-  уточнил  Сергачев  и,  не  ожидая  ответа,
продолжал:
   - Женат был, она человек в этой истории посторонний. На  Елене  женат
не был. Любил ее, не любил, за двадцать лет складывалось по-разному.
   - Качалина - человек  хороший  или  плохой?  -  Лева  жестом  удержал
взорвавшегося было Сергачева. - Я не так глуп,  как  вы  думаете.  Знаю,
вопрос сложный, а вы попробуйте ответить однозначно.
   - Хороший или плохой? - Сергачев не сдержался и фыркнул презрительно.
   - Да, да, вот так. Хороший или плохой?
   - Я с такой меркой к Елене никогда не подходил.
   - А что в этой мерке необычного! - удивился Лева.  -  Самая  простая,
проще не бывает, на мой взгляд, самая главная мерка.
   - Человека можно измерять и в килограммах, и в сантиметрах,  так  еще
проще.
   - Не передергивайте, Сергачев, вы меня отлично понимаете. Мы живем  в
сложном мире, в сложное время, мы такие сложные, что забыли  изначальные
критерии. Человек рождается, живет, умирает. Человек  бывает  хороший  и
плохой, смелый и трусливый, жадный и щедрый, умный и глупый. При всей их
однозначности такие понятия никто не отменял. Или я не прав?
   - Смелость и ум - понятия однозначные. - Сергачев задумался, подбирая
слова.
   Гуров с первой своей задачей справился, поставил Сергачева на  нужные
рельсы, теперь надо, чтобы он покатился. Подтолкнуть или не подтолкнуть?
Лева решил выждать.
   - Хороший или плохой - понятия субъективные. Для вас человек хороший,
для меня плохой.
   - А для большинства? - Лева не сдержался и подтолкнул:
   - Качалина любила людей?
   - Вы знаете, любила! - Сергачев словно сделал  неожиданное  для  себя
открытие и обрадовался. - Только ее любовь людям не  приносила  счастья,
наоборот, приносила одни несчастья.
   Поехали, понял Лева и приготовился слушать.
   - Попробую объяснить. У кого-то из классиков научной фантастики  есть
рассказ, в котором инопланетянин превращался в того  человека,  которого
вам больше всего хотелось видеть. В ушедшего из  дома  сына,  в  умершую
рано дочь, в  разыскиваемого  преступника.  Инопланетянин  любил  людей,
хотел выполнить желание каждого, но он был один, а желаний  было  много,
инопланетянин погиб.
   - Качалину убили, потому что  она  стремилась  удовлетворить  желания
каждого? - спросил Лева.
   - Вы своим стремлением конкретизировать и упростить  сведете  меня  с
ума. Елена  -  ангел-искуситель.  Одновременно,  понимаете?  И  ангел  и
искуситель. Человека все время одолевают самые простые, земные  желания.
Елена может помочь лишь в простом и земном, ведь на самом  деле  она  не
ангел, а человек. Вы хотите есть -  вас  накормят,  хотите  пить  -  вас
напоят, вы мечтаете купить велосипед - вам дадут  взаймы  денег.  У  вас
появится привычка вкусно есть, сладко пить, иметь деньги. Привычки очень
быстро становятся сильнее вас, уже не вы руководите своими поступками  и
желаниями, а они, поступки и желания, ведут вас  по  жизни.  Но  вы  все
время берете в долг, занимаете, иногда рубли, иногда услуги.  И  в  один
прекрасный день вы оказываетесь рабом, у вас нет возможности  посмотреть
редкую кинокартину, полежать на мягкой тахте. Вы  оказались  в  ловушке.
Причем вас в нее  не  заманили,  вы  сами,  стараясь  жить  полегче,  не
утруждая себя, залезли в ловушку, захлопнули наглухо. Все, все чужое,  а
вы голенький, голодный, зависимый  и  избалованный,  быстро  отучившийся
себя кормить, одевать  и  самостоятельно  удовлетворять  свои  житейские
потребности. Как вы относитесь к своему благодетелю? Вы его  любите?  Вы
только и мечтаете убить его и освободиться.
   - А почему не уйти? Если получаемое в тягость, порабощает вас,  легче
уйти и освободиться? - спросил Лева.
   Он начинал прозревать, становилось хоть как-то  понятно:  веснушчатый
выхоленный муж, очень интересующий ребят из УБХСС; хорошенькая, молодая,
уже пьющая девушка, которой  следует  заплатить  за  "дела  постельные";
парень, вроде бы туповатый, но наверняка в житейских вопросах сметливый,
должен быть в указанное время; в соседней квартире  живет...  Лева  себя
остановил. С Денисом Сергачевым вопрос сложный, здесь  требуется  жевать
долго. Важно, что все они рабы, мечтающие восстать и освободиться.
