приятно   неожиданно   увидеть
милиционера? - Гуров вошел, оглядел номер, зашел в спальню. -  Или,  как
вы выражаетесь, мента.
   Сыщик говорил, на хозяина внимания не обращал, занимался своим делом:
тщательно проверял запоры на окнах. Наблюдая за  незваным  гостем,  Гоги
неожиданно понял то, о чем должен был догадаться мгновенно,  как  только
увидел труп своей любовницы. Убийца пришел по  его  душу,  душу  Георгия
Акимовича Мельника, а натолкнулся на девушку.
   - Не может быть, - тонким голосом произнес Мельник.
   - Очень даже... может, - бесстрастно  ответил  Гуров,  прилаживая  на
место один из шпингалетов. Я вас уже  днем  предупреждал.  А  вы  вместо
благодарности хамили и, по моему  разумению,  подумывали,  как  от  меня
избавиться.
   Гоги уже взял себя в руки, трусом он никогда  не  был,  запер  Дверь,
подошел к бару.
   - Что будем пить?
   - Без алкоголя, что и вам советую. Мельник открыл банку сока,  разлил
по бокалам. О том, что  в  номере  Мельника  совершено  убийство,  Гуров
подумал сразу, как только увидел стоявшего у двери Юдина.  Почему  может
нервничать серьезный человек, да так, что  готов  оттолкнуть  сотрудника
милиции, но не дать ему переступить порог? Что еще могло быть за дверью,
кроме трупа? Забавляются с девочками? Чушь. Разложили на столе валюту  и
золото? Как разложили, так и убрали, и не мандражировали  бы  у  дверей.
Значит, в номере находится нечто, что  не  должен  видеть  представитель
власти и что быстро убрать нельзя. Применив силу, Гуров мог бы  войти  и
выяснить все.  Но,  во-первых,  можно  ошибиться  и  напрасно  испортить
отношения с Юдиным, на которого у сыщика  были  иные  планы.  Во-вторых,
если сотрудник милиции обнаружит труп,  то  обязан  следовать  закону  и
принимать меры, тогда специальное  задание  полковника  Гурова  летит  к
чертовой матери. И он решил отступить, но не удержался, заглянул в номер
через окно. Однако еще по дороге к нему, на стене, сыщик увидел, что  он
не первый двигается столь необычным путем. Судя по  оставленным  следам,
предшественник был в обуви на рифленой, узорчатой подошве и помогал себе
острым крючком.
   Заглянув в окно, сыщик увидел на полу женские волосы, темную  лужу  и
спрыгнул. Анализ увиденного и выводы не представляли сложности. Ясно, не
удалась одна попытка, предпримут другую, а только живой Мельник способен
помочь в выполнении задуманного, и вот  сыщик  здесь  и  готов  охранять
руководителя банды от бандитов.
   - Конечно, можно вас упрятать в одиночную  камеру  и  оградить  таким
образом, - задумчиво произнес Гуров.  -  Но  прокуратура  нынче  строга,
больше семидесяти двух часов вас никто держать не  будет.  А  ведь  трое
суток очень мало... Вы, думаю, хотите жить намного дольше.
   Мельник не ответил,  смотрел  на  равнодушно  улыбающегося  сыщика  с
неприязнью. Гуров пожал плечами, устроился  в  кресле  удобнее,  вытянул
ноги, взял бокал с соком, вспомнил, что не видел, как  Мельник  открывал
банку, и пить не стал: береженого Бог бережет.
   - А я решил, пугаешь, на пушку берешь, - сказал наконец Мельник. - Ты
что же, меня охранять собрался? Может, сделаем проще,  ты  мне  скажешь,
кто за мной охотится, и я сам уберегусь?
   - Не убережешься, - Гуров закурил. - Твои парни увезли покойницу,  ты
остался один.
   - Я могу уехать, - быстро сказал Мельник. - Мы можем все вместе сесть
в одну машину и уехать.
