авили и вербанули.
   Гуров сочинял, как говорится, по ходу дела, но  чем  дольше  говорил,
тем больше ему собственные сочинения нравились.
   - Нанять дорогостоящего террориста и не дать ему связь не могли. Ведь
взрывчатку он от кого-то  получить  должен.  Значит,  нужен  связной.  У
верхов среди криминала верных людей нет и  быть  не  может.  Идти  через
финансовые структуры слишком долго, много звеньев,  много  людей,  много
риска.
   Станислав слушал друга, возмущался и восхищался одновременно.  Нельзя
строить версию  на  пустом  месте.  Имелся  лишь  крохотный  фактик,  на
инструктаже боевиков присутствовал мужчина, похожий на Яшина. Из  такого
предположения Гуров целую историю сочинил.
   - Не знаю, где я попал, где промазал. Яшин  на  роль  связника  очень
подходит. Регулярно общается с помощником Президента.
   - На основании предположений ставить прослушивание...
   -  Не  морочь  мне  голову,   -   перебил   Гуров.   -   Ты   не   на
пресс-конференции,  мы  не  журналисты,  знаем,  сколько  вы   слушаете.
Вероника Николаевна женщина тщеславная, своего супруга способна в  любую
авантюру завлечь.
   - А конкретно? Допустим, я попал в кабинет начальника  управления,  о
чем докладывать?
   - Скажи, что у ментов что-то есть.
   - И что?
   - Сигнал проверяется, давай не будем  в  это  лезть,  пусть  генералы
решают между собой, - сказал Гуров, подал Кулагину его плащ, проводил до
двери.
 
Глава 16 
 
   Всю субботу и воскресенье сотрудники милиции  перелопатили  картотеки
Москвы и области и  отыскали  пятерых  уголовников,  имевших  в  прошлом
кличку Кобра. Но в живых был лишь один, который ни по  возрасту,  ни  по
внешности к разыскиваемому террористу не подходил.
   В понедельник полковник Гуров все необходимые бумаги  имел  на  своем
столе, просмотрел внимательнейшим образом и убедился,  что  намечавшаяся
версия розыска абсолютно  бесперспективна.  Гурова  охватила  тоска,  он
возлагал на кличку большие  надежды,  в  принципе  она  могла  оказаться
единственной реальной зацепкой. Он обратил внимание на  то,  что  против
одной фамилии было что-то напечатано, потом на машинке  забито  и  вновь
написано - погиб в Афганистане  в  восьмидесятом  году.  Гуров  прочитал
данные полностью, сначала полковник отметил, что  человек  погиб,  и  не
стал знакомиться  с  подробностями.  А  сейчас  прочитал  все  и  ахнул:
погибший подходил к разыскиваемому идеально. Возраст, рост, до призыва в
армию проживал в Солнцеве, дважды  привлекался,  судим  за  хулиганство,
отсидел год, второй раз дело возбудили по факту за грабеж, но прекратили
за недоказанностью. Что расписывать, коли человека пятнадцать лет  назад
убили. Но что-то первоначально против  фамилии  напечатали  иное,  потом
забили, исправили.
   Крячко сидел напротив, сердито хмурился, писал рапорт по  "Волге"  из
гаража, машины которого обслуживали депутатов Думы. Станислав, как любой
оперативник, терпеть не мог писать.
   - Станислав, взгляни, - Гуров  протянул  через  стол  бумагу.  -  Как
считаешь, против фамилии Данин что-то напечатали, потом забили, так?
   - Ну? - Крячко с радостью перестал писать. - "Волгу",  между  прочим,
за Усовым закрепили. Интересное совпадение, только зачем  об  этом  надо
подробно писать? - Он взял  бумагу  Гурова,  посмотрел  на  свет,  затем
приложил чистый лист, что-то написал и сказал:
   - По количеству  букв  и  интервалам  подходит  "пропал  без  вести".
