Качалин, конечно, слыхал о системе Станиславского, но не знал, с  чем
ее едят, понятия не имел о перевоплощении. Он был умен, опыт предков его
учил: когда лжешь, то  надо  начинать  с  себя,  убедить  себя;  если  в
собственную ложь ты уверовал как в  истину,  не  сомневайся,  твоя  ложь
перевоплотилась в истину для всех Качалин себе верил.
   - Да ладно. - Толик растопырил руки, хотел обняться. - Мы с тобой оба
от этих дел... двинулись.
   Качалин мягким жестом остановил душевный  порыв,  готовый  перейти  в
объятия.
   - Был ты тут раньше, не был... Елену не вернешь. Я  так  сказал,  без
умысла. Жена вчера обмолвилась: к часу явится Толик.  И  я  повторил.  -
Качалин вяло махнул рукой, повернулся к  Гурову,  из-под  набрякших  век
глянул сонно и безучастно.
   Однако сигнал  прозвучал  однозначно:  "Внимание,  инспектор,  парень
врет, лови, пока карась в воздухе. Я подсек,  твое  дело  -  лишь  сачок
подставить".
   Действительно, Толик Бабенко буквально подпрыгнул:
   - Ты, ты! - Он задыхался, не обращая на Гурова внимания,  рванулся  к
Качалину. Тот даже не шелохнулся, и  Толик  словно  споткнулся,  опустил
руки, начал расхаживать по кухне. - Ты это чего, Игорь? Откуда ты  взял?
Зачем тебе? Не был я здесь сегодня! Слышишь? Не был!
   - Да бог с тобой. - Качалин  тоже  на  Гурова  не  смотрел,  но  явно
обращался к нему. - Не был, так не был, какое это имеет  значение?  Чего
взорвался?
   И действительно, подумал  Гуров,  если  ты,  Толик,  не  знаешь,  что
Качалина убита, был ты здесь  сегодня  или  нет,  никакого  значения  не
имеет. Судя по твоему поведению, ты об убийстве знаешь.  Откуда  знаешь,
спрашивается?  Эксперты  этот  факт  недавно  установили.  Я  ничего  об
убийстве не говорил.
   - Ну, ты даешь, Игорь. - Толик остывал, как и взрывался, мгновенно. -
Они же из меня, - он кивнул на Гурова, - душу вынут.
   Гуров  вспомнил,  как  много  лет  назад,   разыскивая   преступника,
совершившего  убийство  на  ипподроме,  создал  наивную   теорию.   Мол,
преступника трудно найти, так как он прячется среди массы людей,  как  в
лесу, но прячется-то он  среди  людей  порядочных.  Так  надо  со  всеми
порядочными людьми заключить союз, и тогда  преступник  останется  один,
голенький. Наивен был Лева в те годы, однако  преступника  разыскал,  уж
там по теории или без нее, но задержал. Здесь круг подозреваемых  совсем
узок, провести отсев, казалось бы, просто. Ты убить не мог, ты  не  мог,
ты не мог... Значит, убил Качалину ты. Прошу в машину,  поехали.  С  кем
здесь заключить союз, кому можно довериться?  Четыре  человека,  а  руку
пожать некому.
   - Не пойму тебя, Толик, - равнодушно и устало сказал Качалин. -  Чушь
какая-то, зачем тебе врать, ведь ты должен был  прийти  в  час.  Я  знаю
точно, и не отпирайся. Учти, маленькая ложь рождает большое недоверие.
   - Сука ты! - Толик повернулся к Гурову. - Можете официально записать.
Я сегодня в этой квартире не был, никаких разговоров, что должен  прийти
сюда в час, тоже никогда не было. Точка.
   - Право, чудак. - Качалин тяжело поднялся, шаркая, направился в холл,
кивнул Гурову. - Можно вас на минуточку?
   - Нет уж, дудки, я тоже. - Толик вместе с Гуровым прошел за  хозяином
в кабинет. - А то ты, голубь, такое сочинишь, век не отмоюсь.