   - Это вряд ли, - вздохнул Гуров.
   - Почему?
   - А я не пущу.  Здесь  человека  убили.  К  утру,  полагаю,  прибудет
прокуратура. И все должны оставаться на местах до ее прибытия.
   Мельник налил себе виски, гостю не предложил, понимая, что  тот  пить
не станет. Кто же за мной охотится, думал  Гоги  и  вспоминал  последние
схватки,  разборки,  операции.   Опасен   и   непредсказуем   люберецкий
беспредел. Они могут кого угодно замочить в драке, не  признают  никаких
законов  и  авторитетов,  но  только  они  не   станут   выслеживать   и
преследовать. Да и Гоги Мельник им поперек горла не стоит. Значит, здесь
они ни причем. В последней разборке с Ростовом был пришит их  пахан.  Но
Гоги считает, что его в суматохе пришили свои же...
   Гуров  прочитал  о  Мельнике  десятки  донесений  и  справок,   видел
множество фотографий и кинокадров, но живым имел счастье  наблюдать  его
впервые. Днем сыщик к Гоги особенно не приглядывался, не  было  времени,
сейчас же его оказалось  предостаточно.  Вот  такой  у  меня  противник,
рассуждал Гуров, изучая пуговицу на жилетке Мельника и не поднимая глаз,
чтобы не встречаться взглядом и не выдать  своей  неприязни.  Необходимо
найти в этом типе нечто человеческое, обыкновенное и мне понятное, тогда
мне станет легче. Теоретически в каждом субъекте  есть  что-то  хорошее,
уговаривал себя Гуров, пытаясь вспомнить, что из прочитанного о  Георгии
Акимовиче Мельнике может ему помочь, но вспоминалось лишь мерзостное. Мы
сами виноваты, думал Гуров. Расспрашивая о человеке, ищем в  нем  только
дерьмо, нам его и выдают в полной мере. Ведь у него  же  есть  или  были
папа, мама, чем-то он увлекался. Стоп. Я же знаю, что у него есть дочка,
которую он любит. А мать девочки? А может, он вообще любит детей?
   - Вы, кажется,  хотели  встретиться  с  моими  товарищами,  -  сказал
Мельник, поперхнувшись на последнем слове.
   Гуров тоже не  удержался  от  смешка,  невольно  поднял  взгляд.  Они
посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   - Товарищами, - повторил Гуров. - А действительно, Георгий  Акимович,
кем являются для вас эти люди? Партнерами, содельниками?
   - Друзьями-неприятелями, - ответил Гоги.
   - Ну какой же Кац вам  неприятель?  -  удивился  Гуров.  -  По-моему,
Анатолий Самойлович очень полезный для вас  человек.  Спокойный,  умный,
богатый...
   - И жадный, - добавил Гоги.
   - Конечно. Если бы не был жадный, не был бы и богатый.
   - Вы что? Приехали для социологического исследования?
   - Я приехал,  чтобы  встретиться  с  Георгием  Акимовичем  Мельником.
Честно сказать, ваши товарищи меня не интересуют.
   Гоги посмотрел удивленно, и не потому, что оперативник  интересовался
личностью  Мельника,  а  потому,  что  сыщик  признался  в  этом.  Гуров
частенько повторял найденное для себя правило, и не только повторял,  но
и придерживался его. Потому он и решил определить свою позицию.
   - Я так днем и понял, - Мельник вытер мокрые губы.  -  Ничего  нового
менты  не  придумали.  Подбросили  где-то  на  меня  компру,   натравили
ребятишек, а теперь вроде бы берут под защиту. - Он натужно рассмеялся:
   - Хотите сделать из меня сексота? Не получится. И не  потому,  что  я
честный и шибко принципиальный. А потому, что умный, а сделка  для  меня
невыгодна.
   Мельник забегал по номеру, говорил, все больше распаляясь.
