м не  успеть.  Значит,  в  вестибюле  у  них  кто-то  есть  и
наверняка не один.
   - Главный вертухай прибыл, - сказал  один  из  парней,  вытирая  губы
ладонью.
   - Мороз-воевода дозором обходит владенья свои,  -  отозвался  второй,
видно, был любителем русской словесности.
   У палатки остановилось такси,  из  машины  выскочил  знакомый  сыщику
опер, скрылся за дверью. Видно, из аэропорта прибыл,  значит,  сейчас  и
"вольво" появится.
   - И на хер мы влезли в это дело? Мусора дерутся,  пусть  глотки  друг
другу перережут. Я думаю...
   - Ты! Падла задумчивая! - перебил говорившего уверенный голос.  -  Ты
знаешь, сколько за дохлого мента нам отстегнуть обещают?
   - Обещанного три года ждут, да и  нищие  очень  наши  начальнички.  -
Нюрка, жена участкового, к моей бабе пришла, стольник  на  хлеб  занять.
Смехота!
   Сыщик  продолжал  сидеть  боком  к  разговаривающим  рядом  бандитам,
напряженно вспоминая, где и когда  он  слышал  этот  уверенный,  с  чуть
заметным присвистом, голос. Гурову казалось,  что  он  видит  тонкие,  в
постоянной улыбке губы, черную дырку на месте правого переднего зуба, но
не рисковал повернуться  и  взглянуть:  встретишься  взглядом  и  конец,
никакой маскарад не спасет, потому  как  суть  каждого  человека  в  его
зрачках.
   - Нищие, согласен, хотя не все, есть и с монетой, - говоривший  выпил
и смачно сплюнул.  -  Тот,  который  вместо  убитого  Фрищенко,  капитан
Стаднюк, мужик крутой, головастый и при солидных деньгах.
   Двое  выпивали,  закусывали  и   помалкивали,   а   двое   продолжали
беседовать. Который со знакомым свистом, лет сорока, определил сыщик,  а
второй - лет двадцати с небольшим. Старший в авторитете и с самомнением,
младший в шестерках, в компании  недавно,  самоутверждается.  И  как  бы
подтверждая предположения сыщика, молодой сказал:
   - Клык, ты все знаешь, скажи, кто Фрищенку порезал?
   И прежде чем прозвучал ответ, сыщик вспомнил. Лялин Трофим Федорович,
пятьдесят второго года рождения, родился в Ростове, кличка Клык, Могила,
Свистун, в девяностом был задержан за разбой, получил семь  лет  особого
режима. В прошлом году прошла  ориентировка,  что  Лялин  бежал,  группу
настигли, перестреляли...
   - Кто да кто? Дело не наше. Тут какие-то московские разборки.  Потому
и Гуров прибыл. Лев Иванович. Довелось как-то беседовать, век не забуду.
   - Бил сильно?
   - Кто же в МУРе не бьет? Там порядок,  комната  без  окон,  изоляция,
чтобы крик не услышали, наденут браслеты и вдвоем-втроем лупят, пока  не
устанут, - просвещал Клык молодого содельника.
   Гуров слушал без интереса и эмоций, следил  за  палаткой,  в  которую
вошел приехавший опер, отметил, что наблюдатели по  прибытии  начальства
оживились,  изображали  старание.  Сыщик  чувствовал,  произошло  что-то
непредвиденное. Почему нет "вольво"?  Скоростная  машина  не  могла  так
отстать от "Волги", даже если последняя выехала из аэропорта значительно
раньше. Ни у знакомого Юдина, ни у Орлова с  его  сопровождающими  вещей
нет, багаж ждать не надо. Наконец опер вышел  из  палатки,  неторопливо,
вразвалочку направился к лавочкам, сыщик подвинул пенсне, закрыл  глаза,
невольно напрягся. Капитан прошел в  метре  от  полковника,  который  не
отвернулся, но и не поднял головы и не мог видеть, обратил на него  опер
внимание или нет.
