ходили
вокруг него. Ясно, на этой развалюхе лишь пальцы обломаешь, да ни  черта
не заработаешь. Когда  наконец  составили  перечень  работ  и  примерную
стоимость, Гриша Котов почесал длинный  нос  и,  утрированно  грассируя,
сказал:
   - Парни, вы угадали, я еврей, но фамилия моя не Рокфеллер.
   - Продай, за сколько дадут, и купи велосипед, - посоветовали ему.
   - Хорошо, так и сделаем. - И  машина  переехала  на  станцию  Рощина,
заняла яму.
   Хозяева "Москвича", то есть Котов и Нестеренко, не сидели над душой с
утра до вечера. Они уходили и возвращались в самое  неподходящее  время.
Только придет  иномарка  с  пустячной  поломкой,  только  Илья  Титов  в
глаженом халате развернет свою "скатерть-самобранку", хозяева "Москвича"
тут как тут.
   Егор Егорович Рощин был, как и положено по должности,  горлохват,  но
все же с остатками совести. Он видел: у людей денег  нет,  взять  с  них
нечего, новую машину они купить не  могут.  Егор  вытерпел  трое  суток,
отошел с владельцами в сторону и напрямки спросил:
   - Мужики, чего вы хотите? Она, - он кивнул на "Москвич", - летать уже
никогда не будет.
   Нестеренко понимал в машинах, Гриша Котов умел разговаривать.
   - Хотим, чтобы конь ездил, - ответил Гриша.
   - До ворот и чуть дальше или,  скажем,  до  самого  что  ни  на  есть
центру? - спросил Егор.
   - Да года два хотя бы, - не моргнув глазом ответил Гриша.
   - Совсем, да? - Егор покрутил пальцем у  виска.  -  Да  он  с  завода
выползет и два года без ремонта не ездит.
   Гриша  Котов  не  хотел  объяснять  прямо,  что  Егор  имеет  дело  с
представителями власти и его могут ждать очень большие неприятности.  Но
Гриша мог сказать так, что и не угрожал, но человеку  сразу  становилось
не по себе.
   - Уважаемый Егор Егорович, раз пошел разговор начистоту, вы мне прямо
ответьте. Вы тут машины собираетесь чинить или хотите лавочку закрыть  и
идти на базар торговать морковкой?
   Оперативники уже прощупали механиков и рабочих, доложили  Станиславу,
что прямого пути к убийцам нет. Станислав  своих  оперов  знал  отлично,
выслушал их внимательно и ответил:
   - Тогда дайте им по рогам, чтобы кровь из носа пошла, посмотрим,  что
они предпримут.
   До крови Гриша  бить  не  умел,  но  для  умного  мастерового  врезал
достаточно ощутимо. Егор Егорович, который только начал оснащаться, лишь
теперь увидев свет в конце туннеля, слова непонятного клиента  воспринял
однозначно. Рощин посмотрел на Котова, затем на Нестеренко, подумал, что
и ходят-то  они  всегда  вдвоем,  и  с  ребятами  непрестанно  шутят,  и
разговаривают на  различные  темы,  а  не  о  карбюраторах  и  тормозных
колодках, вспомнил, что гребаный "Москвич" дней пять стоял у соседей,  и
четко понял, откуда пришли заказчики.
   Нестеренко, догадавшись, что разговор закончен, поднялся,  подошел  к
своему "Москвичу", сел за руль, завел очень прилично работающий движок и
сказал:
   - Поехали, Григорий, не век же нам здесь прохлаждаться.
   "Москвич" укатил, а Егор Егорович, обзывая себя нецензурными словами,
отправился в контору решать, как жить дальше.

***

   Неподалеку от ресторанчика  "Веселые  парни",  кварталах  в  трех,  в
полуподвале  располагалась   забегаловка,   куда   заскакивали   местные
страждущие погасить огонь в груди и убежать.
