ся, гнев Петра  был  вызван
не  столько  бесцеремонной  просьбой,  сколько  генеральским   мундиром,
который Орлов был вынужден надеть с утра, так как топтался спозаранку на
ковре у руководства, теперь переодеться  лень,  а  мундир  жал  и  мешал
чувствовать себя комфортно. Можно  достать  из  шкафа  штатский  костюм,
помочь вернуться Петру в  нормальное  состояние,  но  известно,  генерал
стеснялся показываться без штанов, обнажив кривые волосатые ноги.
   - Я тебе ясно сказал, что не знаю нынешнего начальника  тюрьмы  и  не
буду к  нему  обращаться  с  незаконной  просьбой.  -  Орлов  расстегнул
блестящие пуговицы на груди, глубоко вздохнул. - Ты - спиногрыз,  хочешь
на чужом горбу в рай  въехать.  Гуров  ничего  не  ответил,  соскочил  с
подоконника, достал из шкафа  костюм  шефа,  повесил  на  край  открытой
дверцы.
   - Переоденься, я пойду с Верочкой поболтаю. Между  прочим,  по  твоей
милости девчонка до сих пор не замужем.
   - Наглец, она ходила замуж, а холостая теперь не по моей, а по  твоей
милости. Девочка всех мужиков на тебя примеряет, а ты, паршивец, размера
не имеешь. - Давай, давай, -  Гуров  вышел,  прикрыл  за  собой  тяжелые
двойные двери.
   В приемной, держа на коленях папки с бумагами, сидели два полковника.
Увидев вышедшего Гурова, один из них  поднялся,  сыщик  махнул  на  него
рукой.
   - И не думай, Витя, порвет на стельки. Мой вам совет: приходите после
обеда. - Лев Иванович, ты же в отпуске. И чего вы не поделили? - спросил
второй посетитель,  который  был  в  погонах,  несмотря  на  то,  что  в
управлении форму надевали лишь в крайних случаях.
   - Леша, тебе форма идет, - Гуров подмигнул Верочке, которая  возилась
с суперновым кофейником.  -  Иди  в  кадры  -  власти  больше,  и  форма
положена, и девочек хватает.
   - Грубый ты мужик, Лев Иванович, - обиделся полковник. - Считаешь, ты
один розыскник, остальные лишь прохожие.
   - Леша,  спроси  у  девочек,  каждая  скажет,  тебе  форма  личит,  -
рассмеялся Гуров, услышал,  как  на  столе  Верочки  тренькнул  телефон,
сказал:
   - О! Верунчик, это городской параллельный?
   - Будто не знаете, - сердито ответила Верочка. - Вы уже женились  или
все раздумываете? Уйдет Мария от вас и правильно сделает!
   - Я ей то же самое говорю, - Гуров показал Верочке язык и вернулся  в
кабинет генерала.
   Орлов, уже в штатском костюме, накручивал, телефонный диск.
   -  Никого  не  застанешь,  на  фронт  ушли,  поганцы.  Наконец  Орлов
соединился, спросил:
   - Господин  генерал-полковник?  Некто  Орлов  беспокоит.  Здравствуй,
здравствуй, сейчас я выясню, насколько хорошо ты  меня  помнишь.  Почему
звоню не по вертушке? Так ты вроде на пенсии, у  тебя  спецсвязь  должны
отключить. Знакомства и старые  друзья?  Прекрасно,  мне  и  нужны  твои
друзья. Ты местами заключения руководил. Неважно, что давно,  люди  ведь
работают, своих  командиров  помнят.  Понимаешь,  дружище,  моему  парню
необходимо встретиться с осужденным, которого приговорили  к  вышке,  он
ждет помилования. Сам, как известно, в отпуске, вернется, ему  будет  не
до  помилований.  Где  сидит?  -  Орлов  взглянул  на  Гурова,  выслушал
абонента, сказал:
   - Правильно, там и содержится. У нас  имеются  серьезные  подозрения,
что осужденный был не один и банда гуляет. Почему раньше не спохватился?