   - Распивать в общественных местах  запрещено,  -  сказал  капитан  и,
чтобы парни поняли шутку, громко расхохотался.
   - Налить? - спросил Клык.
   - Плесни чуток, замаялся. Где же эта сука укрылась?
   К гостинице подкатил "вольво", вышел незнакомый сыщику мужчина, вылез
из-за руля Юдин, запер машину. Значит, Орлов не прилетел. Этого не может
быть, однако факт. Сыщику очень хотелось  курить,  но  вынимать  дорогие
сигареты, тем более  зажигалку  было  нельзя,  да  и  вообще  каким-либо
движением привлекать к себе внимание крайне опасно. Не прилетел, значит,
какое-то  ЧП,  видно,  у  местного  генерала  рука  такая  длинная,  что
дотянулась до Москвы, нажала кнопку, и Орлова перехватили.
   Капитан проглотил полстакана водки, взял корочку хлеба, бросил в рот.
Уголовники смотрели на него с одобрением, как на своего. Клык спросил:
   - И долго нам тут?
   - Не знаю, Трофим, я ни хера не знаю, побудьте  часок  и  мотайте,  а
начнет темнеть, возвращайтесь.
   Сыщик отметил, что капитан назвал  уголовника  не  по  кличке,  а  по
имени. Хороший опер, безусловно хороший,  а  человек  гнилой,  так  тоже
случается.
   - Я не на службе, капитан, бабки в вашей  конторе  не  получаю,  -  в
голосе Клыка уверенности не было, чувствовалось, что он  лишь  старается
не уронить себя в глазах подчиненных.
   И капитан понял, потому не огрызнулся, сказал миролюбиво:
   - Ты бы не светился, Трофим, присел на скамеечку. Среди своих ты -  в
законе, а  среди  моих  -  в  розыске.  Какой-нибудь  ретивый  опознает,
стрелять начнет, нам шум ни к чему, да мент случайно и попасть может.
   - За  заботу  поклон,  капитан,  -  Клык  хотел  ответить  ехидно,  а
получилось достаточно искренне. - Если знать, что полкаш заявится, так и
сутки, и поболе ждать согласен, но я нутром чую, мы тут пустышку тянем.
   - Всякое бывает, - капитан  усмехнулся.  -  Как  говорится,  знал  бы
прикуп - жил бы в Сочи. Да, что за гриб у вас под боком устроился?
   Сыщик снял пистолет с предохранителя. "Первым капитана, затем  Клыка,
пока молодые трехнутся, можно до гостиницы добежать. По городу не  уйти,
- решил он:
   - Закрыться  в  номере  Юдина.  Стрельба  в  центре  города:  вызовут
прокуратуру, если не открою, прибудет ОМОН, возьмут, арестуют, в  номере
повесят, объяснят,  мол,  двинулся  ваш  полковник.  А  уж  какие  потом
прибудут комиссии! Что Петр раскопает и докажет, и думать неинтересно".
   Ноги у сыщика ослабли, во рту пересохло, он знал, стоит  лишь  начать
действовать, все встанет на свои места, начнут работать рефлексы.
   - Местный, я узнавал, - соврал Клык. - Дремлет, наверное, с  голодухи
доходит. Я решил его не гнать.
   - Умный, потому и на свободе, - сказал капитан. - Ты с этим делом,  -
он щелкнул по стакану, - осторожнее.
   - Не сомневайся, капитан, - Клык был явно собой доволен, хотя  ребята
и знали, что он старика не проверял, но лапшу навесил ловко  -  старшой,
он и есть старшой.
   Капитан зашагал к гостинице, Клык подмигнул парням, которые  довольно
улыбались, а самый младший и разговорчивый даже  светился  от  восторга.
Сыщик понимал, что Клык сейчас подойдет,  заговорит,  возможно,  ударит.
Если так,  завалюсь  на  бок,  левой  прикрою  голову,  начну  бессвязно
причитать.  Сыщик  ошибся.  Уголовник   подошел,   сел   рядом,   сказал
миролюбиво:
   - Здорово, отец. Как жизнь, на хлеб хватает?