Предупреждаю, в Солнцево я не поеду, ничего уточнять не стану. Известно,
в документации по афганцам полный бардак, и пропал человек без вести или
погиб - никто толком не знает, даже если гроб прислали -  не  факт,  что
погиб.
   Крячко отодвинул свои ненавистные бумаги, задумчиво продолжал:
   - Я тебя понимаю, интересно, многое совпадает...
   Сейчас этому Данину было бы сорок,  привлекался,  жил  неподалеку  от
Акима-Лёнчика, сержант-сапер, все в цвет. Но пятнадцать  лет  -  не  кот
чихнул. Слушай, - Станислав  оживился,  -  давай  попробуем  участкового
найти. В те годы, помнишь, участковые дотошные были, все знали,  не  то,
что сейчас, с утра стакан принял - и целый день свободен.
   - Верно, - согласился Гуров. - Но инициатива наказуема, потому ищи, -
и указал на телефон.
   - Я рапорт не закончил,  -  пробормотал  Крячко,  поспешно  укладывая
бумаги в папку и запирая ее  в  сейф,  придвинул  телефон.  -  Райотделы
переименовали в управления, но отделения, надеюсь, остались  на  местах.
Кто там еще остался из работников конца семидесятых?
   - Ты остался? Я тоже еще служу, почему участковый должен уйти?
 
*** 
 
   Но  прав  оказался  Станислав   Крячко:   участковый,   обслуживающий
переулок, в котором некогда жил  погибший  или  пропавший  без  вести  в
восьмидесятом году в Афганистане Вадим  Леонидович  Данин,  был  уже  на
пенсии. Иван Митрофанович Кузькин выглядел моложе своих шестидесяти, был
сухощав, жилист и, несмотря на позднюю осень, со следами стойкого загара
на  лице.  Приглашению  в  МВД  Кузькин  обрадовался  и,  когда  Крячко,
разговаривая с  отставником  по  телефону,  предложил  прислать  за  ним
машину, обиделся, заявив, что, слава богу, ноги пока носят.
   Учитывая сложившуюся ситуацию, Гуров  без  предисловий  задал  вопрос
напрямик:
   - Иван Митрофанович, на обслуживаемой вами территории  в  семидесятых
годах проживал Вадим Леонидович Данин. Понимаю, чуть  не  четверть  века
прошло,  но,  может,  помните?  Он  в  семьдесят  пятом  привлекался  за
хулиганку, а через год за грабеж.
   - Раз привлекался,  должен  знать.  -  Кузькин  нахмурился.  -  Вадим
Леонидович Данин? Вроде у меня такого на  примете  и  не  было,  но  раз
привлекался...
   - Иван Митрофанович, - вмешался в разговор Крячко, - парню в то время
двадцать минуло, отчества  ему  не  полагалось.  Вадим,  считай,  просто
Вадька, может, кликуха какая имелась?
   - Вадька? Кобра? Так бы и говорили. Такой  змей,  ему  кликуху  точно
выдали. Натуральная Кобра. Он один год по двести  шестой  отмотал,  даже
года не получилось, больно он в зоне  начальству  понравился.  Вадька  в
армию  собирался,  но  по  здоровью  закосил,  остался.  Грабеж  у  него
ерундовый был, слово грозное, а так просто шапку с мужика  сорвали,  ну,
врезали слегка. Мужичонка говенный был,  тоже  от  заявления  отказался.
Вадьку  Кобру  я  отлично  помню,  он  еще  с  малолетками  путался,  на
коридорные кражонки подбивал.
   - Акима Леонтьева тоже помните? - спросил Гуров.
   - Чего его помнить, когда  Лёнчика  только  днями  пришили?  Отличным
пацаном рос. Я его от Вадьки оберегал, Аким все  одно  свихнулся.  Водка
его доконала, - бывший  участковый  вздохнул.  -  Видно,  на  роду  было
написано.