   - Я тебе могу предложить миллион. А что  ты  мне  можешь  предложить?
Азефу платили золотом и давали открытый паспорт. И он жил в Париже.  Мне
от вас не надо золота, у меня его больше, чем у всех вас вместе  взятых.
Выпустите меня в Париж, а я отдам вам всю капеллу.
   "Действительно,  -  подумал  Гуров,  -  он  из-за   условного   срока
невыездной. На кой черт он нам нужен? Сообщить Интерполу, переправить  в
Европу, забрать у него списки боевиков.  Размечтался,  -  урезонил  себя
сыщик, - стоит мне о таком  варианте  заикнуться,  как  об  этом  узнают
десятки людей. Меня разотрут по ковру, а его зарежут".
   - Не можешь! Мельник плеснул в бокал виски. - Ты полковник,  сыщик  в
авторитете, а на самом деле ничего ты не можешь! Ну что молчишь?
   - А возразить нечего, -  Гуров  привычно  пожал  плечами.  -  Вы  все
правильно сказали.
   - Конечно, правильно, - Мельник понимал, что пить не следует,  однако
выпил.
   Гуров потянулся в кресле, довольно зевнул. "И откуда ты знаешь, что я
полковник и сыщик в авторитете? Ты и узнал  о  моем  существовании  лишь
несколько часов назад. Значит, ты у  кого-то  спросил,  мол,  кто  такой
Гуров Лев Иванович. Ты кому-то позвонил, и тебе ответили,  причем  сразу
же. Из номера ты не звонил. Так откуда? Может, в  машине  есть  телефон?
Что же это  я  не  взглянул,  есть  ли  там  аппарат,  когда  я  спрятал
пистолеты. Сыщик называется.  -  Накладка,  но  важно  другое:  если  он
действительно навел обо мне справку, значит, у него имеется компьютер  с
банком данных. А это, значит, не  слухи,  не  агентурный  бред,  значит,
такая картотека у  Мельника  имеется,  и  я  прибыл  сюда  не  напрасно.
Поздравляю вас, полковник  и  сыщик  в  авторитете,  вам  остался  сущий
пустяк: выяснить, где находится компьютер, и суметь его обезвредить".
   Гуров открыл глаза, резко поднялся.
   - Есть конкретное предложение.
   - Какое?
   - Выпить кофе, Георгий Акимович. Не мечтать о золоте Азефа, наплевать
на Париж с Эйфелевой башни и решить, как нам жить дальше.
 
*** 
 
   Труп Людмилы Заслоновой  завернули  в  плащ  и  уложили  в  багажник.
Сначала хотели усадить в салоне, но тело заваливалось и  могло  привлечь
внимание гаишников, а сесть рядом, обнять "даму" и изображать любовь  ни
один из охранников  не  захотел.  Так  и  засунули  Аварию  в  багажник,
пришлось запаску переложить в салон, иначе не помещалась.
   Степан вел "Волгу" осторожно, словно вез не коченеющий труп, а  нечто
хрупкое.  Мельник,  провожая,  приказал  избавиться  от  тела  и  быстро
вернуться. Известно, что отдавать команды легче,  чем  их  выполнять,  и
непонятно, почему командующие получают  материальных  благ  больше,  чем
исполнители.  Приказать  избавиться  от   трупа   и   от   этого   трупа
действительно избавиться - вещи несоизмеримые. Когда  у  тебя  на  руках
покойник, то окружающий мир  видится  несколько  иначе.  Взять  хотя  бы
загородное шоссе в будний день около девяти вечера. Прошелестит одинокий
"жигуленок", фыркнет непотребно-кособокий автобус - и никого, и  тишина.
Так-то оно так, но если ты остановился на обочине и присел по  нужде,  в
тот же миг откуда-то фары засверкают, освещая обочину и тебя на  ней.  И
коли ты действительно по малой нужде, так что же  делать,  отвернулся  и
стерпел. А если тебе труп из багажника надо вытащить,  через  кювет  его
переправить и хотя бы метров на тридцать отволочь?
