нкционер дал Юдину телефон гаража,  назвал
имя и отчество механика, пароль и  предупредил,  что  в  крайнем  случае
Борис  Андреевич  может  обратиться  к  нему  за  помощью.  Появление  в
гостинице полковника Гурова произвело на Юдина впечатление серьезное.  В
общем-то по поводу неожиданного гостя не у Юдина должна болеть голова, а
совсем даже у Гоги Мельника, но этому гражданину, несмотря на  весь  его
авторитет в  подобных  вопросах,  Борис  Андреевич  решил  полностью  не
доверяться. Одно дело - рэкетиры и эксы,  бандиты  и  случайные  пожары,
совсем иное - борьба с сыщиком экстра-класса. Механика рекомендовали  на
высшем уровне, он был козырной картой  Юдина,  о  которой  Гоги  Мельник
ничего не знал. И хотя, пожалуй, рановато еще до начала игры вытаскивать
из рукава главный  козырь,  Юдин  решил,  не  открывая  Романова,  тайно
встретиться с ним и посоветоваться.
   - Александр Сергеевич, мне ваш  телефон  дал  солидный  человек,  наш
общий знакомый...
   - Извините, - перебил Романов. - Я не понимаю, о чем вы... Если нужна
помощь с машиной, то через час прошу...
   - Подождите, - теперь перебил Юдин. - Я вам перезвоню, - докончить он
не успел, так как в дверь резко постучали, из коридора  донесся  громкий
смех и голос Мельника:
   - Открывай, подлый трус!
   Нина бесшумно выскользнула из спальни, вопросительно взглянула.  Юдин
положил трубку, кивнул. Девушка открыла дверь, Мельник ворвался,  словно
пьяный биндюжник в пивную, застегивая на ходу молнию брюк, и заорал:
   - Это не девка, а тайфун! Иди, крошка, успокой подружку,  -  взмахнул
рукой, пытаясь шлепнуть Нину, но та увернулась, вышла из номера, закрыла
за собой дверь.
   Мельник подтянул болтающийся на шее галстук, прошелся по номеру,  уже
спокойно, без блатного пришепетывания сказал:
   - Ладно, ладно, не буду! - он выставил перед собой ладони. - Знаю, вы
этого не любите. Но, Борис, ты гомосапиенс, должен понять, -  у  каждого
свой темперамент. Договорились, до завтра о делах  ни  слова  Этот  мент
нам, конечно, ни к чему. Так разберемся, пусть не болит голова у дятла.
   Юдин наблюдал за Мельником, особенно не прислушивался к его болтовне,
так как отлично знал, что Гоги привычно бутафорит и никогда  не  скажет,
что в действительности решил предпринять. "Старый стал, - думал Юдин,  -
зачем я пригласил этого заплечных дел мастера? Надо тихо  встретиться  с
механиком прокачать  ситуацию.  Разваливаюсь,  пароль  Романову  назвать
забыл, да теперь уже значения не имеет"... И мягко спросил:
   - Посторонний поселился? Кто за него платит?
   - Кого теперь это колышет? - Гоги вновь поправил  галстук  и  одернул
пиджак. - Поселился на гоп-стоп, мы  же  верительных  грамот  не  имеем.
Накладка, конечно. Платим мы, если хочешь, я лично. Тебе бабки жалко?
   Юдин потер ладонью седеющий ежик густых волос, не  ответил,  да  Гоги
ответа и не  ждал.  За  порядок  и  охрану  отвечал  он,  прокол  в  его
ведомстве. Позже Мельник  разберется,  виновные  ответят,  а  сейчас  не
защищаться, а нападать следует.
   - Кто говорил, мол, обслугу здесь не менять, пусть все останется, как
при партайгеноссе? - Гоги вытер мокрые губы. - Здесь же холуи, не  люди.
Видят уверенного номенклатурного деятеля. Они что,  каждого  в  личность
знают? Их предупредили: человек требует - значит, право имеет.
