начиная  от  билетеров  и  кончая  директором,  не
ворочались в постелях, а находились в управлении  внутренних  дел.  Одни
писали объяснительные, другие отвечали на вопросы оперативников, третьи,
ожидая своей очереди, маялись  в  коридорах.  Уголовное  дело  возбудила
прокуратура,  но  опрос  такого  количества   людей   следователю   был,
естественно, не под силу, он дал соответствующее поручение,  и  работали
оперативники.
   Вопросы всем задавались одни и те же, так как ничего нового в  данной
ситуации придумать еще никому не удавалось. Где вы находились в такое-то
время? Не видели ли в служебных коридорах посторонних?  Не  заметили  ли
чего-нибудь подозрительного  либо  необычного?  Когда,  где,  при  каких
обстоятельствах видели последний раз Ивана Ивановича Мухина?
   Майор  Фрищенко  беседовал  с   людьми,   имеющими   непосредственное
отношение к конюшне. Майор понимал, что ни черта  они  этим  бреднем  не
вытащат, и вскоре останется он с кипой исписанной бумаги.  В  городе  же
поговорят-поговорят и забудут. На дворе март, а виснет третье  убийство,
совсем же недавно такой тихий был  город...  Гурова  майор  знал  давно,
дважды сталкивался по работе, порой доходили слухи. Фрищенко москвича не
любил, признавал, что оперативник  он  классный,  но  человек  абсолютно
чужой, высокомерный и холодный, а что простаком  держится,  так  это  от
профессии, умеет перекраситься. И хотя Гуров был значительно старше и по
званию, и по должности, Фрищенко обращался к нему на "ты". Полковник  же
и бровью не вел, держался как с  равным,  спокойно  и  уважительно,  чем
вызывал еще большее раздражение Фрищенко.
   Майор  переходил  из  кабинета  в  кабинет,  словно  сомнамбула.  Вид
отрешенного глухонемого начальника  "утро"  мог  обмануть  кого  угодно,
только не оперативников, которые  отлично  знали:  майор  все  прекрасно
видит  и  слышит,  ничего  не  забывает.   Когда   Фрищенко   неожиданно
материализовывался в кабинете и, привалившись плечом к стене,  почему-то
он никогда  не  садился,  застывал  в  привычной  позе,  ведущий  беседу
оперативник  невольно  напрягался,  начинал  говорить  громче,   вопросы
задавал жестче. Начальник мог простоять минуту, а мог и десять, неслышно
исчезал, из прокуренного кабинета перемещался в  еще  более  прокуренный
коридор,  прохаживался,  снимая  своим  появлением  естественные  сейчас
разговоры, которые за его спиной тут же  возобновлялись  с  еще  большим
накалом.
   И понятно, люди к убийствам еще не привыкли, не дай Бог,  если  такая
привычка появится.
   Во время очередного обхода Фрищенко отыскал директора, которого давно
допросил лично и отпустил. Но Капитан не считал возможным оставить  свою
команду, распорядился принести  из  своего  кабинета  чай,  вытащить  из
холодильника торт. В коридоре чаевничали, облизывали  липкие  пальцы  и,
поглядывая на директора  с  благодарностью,  но  и  с  вызовом,  курили.
Плюшки, пирожные, различные печенья являлись  слабостью  Капитана,  и  у
него была  своя  маленькая  пекарня,  которая  существовала  задолго  до
появления приватизации. Доносить в  милицию,  прокуратуру,  в  горком  и
Советы об этом факте не стали: люди и город гордились, что вот еще ни  у
кого нет, а у них, в цирке, есть. И даже Первый,  когда-то  назначенный,
потом всенародно избранный, предпочитал не выписывать засохшие лакомства
из столицы, а обращался к  Капитану  и  получал  прямо  к  столу  свежую
выпечку. И в городе доподлинно знали, что именно с Первого Капитан берет
двойную цену,  и  подобная  дерзость  радовала  людей,  согревала  души,
создавала иллюзию демократии и свободы.
   Майор завел Капитана в свой кабинет, указал на стул, уселся напротив,
даже приоткрыл глаза.