   Гуров попался на простейший  трюк,  следовало  откинуться  на  спинку
скамейки,  тогда  бы  уголовник  промахнулся,  но  сыщик  поверил,   что
последует разговор, не двинулся, Клык  быстро  провел  ладонью  по  лицу
"старика", скинул очки, твердо взял за подбородок, посмотрел в глаза.  И
наступил  момент  истины.  Теперь  сыщик  опередил  уголовника,   уперся
пистолетом в бок и зашептал:
   - Убью сразу! Сиди! - и продолжал громко и прерывисто:
   - Я старый человек! Не надо, прошу!
   Уголовники  находились  за  спиной  Клыка,  видеть  пистолет  и  лицо
сгорбленного "старика" не  могли,  да  и  не  приглядывались,  открывали
вторую бутылку, готовили закуску, занимались делом.
   - Ты убийца и в розыске, убью мгновенно,  -  шептал  сыщик  и  громко
продолжал:
   - Такой  здоровый  и  на  старика!  -  Гуров  поднял  голову,  уперся
равнодушным взглядом в мечущиеся глаза уголовника.  -  Ты  меня  знаешь,
Клык? Один жест, слово - подавишься собственным языком. Твоих  щенков  я
перестреляю мигом. А  уж  как  я  отсюда  уйду,  тебе  будет  совсем  не
интересно.
   - Брось  рыдать,  отец,  я  пошутил,  -  громко  сказал  Клык,  хотел
отклониться, но сыщик левой рукой обнял его за плечи, прижал к себе.
   - Прикажи уйти,  скажи,  что  догонишь!  Ну?  -  Гуров  вдавил  ствол
пистолета под ребро уголовника.
   - Братва, закрывай обед, топайте,  -  начал  неуверенно  Клык,  затем
голос его окреп. - Отец тут интересные вещи толкует, послушаю и догоню.
   - Тебе налили, старшой! - радостно сообщил молодой и разговорчивый.
   Пистолет  так  давил,  что  Клык  еле  сдерживал  стон,  рука  сыщика
сковывала плечи. Стрелять он без крайности не  будет,  решил  уголовник,
отведет меня за угол, выдаст рукояткой по лбу и уйдет, надо вытерпеть.
   - Слушай, сука! Тебе сказано! - сорвался Клык. - Чтобы через  секунду
духу вашего не было.
   - Не пыли, Клык, - сказал  уголовник,  до  этого  не  произнесший  ни
слова. - Видать, ты старика вербуешь, но, окромя песка, из него  ничего,
не посыпется.
   Когда уголовники собрали манатки и  ушли,  сыщик  разомкнул  объятия,
отобрал у Клыка нож и пистолет, нацепил пенсне и спросил:
   - Значит, я тебя на допросах бил, и ты со мной посчитаешься? Кажется,
момент самый подходящий!
   Клык оправился, перевел дух и ответил:
   - Сейчас банкуешь ты, будет и  мой  черед.  Ты  человек  совестливый,
значит, слабый, ножом зарезать не можешь, а стрелять тебе не с руки.  Да
в безоружного ты и стрельнуть-то не способен, одно слово -  интеллигент.
Куда пойдем? - Он ощерился, дыхнул перегаром.
   - Ты прав, но у меня есть и другие недостатки, - сыщик  так  же,  как
недавно Клык, взял соседа за подбородок, поднял ему голову, посмотрел  в
глаза. - Полагаю, о моих недостатках слышал?
   - Ну, - Клык хотел отстраниться, но  сыщик  буравил  пистолетом  бок,
взгляда не опускал. - Чего надо? Слышал. Кто тебя, волкодава, не  знает!
Но и на тебя пуля найдется.
   Клык не был трусом, умирать не  хотел,  но  огрызнулся,  сыщик  хотел
сломать волю уголовника.