   Муж рабство свое  считает  для  окружающих  очевидным,  находит  жену
мертвой, уверен, что укажут первым делом на него, и от трупа бежит.
   Слуга, зависимый  и  тихо  ненавидящий,  обнаружив  хозяйку  мертвой,
рассуждает, как и муж, и бежит, но возвращается,  не  в  силах  побороть
любопытство: что же из всего этого будет?
   Девушка, натолкнувшись на труп, человек с фантазией менее изощренной,
не боится подозрения, возможно, потому, что ей единственной не приходила
мысль  о  рабстве  и  убийстве,  поднимает  тревогу.  Вера  знает,   что
присутствующие смерти Качалиной рады, кстати, сказала об этом вслух. Она
знает много, держится независимо, даже вызывающе.
   Если я прав, то убийца сидит напротив, пьет чай и философствует.
   - Легче уйти и освободиться, чем убить. Нет? - повторил  свой  вопрос
Лева.
   - Куда уйти? - Сергачев возмутился. - Вы действительно  не  понимаете
или прикидываетесь? Вы когда-нибудь  алкоголика,  сидящего  за  бутылкой
водки, видели? Он знает: если будет продолжать  пить,  начнется  приступ
горячки, а отказаться не может. Что он сделает? Он разобьет  бутылку!  У
него есть силы только на поступок, на разовое действие. Он  не  в  силах
находиться рядом с источником и не пить.
   - Вы представляете Качалину источником, из которого  люди  напивались
до белой горячки? - спросил Гуров. - И пить уже невозможно, и отказаться
нет силы?
   - Вроде того.
   - Чтобы кормить, поить и всячески ублажать окружающих, надо откуда-то
энергию брать.
   - О, Елена человек талантливый. В каждом человеке существуют  скрытые
резервы. Один может одно, другой способен на иное, в отдельности пшик, а
замкнуть по кругу - гидростанция.
   - Не понимаю.
   - Люди жизнь потратили и не поняли, а вы за час хотите разобраться.
   - Допустим. Вернемся к источнику и разбитой бутылке. Вы говорили, что
дважды у вас появлялась мысль об убийстве.
   - Во сне видел, проснулся  счастливым!  Думаете,  патология?  Ничуть,
естественная потребность человека - себя обелить, другого за собственные
грехи наказать. - Сергачев  замолчал,  ссутулился,  на  лице  проступили
резкие морщины.
   - Так радуйтесь, источник засыпан, вы избавлены  от  приступов  белой
горячки. - Лева редко бывал жестоким, сейчас удержаться не смог.
   - А чувство вины? - Сергачев смотрел слепо,  не  видя.  -  За  живого
спрятаться можно, за мертвого не  спрячешься.  Я  понял  только  сейчас:
мертвый всегда прав. Человека нет, и он прав,  обвинить-то  некого.  Мне
кажется, что Елена жива, и одновременно такое чувство, будто она  умерла
давным-давно.
   - Человека убили.
   - Я столько пережил, передумал за сегодня, часы растянулись в годы. -
Сергачев не слышал, ему вполне хватало самого себя, как рассказчика, так
и слушателя. - Я говорил о вине, когда налицо преступление, должен  быть
виновный.
   - Вы  его  знаете?  -  спросил  Лева,  с  таким  же  успехом  он  мог
расспрашивать памятник.
   - Преступление и наказание! Человек опускается на  дно,  разлагается,
думаете,  он  видит,  чувствует  пагубный  процесс?  Ничуть.  Он  живет,
радуется,  чувство   падения   рождает   состояние   эйфории.   И   враз
просветление: где я? Что со мной? Кем я был и  кем  стал,  кто  виноват?
Разве человек способен признаться, даже при  закрытых  дверях,  глядя  в
зеркало, мол, сам и виноват, и никто  кроме  тебя?  Никогда!  Он  быстро
найдет виновного, за этим дело не  станет.  Елена  очень  удобный,  даже
подходящий для роли преступника  человек.  -  Сергачев  вновь  замолчал,
сосредоточился на какой-то мысли. В дверь позвонили, Лева открыл.
   - Лев Иванович, извините, вернулся  Качалин,  просит  вас,  -  сказал
Боря.
   - Чтоб тебя и его, и вас обоих, -  пробормотал  Лева,  утопил  язычок
замка, поставил на предохранитель, сказал громко:
   - Одну минуточку, Денис Иванович! - И прошел в квартиру Качалиных.