   - Так Лёнчик с Коброй дружили? - поинтересовался невзначай Гуров.
   - Никак нет, товарищ полковник! Какая у них могла быть дружба? Кобра,
тот мужиком, считай, был, а Акима по малолетству за ласковость  Лёнчиком
звали, от фамилии пошло, Леонтьев - Лёнчик. Знали друг  друга,  конечно.
Лёнчик, как все пацаны, Кобре в рот смотрел. Но дружбы между  ними  быть
не могло. Хотя, - Кузькин на время замолк, -  может,  и  ближе  были,  я
внимания не обращал. Ведь у Акима старшая сестра жила, девка пригожая. -
Он  показал,  какая  у  пригожей  девки  была  высокая  грудь.   -   Имя
запамятовал. А в те года за ней Кобра начал ухлестывать, в  доме  бывал,
так что, может, он и с Лёнчиком ближе был.
   - А в каком же году Вадим Данин в армию ушел? - спросил Гуров.  -  Он
вроде пятьдесят пятого, комиссия забраковала.
   - Да в армию Кобра от тюрьмы убег.  Он  в  семьдесят  девятом  разбой
учинил, потерпевший с  ножевым  ранением  в  больнице  доходил,  его  не
допрашивали. Тут война с Афганистаном случилась, Кобра в  добровольцы  и
подался. Тогда  не  разбери-поймешь  чего  творилось.  У  Вадима  Данина
подписку о невыезде отобрали, его в армию  брать  не  могли.  Военкомату
некогда  было  разбираться,  ну  и  моя  вина,  конечно.  Я  обязан  был
проследить, к военкому пойти, но мой  участок  в  то  время  квартирными
кражами бомбили, я запарился, бегая.
   - Случается. Но Данин-Кобра и Аким-Лёнчик могли быть  знакомы  ближе,
чем вам казалось?
   - Могли, - согласился бывший участковый. - Чего вы Кобру копаете? Его
сто лет назад то ли убили, то ли он без вести пропал. Хотя  я  лет  пять
или шесть тому назад  вроде  видел,  да  обознался,  сраму  было.  -  Он
рассмеялся. - Я еще работал, топаю по центральной,  гляжу,  из  иномарки
Кобра  вылезает,  я  подошел,  окликнул,  мужик   глянул   на   меня   и
по-иностранному чешет. А с ним дамочка была, переводчица, объяснила мне,
что господин из-за бугра и по-русски не понимает. Смотрю, одет мужик  не
по-нашему, руки в перчатках, палка красивая, улыбается.
   - А может, он и был? - спросил Крячко.  -  Перчатки,  трость,  костюм
заграничный надеть каждый может.
   Кузькин смутился, сказал:
   - Чего уж, вы люди серьезные, расколюсь. Я в тот день слегка поддатый
был, редко, но случается. Обознался я, вы начали ворошить старое,  Кобру
назвали, я и вспомнил.
   - Оставим. - Гуров видел, что разговор  старому  менту  неприятен,  а
истину установить невозможно. - Иван Митрофанович, а из  старых  дружков
Данина сейчас в городе кто мелькает?
   - Отошел я, на земле вожусь, но  слышал,  что  много  к  нам  деловых
понаехало, старых  и  не  осталось.  А  потом,  Вадька  был  натуральный
блондин, сейчас другой цвет пошел.
   - В Солнцеве бандиты перевелись? - улыбнулся Крячко.
   - Хватает, но только молодежь, кому сороковник, тот при коммерции.
   Когда Кузькин ушел, Станислав подвел итог беседы:
   - И много, и в руки взять нечего. Данин-Кобра вполне мог  остаться  в
живых и очень нам подходит. Бандит, потом сапер-подрывник, за пятнадцать
лет он в кого угодно превратиться мог. Опять же покойный Аким незнакомца
при Харитонове Коброй назвал. Даже если мы его  фотографию  найдем,  она
нам ничего не даст. Столько лет прошло, фактура,  цвет,  все  сменилось.