   Сухого и Крещеного здесь практически не знали, посетители забегаловки
не  ходили  к  Азеру,  а  клиенты  "Веселых  парней"  не  спускались  по
ступенькам погребка "Вино". Парадоксы большого города: люди  живут  чуть
ли не бок о бок, а сделай шаг в сторону - и кругом незнакомцы.
   За истекшее время лагерная худоба у Сухого прошла, перестали  торчать
кости, плечи налились мужской  силой,  и  если  раньше  на  него  многие
смотрели порой несерьезно, то сегодня либо отворачивались,  либо  кивали
уважительно.  Странно,  но,  возглавив  бандитскую  группировку.   Сухой
внутренне стал мягче, перестал в каждом встречном видеть  своего  врага:
сказывалось детство, которое было хоть далеко  не  радостным,  но  и  не
жестоким, а зона  куда-то  отступала,  растворялась  вдали,  словно  все
пережитое случилось вовсе и не с ним.
   В отделении  ему  выдали  паспорт,  восстановили  прописку,  мать  он
схоронил, а сестра не появлялась,  осталась  лишь  в  памяти  со  своими
косичками и  постоянно  удивленными  глазами.  Ближайшие  в  группировке
нутром почувствовали, что главарю приятнее, когда его зовут не  лагерной
кликухой, а по имени - Валентином. А появившиеся малолетки величали  его
Валентином Кузьмичом. Он мальцов принимал неохотно, и только сирот; если
у кого имелся хоть один родитель, он отправлял домой, приговаривая:
   - Не колония и не курсы усовершенствования.
   Он порой сам себе удивлялся, к чему он  вяжется  с  группировкой,  но
показное блатное уважение и несчитанные деньги держали его крепко.
   - О чем задумался? - спросил, усаживаясь за  стол,  Крещеный,  схожий
внешне  со  своей   кличкой:   кряжистый,   жестокий   мужик,   типичное
произведение зоны.
   Они выпили, закусили, поговорили о насевших ментах. Крещеный  не  раз
слышал о захоронении владельцев иномарок, но не знал, где оно находится.
В отличие от сотрапезника Сухой о кровавом деле слышал краем уха, считал
воровской байкой, еще одной попыткой поднять бандитский авторитет. И  уж
никак не считал пристальное внимание ментов особо  опасным  для  себя  и
ребят.
   Многолетний лагерный опыт Крещеного, наоборот, подсказывал ему, что с
треклятого места надо уходить и, если в  округе  найдут  трупы,  глубоко
копать никто не станет, а повяжут всех уже известных. А уж он, Крещеный,
самый что ни на есть известный здесь старожил, потому  навешают  ему  на
шею всех жмуриков, и получится железная вышка. А по делу на  сегодняшний
день за ним, кроме посредничества во взятке, ничего не  имеется.  Рэкет,
конечно, но то не статья, баловство сплошное.
   - Слушай, Кузьмич! - Крещеный называл его по  отчеству,  зная,  Сухой
такое обращение особо уважает. - Ты о ментах,  что  десять  дней  чинили
тачку на наших станциях, слыхал?
   - Ну? - Сухой пожал плечами. -  Менты  тоже  люди,  и  машины  у  них
ломаются, и починить их на халяву сладко.
   - Молодой ты, - и с осуждением, и с  завистью  произнес  Крещеный.  -
Ссученный мент столько ждать никогда не станет. - Он прибудет  в  форме,
оставит колымагу, скажет, чтобы к вечеру ласточкой была. Штатские, тихие
и скромные, и не менты совсем,  а  сыщики.  И  десять  дней  для  них  -
огромный срок,  и  никакой  ксивы  они  не  предъявили,  и  смену  масла
оплатили. Не район - МУР и главк, а это, паря, петля.
   - Да я со станции еще рубля не взял, - ответил Сухой.  -  Я  днями  с
Егором заговорил, он на тебя ссылается, думал с  тобой  потолковать,  да
запамятовал. Кроме того, надо, чтобы наши станции были самые доходные. С
плешивой овцы шерсти не получишь.
