го не рассказывал.  Служба  была  непостоянная  то  сутки  в
неделю, то  неделю  в  месяц,  никакого  соглашения,  деньги  получал  в
конверте солидные.
   Чаще других в "заповедник" приезжал  тот  старый,  седой  с  золотыми
зубами. Иногда с семьей, чаще с приятелями. Собирались  компании  и  без
него иногда с девчонками. Толик быстро научился отличать жен от девочек,
последние пили и шумели первые приказывали и упрекали, да  и  возраст  и
внешность у них были совершенно различные.
   Годам к семнадцати Толик уже составил для себя своеобразную табель  о
рангах. Хозяева и гости. Кто из хозяев поважнее  отличить  было  просто.
Один говорит, другой слушает, один перебивает другой при этом замолкает.
Да и за стол садились по-особенному кто-то уже  расположился,  а  кто-то
оглядывается выжидает. Очень Толик любил за всем этим наблюдать, большое
удовольствие он получал,  когда  ритуал  по  чьей-либо  вине  нарушался,
возникали пауза и замешательство.
   Гости вели себя совсем иначе. Приехав пытались свою машину загнать  в
укромное место. Старые  и  не  очень,  толстые  и  худые  они  все,  без
исключения обладали одинаковыми походками  и  голосами.  Приближались  к
особняку, шаркая, непрестанно кивая хотя  у  них  еще  никто  ничего  не
спрашивал говорили тихо, пришептывая.
   Толик,  в  белом  джинсовом  костюме,  пробковом  шлеме  африканского
колонизатора (подарок золотозубого хозяина) с  коричневым  непроницаемым
лицом (взгляд чуть выше головы  пришельца)  встречал  вежливым  поклоном
молча, зная, что такая манера хозяину нравится.
   С годами к  Толику  настолько  привыкли,  что  на  него  не  обращали
никакого внимания, вели  деловые  разговоры,  кого-то  снимали,  кого-то
назначали.  Иногда  убирая  посуду.  Толик  видел  пухлые  конверты,   о
содержимом  которых  догадывался.  Подарки  привозили  в  багажниках   и
контейнерах ящиках банках коробках  свертках.  Командовал  разгрузкой  и
погрузкой Степаныч, к Толику он благоволил,  называл  крестником  однако
держал в строгости.
   Здесь, в "заповеднике", Толик прошел высшую школу, научился отвечать,
угадывая, что спрашивающий желает услышать, молчать, ничего  не  видеть,
все  мгновенно  забывать,  лгать,  улыбаясь,   лгать   с   непроницаемым
выражением лица, без разрешения Степаныча не прикасаться к голым девкам,
даже когда зовут и грозят наябедничать.
   Здесь он встретил немолодую, некогда красивую женщину. От  нее  пахло
дорогими духами и коньяком, она годилась ему в матери, даже в бабушки  и
была женой лица очень важного.
   - Ты, мальчик, можешь пойти далеко, - сказала она, -  только  худощав
больно займись своим телом.
   Толик приобрел гантели, штангу, в сарае организовал спортзал.
   Через  год  "учительница"  вновь  пригласила  его  к  себе,  оглядела
довольно улыбаясь ощупала наливающиеся мышцы сказала.
   - Каждому свое. Будешь слушаться, сделаю человеком.
   Толик слушался, жил красиво. Степаныч перестал  разговаривать  с  ним
покровительственно в его голосе зазвучали нотки  уважительные.  Несмотря
на холуйский и паразитический образ жизни Толик вырос  парнем  не  злым,
страстью к вещам и накопительству  не  страдал,  охотно  ссужал  пятерки
менее  удачливым  Сверстникам.  Его  нельзя   было   назвать   галантным
кавалером, но девушек он  никогда  не  обижал,  прощал  пьяные  истерики
профессионалкам относился к ним с искренним сочувствием, зная, что жизнь
их тяжела, унизительна.
   Толик начал задумываться  над  своей  жизнью.  Двадцать  два  года  -
немного, но уже и немало, надо как-то определяться. Газет он  не  читал,
программу "Время" не смотрел, не  знал,  что  надвигается  гроза.  Толик
обратил  внимание,  что  седой  и  золотозубый  хозяин  в  "заповеднике"
появляться стал реже, но не придал этому значения.
   Наступил май, Толик убирал дорожки парка, думая о том,  что  проводит
здесь последний сезон, а потом...
   За воротами  раздался  низкий  автомобильный  гудок,  Толик  бросился
открывать, "Чайка" подплыла к вилле из машины вышел Степаныч.