Руки только две, а дел много. Полковник Гуров. С  гонором,  говоришь?  С
этим у него все  в  порядке.  Бог  делил  на  десятерых,  отдал  одному.
Позвонишь, переговоришь? Спасибо, дружище. Как сам, как внуки?
   Орлов прикрыл трубку рукой, сказал:
   - Лева, о твоем дерьмовом характере даже на садовых  участках  знают.
Шагай, позвони к вечеру.
 
*** 
 
   Тимур  Яндиев,  адвокат  Бояринов  и  полковник   Гуров   сидели   на
привинченных к полу табуретках за чистым деревянным столом. Комната была
без окон, но воздух вполне приличный, не пахло не только  тюрьмой,  даже
казармой. Тяжелая стальная дверь имела "глазок", в верхних углах комнаты
внимательный человек мог обнаружить  объективы  телекамер,  естественно,
что помещение прослушивалось, разговоры записывались.
   Адвокат с осужденным поздоровался, парень негромко и вежливо ответил,
на Гурова взглянул безразлично. Полковник удивился, что парень  был  без
наручников и внешне не походил на приговоренного к смертной казни:  лицо
спокойное, отнюдь не изможденное, осанка прямая, глаза, правда,  пустые,
словно неживые.
   - Иван Максимович, поговорите с Тимуром, я послушаю, - сказал Гуров и
вынул тем временем из кармана цветные фотографии родственников  Яндиева,
разложил их перед Тимуром,  рядом  положил  страницу  печатного  текста,
приготовленную заранее.
   - Что, Тимур, так и будем молчать? - Адвокат  понимал,  что  является
лишь ширмой, его слова не имеют значения. -  На  суде  ты  признал,  что
рюкзак со взрывчаткой принес в автобус ты, не собирался  его  оставлять,
но в спешке забыл. Глупая, неловкая ложь, мальчик. Нам В стало известно,
что, кроме тебя, в теракте принимали участие еще несколько  человек.  Ты
считаешь справедливым, что сидишь в тюрьме, ждешь  помилования,  а  твои
друзья гуляют на воле, вкусно едят и пьют, любят женщин?
   Пока Гуров раскладывал на  столе  фотографии,  Тимур  не  обращал  на
русского внимания, хотел снимки в сторону отодвинуть.  Но  вдруг  взгляд
его зацепился, рука вздрогнула, на бесстрастном лице появилась  гримаса.
Ом не слушал адвоката, внимательно рассматривал фотографии,  откладывал,
снова брал в руки, поднял взгляд на незнакомого русского, придвинул лист
с печатным текстом, прочитал:
   "Тимур, обрати внимание на число, которое  видно  на  газете.  Снимки
твоей родни сделаны два дня назад в Москве, сейчас твои близкие  далеко,
они в полной безопасности, их достать невозможно. Твоя жизнь -  не  твоя
собственность, тебя родила мать, воспитали отец  и  дед,  в  тебе  кровь
предков, ты не имеешь права расплескать ее в тюремном  дворе.  Переверни
страницу, напиши коротко, как все произошло.  Мне  нужно  зацепиться  за
кого-нибудь из организаторов".
   Гуров увидел, что парень прочитал текст  дважды,  положил  перед  ним
авторучку.
   -  Тимур,  кто  дал  тебе  взрывное   устройство,   кто   научил   им
пользоваться? - продолжал монотонно повторять адвокат.
   Тимур медленно писал. Гуров поднялся, начал неторопливо прохаживаться
по комнате, подошел к двери, махнул  перед  "глазком"  рукой.  Дверь  не
открылась, спокойный голос спросил:
   - Вы закончили?
   - Нет, хотел пепельницу попросить.
   - Вентилятор не работает, курить не положено.