   - Пуля дура, отыщется и моя, - согласился  Гуров.  -  Но  сейчас  она
где-то заблудилась, а  твоя,  парень,  здесь,  -  и  надавил  пистолетом
сильнее. - Чувствуешь? Отвечай!
   - Больно же, сука!
   - Будет значительно больнее, пуля в животе -  очень  больно!  Ты  это
знаешь? Отвечай!
   Человек с детства знает, что он умрет обязательно,  иногда  думает  о
смерти, а через секунду забывает. Когда человек о своей  смерти  говорит
вслух, и не  болтает,  а  говорит  серьезно,  то  реальнее  представляет
неизбежность смерти.  Сыщик  требовал  ответа,  пытаясь  раздавить  волю
уголовника, подчинить, сделать его полностью управляемым.
   - Знаю, что больно, не дурак, - прохрипел с присвистом Клык.
   - Вставай, - Гуров вновь обхватил Клыка за плечи. - Я старый  больной
человек, ты помогаешь мне, идем не торопясь, пуля уже прилипла к  твоему
животу. Ты знаешь, что твоя смерть на кончике твоего языка.
 
*** 
 
   Юдин вернулся из аэропорта, поселил  своего  знакомого  в  гостинице,
заплатил за него, дал несколько тысяч на  карманные  расходы;  велел  из
номера не выходить и прошел в свой люкс. "Вот я и стал оперативником,  -
думал Юдин, развалившись в кресле, - полковник заставил меня работать. К
нему никто не прилетел, значит у Гурова произошла осечка,  и  его  могут
здесь убить. А сегодня от Гурова до  Юдина  -  только  руку  протяни.  Я
порвал с Корпорацией, респектабельный и небедный человек, так  чего  мне
нужно, куда я лезу? Не обманывайся, Борис Андреевич, ты не  лезешь,  уже
увяз по горло. Собрать вещички, сесть в машину  и  умчаться  к  чертовой
матери. Но я пригласил сюда человека,  раздавленного,  нищего  человека.
Видимо, я сошел с ума,  полковник  околдовал,  действует  как  наркотик,
парализовал волю. Будь я проклят, если,  выпутавшись  из  этой  истории,
хоть  раз  встречусь  с  проклятым  сыщиком.  Он   ненормальный,   псих,
гладиатор, ну так я же вполне здравомыслящий человек".
   Борис Андреевич Юдин себя переоценил, так как войдя в номер, дверь не
запер. Сейчас она неожиданно распахнулась. В гостиную влетел  незнакомый
мужчина, не удержался на ногах,  упал.  Следом  вошел  высокий  горбатый
старик, запер дверь, взглянул на хозяина поверх пенсне.
   - Что вам нужно? - тихо, севшим голосом спросил Юдин. -  Вы  ошиблись
номером. Я сейчас...
   - Налей выпить,  -  перебил  Гуров,  стянул  парик,  скинул  горбатый
балахон, который тяжело шмякнулся на палас. - Извини, Борис, - он указал
пистолетом на лежавшего неподвижно человека, - что я вваливался  к  тебе
один, теперь гостя приволок.
   Юдин понимал, что от него ничего  не  зависит,  опустился  в  кресло,
стараясь говорить как можно спокойнее, произнес:
   - Пустяки, даже  приятно,  располагайтесь,  как  дома.  Но  если  вы,
господин полковник, желаете выпить обслужите себя сами.
   - Я бы  рад,  руки  заняты,  -  сыщик,  глядя  на  свой  пистолет,  с
отвращением кивнул на лежавшего неподвижно  Клыка.  -  Он  здоровехонек,
просто задумался о бренности всего земного. Борис Андреевич, не откажи в
любезности, возьми нож, срежь с портьеры  шнур,  хорошенько  намочи  его
водой и дай сюда.
   Юдин не двинулся с места, смотрел с ненавистью.
   - Ты абсолютно прав, но, пока мы господина убийцу не обесточим, ты не
сможешь мне высказать свои чувства.
   - Да гореть мне в вечном огне, если когда-нибудь... - бормотал  Юдин,
поднимаясь из кресла и выполняя указание сыщика.