   - Все, парень. Праздники кончились, начинаются серые будни, -  сказал
он.
   - Случилось что?
   Степаныч тяжело вздохнул, оглядел Толика  с  ног  до  головы,  словно
впервые увидел, и, неизвестно почему, запел:
   - Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону.  Помоги  мне,  Толик,
кое-что забрать-упаковать да собирай свои манатки, я тебя  подброшу.  Ты
здесь никогда не был, никого не видел, ничего не знаешь. Что не  воровал
Толик, одобряю, да иначе и выгнал бы давно. Деньжат хоть немного скопил?
   - Не знаю, - искренне ответил Толик, - рублей триста, наверное.
   Степаныч снова вздохнул пошел в  дом.  Толик  вернулся  к  родителям.
Вечером за ужином отец долго молчал поглядывая на сына.
   - Прикрыли твою кормушку. - Он закурил. - И правильно. Да,  а  как  у
нас теперь будет?
   - Да что случилось? - не выдержал Толик.
   Отец махнул на него рукой.
   - Москва конечно далеко. Но первая  волна  докатилась,  боюсь  дальше
хуже будет.
   Так Толик Зинич узнал о том, что в жизни  страны  начались  серьезные
перемены.
   Толик тоже изменил свою жизнь, мама помогла. Он оформился физруком  в
санатории. У человека с такой фигурой спрашивать документ о  специальном
образовании просто неприлично, его и не спросили.
   В новой ипостаси Толик  акклиматизировался  быстро  -  заповедник  не
только его развратил,  но  и  научил  многому.  Он  хорошо  усвоил,  что
командуют в жизни мужчины, а правят женщины. Но определенной  категорией
женщин Толик управлять умел.
   Через месяц работать в санатории ему  уже  больше  нравилось,  чем  в
заповеднике. Там конечно богаче жирнее, но за забором здесь  же  беднее,
зато простор аудитория признание.
   Когда он появлялся на  спортивной  площадке  или  пляже  многие  дамы
украдкой вздыхали и отворачивались от своих  супругов.  Мужчины  завидев
Толика, втягивали животы переставали временно  дышать  выпячивали  грудь
напрягали атрофированные дряблые мышцы.  Он  быстро  усвоил  не  следует
лезть к  женщинам,  которые  взглядом  не  зовут,  необходимо  аккуратно
держаться со спортсменами - их рельефными мышцами  не  обманешь  станешь
"надуваться" тут же вызовут  на  какие-нибудь  соревнования,  позора  не
оберешься.
   Толик честно работал в своем санатории,  но  чтобы  ему  особенно  не
досаждали он создал определенную  систему.  Когда  происходил  очередной
заезд  отдыхающих  он  садился  в  радиорубке  у  микрофона  и   начинал
уговаривать вновь прибывших не увлекаться едой и врачами посвятить  весь
отпущенный срок физической культуре.
   На следующий день  утром  Толик  собирал  откликнувшихся  энтузиастов
демонстрировал свое тело выводил группу на пробежку и как  он  выражался
легкую разминку. На третий день не только в спортзал или на площадку, но
и к завтраку выходили  немногие.  Толик  специального  образования,  как
известно не имел, но занимаясь сам давно выяснил  какие  с  виду  легкие
упражнения впоследствии вызывают  у  нетренированного  человека  сильную
мышечную крепатуру.
   На данный  заезд  работа  Толика  заканчивалась,  он  лишь  натягивал
волейбольную сетку изредка подметал площадку и был свободен.
   Закон Толик чтил и по возможности старался его не преступать. Однажды
он столкнулся с майором Антадзе,  когда  позволил  себе  демонстрировать
физическое превосходство перед двумя парами измученных  тяжелой  сессией
студентов. Бахвалясь перед напуганными девчонками Толик взял  одного  из
кавалеров поднял над головой и тряс приговаривая, что вытряхнет из  него
все  формулы.  Зрители  и   возмущались   и   восхищались   одновременно
разделившись на два лагеря болельщиков.
   Отари подошел, раздвинул зрителей и сказал.
   - Поставь мальчика на место.
   Толик опустил будущего  ученого  на  землю  взглянул  на  низкорослую
округлую фигуру Отари усмехнулся.
   - Иди отец кушай иначе похудеешь.
   Болельщики довольно хохотнули.
   - Ты сильный парень. Уважаю, -  сказал  Отари,  подхватил  Толика  за
плечи, раскрутил швырнул в кусты и уже милицейским голосом сказал:
   - Пойди сюда!