   - Чего будем делать-то, Капитан? Хреновые наши дела, надо сказать.  И
чудится мне, что это - только цветочки.
   Семен Фрищенко  и  Лешка  Колесников  родились  в  этом  городе,  тут
учились, гоняли в футбол,  беседовали  и  веселились,  женились,  рожали
детей, в общем, жили. И хотя особо не приятельствовали, всегда  помнили,
что растут от одного корня.
   - Верно, хреново, коли ты,  милицейский,  меня,  циркового,  о  своих
делах спрашиваешь, -  ответил  Колесников,  дернул  подбородком,  глянул
сердито. - Я тебя не пытаю, чем  артистов  кормить  и  где  новую  лонжу
заказать.
   - Ты умный, тебе легче, - смиренно пробормотал Фрищенко и,  хотя  все
уже было оговорено, продолжал:
   - Давай по новой, Капитан. Значит,  начинаете  вы  в  девятнадцать  и
первый номер у вас с лошадьми.
   - Амазонки. Примерно с шести в конюшне не протолкнись, а  около  того
Ваньку видели живым.
   - В семнадцать сорок  пять,  -  уточнил  Фрищенко.  -  Потом  лошадей
прибрали, вывели, и конюшня опустела.
   -  Ясное  дело,  конюх  с  помощниками   идут   к   манежу,   смотрят
представление и принимают горячих, обтирают, ведут во двор, прогуливают.
   - Ведут через конюшню, ворота запираются изнутри, -  майор  обреченно
вздохнул.
   - Непременно запираются, иначе пацаны пролезут, спасенья нет. Я  тебе
говорил, и другого ты не услышишь: ворота  заперты  на  все  сто.  После
выступления их открывают  лишь  летом,  сейчас  нельзя,  горячая  лошадь
простудится.
   - Значит, после выступления в конюшне опять сутолока?
   - Ну какая сутолока? Лошади же не люди, чего им толкаться?
   - А людей много?
   - Только свои: конюх, помощники, девчонки заскочат любимца  огладить,
угостить, только их и  видели.  Любой  посторонний  тут  будет  торчать,
словно памятник на площади.
   - Вот-вот, согласен, - Фрищенко кивнул. - На памятник никто  внимания
не обращает: стоит, а может, убежал, глаз обвыкся, не видит.  Кто  может
зайти в конюшню и не привлечь ничьего внимания?
   - Уборщица, Сильвер, Классик, -  начал  загибать  пальцы  Колесников,
подумав, сказал:
   - Больше никто. Что прилип? Ясно же, Ивана в то время  в  конюшне  не
было, его нашли позднее и уже... - он махнул рукой.
   - И ты за последнее время новых людей на работу не брал?
   - У меня цирк, а не проходной двор.
   - Сколько же времени длится номер "Амазонки"? -  спросил  Фрищенко  и
сам же ответил:
   - Около десяти минут. Ворота во двор были заперты, со  стороны  кулис
стояли люди, въезжали и возвращались с манежа лошади. Никого  нового  ты
на работу не брал. Значит, кто-то  из  твоих  родимых  сотрудников  либо
артистов, - он поднял палец и повторил:
   - Либо артистов в эти десять минут и зарезал парня.
   - Слушай, Сеня, не надо заправлять, - Колесников покрутил  пальцем  у
виска, - я своих людей знаю лучше чем собственную  жопу,  и  за  каждого
могу ответить. Это тебя одни подонки окружают.
   Фрищенко на злые слова земляка никакого  внимания  не  обратил,  даже
кивнул согласно, но это относилось не к высказыванию  Колесникова,  а  к
мыслям майора Фрищенко.
   - Днем у цирка видели иномарку с московскими номерами.
   - Я для дочки нашей Аннушки - метлами у меня  командует  -  в  Москве
лекарство заказывал. Человек приехал, передал,  уехал,  торопился,  даже
чай пить не стал.
   - Понятно,  -  Фрищенко  снова  закивал  и,  чтобы  не  привлекать  к
полковнику внимания, спросил:
   - А откуда журналист объявился?
   - Из златоглавой, откуда еще, - Колесников дернул подбородком.  -  Не
пойму, как он тут ночью объявился? Кто ему сказал?