   Степан и Толик отъехали от резиденции километров  на  пятнадцать,  не
встретив ни одной проселочной дороги. Еще немного - и пост ГАИ. Тихо  на
шоссе, подслеповато, охранники  машину  остановили,  вышли,  оглянулись,
только  багажник  начали  открывать,  будто  кто  команду  дал   -   все
изменилось. За поворотом загрохотал грузовик, которого здесь  вообще  не
должно оказаться - въезд  запрещен,  какая-то  иномарка  ударила  фарами
метров со ста и покатила,  ослепляя.  Фонари,  которые  только  что  еле
тлели, - открыли свои поганые  глазищи,  и  уже  не  тихая  шоссейка,  а
прямо-таки взлетно-посадочная полоса в Шереметьево-2.
   Охранники матюгнулись и юркнули в "Волгу".
 
*** 
 
   Инспектор ГАИ лейтенант Петр Шмаров,  сидя  в  патрульных  "Жигулях",
подозрительно разглядывал бутерброд с колбасой, решая извечную проблему:
съесть сейчас, или попозже, или вообще  не  рисковать.  Когда  лейтенант
делал этот бутерброд днем, то колбаса вроде  бы  была  колбасой  и  даже
нормально пахла. Сейчас же, извлеченная из кармана плаща,  она  проявила
свою сущность, промочила хлеб, расползлась по газете и  тоже  пахла,  но
иначе и на съедобный продукт походила мало.
   Дремавший на заднем сиденье сержант открыл глаза, глянул из-за  плеча
и правильно оценил ситуацию.
   - Ее нельзя в кармане держать, положь, старшой, пусть проветрится,  а
мы как раз оголодаем в меру. Я там  в  багажнике  пару  пива  припрятал,
охламундим за милую душу.
   Инспектор хотел спросить, где  напарник  добыл  пиво,  но  не  успел,
заработала рация.
   - Второй, второй, я первый! Как слышите?
   Лейтенант отложил бутерброд, щелкнул тумблером.
   - Василий Степанович, слышу хорошо.
   - Второй! Мать твою! Как отвечаешь? - Динамик  хрюкнул  возмущенно  и
неожиданно заговорил человеческим голосом:
   - Петр, это Каюмов.  Давай  соберись,  парень.  С  пятьдесят  шестого
километра сейчас в Москву поедет ГАЗ 24-10, госзнак ММЛ 16-84. В "Волге"
двое мужчин, оба вооружены. Как понял?
   - Понял, - голос у лейтенанта куда-то пропал, он натужно откашлялся и
повторил:
   - Первый, я вас понял!
   - Чего ты понял? - Динамик вздохнул. - Значит,  "Волгу"  пропусти  на
Москву, держи дистанцию, убери фары  и,  пока  на  двадцать  восьмом  ее
светофор не остановит, не приближайся.
   - А если они на тридцать седьмом на проселочную  свернут?  -  спросил
лейтенант.
   - Мы сейчас туда подошлем!  Как  увидишь  объект,  сообщи.  Лейтенант
включил зажигание, движок, как обычно, троил. Лейтенант  нажал  на  газ,
мотор заработал нормально.
   - А чего делать-то, чего делать? - забормотал сержант.
   - Чего делать! - передразнил инспектор. - Готовься стать героем.
   - Или покойником, - сержант никак не мог расстегнуть кобуру и достать
оружие. - Я и стрелял-то два раза в жизни.
   - Стрелять не положено, - лейтенант вглядывался  в  убегающую  темень
шоссе. - Нам разрешают только отстреливаться.
   - Петр... Петр... - заговорил динамик. - Ты их видишь?