   Квартиру Гуров еще не осматривал, не было для того повода, и  комнату
эту не видел. Однако Качалин, открыв  дверь,  остановился  и  попятился.
Лева налетел на хозяина,  тоже  невольно  остановился,  толкнув  в  свою
очередь идущего следом Толика. Они застряли в  дверях.  Гуров  отстранил
Качалина и вошел.
   На кожаном диване лежала Вера. Она лежала навзничь, раскинув  руки  и
ноги, будто распятая, закинув голову.
   - Матерь божия! - выдохнул Качалин.
   Гуров оттолкнув его и Толика  от  двери,  хотел  было  пригласить  из
гостиной врача  и  эксперта,  услышал  какой-то  посторонний,  но  очень
знакомый  звук  и  остановился.  Гуров  вытер  ладонью   лицо,   пытаясь
сосредоточиться, даже тряхнул головой и прислушался.
   - Совсем уж, - буркнул он и улыбнулся.
   Девушка тихонько похрапывала - она крепко спала, и лицо у нее было не
бледное, а румяное и хорошенькое.
   Мужчины вошли, Качалин перекрестился и сказал:
   - Зациклились, ясным днем невесть что мерещится.
   Толик хохотнул, оглядел девушку.
   - Доступ к телу продолжается, вход червонец, отступные...
   Гурову так хотелось ударить,  что  он  даже,  не  удержавшись,  резко
повернулся, на мгновение потеряв над собой контроль. Толик втянул голову
в плечи, покорно ожидая, замер, и эта рабская покорность привела  Гурова
в  чувство.  Будто  ничего  не  произошло,  он  спокойно,  правда,  чуть
запинаясь, спросил:
   - Что вы хотели нам здесь показать, Игорь Петрович?
   Качалин не расслышал, возможно, умышленно  оттягивая  время,  взял  с
кресла подушку, подложил Вере под голову.
   - Значит, не должен был прийти сегодня в тринадцать часов? -  спросил
Качалин и вдруг подмигнул, причем неизвестно, кому  подмигнул,  так  как
смотрел не на Гурова и не на Толика, между ними, на стоявший на  книжной
полке большой энциклопедический словарь.
   Гуров ожидал новой вспышки и бранных слов. Толик Бабенко  лишь  пожал
плечами и отвернулся:
   - Говорил тебе: не лги по мелочи,  в  большом  веры  не  получишь.  -
Качалин подошел к письменному столу, жестом подозвал Гурова,  указал  на
календарь-ежедневник. -  Супруга-покойница  большая  аккуратистка  была,
всегда на каждый день план составляла, ознакомьтесь.
   Лева подвинул календарь. Каждая страница его была заполнена  красивым
четким почерком: распорядок дня от семи утра до семнадцати-восемнадцати.
Видимо, на этом рабочий день Качалиной  кончался,  потому  что  вечерние
часы были либо не заполнены,  либо  пестрели  различными  неразборчивыми
записями, сделанными разными почерками.
   Одно плохо, страница за  сегодняшний  день  отсутствовала,  она  была
вырвана,  причем  торопливо  или  просто  небрежно,  так  как  из  сгиба
ежедневника торчали клочки. Гуров взял календарь,  просмотрел,  вырывать
страницы было не в привычках дома, толстая книжка в добротном  переплете
цельная и очень аккуратная. Вырвали лишь одну страницу.
   Шариковая ручка, точнее, гусиное перо с вставленным в него  шариковым
стержнем,  которым  делались  записи,  торчала  из  рыцарского  шлема  -
настольной зажигалки. Вновь пролистав книжку-календарь, Гуров  увидел  -
ручка твердая, бумага тонкая, записи пропечатываются, следующая страница
цела, экспертам работы на несколько минут. Страницу вырвал дилетант.