   За время Левиного отсутствия квартира неуловимо изменилась.  Он  даже
задержался в зеркальном, размножающем  действительность  холле,  пытаясь
осмыслить  происшедшие  перемены,  понял,  изменения  произошли   не   в
квартире, а в нем, Гурове, который стал иначе  воспринимать  окружающее.
Раньше зеркала лишь раздражали броскостью, сейчас он  воспринял  их  как
попытку  исказить  реальный  мир,  размножив  его,  сделать  иллюзорным,
нереальным. Бутылки на шкафах в кухне своим парадным строем тоже куда-то
манили, обещали и обманывали, потому  что  на  самом  деле  были  просто
пустыми бутылками.
   - Лев Иванович, я вернулся. - Качалин чуть  развел  руками,  выставив
розовые ладони, и походил на рослого  мальчика,  который  демонстрирует,
что руки вымыл.
   Лева лишь кивнул и саркастически ответил:
   - Я вам очень признателен, Игорь Петрович. Идите сюда,  -  он  открыл
дверь в кабинет.
   За столом сидела Вера и, активно помогая себе языком, писала.
   - Я попросил Веру Семеновну написать объяснение, - сказал тихо Боря.
   - Абсолютно правильно, значит, Игорь Петрович будет писать  в  другой
комнате. - Лева хотел закрыть дверь, но Качалин подставил ногу.
   - Извините, если мне необходимо что-либо писать, то я  желал  бы  это
делать в кабинете. Я, кажется, у себя дома?
   - Может быть, женщине и гостье вы уступите,  не  станете  производить
переселение? - Лева вновь попытался закрыть дверь. Качалин не отступил.
   - Перебьешься, - заявила Вера, не прекращая писать, даже не  взглянув
на мужчин, застрявших на пороге. - Хозяин! Ты когда стал хозяином?  Тело
только вынесли. - Она отложила ручку, подперла ладонью подбородок. -  Ты
меня, хозяин, не раздражай!...
   Качалин совсем растерялся, стоял, нелепо раскорячившись,  Леве  стало
неловко не только за него, но и за себя, он отстранил Качалина и сказал:
   - У нас будет  еще  время  побеседовать,  я  вас  внимательно,  Вера,
выслушаю.
   Девушка почувствовала служебный тон Гурова и мгновенно изменилась.
   - Я ничего такого, нервы, Лев Иванович. Извините.
   Качалин уже безропотно устроился писать объяснение в гостиной.  Когда
Лева вошел в кухню,  сидевший  за  столом  Бабенко  торопливо  поднялся.
Следовавший за начальником Вакуров самодовольно улыбнулся: в  порученном
ему подразделении был полный порядок.
   - Лев Иванович, я все написал. - Толик  даже  попытался  выйти  из-за
стола, Гуров не дал, насильно усадил на место.  -  Взгляните,  может,  я
чего не так, переписать нетрудно, я мигом.
   Лева просмотрел объяснение, положил перед Толиком.
   - Все так. Попрошу вас, опишите подробно, где именно,  в  какой  позе
лежало тело.
   -  Это  зачем?  -  Бабенко  крутил  в  руках  тяжелую   хромированную
зажигалку.
   - Порядок, - лаконично ответил Лева.
   Гуров уже направился к двери, вспомнил, что у него  в  кармане  лежат
изящная   зажигалка   и   ключи   Качалиной,   остановился.   Что    его
заинтересовало?  Ключи  или  зажигалка?  Лева  торопился,  хотел  скорее
вернуться к Сергачеву,  но  ключи  и  зажигалка  неожиданно  остановили,
притягивали к себе.
   Черт тебя возьми, Гуров, первый раз ты суешь сам себе палец в колеса.
Лева подбросил ключи, поймал, подбросил зажигалку, поймал, уложил их  на
столе рядышком, взглянул на них чуть со стороны.
   Тихо урчал телефон, аппаратов в квартире было четыре, и  каждый  имел
свой голос.
   - Слушаю, - ответил Лева, продолжая завороженно разглядывать ключи  и
зажигалку.
   - Ты что там, прописался окончательно и  официально?  Побереги  честь
бедной девушки, не бери трубку, - произнес насмешливо мужской голос.
   - Лично я пока не прописывался, а вы кого имеете в  виду?  -  спросил
Лева, отодвинул ключи и зажигалку, попытался сосредоточиться, хотя  даже
не подозревал, что этот разговор поможет ему раскрыть преступление.
   - В десять ты  берешь  трубку,  думаю,  на  чашку  кофе  заглянул.  В
двенадцать опять ты, думаю, Дэник зашел принять дозу. Сейчас  уже  пять?