   - Ни черта я не вижу, - ответил лейтенант, и в  этот  момент  вдалеке
мазнул  слабый  свет  фар,  через  несколько  секунд  стало  ясно,   что
приближается "Волга".
   - Разуй глаза, номер смотри, - лейтенант чуть продвинул  "жигуленок",
выехал с обочины на шоссе.
   - А чего делать? - вновь повторил сержант.
   - Заткнись, на номер гляди!
   "Волга" ехала медленно, не больше шестидесяти, и лейтенант понял, что
это та самая, которую они и ждут.
   - А они дрейфят, смотри, как ползут, - обрадованно сказал лейтенант.
   - Так ты скажи, скажи, - сержант схватил инспектора за плечо и указал
на рацию, которая, словно услышав, ожила:
   - Петр, что у тебя!
   Черная "Волга" проехала мимо патрульной машины, лейтенант  рассмотрел
номер и сообщил.
   - Она! Ползет на Москву.
   - Не лезь, помни, что я  тебе  приказал,  держись  подальше.  Бандиты
проехали мимо милицейских "Жигулей".
   - Пронесло, - сказал Толик.
   - Дурак. Чего они тут делают? Пьяных ловят? Тогда  чего  они  нас  не
проверили? - Степан, не отрываясь, смотрел в зеркало заднего вида. - Они
двинулись за нами. Впереди пост. И чего мы на Москву поперли?
   Степан принял направо, резко  развернулся  и,  не  торопясь  двинулся
навстречу патрульной машине, метров за  тридцать  свернул  на  встречную
полосу. "Жигуленок",  избегая  столкновения,  вильнул  и  съехал  правым
колесом в кювет.
   - На нас напали, - успел крикнуть лейтенант и выскочил из машины.
   Инспектор  ГАИ  все  сделал  правильно,  кроме  одного,  -  он  забыл
переключить тумблер, и его никто не услышал.
   Степан нажал на газ и начал уходить от Москвы, через несколько  минут
он остановился. Теперь уже было не до оглядки. Главное - выкинуть  труп.
И тут преступникам повезло, в нескольких метрах зияла  неизвестно  зачем
выкопанная, заполненная водой яма. Туда и сбросили Аварию.
   Сержант, оскальзываясь, выталкивал "жигуленок"  на  асфальт,  наконец
справился, залез в салон. Лейтенант  дал  газу,  рванулся  в  погоню,  и
только когда динамик ожил, инспектор понял, что  рация  все  время  была
включена на прием.
   - Петр, что молчишь? Где твоя "Волга"? Мы не видим ее!
   - Объект развернулся в обратную сторону. Они столкнули нас  в  кювет.
Мы выбрались и начали преследование, сообщите по трассе.
   Остается неизвестным, что именно сообщили по  трассе,  так  как  эфир
забил такой мат, что даже искушенные сотрудники ГАИ на время  оглохли  и
ничего не могли понять.
   Узкую бетонку, которая вела от шоссе к бесхозному дому отдыха, трудно
было разглядеть и ясным днем. Эта дорога так и строилась, на ней  нечего
делать непосвященным. Степан  повернул  вовремя,  и  "Волга"  нырнула  в
густую  листву,  а  минутой  позже  по  шоссе  прошелестели   патрульные
"Жигули",  перед  которыми  простиралась  Московская  область,  за   ней
громоздилась Россия и далее - необъятный  и  нерушимый  Союз  суверенных
республик.
   Степан и Толик, выпив по стакану  неплохого  коньяка,  мыли  "Волгу",
механик Романов менял на ней номера, благо запасные имелись, техпаспорт,
естественно, тоже.
   Полковник Гуров, устав от беседы  с  Георгием  Акимовичем  Мельником,
ушел в свой номер и ожидал, когда авторитеты уяснят,  что  их  машина  с
охранниками и трупом пропала, и начнется переполох.  В  чем  угодно  мог
сомневаться полковник, только не в том, что на правительственной трассе,
в пятидесяти километрах от Москвы машину не смогут задержать.