   С улицы донесся автомобильный сигнал. Гоги подскочил к окну, отдернул
штору.
   - О,  прибыли  их  святейшество,  Кац  Анатолий  Самойлович.  Фамилию
отхватил, только  для  погрома.  И  Губский  Эдуард  Федорович  нафталин
отряхнул, подагрические суставчики смазал и проскрипел,  теперь  поучать
будут.
   - Встретить бы не мешало, - обронил Юдин.
   - Мне? - Блеклые глазки Мельника  заледенели,  кожа  на  лице  словно
натянулась, проступили костяшки скул,  даже  вялый  животик  подобрался.
Комик-болтун исчез, на Юдина смотрел убийца.
   - Твоя работа, -  Юдин  легко  поднялся,  поправил  шелковый  платок,
который был небрежно повязан вместо галстука, и обаятельно улыбнулся.  -
А нет настроения, так я, мальчик шустрый и не гордый, сбегаю.
   Гоги помягчел лицом, шлепнул губами, рассмеялся, выскочил в коридор и
чуть не налетел на Гурова. Мельник не сразу сообразил, с кем столкнулся,
схватил за рукав.
   - Кто такой? Чего здесь шляешься?
   - Ба! Георгий Акимович! Здравствуйте, какими судьбами? - Гуров  мягко
отстранил руку Мельника. - Гостей встречаете?  Там  Эдуард  Федорович  и
Анатолий Самойлович прибыли...
   - А, это ты, - Гоги понял,  кого  остановил,  и,  хотя  Гурова  видел
впервые, кивнул, как старому знакомому. - Привет. Я  в  шестом.  Заходи,
потолкуем.
   - Спасибо.
   Мельник махнул рукой и скатился по ковровой лестнице на первый этаж.
   Гуров зашел в чистенькое, оформленное под русскую избушку кафе, стены
которого были декорированы под дерево, а столы и скамейки  сколочены  из
натуральной, идеально отструженной сосны. Светильники изображали  слегка
приконченные керосиновые лампы, окна зашторены льном с  алыми  петухами,
пол посыпан свежими опилками. Пахло чистотой и уютом.  На  Руси  богатые
издавна тяготели к простому люду и были театрально  искренни,  и  в  эту
свою искренность по-детски верили. Сыщик оценил и  веру,  и  краснощекую
девицу в сарафане,  которая  встретила  его  поясным  поклоном,  одарила
улыбкой:
   - Меня Настя зовут, - девица хихикнула. - Чего барин изволит?
   - А чего не жалко, барышня?
   - С икоркой нынче перебои, но  балычок  имеем,  яишенку  фирменную  с
зеленью рекомендуем, кофе заморский.
   - Яишенку и кофе,  -  Гуров  сел  в  угол,  лицом  к  двери,  оглядел
номенклатурную   "избушку",   кому-то   ведь   она   должна   официально
принадлежать. Хотя какое это имеет значение?
   Информация  оказалась   правильной,   авторитеты   прибыли   вовремя.
Интересно было бы определить, какова сегодня их  действительная  власть,
без преувеличения. У преступников, как  и  у  официальных  властей,  нет
единства - грызутся.  Депутаты  направляют  запросы,  создают  комиссии,
требуют отставки, эти действуют проще: жгут, убивают. А  людей  охватили
апатия, страх, они озлобились, не хотят работать, никому не  верят.  Чем
может  помочь  милиция?  В  частности,  он,  сыщик  уголовного  розыска?
Практически ничем. Муравей. В  каждом  человеке  заключена  Вселенная...
Слова. Перед тобой поставлена задача,  давай,  мент,  работай  и  кончай
философствовать.