Ему надо где-то жить. Гостиница? Даже если заставить все территориальные
отделения...
   - Пустое, - перебил Гуров. - Паспорт, который видела Валентина, давно
уничтожен. Он может поселиться в гостинице, но мы не знаем, кого искать.
Мое мнение, он в гостиницу не пойдет, выдавать  себя  за  иностранца  не
станет.
   - Он говорит с акцентом. Почему мы не спросили  Валентину  Серову?  -
удивился Крячко.
   - Потому что я хорошо говорю по-русски, - произнес Гуров с  акцентом.
- Он нам кость бросил, чтобы мы ее искали. Я консультировался, у русских
появляется акцент, но не за такой  срок.  Ты  не  сказал,  куда  упрятал
женщин.
   - Я не прятал, у них приятели в Петербурге, туда и укатили.
   Гуров сидел задумавшись, недовольно морщился.
   Крячко тоже умолк, настроение было  паршивое,  какое-то  безнадежное.
Если бы не угроза взрыва и гибель  людей,  на  политические  последствия
теракта  Станиславу,  признаться,  было  наплевать.  Газеты  он   читать
перестал, дебаты  по  телевизору  слушал  невнимательно,  казалось,  все
говорят одно и то же.  Станислав  прекрасно  понимал  матерей  и  отцов,
тяготевших  к  коммунистам.  Людям  свойственно,  вспоминая   молодость,
умиляться и радоваться. Ему и самому казалось, что при Политбюро  жилось
легче. Преступлений совершалось, по  сегодняшним  меркам,  просто  мало,
смешно вспоминать, и уголовники были какие-то понятные. Он понимал,  что
все это самообман и ложь, не дай бог вернуться к  старой  жизни,  однако
сегодняшние  правители  тоже  доводили  до  белого  каления.  Станислава
особенно раздражали самоуверенные, довольные лица, уверенность  в  своей
правоте и  то,  что  его,  Станислава  Крячко,  обзывали  электоратом  и
безапелляционно утверждали, как к чему он относится. Ярость,  с  которой
люди боролись за свою власть, оперативника не поражала. На  бессовестных
и жестоких он за годы работы насмотрелся. Правда, его клиенты,  сражаясь
за лишний кусок, рисковали своей свободой, а порой и жизнью.  Эти  и  не
рискуют ничем.
   - Не думай, Станислав, о них не думай, - сказал Гуров. - Мы стараемся
для людей, правда, толку от нас  с  каждым  годом  все  меньше.  А  если
размышлять о судьбе России, удавишься, в лучшем случае сопьешься. Каждый
обязан забить свой гвоздь, а не прикидывать, в какую сторону крыша едет.
Если каждый свой гвоздь забьет на  совесть,  дом  стоять  будет  прочно.
Созерцателей и мыслителей без нас хватает.
   - Ты кого уговариваешь? Меня или себя? - Гуров угадал  его  мысли,  и
Станислав смутился, словно его уличили в непристойном.
   - Обоих, господин сыщик. Ты придумал, как нам  террориста  разыскать?
Мы плохо работаем, мечемся, следует выработать линию и не отвлекаться.
   - Тебе, извини, в Думу пора. Там обожают ставить задачи. И  никто  не
знает, как их выполнять. Я тебе перечислю варианты,  ты  мне  определишь
один и скажешь, как именно.
   - Ныряй, здесь не глубоко.
   - Цитируешь классика - ссылайся на первоисточник, - сказал Станислав,
и Гуров не сдержал улыбки.
   - Разыскать подушку, на которой он спит, - начал Крячко.
   - Мысль интересная, главное, свежая.
   - Разыскать человека и канал, по которому поступит взрывчатка.
   - Или уже поступила.