   - Ну извини, и тебе не болеть, - ответил  Гуров,  увидел,  что  Тимур
писать закончил, подошел к столу, забрал  ручку,  снимки,  лист  бумаги,
убрал в карман, сказал:
   - Может так быть, что я случайно встречу кого-нибудь из твоей  родни,
что передать?
   Тимур отвернулся, глухо произнес:
   - Слава Аллаху!
   - Слава, - Гуров кивнул. - Может, добавить, что  ты  любишь  родивших
тебя на свет отца с матерью, деда, который сажал тебя на  коня,  сестер,
которых ты растил и учил уму-разуму? Сказать, что Аллах велик, но  велел
каждому человеку пройти свой путь до  конца  и  бороться  до  последнего
вздоха?
   - Вы не чеченец, вы русский, - ответил Тимур.
   - Русский, - согласился Гуров. - И не вижу в этом ничего плохого.
 
*** 
 
   Бояринов и Гуров сели в "Пежо", проехали  два  квартала,  свернули  в
переулок,  сыщик  припарковался,  выключил  мотор,  вынул   из   кармана
полученный от Тимура лист и перекрестился.
   - Вы, Лев Иванович, нарушаете все существующие законы, -  пробормотал
адвокат, пытаясь развернуть листок, который держал Гуров.
   - Извините, Иван Максимович, нарушить все  я  бы  не  сумел,  законов
очень много, жизни не хватит.
   Он не разворачивал листок, не торопясь  закурил,  приспустил  стекло,
только затем развернул бумагу, просмотрел, передал адвокату.
   - "Я ничего не знал. - Бояринов не обладал выдержкой и читал вслух. -
Мне дали сумку, сказали, что  в  ней  деньги  для  борьбы  с  неверными,
посадили в автобус, велели сойти на площади  Восстания,  сумку  оставить
под задним сиденьем, ее заберут. Кто заберет, не знаю, со  мной  говорил
русский. Человек  нестарый,  среднего  роста,  голова  бритая,  на  руке
выколот якорь. В первый день после ареста  в  камере  какой-то  русский,
похож на бомжа, мне шепнул: если я распущу язык,  семью  вырежут.  Отца,
мать, деда и сестер назвал по именам. Бомжа скоро увели, больше я его не
видел".
   - Значит, мы правы, - произнес задумчиво адвокат. -  Только  вряд  ли
нам такая информация поможет. Все доказано,  закреплено,  такую  записку
никто не признает как вновь открывшиеся обстоятельства.
   Гуров забрал у адвоката листок, положил в карман.
   - Жизнь покажет, Иван Максимович. -  Он  тронул  машину,  взглянул  в
зеркало заднего вида, усмехнулся. - Сейчас я вас отвезу домой и  пропаду
на неизвестный срок.
   - Лев Иванович, чуть не забыл вам сказать, - оживился  адвокат,  -  а
холодильник переставили из гостиной в кухню.
   - С чем и поздравляю, вот видите, Иван Максимович, а вы не  верите  в
нечистую силу.
 
*** 
 
   Мария позвонила, сказала, что задерживается  на  съемках  -  менеджер
разорился, директор ищет  деньги,  осталось  всего  два  съемочных  дня,
группа в сборе, но работа стоит.
   - При такой жизни, - сказала  актриса,  -  начинается  ностальгия  по
застойным временам.
   - Плюнь на все и возвращайся, - сердито посоветовал Гуров.  -  Я  тут
деньги вовсю зарабатываю, скоро полетим на Канары.
   - Я на что угодно могу наплевать, но на  друзей  не  научилась.  Я  в
кадре в помещение вошла, но не вышла. Из-за моей фанаберии  люди  должны
другую актрису искать и всю сцену переснимать?
   - Да нет, конечно, - Гуров немного сник. - Да и в отношении Канарских
островов я слегка поторопился. У меня тут еще поле не пахано.