   Гуров начал себя пришпоривать, накручивать, но злость, которая в  его
работе  необходима,  не  появлялась.  Он  сидел  холодный,   ленивый   и
равнодушный, жевал фирменную яишенку, пил заморский кофе, мысли путались
и приводить их в порядок не находилось ни сил, ни  желания.  Раньше  все
было проще: он видел жертву, безумную мать или жену, осиротевших ребенка
или старика и понимал  свою  необходимость,  свою  обязанность  защитить
закон, по которому за каждое преступление должно последовать  наказание.
И пусть  не  всегда  это  удавалось,  однако  он  боролся  с  конкретным
преступником, который пробуждал злость, порой ненависть, и они  являлись
топливом, питали энергией, заставляли действовать.  А  что  сделали  эти
люди? Пустые прилавки, вагоны с продовольствием, неделями  простаивающие
на запасных путях, переполненные злобой очереди.  Кто  виноват?  Чистая,
пропитанная сытостью и  покоем  избушка,  льняные  занавесочки  с  алыми
петухами, розовощекая девица, выученная говорить  на  российском  языке.
Так ведь построили райский уголок не авторитеты, они  лишь  захватили  и
используют. Нет у сыщика злости на таких преступников, ничего с этим  он
поделать не может, а нет злости, нет и сил.
   "Будешь  философствовать,  не  сумеешь  собраться,   пришлепнут",   -
урезонивал себя сыщик. И будто подслушав его мысли, в избушку вошли двое
охранников,  крепкие  ребята  с  округленными  литыми  фигурами,  сытыми
равнодушными лицами.
   - Мир дому! - сказал один из них, мазнув по Гурову взглядом, и  занял
столик у окна.
   - Настя, рабочий класс прибыл! - громко  объявил  второй,  усаживаясь
рядом с напарником. - Тащи горшки и чего-нибудь покрепче чая!
   Они были похожи: оба русоватые, ладные и опасные. Один чуть повыше  -
Гуров без труда определил, что он в паре за старшего и про себя окрестил
его Большим, а второго - Маленьким. Сыщик попытался  определить,  где  у
них   оружие,   но   не   определил,    свободные    джинсовые    куртки
предусмотрительно расстегнуты.
   Парни вели себя свободно, но не  нагло,  выпили  по  полстакана  и  с
аппетитом хлебали из глиняных горшочков горячее. На Гурова они  внимания
не обращали, разговаривали негромко, ели аккуратно. Сыщик не сомневался,
что перед ним профессиональные убийцы, но глядел на них  без  ненависти,
равнодушно, как смотрят на убийц в кино.
   Появился Романов, элегантный,  отнюдь  не  современный  отечественный
механик, типичный аристократ, даже не сегодняшний, а сошедший с  гравюры
девятнадцатого века. Александр Сергеевич безлично поздоровался  и  занял
столик у двери. Столиков в кафе  было  восемь,  а  посетители  расселись
треугольником:  в  дальнем  углу  Гуров,  у  окна  "водители",  у  двери
"механик". Сыщик сложившуюся ситуацию  отметил,  но  убедил  себя,  мол,
мерещится, для расправы место абсолютно неподходящее - в проходах  между
столиками суетится розовощекая Настя, с кухни доносятся  голоса.  Только
сыщик успокоил себя, как прозвучал звонок, Настя  засуетилась  и  вскоре
покатила на выход заставленный блюдами столик.
   "Если ее опередить, я успею выйти", - как о постороннем подумал Гуров
и не двинулся с места. Настя со столиком уехала, тут же из кухни выплыла
дородная женщина в жестко накрахмаленном стерильном белом колпаке. Глядя
завороженно прямо перед собой, словно  боясь  упустить  из  вида  что-то
чрезвычайно важное, она проследовала к дверям и скрылась. В утробе кухни
брякнуло, лязгнуло, и сыщик  ясно  увидел  массивную  железную  дверь  и
засов.