   - Я тебя не в  сыщики  вербую,  не  зову  стучать  на  соратников,  -
Фрищенко тяжело поднялся. - Но ты, Леша,  оглянись  вокруг  себя,  вроде
трахают тебя.
   Колесников набрал в легкие  воздух,  покраснел  от  натуги.  Пока  он
выбирал слова покрепче, Фрищенко проскользнул мимо,  распахнул  дверь  и
объявил:
   - Всем спать! Оперсоставу задержаться!
 
Глава четвертая 
БЕССОННИЦА 
(продолжение) 
 
   На бывшей обкомовской даче, расположенной километрах  в  двадцати  от
Города, в эту же ночь сидел за столом и читал газеты Кирилл Владимирович
Трунин - человек молодой, но очень серьезный.  Ему  недавно  исполнилось
тридцать два, но по имени-отчеству Трунина называли уже  несколько  лет,
сначала вроде бы шутливо. Довольно быстро привыкли и сверстники, которые
в свои двадцать пять были для всех Сережки и Петьки, многие из  них  без
упоминания отчества счастливо доживут и до  шестидесяти.  Они  признали,
что Кирилл Владимирович Трунин - человек иного замеса. На первый взгляд,
он не производил впечатления: среднего роста, фигурой  не  примечателен,
одевается  по  усредненной  моде,  когда-то  носил  костюм,  рубашку   с
галстуком, теперь  в  джинсовой  одежде  и  куртке  с  молниями,  ничего
броского,  дорогого,  глазу  не  зацепиться.  Обычная  советская  семья,
родители-инженеры, жили скромно,  как  все,  от  зарплаты  до  зарплаты.
Трунин и школу, и юрфак университета  окончил  середнячком,  как  любили
тогда выражаться: рядовой товарищ, обыкновенный советский человек. Но он
родился лидером, очень быстро это осознал, легко  подчинял  сверстников,
но уже в школе понял, что общество, в котором он живет, любит лишь серый
цвет,  средний   рост,   не   умных,   а   хитрых,   не   способных,   а
приспосабливающихся. И тогда еще без  отчества,  просто  Кирилл,  Трунин
запрятал  свое  лидерство  глубоко  вовнутрь,  начал  присматриваться  к
окружающим, в основном к людям, успешно продвигающимся вверх. Он  быстро
и без особого труда определил, что лестница, ведущая наверх, практически
одна - комсомол, затем  партия,  далее  со  всеми  остановками,  сколько
пролетов осилишь, так высоко  и  заберешься.  Принцип  подъема  по  этой
лестнице, как он  понял,  был  достаточно  прост.  Необходимо  постоянно
угождать вышестоящему, казаться не шибко умным, лишь  сообразительным  и
очень расторопным, выжидать и либо подловить, когда шеф  сам  оступится,
либо в нужный момент ножку подставить, сбросить вниз, быстренько  занять
место и громко кричать, как умен и неповторим проходимец,  карабкающийся
на пролет выше. Итак, еще в школе Кирилл Трунин сообразил, что  лестница
лишь одна и нечего изобретать велосипед; как и все вступил  в  комсомол,
стал секретарем, райком помог поступить в университет, где  Кирилла  уже
ждали, тут же "избрали" комсоргом курса.  А  как  же  иначе.  Разве  без
подсказки райкома собравшиеся  в  кучу  девочки  и  мальчики  с  первого
взгляда могут определить, кто есть кто?  У  ребят  различные  увлечения,
спорт, бесконечные  романы,  гори  этот  комсомол  голубым  огнем:  одни
заседания да головная боль. И предложенная кандидатура всем понравилась:
парням  -  тем,  что  на  женском  фронте  не  конкурент,  девчонкам  он
импонировал своим спокойствием, простотой обращения, нос не задирал,  ни
за кем не ухлестывал.