   - Крепись и паши, подождем с Канарами.  -  Мария  старалась  говорить
бодро, но Гуров чувствовал, настроение у нее отвратительное. -  Спасибо,
что позвонила. Целую. - Гуров получил ответный поцелуй, положил  трубку,
прошел из спальнике гостиную, где собралась вся опергруппа.
   Нестеренко, Котов и Василий Иванович Светлов разместились на  диване,
пили чай. Станислав, изображая Гурова, прохаживался по ковру, поглядывал
на присутствующих свысока, увидев хозяина, Крячко упал в кресло, смотрел
невинно.
   - Неуемная энергия, завидую, -  сказал  Гуров.  -  И  как  же  ты  не
устаешь, Станислав?
   - Я выносливый, - Станислав потупился.
   - Какие имеются соображения? - спросил Гуров, указывая на страничку с
показаниями Тимура, которая лежала на столе.
   - Похоже на правду, - заметил Гриша Котов.
   -  А  как  удалось  вынести?  -  спросил  Нестеренко.   -   Переписка
осужденного с волей досматривается.
   - Я имел в кармане заготовленный текст, - ответил Гуров. -  Спросили,
отдал бы, но,  так  как  я  присутствовал  по  распоряжению  начальника,
дежурный офицер решил со мной не связываться. Меня, Валентин, интересуют
твои предложения, а не вопросы.
   - Лев Иванович, я хотел сначала  доложить  о  проделанной  работе,  -
ответил Нестеренко. - Хвастаться нечем, но отсутствие результата -  тоже
результат. Гриша, хочешь сказать? - Он взглянул на Котова.
   Тот отрицательно покачал головой, и отставной полковник продолжал:
   - Виделись мы с четверыми свидетелями. О пятом скажу  позже.  Алексей
Федорович  Касьянов,  двадцать  восемь  лет,  челнок,  ездит  в  Польшу,
холостой, достаток умеренный. Сел в автобус у  Белорусского,  через  две
остановки  вышел,  видел,  как  Тимур  вошел  в  автобус  там   же,   на
Белорусской, имел в руках  небольшой  рюкзак.  Касьянов  имеет  "Жигули"
пятой модели, в тот день машина находилась на  станции  техобслуживания,
готовится к техосмотру. Проверяли, все верно, на станции Касьянов хорошо
известен, платит нормально, прижимист, водку не пьет. Его сотрудничество
с кем-либо из спецслужб считаю маловероятным.
   - Спасибо, -  Гуров  взглянул  вопросительно  на  Котова,  который  в
очередной раз высморкался, нехотя сказал:
   - Разрешите мне. Лев Иванович, в итоге несколько слов сказать.
   -  Хорошо,  Валентин,  продолжай,  -  Гуров  присел  на   подлокотник
плюшевого кресла.  -  Коновалов  Василий  Гаврилович,  сидел  на  заднем
сиденье автобуса, когда Тимур вошел и сел рядом. Сорок лет, женат,  двое
детей, в прошлом инженер-электрик, сегодня работает шофером, обслуживает
палатки у Белорусского, предполагаю, что основная  его  специальность  -
охранник. Он физически крепок, воевал в Афгане, уволился после  ранения.
Хороший семьянин, выпить может, но не злоупотребляет, не любит "черных".
Для Коновалова  что  афганец,  что  чеченец  -  все  едино.  Человек  он
сдержанный,   даже   скрытный,   однако   разговаривал    охотно,    что
настораживает. Семья живет в достатке, но не более того. Имеется  машина
"жигули" третьей модели, но на ней больше ездит жена, которая работает в
Митине на кладбище. Там мы не  были.  Связи  Коновалова  со  спецслужбой
практически исключаю. Он оперативной информацией не располагает, работа,
дом, связи, полагаю, ограниченны. Возможно, у  него  имеется  любовница,
деваха из палаток, где они  и  решают  насущные  проблемы.  -  Отставной
полковник замолчал, выпил чаю.
   Григорий  Котов  кашлянул,  взглянул  на  приятеля  многозначительно.