   - Нет,  Лев  Иванович.  Мы  имеем  дело  с  человеком  обстоятельным,
неторопливым. Он только сменил место залегания и надежно не обустроился.
Ты прав, у него в Москве должен иметься канал связи, полученный в момент
передачи денег. Аким-Лёнчик и Валентина - его собственная инициатива.  У
наших клиентов, а он в прошлом наш клиент, существует пошлая  пословица:
"Лучше старое говно, чем новая курица". Но он  сам  наложил  с  париком.
Парик - свидетельство небольшого ума. Его  соблазнила  идиотская  мысль,
витающая в Москве, что  во  всех  бедах  виноваты  черные.  Он  хитер  и
осторожен, хотел обойти заготовленный канал, создать собственные.
   - Ты сам призывал к конкретности.
   - Пытаться определить объект теракта, брать на месте.
   - Например, метро. В Москве всего две станции. Ты дежуришь на  одной,
я - на другой.
   - Метро отпадает в принципе.
   - Почему? - Гуров имел ответ на данный вопрос, проверял себя.
   - Ему платят деньги за катастрофу, вызвавшую грандиозный  скандал.  А
различные  несчастья  в  метрополитене,  к  сожалению,  дело   чуть   не
повседневное во всем мире. И происходят они  не  на  глазах  людей,  под
землей, журналистов и телевидение туда можно не пустить.  Да  и  причину
катастрофы удастся исказить, неисправность коммуникаций,  электричество.
Я считаю, что метро  нашему  преступнику  не  подходит,  -  подвел  итог
Крячко.
   - Согласен, - коротко ответил Гуров, хотя мог бы дополнить  друга.  -
Ему нужен фейерверк кошмара, чтобы все видели  и  оповестили  весь  мир.
Стадион. Ярмарка. Народные гулянья, хотя  на  открытом  воздухе  что  ни
взрывай, зона поражения окажется локальной, ограниченной.
   - Трудно представить, что способен изобрести больной мозг. У кобры  и
нет мозга, есть, конечно, только... - Станислав сбился, замолчал,  затем
сказал:
   - Крупный магазин, в центре. Ведь что-то он у ЦУМа фотографировал?
   - Я об этих фотографиях день и ночь  думаю,  -  согласился  Гуров.  -
Считаю, он снимал продавщицу мороженого, точнее,  ее  тележку.  С  такой
тележкой куда угодно проехать можно. Разрешено в данном месте торговать,
не разрешено, особенно сегодня, когда  можно  снизить  цену  и  привлечь
покупателей.
   - Верно,  только  не  мужчине  среднего  возраста.  Женщина,  молодой
человек, но не мужчина. Все, господин полковник, мы  опять  растекаемся.
Необходимо концентрироваться, а мы расширяемся.
   - Не знаю! - Гуров вышел из-за стола, начал вышагивать по кабинету. -
Я не знаю! Найти берлогу или, как ты выражаешься, подушку, на которой он
спит, идея прекрасная. Выявить его связника - это оригинально,  подобные
задачи решают  полицейские  и  контрразведчики  всего  мира.  Определить
мишень, в  которую  он  целится,  и  отобрать  пистолет  на  секунду  до
выстрела, очень красиво. Как это сделать?
   - Мы договорились, я определяю, что надо, а ты  мне  объясняешь,  как
это сделать. Не психуй, пошли обедать.
   - Не пойду, я ничего проглотить не могу. Кто он, мы не знаем.
   - Предположительно Данин  Вадим  Леонидович,  пятьдесят  пятого  года
рождения, рост сто семьдесят шесть, русые волосы,  светлые  глаза,  лицо
овальное, особых примет не имеет.
   - Почему до сегодняшнего дня не составлен словесный портрет?
   - Отвечать или не стоит? - поинтересовался Крячко.
   - Дача.  Загородная  резиденция  министра,  где  собираются  политики
фашистской националистической окраски. Там Артем, но он молчит.