   - Во-во, верно говоришь, Кузьмич. У тебя такие дела  лучше  проходят,
потому я решил станцию Полоза тебе подарить,  -  сказал  Крещеный  и  от
собственных слов вздрогнул. Не помнил  он,  когда  и  кому  он  что-либо
дарил.
   - С каких дел. Крещеный? Не  держи  меня  за  фраера.  Сколько  Полоз
отстегивает ежемесячно?
   - По заработку, но средняя должна получаться. Точно  можно  узнать  у
Феди - так я своего бухгалтера Фаермана зову, - ответил Крещеный.
   - Однако живые деньги, - задумчиво произнес Сухой. - Не пойдет!  Я  в
зоне столько, сколько ты, не был...
   - И половины, - перебил Крещеный.
   - Видишь... и половины, но хорошо  запомнил:  если  тебе  чего  дают,
значит, хотят получить вдвое. Ты мне лапшу вешаешь, командир. Я  чего-то
не знаю, а втемную, да за паршивые деньги, я в жизни не подписывался.
   В погребок спустился высокий статный фраер, в котором  они  не  сразу
признали  механика  Илью  Титова.  Он  огляделся  -  чувствовалось,  что
заскочил сюда впервые, - увидел Сухого  и  Крещеного,  удивленно  дернул
бровью и сказал сопровождавшей его стройной девице:
   - Дорогая, мы ошиблись дверью.
   - Я говорила... - Дверь закрылась,  что  говорила  девушка,  осталось
тайной.
   - И как сюда залетел этот голубок? - Крещеный поскреб буйную  щетину.
- И в кабак "Веселые парни" он раз или два тоже заскакивал.
   - Как мы с тобой, - беспечно ответах Сухой. - Не  хотел  на  знакомых
налетать. Крещеный никогда не говорил искренне, считая подобное качество
признаком глупости и слабости, но  в  данный  момент  матерый  уголовник
нарушил собственный принцип:
   -  Удивляюсь  на  тебя,  Кузьмич.  При  твоей  доверчивости   ты   до
сегодняшнего дня  на  свободе,  да  еще  и  в  авторитетах  ходишь.  Ну,
звание-то тебе шпана присвоила, но дело не в том, как человека называют,
а какое к нему люди отношение имеют. Одно могу тебе сказать -  берегись.
Я из этих мест ухожу. Никто нигде меня не ждет, воры настоящие  мое  имя
не знают,  другие  забыли.  Но  здесь  под  сковородкой  уголовка  огонь
разводит, скоро так жарко станет, что убежать не успеешь. А что  подарок
мой не принял, так прав был. Я ничего с тебя иметь не желал, но пустышку
предлагал. С Полозом дел  не  имей,  он  гнилой  совсем.  Недаром  такую
фамилию таскает.

***

   Телефон разбудил Гурова, он машинально посмотрел на часы - семь утра,
через час вставать, так  что  подняли  вполне  по-божески.  Он  встал  -
старался  не  разговаривать  лежа  никогда,  еще  со   сна   чего-нибудь
напутаешь.
   - Здравствуй, дорогой, надеюсь, не  разбудила?  -  услышал  он  голос
Марии. Казалось, она говорит из соседней комнаты. -  Как  здоровье,  как
мои любимые жулики?
   Он понял, что жена выпивши, и почему-то его кольнула ревность.
   - Здравствуй, Маша. Ты где и сколько у тебя времени? - спросил он.
   - Я в Калифорнии, времени не знаю, стою по пояс в океане. Девки,  как
называется этот океан? Никто не  знает...  Мы  после  спектакля,  хозяин
привез, сейчас отправимся ужинать. Столько воды, с ума сойти!  А  слышно
как? Скучаю, но здесь есть свои преимущества. Ты чем сейчас занимаешься?
Сидишь в конторе или бегаешь и стреляешь?