   "И все равно, - упрямо думал он, - стрелять не  будут.  И  пододвинул
ногой сосновую табуретку ближе. - А в  рукопашной  мы  разнесем  теремок
вдребезги. Здесь собрались люди серьезные, они не позволят  необдуманных
поступков. Но серьезные на втором этаже, - возразил себе сыщик, - а  тут
исполнители, они способны рассудить иначе.  Им  приказано  припугнуть  и
выставить постороннего, который нагло забрался, куда ему не  следует,  и
этот посторонний - мент, но - ментов тысячи и церемониться с каждым..."
   Гурову   пришлось   свои   размышления   прервать   и   вернуться   к
действительности,  так  как  водители-охранники   поднялись.   Маленький
двинулся к выходу, а Большой - к столу  Гурова.  Боковым  зрением  сыщик
видел, что Маленький задержался около Романова, который кивнул и  встал.
Сыщик, не поднимая головы, следил за ногами подходившего шофера.  Прежде
чем напасть, человек всегда собьется с шага. Большой не сбился, спокойно
сел рядом. Гуров поднял голову, взглянул с любопытством.
   - Давай, приятель, собирай вещички, двигай домой,  в  твоем  возрасте
надо больше думать о здоровье.
   - Да я еще молодой, - Гуров улыбнулся, мягко подобрал ноги.
   - Зачем спорить-то, молодой?
   Миролюбивый тон мог обмануть лишь сопляка. Шофер  ударил  быстро,  но
Гуров ожидал нападения, легко наклонился, кулак  рассек  пустоту,  и  на
секунду бандит раскрылся. Гуров вытянул руку, коротко ударил  противника
в горло, под Адамово яблоко. Большой  хрюкнул,  ткнулся  лицом  в  стол,
сыщик достал наручники и, пристегнув его кисть к ножке  стола,  вынул  у
него из внутреннего кармана пистолет.
   Маленький происшедшего видеть не мог, так как,  выпроводив  механика,
стоял у двери с наружной стороны. Гуров знал, что  боль  уже  отпустила,
человек  уже  пришел  в  себя,  сейчас  натужно   сглатывает,   пытается
сориентироваться в обстановке.
   - Ты знаешь, кто я? - Гуров допил остывший кофе.
   - Мент поганый, - прошептал сипло Большой и сел прямо.
   - Допустим. Тогда ты фрайер сопливый. Гоги тебя  выгонит,  он  же  не
велел бить меня. Как зовут?
   - Ну, Степан.
   - А меня - Лев Иванович. А того, кто за дверями стоит?  Гуров  видел,
как новый знакомый потянул наручник, стол качнул.
   - Чего молчишь, Степа? -  Гуров  поднялся,  взял  с  буфетной  стойки
стакан с соком. - Освежись, полегчает. Так как зовут твоего приятеля?
   Степан сделал натужный глоток, отставил сок, вытер слезящиеся глаза.
   - Кореша Толиком звать.
   - Анатолий и Степан, хорошие имена, - Гуров закурил. - Позови его.
   Степан откашлялся, но Толик сам заглянул в теремок:
   - Ну, чего валандаетесь? Пошли!
   - Погодь! -  громко  сказал  Гуров.  -  Шагай  сюда  Толик,  разговор
имеется.
   Толик был прост и незатейлив, как огурец, подошел сверкая улыбкой,  и
спросил:
   - Сговорились? Я же тебе толковал, Степа, что  товарищ  умный,  -  он
смотрел на содельника и не обратил внимания,  что  Гуров,  подвигая  ему
табуретку, поднялся и взял столовый нож. - Ты чего, Степ, забурел?
   Гуров ударил ручкой  ножа  чуть  пониже  третьей  пуговицы,  точно  в
солнечное сплетение. Толик чуть не выплюнул язык, глаза застекленели, он
схватился за живот,  упал  на  стол.  Гуров  отобрал  у  него  пистолет,
пригрозил Степану:
   - Будь хорошим. - Отстегнул браслет наручника от стола, защелкнул его
на запястье Толика. - Теперь спокойно поговорим, ребята.
   Скованные наручниками Степан с Анатолием сидели смирно, держали  руки
на коленях и со стороны производили приятное впечатление.