   -  Политики  -  болтуны,  которые  делят  шкуру  живого  медведя.   К
террористу  ни  один  из  них  не  может  иметь  отношения,  не   станет
использоваться в качестве связного, ты это отлично  знаешь.  Артем  лишь
рядовой, правда, он контактирует с майором Суховым.  Фигура  интересная,
но он использовался лишь на стадии добычи наличных денег.
   -  А  Павел  Усов,  человек  оперативно  грамотный,  его  убрали   из
резиденции, якобы собираются выдвигать в кандидаты. Он человек полностью
зависимый, хороший конспиратор...
   -  И  личный  враг  полковника  Гурова,  -  перебил  Крячко.  -   Вот
организовать  покушение  на  тебя  Усов  способен,   а   для   связи   с
законспирированным  террористом  не  годится.  Он  слишком  засвечен   и
скомпрометирован. Уж если  идти  по  этому  пути,  то  бывший  полковник
Управления  охраны  Егор  Владимирович   Яшин   подходит   больше.   Его
отстранили, убрали в тень, о Яшине все забыли.
   Гуров смотрел на друга внимательно, кивал согласно, однако возразил:
   - Яшин трус.
   - От связника требуется тщеславие, стремление возродиться,  подлость,
беспринципность, отнюдь не храбрость.
   - Как к нему приблизиться?
   - Ты знаком с его любовницей Вероникой Ждан. Она баба кремень, но  на
мужиков падкая. А ты настоящий мужик.
   - Не говори глупости и дай команду немедленно проверить,  выезжал  ли
Яшин в последние месяцы за кордон.
   - Словечки у тебя совковые. За кордон! Давно нет никакого кордона.
   - Вызови на связь Артема. Он вторые сутки молчит.
   - Не беспокой его. Лев Иванович, - возразил Крячко. -  Артем  -  опер
грамотный, раз не звонит, следовательно, не считает нужным.
   - Хорошо, выждем, - согласился Гуров. - Ты проясни, как  живет  Яшин,
можешь даже встретиться с ним, поговорить, ведь дело по  убийству  Скопа
так и не закрыто.  Если  я  решу  нанести  визит  Жданам,  ты  вроде  бы
подготовишь  почву.  А  я  поеду  в  ЦУМ,  взгляну  еще  раз,  чем   мог
интересоваться разыскиваемый.
 
*** 
 
   Вадим Данин, по кличке  Кобра,  расхаживал  по  ЦУМу  и  думал  не  о
предстоящем взрыве, вспоминал молодость, каким был  этот  магазин  много
лет назад и как  он,  Вадька,  любил  покупать  здесь  мороженое.  Такое
вкусное мороженое продавали только здесь и в ГУМе. Вафельный стаканчик с
вкуснющим шариком наверху.
   Магазин было не узнать, мороженым на первом этаже  торговали,  но  он
решил не разрушать сладостные воспоминания, прошел мимо.  Все  здесь  не
так, все иначе. Данин вспомнил плотные нескончаемые людские потоки еще в
Ницце, где состоялся его первый  предварительный  разговор  о  возможном
заказе и работе в Москве.  Тогда  он  сразу  и  подумал  о  ЦУМе  с  его
многолюдьем и бестолковой суетней. Представил себе тетку-мороженщицу, ее
голубую тележку, в которую легко загрузить любое количество  взрывчатки.
ЦУМ, как обезумевшее скопище приезжих, жаждущих купить, купить во что бы
то ни стало, и уже неважно что, уж  точно  не  то,  о  чем  мечталось  в
далекой глухомани, обсуждалось на семейном совете, записывалось, тут  же
вычеркивалось и снова  записывалось  на  бумажках,  утерянных  сразу  по
прибытии в Москву, еще задолго до появления в ЦУМе.
   Магазин поразил Данина чистотой, прозрачностью  витрин  и  внутренних
перегородок. Он много перемещался по миру, б