   Учился  он  на  первом  курсе  прилежно,  комсомольские   обязанности
выполнял аккуратно, но без излишнего вдохновения, чтобы  раньше  времени
не   привлечь   к   себе   ревнивого    внимания    уже    формирующихся
старшекурсников-функционеров. Через два года, когда он уже примеривался,
каким образом войдет в комитет, в университет прибыл  с  визитом  первый
секретарь райкома. Видимо, сам Господь Бог  уберег  неразумного,  Кирилл
Трунин стал свидетелем разговора высокого гостя  с  секретарем  комитета
комсомола, которые неизвестного парня и за человека не  считали,  потому
не стеснялись.
   - Ты куда лезешь? - кричал гость. - У тебя кто - папа, мама, дядя,  в
конце концов? У тебя кто за спиной? Ты полагаешь, каждый  жополиз  может
ползком к кормушке подобраться? Ты сосешь? Ты сосешь старательно,  когда
сочтем достойным, тоща позовем.
   Услышанное потрясло  Кирилла  не  цинизмом,  а  обнаженной  простотой
самого факта, что, не имея родословной, человек обречен  на  многолетнее
холуйство, даже рабство. Он выбрался на  улицу  ошарашенный  не  столько
услышанным, сколько собственной глупостью. "Раз  я  это  вовремя  понял,
значит, не дурак", - решил он, усаживаясь на скамейку. Задрав  голову  и
глядя на небо прикидывал, какое кресло там, наверху, он считает для себя
подходящим. Уж, конечно, - не райком комсомола, даже не  райком  партии,
как минимум подошло бы место в горкоме. Даже  если  туда  заберешься,  к
тому времени самый сладкий кусок в горло не  полезет,  унижения  -  чушь
интеллигентская, годы жалко. "Я должен захватить власть молодым, - решил
он, перестал разглядывать небосвод, поднялся со скамьи. - Мы двинем иным
путем. Власть человеку дают деньги. Не удается сразу  захватить  власть,
значит, следует начать с денег, которые охраняет государство,  конкретно
милиция. Если я не хочу быстренько, как фрайер, устроиться в  лагере,  и
коли я собираюсь против ментов выступить, следует узнать, как они живут,
чем дышат". Не от одного подслушанного разговора прозрел Кирилл Трунин и
не за час, сидя на скамеечке, перерешил он свою судьбу. Прошло не  менее
полугода сомнений и колебаний, он примеривался, как  схватить  удачу  за
шиворот, как не промахнуться и оказаться  в  седле.  Понял,  что  быстро
ничего не получится, придется терпеть.
   Всякий лидер человек  волевой  и  последовательный.  Получив  диплом,
Кирилл Трунин пошел работать в милицию, и не  дознавателем,  который  не
вылезает из кабинета, исписывает тонны бумаги, а опером.  Через  год  он
трудился уже на Петровке, где впервые и  увидел  уже  легендарного  Льва
Гурова. Поначалу Трунин решил с известным сыщиком сблизиться, подучиться
из первых рук,  так  сказать.  Но  вовремя  вспомнил  бабочку  и  огонь,
остерегся и недолгое  время,  что  служил,  главное  -  усваивал  методы
оперативной розыскной работы,  старался  ни  в  какие  громкие  дела  не
влезать и на глаза Гурову не попадаться.
   Он уволился, закосил по здоровью. В восемьдесят  пятом,  когда  подул
ветер перемен, и начали образовываться  кооперативы,  подпольные  дельцы
осторожно начали высовываться, оглядываться, подыскивать умных, ни в чем
не запятнанных помощников. В такой ситуации Кириллу Трунину просто  цены
не было: юрист, с  опытом  работы  в  органах,  с  оружием,  которое  он
предусмотрительно на одном из обысков в протокол  изъятия  не  занес,  а
тихо  положил  в  карман.  Какой  еще  вам  нужен  помощник,   товарищи?
Господами, как известно, все мы станем несколько позже.