   Обслужив в номерах  высокопоставленных  клиентов,  вернулась  в  кафе
розовощекая Настенька, пронесла свою крахмальную корону шеф, на столик с
новоявленными друзьями не взглянула, давно научившись отличать хозяев от
их слуг. Шефу предстояло приготовить обед,  а  продовольственный  кризис
хотя еще резиденции не захватил, но кладовки  уже  выдувал,  приходилось
изворачиваться.  Гуров  заказал  коньяк  и  кофе,  сам  не  пил,   сидел
расслабившись, скрывая дрожь и тошноту, естественную  реакцию  организма
на перенапряжение. Сколько ни  тренируешься,  а  супермена  из  него  не
получается. Сыщик вздохнул, заметил, как кривится от боли  Толик,  дышит
осторожно, а Степан глотает коньяк и вздрагивает.
   - Ты лед из морозилки выковырни и  к  брюху  приложи,  -  посоветовал
Гуров, и не потому, что парня пожалел, а так, для завязки разговора.
   - Сегодня, Лев Иванович, прикуп твой, - сипло сказал  Степан.  -  Так
ведь замочить ты нас все равно не можешь, а завтра тоже наступит. Раз ты
Гоги знаешь, то должен понять, он не простит.
   - Ясно дело, не простит, - согласился Гуров и пристально посмотрел  в
глаза Степану.
   - Пушки отдай, сука, - мысли Толика были короче, слог лаконичней.
   - Обязательно, - Гуров кивнул.
   - Ну и как полагаешь дальше? - спросил Степан.
   - Не знаю, давай решать.
   - Пушки отдай, и мы тебя отпустим, - вмешался Толик.
   - Совсем плохой, - Гуров смотрел укоризненно. - Степан, скажи...
   - Ты на сдаче, банкуй, - ответил Степан и отвернулся.
   - Слушай, мент, а Эффенди случаем  не  ты  пришил?  Так  слышал  я  о
тебе...
   Закончить Толик не сумел, Степан ударил его  по  лбу.  У  нормального
человека произошло бы  сотрясение  мозга.  Толик  лишь  зубами  лязгнул,
голова у него была сильным местом. Он взглянул  на  старшого  с  обидой,
буркнул:
   А я ничего, - и подлил в стакан коньяку.
   - Он как? - Гуров кивнул на Толика, шлепнул пальцем по губам.
   - Могила, - ответил Степан.
   - Смотри, ты сам сказал, что Гоги не простит,  -  Гуров  увидел,  как
метнулся  взгляд  Степана,  понял,  что  смысл   сказанного   дошел   по
назначению, и продолжал:
   - Я, Степан, человек мирный, интеллигентный, приехал отдохнуть,  если
Георгий Акимович Мельник пожелают,  обсудить  некоторые  вопросы.  А  ты
сразу драться, нехорошо. Теперь мы  оба  в  глупом  положении.  Извечный
русский вопрос: что делать?
   - Ты с Гоги знаком?
   - Заочно.
   - Значит, бумажки о нем читал, - понял  Степан.  -  Так,  ты  его  не
знаешь.
   - Степан, давай столом мента придушим, - снова возник Толик, - ключ и
пушки отнимем.
   Степан провел ладонью по лицу приятеля, подвинул ему стакан:
   - Закройся, без тебя тошно.
   - Слушай, Степан, внимательно, постарайся понять,  -  Гуров  выдержал
небольшую паузу. - Я вас сейчас отпущу, если вы начнете  безобразничать,
пристрелю. Пистолеты с вашими пальчиками вот тут. - Гуров похлопал  себя
по карману, - так что у меня - самозащита, у вас - крематорий.  Понятно?
Георгию Акимовичу Мельнику я ничего не скажу,  вы  будете  ему  служить,
словно ничего не произошло. Ему - служить, а мне  немного  прислуживать.