   Врач  сказал,  что  инсценировка  несчастного  случая  -   дело   рук
дилетанта.  И  здесь  его  рука.  Может,  очень   умный   очень   глупым
прикидывается? И Гуров невольно бросил взгляд на Качалина. Однако  какой
резон? Какой смысл инсценировать несчастный  случай,  если  знаешь,  что
сразу установят убийство? Зачем вырывать  страницу,  когда  уверен:  все
записи пропечатались  и  их  обязательно  прочтут?  Действует  дилетант,
умерил свою фантазию Гуров.
   - Что здесь интересного, Игорь Петрович? -  Гуров  протянул  Качалину
ежедневник. - Я не знаю, какую запись вы имеете в виду?
   - Какую запись? - Толик, привстав на носки, вытягивал шею, даже  вены
вздулись, пытался заглянуть в календарь. - Мадам все записывала, я знаю.
- Он давился словами,  боялся,  перебьют.  -  Мадам  записывала  загодя.
Сегодня, к примеру, может записать на неделю вперед. У нее  наверняка  и
на завтра намечено и на субботу, так ведь теперь  не  состоится...  -  В
конце концов даже Толик Бабенко понял, что говорит лишнее, и замолчал.
   Качалин  взял  ежедневник,  глянул  небрежно,  как  на  вещь,  хорошо
знакомую, нахмурился, посмотрел  внимательно  и,  хотя,  конечно,  линию
отрыва увидел сразу, начал листать.
   Лист вырвал не Бабенко, иначе бы он не стал оправдываться. Гуров  сел
за стол в кресло, почувствовал, что на нем можно покрутиться, чуть  было
не сделал это, но вовремя удержался.
   Не вырывал и Качалин, иначе зачем бы он меня сюда привел. Да и вырвал
бы он аккуратно, а не так выхватил, оставляя клочки.  Тогда  остается...
Гуров взглянул на спящую девушку.
   Качалин шлепнул губами и  молча  положил  календарь  на  стол.  Гуров
взглянул на хозяина вопросительно. Качалин  ничего  объяснять  не  стал,
пожал плечами и отвернулся. Гуров отлично его понял. Ты умный,  и  я  не
дурак, слова нам не нужны. Лева подвинул ежедневник на место  и  кивнул,
что означало: согласен, кончаем  изображать  невесть  кого,  будем  сами
собой.
   Толик ничего не понял, рванулся вперед, быстро заговорил:
   - Ну что? Что? Чего там мадам понаписала? Я ничего не знаю, днем  тут
не был. - Он хотел взять календарь, Гуров его отодвинул и закрыл.
   - Я ошибся, Толик. Извини, - сказал Качалин.
   Совершенно неожиданно для себя самого Гуров спросил:
   - Игорь Петрович, вы не разрешите мне здесь побыть одному?
   Качалин переступил с ноги на ногу, кашлянул почему-то  в  кулак,  что
так не вязалось с его элегантным видом, пожал плечами, вновь переступил,
вновь кашлянул.
   - Игорь Петрович, я буду сидеть за столом и писать, а вы с  Анатолием
побудете на кухне. Хорошо?
   - Ради бога! Ради бога! - торопливо заговорил Качалин. Казалось,  что
его удерживала невидимая пружина, которая вдруг  лопнула  и  освободила,
теперь, свободный, он пытался наверстать упущенное и оправдать  неловкую
паузу. - Чувствуйте себя как дома. Бумага и ручка перед вами, здесь бар.
- Он открыл дверцу,  сверкнули  разноцветные  этикетки.  -  Есть  тоник,
понимаю, спиртное на работе не  употребляете.  Я  подожду,  мы  в  вашем
распоряжении, ждем. Теперь торопиться некуда.
   Качалин взял Толика под руку, вывел из кабинета,  плотно  прикрыл  за
собой дверь.
   Оставшись один, Гуров первым  делом  крутанулся  с  креслом,  сделать
полный оборот не удалось, коленки задевали за тумбы стола. Взяв  гусиное
перо, Лева столбиком написал: "Сосед. Девушка.  Хозяин.  Гость".  Провел
вертикальную черту, поставил знак вопроса и воткнул перо на место.  Надо
думать.