   - Сейчас, как и всегда, я люблю тебя!
   - Скажи что-нибудь новенькое!
   - Ревную. Передай мужику, который стоит ближе всего  к  тебе,  что  я
оторву ему голову!
   Мария расхохоталась.
   - Ты преувеличиваешь мой английский. Голову оторвать можно, хотя и не
за что. Он приглашает тебя в Калифорнию.  Билет  закажет  завтра...  Или
сегодня?
   - Полковник? - раздался уже другой женский голос. -  Это  Катя.  Если
помните, Маша пьяна не от вина, а от успеха! Тут ее пытаются утопить!  Я
спешу спасать. Пока!
   Гуров положил трубку и услышал за спиной голос Станислава:
   - На час раньше разбудили,  черт  побери!  Эти  американцы!  Я  пошел
варить кофе. Если ревнуешь, значит, не стареешь.
   - Лучше уйди!
   - А я уже в другой комнате, - ответил Станислав.
   Вчера оперативники решили отдохнуть, приехали к  "холостому"  Гурову,
только накрыли стол и налили рюмки, как позвонил дежурный и сказал,  что
в Тимирязевском откопали труп. Взгляните, может, по вашему коллективу?
   Станислав мгновенно махнул рюмку, заявил,  что  пьяный  полковник  за
рулем - верх безобразия, и Гурову пришлось сесть за руль своего  "Пежо".
Труп оказался совсем свежий, к  делу  никак  не  подходил,  и  "важняки"
вернулись.
   Станислав позвонил домой, сказал, мол, завтра  рано  вставать,  Гуров
живет один...
   - Нажалуюсь Марии!  -  перебила  жена,  -  Не  изображайте  бабников!
Алкоголики!
   Она оказалась не права, женщин не было, но и с водкой не  получилось,
отсутствовал кураж, даже не  допили  бутылку.  Сначала  Гуров  собирался
сослать друга на диван, но кровать была два на два, спали вместе.
   Станислав возился  на  кухне,  Гуров  в  гостиной  изображал  силовую
гимнастику, но видел только обнаженную Марию, которая,  стоя  в  прибое,
разговаривала по телефону.
   - Стас, давай вечером девочек организуем.  Я  уже  года  три  хочу  с
Ленкой переспать.
   - Ну и переспи, только один. - Станислав разливал кофе по чашкам. - К
коллективу надо сызмальства привыкать. Я не желаю  из-за  ерунды  терять
друга.
   - Ты слишком рассудочный. - Гуров взял чашку, пригубил. - В тебе  нет
полета.
   Вновь зазвонил телефон, Гуров поставил чашку, недовольно сказал:
   - Это уже серьезно, - прошел в гостиную, снял трубку:
   - Гуров.
   - Здравствуйте, Лев Иванович, Крещеного застрелили на том  же  месте.
Приезжайте. Сейчас здесь будет районное начальство.
   Они побрились; обжигаясь,  проглотили  кофе,  взяли  с  собой  хлеба,
ветчины,  две  бутылки  боржоми,  моментально  оделись  и   прыгнули   в
"Мерседес" Станислава.
   Молча ели, пили, думали. Станислав не выдержал, матюгнулся и спросил:
   - Скажи, гений, ну при  чем  здесь  Крещеный?  Он  и  воровать  давно
боится, изображает законника да собирает  деньги.  Ни  богу  свечка,  ни
черту кочерга.
   - Нас стремятся вышибить из района, - ответил Гуров. - Думаю так,  но
наверняка ничего не знаю. Что Крещеный, да и Сухой, теперь его Кузьмичом
зовут... О нем особый  разговор.  Ты  не  понимаешь?  И  я  не  понимаю!
Руководишь  операцией   ты,   я   лишь   представляю   главк   и   лично
генерал-лейтенанта Орлова. Ты сто лет за  наши  спины  прятался?  Настал
час, мы хотим за тобой отсидеться.