   Мокрым шнуром  Гуров  связал  Клыку  руки  за  спиной,  согнул  ногу,
притянул к связанным кистям, облегченно вздохнул.
   - Если вздумаешь кричать, ударю железом по голове и  воткну  кляп,  -
сыщик ухватил Клыка за шиворот, отволок в ванную, вернулся, молча  налил
себе коньяку, выпил залпом, прикурил, сел напротив Юдина. - Так  на  чем
мы  остановились?  То,  что  ты  обо  мне  думаешь,  можешь  пропустить.
Знакомого ты привез, а генерала не встретил, тоже известно.  Вот  свежий
вопрос: что делать? Понимаешь, Борис Андреевич, наша беда в том, что  мы
следуем за событиями,  а  не  направляем  их,  пока  удачно  работаем  в
контратаке. Но удаче  доверять  нельзя,  она  дама  капризная,  может  и
отвернуться. И потому, что? Правильно! Пора перехватить инициативу!
   Юдин знал, что глаза у сыщика голубые,  сейчас  же  то  ли  свет  так
падал, то ли по иной причине, но на коммерсанта смотрели  глаза  темные,
мрачные, своим выражением абсолютно  не  соответствующие  легкому,  даже
ироничному тону.  Почему-то  вспомнилась  песня  Высоцкого  о  человеке,
которому осталось пройти четыре  четверти  пути.  Но  Юдин  не  поддался
сентиментальному порыву и ответил:
   - Вы абсолютно правы, господин полковник, инициатива  -  составляющая
победы, но я сегодня отбываю в Москву.
   Юдин ожидал, что сыщик начнет отговаривать, предпримет другой маневр,
но попытается задержать, и в который раз не угадал.
   - Я тебя понимаю, ты, безусловно, прав, - ответил спокойно Гуров. - В
каком номере твой гость и как его зовут?
   - В триста восьмом, он сам представится, - ответил Юдин.
   -  Конспирация?  -  Гуров  улыбнулся.  -  Существует  масса  способов
установить его личность...
   - Ну и пользуйся ими! - перебил раздраженно Юдин.  -  А  от  меня  ты
больше ничего не узнаешь.
   - Интересно, недавно мы были почти  друзья,  -  Гуров  закурил  новую
сигарету, взглянул на огонек, решительно продолжал:
   - Ты пожалеешь, что смалодушничал, это не угроза, а,  как  говорится,
реплика в зал. За помощь я тебе искренне благодарен, считай,  что  мы  в
расчете, последние мои просьбы тебе будет выполнить легко  и  совершенно
безопасно. Я на полчасика загляну в триста  восьмой,  побеседую.  А  ты,
пожалуйста, спустись  к  администратору,  оплати  номер  за  двое  суток
вперед, скажи, что будешь работать и просишь не беспокоить. После  этого
мы пожмем друг другу руки, я пойду своей тропой, а  ты  заберешь  своего
приятеля, сядешь в шикарный лимузин и с чистой совестью - на свободу.
   - Договорились, - Юдин поднялся. - Ты умный и хитрый, но  я  тоже  не
мальчик, меня на "слабо" не  поймаешь.  Я  действительно  сяду  за  руль
шикарного лимузина и с абсолютно чистой совестью  отправлюсь  отсюда  на
свободу. А что с этим? - он указал на дверь ванной.
   - А что? - Гуров уже отсутствовал, словно  мгновенно  переместился  в
пространстве, о хозяине номера забыл, разговаривал сам с собой. - С этим
я разберусь.
   Сыщик поднял подаренную Классиком хламиду, оружие  тяжело  оттягивало
полы, сунул в карман парик и пенсне, свернул, сунул под мышку  и  быстро
вышел. Он не стал пользоваться лифтом, спустился на второй этаж, ключ от
своего номера сыщик предусмотрительно не сдавал. Он проверил простенькие
метки, которые оставил перед уходом, выяснил, что в номер заходили, но в
чемодан не лазили, кейс не трогали, значит, была  лишь  уборщица.  Гуров
быстро  умылся,  переоделся,  бутафорскую   одежду,   которая   блестяще
послужила, но больше не годилась, забросил под кровать.