   Толик вылез из кустов оглушенный покачиваясь.
   - Ты Толик Зинич. - Отари ткнул  его  коротким  пальцем  в  грудь,  -
запомни в следующий раз я тебя зашвырну в камеру. Ты понял. - И в голосе
его звучал не вопрос а утверждение. - Громко скажи, чтобы люди  слышали:
я все понял, Отари Георгиевич больше не буду.
   Толик слово данное держал, никогда ни при каких обстоятельствах  силу
молодецкую больше не демонстрировал. С женщинами - дело  другое  так  то
было не хулиганство  а  услуги,  можно  сказать,  работа.  А  за  работу
полагается платить. Попадались недогадливые либо стеснительные, у  таких
он деньги  "занимал",  зная,  что  такого  рода  деятельность  Уголовным
кодексом не предусмотрена.
   За два года Толик забыл особняк огороженный  высоким  забором  узнал,
что  золотозубого  седого  хозяина  выгнали  из  партии   и   в   бывшем
"заповеднике" теперь какая то школа по усовершенствованию. Ностальгия не
мучила жил днем сегодняшним.
   Зимой дни были скучнее и беднее. Отдыхающие в основном люди пожилые и
серьезные на Толика внимания почти не обращали. Женщины  приезжали  и  в
подходящем возрасте лет сорока с небольшим, и развлечься были  не  прочь
одно плохо - деньги у зимнего контингента отсутствовали. Толик убедился,
можно  какие  угодно  порядки  заводить,  менять  начальников,  тасовать
подчиненных, а человек с деньгами получит номер в гостинице или  путевку
в санатории и поздней весной и ранней осенью, а безденежный  прибудет  с
декабря по март.
   В феврале, когда Толик изнывал от тоски и безденежья (откладывать  на
черный день он так и не научился все заработанное в сезон он  спускал  с
дружками), в кафе к нему за столик подсел незнакомый пожилой мужчина.
   - Здравствуй Толик, - сказал он осторожно  слизывая  с  ложки  жидкую
сметану, - как живешь?
   Толик  взглянул  на  незнакомца  безразлично  даже  не  пытаясь   его
вспомнить. Какой прок от человека, прихлебывающего  кислую  разбавленную
сметану в дрянном кафе?
   - Спасибо.
   Незнакомец согласно кивнул,  будто  получил  подробный  исчерпывающий
ответ, сказал.
   - Пройдем в ресторан, пообедаем.
   Толик не шелохнулся, случай, когда у приглашающего в конце  обеда  не
оказывается денег, не  так  уж  редок.  Со  старого  прилизанного  хмыря
которому, возможно, опохмелиться не на что  взятки  гладки,  а  с  него,
Толика Зинича официантка всегда получит.
   - Выиграли, отец, по лотерее?
   -  Занял  в  кассе  взаимопомощи.  -  Незнакомец  достал  из  кармана
несколько мятых сторублевок. - Меня зовут Иваном Ивановичем.
   Через час  Толик  ел  настоящий  шашлык  по-карски  обсасывая  нежные
ребрышки, запивал марочным коньяком. Он поглядывал на пожилого  гостя  с
любопытством пытался его вспомнить, однако безуспешно,  понял  лишь,  не
курортник, а из прошлого "заповедника" Иван Иванович был невысок,  сутул
в массивных очках седые волосы почти  прикрывали  невысокий  лоб.  Ходил
тяжело, опираясь на дорогую инкрустированную палку.
   "Как же я его с такой приметной внешностью не запомнил?" -  удивлялся
Толик, не подозревая, что ни внешность, ни  имя  в  данной  ситуации  не
играют никакой роли.
   Иван Иванович молчал пил боржоми, а  когда  Толик  принялся  за  кофе
сказал:
   - Знаешь Толик какова первейшая заповедь там? - Он  махнул  рукой,  и
Толик заметил на его запястье бледную татуировку. - Не  у  капиталистов,
упаси меня боже, а в зоне, где тоже люди живут. Она  проста:  никого  не
бойся, ни у кого не проси и никому не верь.
   Одновременно с татуировкой Толик отметил  и  тягучую  блатную  манеру
говорить. Он ответил:
   - Не ведаю, та жизнь ко мне никаким краем.
   - Степаныч. - Помнишь его, - тоже так полагал, так  он  уже  год  под
следствием скоро суд. Если под - вышку  не  подведут  у  него  "в  особо
крупных размерах" и иные дела срок определят предельный. Там родного,  и
захоронят возраст, здоровье  -  пятнадцать  лет  не  вытянет.  Ты  Толик
молодой крепкий тебе куда как легче.