***

   Картина была знакомая до слез. Старший следователь прокуратуры  Игорь
Гойда из подсобного материала соорудил себе стол и стул, разложил  папку
и быстро писал. Врач топтался рядом, бубнил свое первичное заключение.
   Чуть поодаль стоял в окружении своих работяг  Егор  Рощин,  метрах  в
двадцати собрались ребята с соседней техстанции. Анатолий Иванович Полоз
сидел на табуретке, пил из жестяной кружки и драл воблу.
   Третья группа - милицейская. Начальник  розыска  района  подполковник
Суворов, с ним два оперативника.
   Станислав сразу отправился к следователю и врачу - видимо, там  лежал
и труп. Гуров подошел к коллегам, пожал руку Суворову, с которым некогда
служил в МУРе, сказал:
   - Привет, Саша, давненько не виделись.
   - Да уж, весь мой район истоптал, а ко мне  заглянуть  не  соизволил.
Большим начальником стал, на "ты" не обижаешься?
   - Стерплю. - Гуров кивнул в сторону следователя. - Что у них?
   -  Пойди  взгляни,  ты  же  любишь  все  сам  делать,  -   в   голосе
подполковника явно звучало раздражение. Вся фигура его  была  угловатая,
дерганая, нервная. - Убийств в других частях города не хватает, что вы в
меня вцепились? Или тайну какую хранишь? Старые товарищи побоку, главное
- карьера.
   - Ты же знаешь, Александр Сергеевич, я сызмальства только о карьере и
пекусь. Товарищи приходят и уходят, а отдел кадров, где мое личное  дело
хранится, остается.
   Оперативники райуправления сначала осторожно отступили, затем  быстро
скрылись за машинами, памятуя народную мудрость - когда паны дерутся,  у
холопов чубы летят.
   - Скажи, Лев Иванович, вот ты немыслимо сколько лет  меня  знаешь,  а
мне все не везет и не везет. Я сегодня единственный из нашего  поколения
подполковник. Многие давно генералов  получили.  Ты  хоть  и  полкаш,  а
положение у тебя выше генеральского.
   - Не бери в голову, Саша, сыщик ты отличный, это знают все, - ответил
Гуров. - Погон мы  не  носим,  еще  все  успеется.  Ты  мне  скажи,  как
Крещеного застрелили?
   - Обыкновенно. Под левую лопатку, в упор. В кармане у  убитого  "ТТ",
немного денег. Спрашивается, Крещеный, этот  старый  пень,  кому  дорогу
перешел?
   - Нормальные разборки, - слукавил
   Гуров, который не любил Суворова и говорил с ним неискренне.
   Александр Сергеевич Суворов носил знаменитые имя и  фамилию  и  являл
собой типичного неудачника. Так считал Гуров в  молодости,  сочувствовал
коллеге, в меру сил пытался помочь. Они были годками,  вместе  пришли  в
МУР, чуть ли не в  один  месяц  были  назначены  старшими  групп.  Тогда
невезунчиком  был  явно  Гуров.  Начальник  отдела  подполковник   Орлов
молодого опера откровенно не любил. Как раз в  это  же  время  в  группу
Гурова назначили взятого из  райотдела  сильного  опера  и  самолюбивого
человека Станислава Крячко. Да, было, было, Гуров все вытерпел, нашел  с
каждым общий язык.
   А капитана Суворова с должности старшего группы сняли, не  сработался
с людьми. И тогда Гуров коллеге тоже сочувствовал, даже ходил за него  в
кадры ходатайствовать.
   Лишь примерно лет через пять тот же Орлов ему сказал:
   - Ты разуй свои голубые  зырики,  сыщик.  Суворов  -  только  фамилия
громкая, нутро-то с гнильцой. В каждом деле он сразу за цветок хватается
и рвет с пользой и без пользы, лишь бы  цвет  ему  достался.  Если  дело
путаное, результат не ясен, он старается его соседу  спихнуть,  а  чтобы
самому упереться да осилить, разговора и  не  ведется.  Ты  упрямый  как
осел, я, случается, тебя убить готов. Но ты до  конца  стоишь,  за  себя
отвечаешь, да и частенько, - тут молодой Орлов замялся, пересилил себя и
закончил:
   - Прав бываешь. Излишне часто, скажу, мало кто твою  правоту  терпеть
станет.