Ты не уходил? Как на тебя смотрит сам,  лично?  Ты  что  молчишь?  Алло!
Алло! Дэник, ты меня слышишь?
   - Минуточку, не  вешайте  трубку.  -  Лева  положил  трубку  рядом  с
аппаратом и бросился в гостиную.
   - Игорь Петрович,  возьмите  трубку,  вас,  -  он  старался  говорить
спокойно, но задыхался так, словно пробежал километры.
   Сергачев был здесь  в  двенадцать!  Сейчас  главное  установить,  кто
говорит. Кто говорит? Лева гипнотизировал, старался взглядом подтолкнуть
Качалина, который неторопливо отложил ручку, выпрямился, будто умышленно
растягивая секунды, наконец взял трубку и, вновь вздохнув, произнес:
   - Ну? Что, кто? Я - Он взглянул на Леву, на трубку и  положил  ее  на
аппарат. - Разъединили или разъединились. Нужно будет, перезвонит.
   Лева положил трубку в кухне и вернулся к Качалину.
   - Абонент что-нибудь произнес? - спросил Лев.
   Качалин лишь пожал плечами, продолжал перечитывать написанное.
   - Игорь Петрович, это важно, вы слышали голос абонента?
   - Важно?.. Лев Иванович, что сейчас важно? Голос? Слышал. Он спросил:
кто говорит? И все.
   Зазвонил телефон, Лева сказал:
   - Ответьте, постарайтесь поддержать разговор. - И бросился на  кухню,
взял трубку.
   - Да,  -  сказал  Качалин.  -  Вас  слушают.  Алло?  Вас  не  слышно,
перезвоните.
   Лева снова вернулся в гостиную, посмотрел на Качалина.
   - Сейчас телефон так работает, перезвонят. -  Игорь  Петрович  махнул
рукой.
   - Звонивший ведь сказал два слова, вы  не  узнали  голос?  -  спросил
Лева.
   - Голос? - Качалин провел пальцем по внутренней стороне воротничка. -
Душно. Знакомый. А в чем дело? Извините, но у Елены были свои  знакомые,
они со мной, как правило, разговаривать не желали.
   - Спасибо. - Лева сел на кухне рядом с телефоном, не обращая внимания
на испуганно жавшегося  Бабенко  и  следовавшего  за  своим  начальником
Вакурова, положил голову на скрещенные руки и стал ждать.
   Могли снова позвонить. Могли, но не звонили.
   - Написали что я вас просил? - Лева строго глянул на Бабенко.
   - Пишу, пишу. - Бабенко суетливо начал перекладывать  листки.  -  Что
вас интересовало? Ах, как мадам лежала? Сей минут, нарисуем.
   - Живописец.  -  В  сопровождении  Бори  Гуров  вышел  на  лестничную
площадку. - Убивают, убивают, минуты отдохнуть не дадут. - Лева  щелкнул
Вакурова по лбу. - Когда начальство шутит, полагается  улыбаться.  -  Он
прошел в квартиру Сергачева.
   Лева бросил взгляд на часы. На чем прервал нас Боря двенадцать  минут
назад? Что-то о виновности, о том, что Качалин  -  подходящий  для  роли
преступника человек. Сергачев тоже  подходит  для  роли  преступника.  В
двенадцать Сергачев находился в квартире Качалиной, в тринадцать хозяйку
обнаружили мертвой. Врач полагает,  что  смерть  наступила  в  период  с
двенадцати тридцати до тринадцати тридцати. Как  ни  печально,  Сергачев
очень подходит для роли преступника. Интересно, что  он  сам  думает  по
этому поводу?  Лева  занял  свое  место  за  столом,  пригубил  остывший
горьковатый чай.
   - Налить свежего?
   - Спасибо, нет, - ответил Лева. - Так я вас слушаю.
   - Нашли убийцу?
   - Находят грибы, Денис Иванович.
   - Как вы выражаетесь? Выявили? Установили?
   - Следуя вашей теории, убить Качалину имел основания не один человек.
И вы в том числе. Не так ли?
   - Так. - Сергачев кивнул. - Так. У меня оснований, возможно,  больше,
чем у кого-либо иного. Если вы следили  за  ходом  моих  мыслей,  ложных
оснований, подтасованных, подложенных шулерской рукой.
   - Вашей рукой, - уточнил Лева.
   - Моей рукой, - согласился Сергачев.
   - Но вы не убивали?
   Сергачев  не  ответил,  взял  стоявший  на  полу  бокал  с   какой-то
жидкостью, видимо, с коньяком.
   - Вы могли бы не пить?
   - Не забывайте, инспектор, вы у меня в гостях, - Сергачев  отхлебнул.