   Толик хотя и не знал за собой ничего вдруг вспотел.
   - Жаль Степаныча, по мне он вполне приличный мужик.
   - Считалось приличный, но по старым правилам, а судить его станут  по
новым.
   - Жаль, - повторил Толик. - Только мне это ни к чему.
   - Думаешь? - Иван Иванович снял очки потер переносицу.  -  А  девочка
что три года тому назад из чердачного окна выбросилась? Уголовное дело в
сейфе прокуратуры пылится так папку достанут пыль отряхнут.
   - Я при чем? С девчонкой один из гостей занимался. - Толик облегченно
вздохнул выпил коньяку.
   - А привез девочку кто? Опять же Толик и на второй этаж ты ее  пьяную
отнес и дверь комнаты снаружи запер. Содельник ты Толик,  годов  так  от
пяти до десяти определят.
   - Слушай, папаша, чего ты хочешь? С меня взять нечего,  нету  у  меня
ничего!
   - Две руки, две ноги, мозги починим человек получится.  А  человек  в
нашем многотрудном деле всегда сгодится.
   Иван  Иванович  подозвал  официантку  заказал  еще  коньяку  пока  не
принесли молчал давая Толику до конца осознать ситуацию.
   - Ну, со знакомством, Толик. - Он разлил по рюмкам, чокнулся и выпил.
- Я тебе буду на время заместо Степаныча только строже.
   - У-тебя особняк "Чайка"?
   - У меня, Толик, голова, - ответил очень серьезно новый хозяин. - Дом
машину золотишко отобрать можно, голову - нельзя. Жизнь отнять можно, но
я ее буду защищать.
   Деловое  спокойствие  и  равнодушие  Ивана  Ивановича  добили  Толика
окончательно, будто говорит человек не о себе и не о жизни, а толкует  о
соседе который поутру на рыбалку собрался сейчас снасть готовит.
   - И что я? - обреченно спросил Толик.
   - Пока  малое,  -  Иван  Иванович  протянул  конверт.  -  В  марте  в
"Приморской"  пара  влюбленных  поселится,  к  ним  еще  один  подгребет
пригляди за ними, познакомься. Я тебе звонить буду. - Он встал и, тяжело
опираясь на массивную палку, двинулся к выходу.
   "Телефон даже не спросил" - отрешенно подумал Толик.  Открыл  конверт
вынул из него фотографии Майи, Артеменко, Кружнева и тысячу рублей.
 
ОЖИДАНИЕ 
 
   Около восьми вечера Гуров лежал  в  своем  номере,  мучился  головной
болью жалел себя  и  по  привычке  философствовал.  В  оправдание  своей
бездеятельности он вспомнил слышанную давным-давно фразу сыщик,  который
не умеет ждать, может спокойно  переквалифицироваться  в  велосипедиста.
Почему именно в велосипедиста он не  помнил  какие-то  объяснения  тогда
приводились.
   "Я начал работать в розыске  сразу  после  университета,  в  неполных
двадцать три, сейчас мне тридцать семь,  прошло  почти  пятнадцать  лет.
Много это или мало? Я был худ голубоглаз, восторженно-наивен, краснел  в
самые неподходящие моменты, любил задавать простенький  вопрос:  "А  это
хорошо или плохо?" Отец учил, мол, если  отбросить  словесную  шелуху  о
многосложности нашей жизни  то  всегда  остается  ядрышко  имеющее  либо
положительный заряд, либо отрицательный. И я принял рассуждения отца  за
чистую монету. Мой папа - большой мудрец, он конечно, предвидел,  что  с
возрастом я от упрощенного подхода откажусь. А хорошо это или плохо?
   Сегодня у меня уже начали серебриться виски, появился опыт,  научился
терпеть и ждать, но зачастую понятия не имею, что в конкретной  ситуации
хорошо, а что плохо. Сколько я раскрыл и не раскрыл убийств? Не  раскрыл
два, - одно за меня раскрыли коллеги, другое как мы выражаемся  "висит".
Из задержанных мною убийц никого не расстреляли, а личной ненависти ни к
одному из них не испытывал. Я ни разу не стрелял в человека, не  вступал
врукопашную, пару раз мне правда, перепадало, лечился.  Романтическая  у
меня профессия: ложь, грязь, кровь, слезы, горе.
   "А ведь мне однажды хотели  руку  поцеловать",  -  вспомнил  Гуров  и
почувствовал что краснеет.