Нестеренко отмахнулся.
   - Лучше нос длинный подотри, ничего я не забыл,  дай  дух  перевести.
Будешь рожи строить, заставлю докладывать самого. Захребетник.
   - А ты антисемит, - буркнул Котов и отвернулся.
   -  Григорий  прав,  в   показаниях   Коновалова   имеется   серьезное
противоречие. - Два, - поправил Котов.
   - Лев Иванович! - Нестеренко развел руками.
   - Взрослые сыщики, цапаетесь, словно дети, - усмехнулся Гуров. -  Вам
дня не хватает?
   - С мысли сбил, морда, - пробормотал Нестеренко.  -  Так  вот,  когда
Тимур в автобус вошел, то все места на заднем сиденье были заняты, рядом
с Коноваловым лежал здоровенный рюкзак. Так свидетель  его  снял,  место
парню  освободил,  а  утверждает,  что  "черных"  не  переваривает.   Вы
приказывали свидетелей не подлавливать, мы странный поступок  мимо  ушей
пропустили. Так  Коновалов  сам  об  этом  разговор  начал,  целую  речь
произнес. Мол, адвокат в суде из-за этого рюкзака душу  вымотал.  Почему
да отчего и  по  какому  случаю?  А  свидетель  утверждает,  что  журнал
смотрел, не разглядел морду подошедшего парня,  потому  рюкзак  и  снял,
место освободил.
   - А Коновалов должен был рюкзак  не  снять,  а  надеть,  так  как  на
ближайшей остановке вышел, - сказал Станислав.
   - Верно, - кивнул Нестеренко, - тем более странно, что  вышел  он  на
одну остановку раньше, чем ему требовалось, он дальше по  ходу  автобуса
живет.  Коновалов  хорошо  запомнил  парня  и  его  маленький  рюкзачок.
Объясняет свою отличную память тем, что парень очень на чеченца похож, а
рюкзачок у него был в точности такой, как у  самого  Коновалова,  только
развернут не полностью, а на одну треть.
   - Отличная работа, - заметил Станислав.
   -  Место  Коновалова  занял  Ивлев  Эдуард  Александрович.  Когда  он
садился, рюкзачок Тимура ему помешал, парень поклажу передвинул и слегка
придавил новому соседу ногу. Тот матюгнулся, обозвал Тимура  черножопым,
тут же вскочил и на ближайшей остановке вышел. Ивлева мы пока не  нашли.
Ему тридцать  пять  лет,  садовод  очень  умелый,  сам  выращивает,  сам
торгует, женат, детей нет,  имеет  по  Дорогомиловскому  шоссе  скромную
дачку и двенадцать соток, которые краше, чем в Ботаническом саду. Дом  и
участок охраняют две здоровенные овчарки, еду из  чужих  рук  не  берут.
Ивлева мы  не  застали,  в  семье  явно  нелады.  Хозяйка  разговаривать
отказалась. Соседи полагают, Эдик либо запил, либо к бабе умотал, его не
видели примерно неделю. За цветами приезжает "Волга", цветы берут оптом.
Машину и водителя установить не удалось. У Ивлева "москвич", почему он в
день  взрыва  садился  в  автобус,  неизвестно.   Торговцы   цветами   у
Белорусского Ивлева прекрасно  знают,  отзываются  хорошо,  жалеют,  что
"закладывает"" но, говорят, мол, в цветах разбирается, равных нет.
   Теперь свидетель, что стоял у двери, когда Тимур выскочил на  Пресне,
и утверждает, что у парня в руках ничего не было. Фетисов Юрий  Юрьевич,
тридцать пять лет, разведен, чем-то торгует, говорит,  сейчас  из  одной
лавочки  ушел,  в  другую  не  устроился,  в  квартире  вечно   толкутся
посторонние, участковый ему лучший друг, управы на Фетисова  не  сыщешь.