   Такой накладки никогда бы не произошло,  если  бы  операцию  проводил
грамотный офицер, отвечавший за  все  от  начала  до  конца.  Но  сигнал
полковника приняла дежурная часть министерства, а задержание должна была
осуществить область, которая Центру не то чтобы вообще  не  подчинялась,
но жила с ним в достаточно сложных отношениях. Посты  ГАИ  и  патрульные
машины  выполняли  приказы  только  непосредственных  начальников.  Пока
команда спускалась по инстанциям, она теряла  авторитет,  из  информации
вываливались подробности. Такой  пустяк,  как  наличие  в  разыскиваемой
"Волге" трупа, до исполнителей  вообще  не  дошел.  А  чего  нет,  того,
естественно, никто не ищет.
   Посты ГАИ переговаривались между собой все реже и ленивее, о том, что
в разыскиваемой машине вооруженные  бандиты,  уже  никто  не  вспоминал.
Кто-то ищет какую-то "Волгу", обычное дело, постоянно ищут, жизнь такая.
"Жигули", ведомые лейтенантом Шмаровым, пролетели до  сотого  километра.
Скучавший  в  стеклянной  будке  капитан  авторитетно  заявил,  что   за
последние тридцать минут никакая черная "Волга" не проезжала.  Лейтенант
сообщил  об  этом  по  инстанции  и  вскоре  получил  приказ  об  отбое.
Начальство  решило  неприятный  инцидент  замять,  а  попросту   говоря,
сообщило наверх,  что  тревога  оказалась  ложной:  "Объект  в  заданном
квадрате не появился".
   А труп красавицы Аварии плавал среди прочих отбросов в неизвестно кем
вырытой яме.
   Лейтенант Шмаров с напарником  так  перенервничали,  что,  не  глядя,
проглотили неизвестный продукт, именуемый  колбасой,  потом  запили  его
дефицитным  пивом  и  рассудили,  что  в  "Волге"   наверняка   катались
пьяненькие начальники, жаль, упустили, удалось бы задержать,  так  после
смены пили бы не пиво, а коньяк.
   Старший оперуполномоченный по  особо  важным  делам  полковник  Гуров
стоял в своем номере у окна, смотрел на сверкающую у подъезда "Волгу"  и
пребывал в недоумении.
 
Глава пятая 
 
   Гуров отошел от окна,  подвинул  телефонный  аппарат,  вспомнил,  что
разговоры записываются, и решил не звонить. Сыщик опасался не "механика"
Романова, а считал нежелательным, чтобы его разговор оказался записанным
на пленку, сегодня пленка в руках друга, завтра она  может  оказаться  в
руках врага. Опасения могли оказаться напрасными,  но  многолетний  опыт
приучил: лучше десять раз перестраховаться,  чем  один  -  оплошать.  Он
спустился в вестибюль и позвонил из холла. Сыщик набрал  номер,  который
дал ему генерал, заверив, что в любое время суток ответит профессионал.
   - Вас слушают, говорите, - произнес мягкий уверенный баритон, и Гуров
отметил, что три часа назад разговаривал с другим человеком.
   -  В  девятнадцать  десять  я  передал  информацию  о   необходимости
задержать ГАЗ 24-Ю...
   - Кто говорит? - перебил баритон.
   И Гуров ясно  представил  себе  чисто  выбритого  щекастого  брюнета,
обложившегося журналами и газетами, которому  мешает  мирно  жить  "этот
чертов телефон".
   Гуров  мог  и  не  называть  себя,  но,  определив  породу  абонента,
представился  и  попросил  к   аппарату   человека,   который   принимал
телефонограмму, переданную в девятнадцать десять.
   -  Товарищ  полковник,  вы  можете  передать  свою  информацию,   вас
записывают, - баритон был безукоризненно вежлив