   То ли головная боль прошла, то ли Гуров забыл о  ней,  но  жалеть  он
себя перестал смотрел на струящийся по оконному стеклу дождь думал.  Кто
из моих новых знакомых наиболее подходит на роль убийцы?
   Майя? Бронзовая как  она  себя  называет,  до  золотой  не  дотянула.
Торгует собой? Судя по всему, девица сильная не то что своего, чужого не
упустит. Считает мол, обижают, недодают?  Возможно.  Убийц-женщин  я  не
встречал. В прошлом году был случай, жена вытолкнула мужа-алкоголика  из
окна. Но она к этому не готовилась просто жила, ненавидела. И когда  он,
в очередной раз, куражась, уселся на  подоконник,  она  в  слепом  гневе
толкнула его в грудь - и конец.
   Артеменко? У него биография длинная сложная, с  завихрениями.  Внешне
он абсолютно благополучен, а может, слишком благополучен? Умен,  холоден
отлично собой владеет, способен к расчету, думаю, чужая жизнь  для  него
ничто. Он очень любит себя, ценит покои и комфорт, поэтому должен беречь
приобретенное. Не станет он рисковать, уж только если  совсем  у  стенки
окажется.
   Толик? Сегодня в нем что-то приоткрылось новенькое. Циник, живет днем
сегодняшним.  Толик,  возможно  и  способен  убить,  только  он   колесо
свинчивать не станет - кирпич с земли поднимет и встанет  за  углом.  Но
может годиться как исполнитель чужой воли, чужого замысла.
   Стало быть, кто-то находится в тени и  главного  героя  он  Гуров  не
видит?
   Кружнев? Самый непонятный, фальшивый,  противоречивый  и  изломанный.
Если  убийца  среди  этой  известной   Гурову   компании,   то   Кружнев
теоретически наиболее вероятен. А в принципе чертовски мало информации.
   Гуров поднялся, сделал несколько приседаний, сбегал в ванну,  умылся.
Никакого шампанского, коньяка, хмельного  кайфа,  как  ныне  выражаются.
Отдых кончился, ты, Лев Иванович, на работе, изволь соответствовать.
   Татьяна? Он швырнул махровое полотенце на кровать.  На  роль  дамы  в
черном  она  совершенно  не  годится.  Однако  крутится  рядом   слишком
навязчиво, познакомилась с Майей Чего девица тут делает какую преследует
цель?
   Отари старался на своего начальника не смотреть, стыдно было - не  за
себя, а за этого седого  красавца,  дед  которого  был  одним  из  самых
почитаемых старейшин и другом старейшего из рода Антадзе.
   Кабинет полковника недавно переоборудовали: с пола  убрали  старинный
ковер,  заменили  огромное  резное  кресло  с   высоченной   спинкой   и
массивными, как у трона, подлокотниками, из угла исчезла бронзовая ваза,
в любое время года полная  фруктов,  и  сервант,  за  стеклами  которого
отливали золотом этикетки бутылок  самых  выдержанных  коньяков.  Внешне
кабинет преобразился, стал похож на служебное помещение, и хозяин сменил
белоснежный костюм иностранного производства на скромный серый, а сейчас
вообще был в форме, что, видимо, подчеркивало официальность разговора.
   - Я не понимаю вас, товарищ майор. -  Мягкий  баритон  начальника  не
обманывал Отари,  да  и  "товарищ  майор"  хозяин  жирно  подчеркнул.  -
Произошел угон и несчастный случай, дело не имеет отношения к уголовному
розыску. У вас мало работы? Люди приезжают сюда отдыхать,  мы  виноваты,
допустили такое  безобразие,  надо  извиниться,  а  вы  их  таскаете  на
допросы.  Не  понимаю.  Зачем  вы  разрешаете   постороннему   человеку,
отдыхающему, читать служебные документы?
   Полковник произносил речь  -  выступать  он  любил,  -  в  ответе  не
нуждался, и Отари молчал. Он недолюбливал начальника  за  велеречивость,
за страсть к  дорогим  вещам,  всяким  цацкам,  и  его  раздражало,  что
полковник распространяет слухи, мол, дед его потомственный  князь,  хотя
все в округе знали, что седой, опирающийся  на  корявую,  отполированную
годами палку старик всю жизнь обрабатывал землю и выращивал виноград. Но
дело  милицейское  полковник  знал  отлично,  лет  тридцать  назад   сам
задерживал  карманников  в  толчее  базаров  и   снимал   мошенников   с
проходивших поездов, прошел всю служебную лестницу от и до, никто его не
тянул и под локоток не поддерживал.  Полковник