Обыкновенный  шантаж  в  нашей  с  вами   жизни   дело   обычное.   Есть
контрпредложения? Вопросы? Нет. Тогда с Богом.
   Гуров бросил на стол ключ от наручников.
   - Браслеты с  ключиком  оставьте  на  столе,  прикройте  салфеткой  и
топайте.
   Сыщик отошел к буфетной стойке. Степан не раздумывал, сейчас  главное
освободиться, а дальше жизнь покажет, мент еще горько пожалеет. В машине
имелись пушки не хуже, главное - не дать менту выйти с территории.
   Степан бросил наручники на стол, прикрыл салфеткой. Гуров пил сок  из
запотевшего стакана, с улыбкой наблюдая за боевиками,  которые,  потирая
ушибленные места и натертые кисти рук, решали, что теперь делать.
   - Двинули, что ли? - буркнул Толик.
   Степан был умнее, решил сделать вид, что смирился.
   - Лев Иванович,  как  мне  с  Гоги  говорить?  Он  велел  вас  отсюда
выселить.
   - Передай, я с ним встретиться хочу, - Гуров тихо рассмеялся. - Вы на
улицу сейчас не выходите, поднимайтесь на второй этаж, а я блокирую  ваш
транспорт. Ты, надеюсь, соображаешь, Степа, я же здесь не один, и  через
пять минут ваши пушки уплывут в Москву. Если со мной, не  дай  Бог,  что
случится, о вашей судьбе побеспокоятся.
   Никакого связника у Гурова не было, и отослать пистолеты он никак  не
мог. Он блефовал, но за неимением гербовой пишут на простой.
   Толик переминался с ноги на ногу, натужно сопел, ждал, когда закончат
трепаться и надо будет  действовать.  Эти  действия  представлялись  ему
весьма простыми. Следует выйти,  встать  за  дверью,  двинуть  мента  по
башке, отнять свои пушки и ни о  чем  не  думать,  для  того  иные  люди
имеются.
   - Что еще желаете? - спросила Настя, выглядывая из кухни.
   - Благодарствуем, - ответил Гуров, кивнул боевикам:
   - До встречи.
   Когда они вышли, сыщик взял наручники и, отдернув льняную занавеску с
алыми петухами, выпрыгнул в окно.
   Толик, шагнув за дверь, встал за косяком. Степан  не  знал,  что  еще
придумает мент,  чуял,  так  просто  тот  не  дастся,  и  остановился  в
нерешительности. И в это время из холла в коридор упала  тень,  раздался
укоризненный голос:
   - Степан, нехорошо, мы же  договорились,  вы  подниметесь  на  второй
этаж.
   - Мать твою! - выругался Толик.
   Степан толкнул напарника в бок и направился к лестнице.  Гуров  стоял
метрах в  десяти  от  площадки,  и  схватить  сыщика  не  представлялось
возможным.
   Когда боевики скрылись за  лестничным  пролетом,  Гуров  выскочил  на
улицу, подбежал к "Волге", дернул за ручку.  Как  и  следовало  ожидать,
двери заперты не были. Сыщик приподнял заднее сиденье, положил под  него
пистолеты, захлопнул дверцу, оглянулся, - вроде никто не видел.
   Гуров ошибался,  Александр  Сергеевич  Романов  стоял  неподалеку  за
сосной, якобы справляя малую нужду, и внимательно, иронически  улыбаясь,
наблюдал за происходящим.
 
Глава третья 
 
   Авторитеты  расположились  в  номере  Эдуарда  Федоровича   Губского,
раритета уголовного мира. Хозяину недавно  исполнилось  восемьдесят,  он
был высок, худ и жилист, орлиным профилем походил на  де  Голля,  но  на
этом сходство старейшины  воров  в  законе  с  благородным  французом  и
заканчивалось. Эдуард Федорович снял  пиджак,  облачился  в  изумрудного
цвета халат  с  атласными  лацканами,  перехватил  его  витым  поясом  с
кистями. Из ш