   Столь подробно Гуров, впрочем, былое не вспоминал - мелькнуло  старой
кинопленкой и улетело. А вот что Суворов лишь обмолвился,  что  Крещеный
убит выстрелом под лопатку, а в  кармане  у  него  оказался  "тэтэшник",
поразило Гурова. Он беспечно сказал:
   - Пойду взгляну. - И зашагал к Гойде, Крячко и врачу.
   - Пулю вы не найдете, пустые хлопоты!  -  горячился  врач.  -  Но  по
входному отверстию, главное - по дыре в  грудине,  уверен,  стреляли  из
"Макарова", возможно, из другой "девятки". Возможно, больше, но никак не
меньше.
   Рядом с трупом на полотенце лежал "ТТ",  глушитель,  перочинный  нож,
ключи, другие мелочи.
   - Тщательным образом лично упакуй пистолет и глушитель,  -  прошептал
на ухо другу Гуров. - Лично отвези в лабораторию. Обаяние свое,  которое
ты неизвестно на кого тратишь, посади на пороге и сиди, пока они  каждый
миллиметр не изучат.
   - Лев Иванович, там пальцы невооруженным глазом...
   - Ты понял, что я тебе сказал? - перебил Гуров. - Я твою папаху съем,
если это пистолет Крещеного.
   - Все понял, однако папаху ты ешь свою, - ответил Станислав.
   - Свою жалко, - сказал Гуров и отошел к  Грише  Котову,  стоявшему  с
группой механиков Рощина. Гриша призывно махал рукой.
   - Здравствуйте, господа, - сказал, подходя, Гуров.
   Кто-то хихикнул, но полковник посмотрел так холодно, что  вмиг  стало
тихо.
   - Кто тонет? Чего подполковник Котов руками размахивает, словно ему в
последней шлюпке места не хватило?
   Механики-работяги переглянулись и уставились на Гришу, не  веря,  что
носатый вежливый еврей  аж  подполковник  милиции.  Гуров  понял,  какой
эффект произвели его слова, и добавил:
   - Подполковник Котов награжден боевым орденом  и  тремя  медалями.  И
пулей в бок, когда он меня закрывал.
   Терпение у людей кончилось, и Рощин, как главный, сказал:
   - Господин полковник, имейте край.
   - Гриша, раздевайся! - приказал  Гуров.  Котов  хотел  спрятаться  за
механиков, но ребята его выталкивали. И  тут,  не  бахвальства  ради,  а
защищаясь, Котов подвернул одному механику руку, подсек опорную  ногу  и
уронил парня на землю.
   - Можете не раздеваться, - быстро сказал Рощин.
   - Нет! В каждом деле должен быть порядок! - сказал Гуров. - Я старший
по званию и  приказываю.  Тем  более  что  раздеваться  не  обязательно,
достаточно расстегнуться.
   Гуров помог Котову расстегнуть рубашку, обнажил бок и багровый рубец.
Пуля вошла по касательной.
   - А пуля моя, - сказал Гуров. - Она у меня дома в шкатулке  лежит.  А
теперь, чего руками размахивали? Говорите.
   - Господин  полковник,  вчера  Крещеный  и  Кузьмич  долго  сидели  в
подвале, хотя туда обычно и не ходят, - сказал быстро молодой парень.
   Тут уже подошли Полоз со своей бригадой.
   Пацан лет шестнадцати по-взрослому уверенно сказал:
   - Кузьмич не мог. Он и оружия никогда не носит.
   - А кто такой Кузьмич? Я про такого и не слышал, - прикинулся Гуров.
   - Авторитет