   Исчезновение   Клыка,   конечно,   вызвало   переполох   как    среди
оперативников, так и в команде Крещеного. След седого горбуна обнаружить
еще не успели, но нащупают в течение ближайшего часа, а может, и раньше.
В одиночку из гостиницы, как ее ни окружай, сыщик ушел бы  без  проблем,
но надо увести с собой Клыка,  живого  свидетеля,  который,  если  такое
время наступит, сработает против местной коррупции не хуже оставленных у
благословенной  Аннушки  вещдоков.  Как  уйти  из  гостиницы  вместе   с
уголовником, сыщик пока не знал, но придерживался правила решать вопросы
последовательно, не перескакивая,  ведь  невозможно  преодолеть  барьер,
если не взял предыдущий. Гуров подхватил чемодан, кейс, оглядел номер, в
который больше никогда не вернется, вышел  в  коридор.  У  двери  номера
Сосниных  сыщик  приостановился.  Все  перепуталось,  и  сыщик  не   мог
разобраться в своих чувствах. Ольга притягивала Льва Гурова как женщина?
Безусловно. Женщина, живущая в соседнем номере, интересует сыщика?  Тоже
безусловно. Но сейчас  Ольга  Дмитриевна  на  вторых  ролях,  есть  дела
поважнее, требующие быстрого разрешения. Гуров обозвал себя "сопляком" и
иными более крутыми словами,  повернул  в  боковой  проход,  взбежал  на
третий этаж. Сыщик находился в цейтноте, предстоял еще  очень  серьезный
разговор с человеком, которого привез Юдин из аэропорта.
 
*** 
 
   - Вы что? - кричать генерал уже не мог, голос  сел,  Илья  Николаевич
махнул рукой на сидевшего за приставным  столиком  капитана  Стаднюка  и
просипел:
   - Вели чаю принести.
   Пока готовили чай, генерал  подошел  к  книжной  полке,  заставленной
несчетными  томами  основоположников  и  "учителей",   повернул   полку:
"учителя" уплыли в стену, а на их место выдвинулся бар.  Генерал  выпил,
взял горсть миндаля и вернулся к столу.
   - Хорошо, согласен, я в вашей работе не разбираюсь, - тихо и спокойно
говорил генерал, пил чай и старался смотреть на Стаднюка без  ненависти,
- так ты мне объясни. Каким это  образом  один  человек  успешно  бьется
против машины?
   - Машину я уже не застал, так, лишь отдельные шестеренки,  -  ответил
Стаднюк. - Партия рассыпалась, что говорить о нас, грешных.
   Бывшему секретарю захотелось закричать...
   -  Мне  рассказывали,  была  некогда  машина.  Чего  говорить,   Илья
Николаевич? - Стаднюк видел, что начальник держится на пределе, и  решил
ему потрафить. - Вы самую трудную задачу решили здорово и отсекли Гурова
от Москвы. Мы его изловим, дайте срок.
   - Уже слышал, - лесть смягчила генерала, даже голос  вернулся.  -  Но
пока он выкрал вашего уголовника. Не понимаю, как можно здорового мужика
утащить из-под носа стаи ищеек? Не кошелек, даже не курица! Не  понимаю!
Вы хотя бы  осознаете,  чем  это  вам  грозит?  Связь  с  преступниками,
коррупция, тут уж Москва вцепится мертвой хваткой.
   - Генерал, ты абсолютно верно признал, что наших  дел  не  понимаешь.
Генералу и не надо вникать, не его уровень, - Стаднюк взглянул на  часы,
ему следовало разыскивать Гурова и Клыка, а он только зря время  теряет.
- Даже если полковник совершит невозможное  -  уйдет  от  нас,  доставит
Лялина, так фамилия похищенного,  в  прок