- Вы у меня, а не я у вас.
   Верочка сказала, что Сергачев человек слабый, вспомнил Лева, и  я  не
поверил, считая себя слишком умным.  Слабый,  значит,  на  самолюбие  не
давить... Мягче, инспектор, мягче...
   - Гость может обратиться к хозяину с просьбой?
   - Может, может. - Сергачев поставил бокал на пол.
   - Вы точно помните, что были у Качалиной только утром?
   Сергачев снова  не  ответил,  взглянул  устало,  выглядел  он  плохо,
морщины стали резче, глаза слезились.
   - Презумпцию невиновности  пока  не  отменили?  Вы  этот  вопрос  уже
задавали. У вас есть основания мне не верить?
   - Возможно.
   - Мне надоела добровольно-принудительная беседа. - Сергачев поднялся,
допил из бокала. - Я только вычищу зубы и умоюсь.
   - И что дальше?
   - Мы все поедем к вам на Петровку,  где  следователь  нас  официально
допросит. Разве не так? - спросил Сергачев.
   - Так, - согласился Лева. - Заходите за нами, мы сейчас  едем.  -  Он
задержался в дверях,  давая  возможность  Сергачеву  одуматься,  но  тот
насмешливо сказал:
   - Признаний под занавес не последует...
   - Мы сейчас поедем в управление, - заявил Лева, входя в  квартиру.  -
Процедура, к сожалению, обязательная!
   Ему никто не ответил, он просматривал объяснение Качалина, когда Вера
заявила:
   - Я не могу, я на работе.
   Лева  посмотрел  на  девушку  и  не  отводил  взгляда,  пока  она  не
отвернулась, неторопливо взял объяснение Бабенко. Все, что писал  Толик,
было хорошо знакомо, лишь последние строчки привлекли внимание.  По  его
словам, мертвая Качалина лежала совершенно не так, как  была  обнаружена
Верой и Сергачевым, как застали  тело  эксперт  и  Гуров.  Он  перечитал
объяснение еще раз, уже полностью сложившаяся картина преступления,  кто
именно и в какое время убил Качалину, распалась,  будто  по  только  что
созданному цельному сосуду ударили молотком. Лева смотрел на  осколки  и
решал, как же  теперь  собрать  все  воедино.  И  вдруг  он  понял,  что
последние полчаса занимается самообманом, пытается убедить себя  в  том,
что версия сложена правильно, а от двух фактов, которые в  созданную  им
картину преступления не вписывались, он взял и отвернулся, словно фактов
этих не существует.
   Лева вспомнил, как в юности, решив смазать швейную  машину,  разобрал
ее, а когда собрал, две железки оказались лишними, машинка не желает  их
принимать, они не втискивались в  ее  железное  нутро.  Машинка,  хорошо
смазанная, крутилась совершенно бесшумно, выглядела великолепно,  но,  к
сожалению, не шила. И в бухгалтерии излишек опаснее недостатка, вспомнил
Лева и обратился к своим излишкам. Ключи от квартиры в кармане убитой  и
последний  телефонный  звонок,  когда  Леву  приняли  за  Сергачева,   в
собранную картину преступления не влезали и влезть не могли.  Он  закрыл
на них глаза, но факты, как известно, вещь упрямая, в результате труп  в
объяснении Бабенко оказался в другом месте. Гуров  растерялся,  ехать  в
управление было не с чем, не мог же он заявить руководству: я  пришел  к
выводам, которые оказались ложными, никаких иных версий не имею,  ничего
добавить не могу.
   - Готовы, Лев Иванович. - Боря уложил  все  бумаги  в  папку,  собрал
Веру, Качалина и Бабенко у двери.
   - Минуточку, - буркнул Гуров, ушел в гостиную и опустился в кресло.
   Баба Клава рассказывала, что в семилетнем возрасте, если Лева не  мог
ответить на вопрос, он забирался под  стол.  И  долго  я  тут  собираюсь
отсиживаться? - Лева вытянул ноги, оглянулся и  вместо  поисков  решения
начал думать о постороннем. Интересно, кто обставлял квартиру? Вещи  все
необычные, уникальные,  сколько  сил  потрачено,  чтобы  отыскать  такой
инкрустированный  столик?  А  зачем,  спрашивается?  Хозяйку  заберут  в
крематорий, хозяина, судя по всему, мои коллеги тоже заберут, и мир этот
перестанет  существовать.  Вещи  переберутся  в  другие  квартиры,   где
создадут иные миры. Интересно, кто будет сидеть в этом кресле через год?
Мне пора вставать, меня ждут, я должен принять решение