   Хозяина с гостем оставлять одних на кухне не опасно, договориться  ни
о чем они, безусловно, не  смогут,  сейчас  враги.  Возможно,  они  были
врагами изначально, вынужденно терпели  друг  друга,  такова  была  воля
хозяйки.
   Елена Сергеевна Качалина, она  была  стержнем,  магнитом  и  движущей
силой этого королевства. В конце концов один из вассалов не  выдержал  и
решил вырваться на свободу. Лева придвинул ежедневник, пролистал,  здесь
тысяча записей.  Чтобы  прочесть,  систематизировать,  проанализировать,
наконец,  понять,  потребуются  недели,   а   результат   непредсказуем.
Бесценный документ, но прежде надо выжать максимум из дня  сегодняшнего.
Он представил, как завтра, послезавтра, с каждым днем все больше  начнет
вязнуть в противоречивых  многочисленных  фактах  и  фактиках,  появятся
новые лица, сложные и непонятные  связи  между  ними.  Информация  будет
похожа одновременно и на лавину, которая  обрушится  на  его  несчастную
голову, закроет, лишит ориентировки, и на трясину,  засасывающую  в  мир
путаный, нереальный, где вещи, даже очевидные и простые, превращаются  в
неразвязывающиеся узлы, запутывают, сбивают с толку.
   Нет, у него есть  только  сегодня,  сейчас.  Турилин  все  предвидел,
подумал  Лева  о  полковнике.  В  теплые  минуты   называл   его   своим
художественным руководителем, а сейчас, вместо того чтобы думать о деле,
начал смаковать смешные привычки Константина Константиновича.
   Десять  толстых,  цветных,  остро  заточенных  карандашей  на   столе
полковника. Смешно, карандашами этими он никогда  не  пользовался,  лишь
перекладывал  с  места  на  место,  менял  местами,  словно  раскладывал
пасьянс. Коллега,  говорит  Турилин,  нам  с  вами  следует  над  данным
вопросом подумать. Коллега?..
   Гуров наконец взял себя в руки.  В  соседней  комнате  лежит  мертвый
человек. Убили человека, хорошего или не  очень,  убили,  лишили  жизни.
Служебный и гражданский долг старшего инспектора  уголовного  розыска  -
выявить и задержать убийцу.  Не  каприз  начальства,  а  долг,  привычка
относиться к себе с уважением, приказывают: работай, Гуров. Найти убийцу
не для того, чтобы ему отомстить, а для того, чтобы  еще  раз  утвердить
нравственный закон нашего  общества:  каждое  преступление  должно  быть
раскрыто. Люди могут жить спокойно, они находятся под надежной  защитой:
преступник не должен остаться безнаказанным.
   Имеем. Лева подчеркнул свою запись. "Сосед. Девушка. Хозяин.  Гость".
По науке первым делом следует определить  мотив  преступления.  Убийство
явно спонтанное, инсценировка поспешная.  Убийца  не  готовился,  скорее
всего за минуту до рокового удара не  думал  даже  или  думал,  но  так,
теоретически.  В  нем  постепенно  накапливалась  ненависть  или  страх,
возможно, страх и ненависть одновременно. Убийца пришел, человек в  доме
явно свой, велся какой-то разговор, и Качалина неудачно пошутила, сунула
палец в давно кровоточащую рану, либо пригрозила. Человек  схватил,  что
подвернулось под руку, и стал убийцей. Будь он в доме чужой,  случайный,
то ушел бы, прикрыв за собой дверь. Я уже так рассуждал, вспомнил  Лева.
Неважно, я по этому кругу провернусь еще не один  десяток  раз.  Попытка
инсценировать несчастный случай вызвана тем, что убийца находится у всех
на виду, его отношения с  убитой  известны  окружающим,  и  если  начнут
искать убийцу, то его найдут сразу.  Значит,  мотив  убийства  лежит  на
поверхности. Скорее всего  он  известен  многим,  только  не  инспектору
Гурову.
   Взгляд  Гурова   упал   на   календарь.   Стр