Ничего  особенного,  водка,  приятели,  девки.   Он   якобы   служил   в
Афганистане,  но   проверить   не   удалось.   Нам   предложил   выпить,
разговаривать о теракте и суде категорически отказался, пытался  врезать
по физиономии моему евреистому другу. Не  получилось,  полагаю,  рука  в
гипсе.
   - Станислав, плесни чайку, ты, когда не употребляешь, теряешь  всякую
душевность.
   - Лев Иванович не велит. - Станислав налил в чашку остывшего  чаю.  -
Я, как и вы, коллеги, иду куда велят да помалкиваю.
   Гуров слушал пикировку оперативников  безучастно,  словно  его  и  не
было, а если и тут, так думает совершенно об ином. Станислав  к  манерам
друга давно привык, а Нестеренко и  Котов  обижались,  однако  обиду  не
показывали.
   - Последний свидетель,  который  вышел  из  автобуса  одновременно  с
Тимуром, увидел взрыв и сдал парня двум омоновцам, которые пили баночное
пиво в двух шагах от остановки.
   - Терехов  Семен  Сидорович,  сорок  один  год,  женат,  имеет  дочь,
работает клерком в коммерческом банке, - подсказал Станислав. -  У  него
наверняка есть машина, как он оказался в автобусе, никому не известно.
   - Очень  даже  известно,  -  парировал  Нестеренко.  -  У  одного  из
постоянных клиентов банка был день  рождения.  Проверено.  Люди  выпили.
Терехов оставил свою "Ауди" на охраняемой стоянке у  банка.  Я  полагаю,
что свидетели не подставные, они люди  разные,  ничем  не  связанные,  в
агентурной сети или в ФСБ состоять не могут, так как доить козлов - дело
пустое. У моего вечносопливого напарника иная точка зрения, пусть он  ее
и излагает. Котов тщательно высморкался, не очень решительно произнес:
   - Со всем, что сказал полковник, я согласен, однако с выводами  я  бы
поостерегся. Никто из перечисленных, видимо, не состоит ни в штате, ни в
агентурной сети, однако возможная зависимость каждого от нас и ребят  из
ФСБ вполне  вероятна,  все  они  люди  подставные,  на  них  оказывается
давление. Валентин утверждает, мол, все разные, ничем друг с  другом  не
связаны. Все отчаянно  храбрые,  законопослушные  и  дисциплинированные.
Станислав, ты видел розыскное дело, скажи, сколько свидетелей  опрошено,
сколько очевидцев выявлено?
   Станислав перелистнул блокнот, глянул мельком, ответил:
   - Шестнадцать человек.
   - А должно быть опрошено не менее ста. Это  я  беру  лучший,  удачный
вариант. - Котов  сделал  паузу.  -  Каждый  из  нас  искал  свидетелей.
Шестнадцать опросили, пятерых нашли, да каких, железных.
   - Терехов схватил Тимура и пошел в милицию  сам,  его  не  искали,  -
возразил Нестеренко.
   - Лев Иванович, кончайте цирк, вы  же  отлично  понимаете,  обвинение
слеплено! - возмутился Котов. - В нескольких метрах  от  остановки  пьют
пиво два омоновца.  А  у  нас  тут  случайно  в  кустах  рояль.  Автобус
взорвался в сорока метрах от остановки. Шок,  люди  шарахнулись,  только
позже любопытные начали подходить  к  месту  катастрофы.  А  подвыпивший
клерк банка сразу вцепился в Тимура Яндиева, начал орать благим матом. А
почему вцепился? Мгновенно  вспомнил,  что  парень  вошел  в  автобус  с
рюкзачком, а вышел  с  пустыми  руками?  Не  смешно.  Да  я  по  каждому
свидетелю могу указать несколько нестыковок.
   - Опытный адвокат на все  несуразности  указал.  Однако  приговор  мы
имеем. Да и не уговаривай меня, Григорий. Здесь каждый видит,  обвинение
слипован