   Кирилл  Владимирович  Трунин  сидел  за  небольшим  старинной  работы
письменным  столом,  ждал  телефонного   звонка,   просматривал   газеты
последних дней. Он не любил вспоминать прошлое, решал  неотложные  дела,
старался предвидеть завтрашний день. Он достиг многого,  очень  многого,
но, становясь богаче и могущественнее, все больше  был  недоволен  своим
положением: он стремился к власти и независимости,  а  получалось,  что,
чем  большей  он   обладал   властью,   тем   меньше   становилась   его
независимость. "Я Гулливер в стране лилипутов, -  думал  Трунин.  -  Они
хилыми лапками хватают меня  за  каждый  волосок.  А  без  лилипутов  не
прожить, без лилипутов я не Гулливер. Создается  порочный  круг..."  Еще
работая в  личной  охране  крупного  дельца  теневой  экономики,  Трунин
отбирал для себя верных людей, готовился создать собственный бизнес,  не
экономический,  полулегальный,  а  чисто  криминальный,   следовательно,
крайне опасный. Он не был  авантюристом,  просто  трезво  оценивал  свои
способности. Торговый, финансовый бизнес ему не  по  зубам,  не  хватало
знаний и опыта. Соберет небольшую группу,  максимум  человек  десять,  и
создаст собственную фирму. Рэкет. Но не дислоцироваться в  одном  районе
или городе, не обкладывать данью, выбивая у  дельцов  грошик,  ежедневно
людей запугивая, такой бизнес заранее обречен. Либо  кончатся  деньги  и
терпение у налогоплательщиков и они наведут на след оперативников,  либо
конкуренты объединятся, устроят разборку. Группа должна быть  мобильная,
быстро меняющая регион и направление удара. Можно  принимать  заказы  на
устранение конкурентов. Только разовые, не оставляя в  руках  заказчиков
никаких ниточек, которые бы вели  к  исполнителю.  Но  бесконечно  такая
деятельность продолжаться не  может,  информация  начнет  просачиваться,
капля за каплей она будет собираться, в  один  прекрасный  момент  масса
станет критической и взорвется. Обыватель  убежден,  что  милиция  вовсе
мышей не ловит, но он, Кирилл Владимирович Трунин,  знает,  оперативники
еще остались, и недооценивать их - полный идиотизм.
   Трунин взглянул на часы, на телефон, отшвырнул газеты, отправился  на
кухню варить кофе.
   Не ловит? А кто набил зоны и тюрьмы? Или люди там собрались в охотку,
из любви друг к другу, стремясь повеселее провести время?
   Он поставил на плиту чайник, начал молоть кофе,  оглядел  просторную,
оборудованную самой современной техникой кухню.  Как  жил  человек?  Все
отняли, как в семнадцатом. Тогда произошла  трагедия,  сегодня  -  фарс.
Сюда нельзя пускать диких фанатиков, здесь жила элита,  теперь,  хоть  и
временно, живу я, человек отнюдь не рядовой.  Я  завтра  уеду,  прибудет
другой, рассуждал Трунин, заваривая ароматный  кофе,  наверное,  уже  не
моей  окраски,  скорее  всего  депутат  либо  полномочный  представитель
верхов, для рядовых тут места нет, для них существуют казармы.
   Команда Трунина рыскала  по  России,  слава  Богу  просторной,  часто
возвращалась в Москву,  где  намечала  очередные  жертвы,  принимая  или
отвергая заказы. Ребята обросли  мускулами,  набрались  опыта,  главное,
уверовали в талант своего художественного руководителя. Еще важнее,  что
ближайшее окружение Трунина,  гвардейцы,  так  сказать,  утолили  голод,
обзавелись квартирами, машинами, хорошим оружием, специальной  техникой:
радиотелефонами, подслушивающей аппаратурой.
   Конечно, у Трунина существовала и агентура, но в  очень  ограниченном
количестве, так как бывший опер  отлично  знал,  что  это  очень  мощное
оружие - обоюдоострое. Ни с одним агентом он лично на связь не  выходил,
даже не все его люди знали Кирилла Владимировича в лицо, а уж кто он  на
самом деле и где находится в конкретный момент, ведали  лишь  двое,  оба
были неоднократно проверены, главное, точно знали, что в случае  провала
их ничего,  кроме  высшей  меры,  не  ждет,  а  конец  веревки,  которая
заканчивается петлей, в руках у Трунина.
   Известно, Остап Бендер желал получить миллион, мечтал о белых  штанах
и Рио-де-Жанейро. Кирилл Владимирович ничего не имел против белых штанов
и Рио, но инфляция, черт возьми, поэтому ему требовалось пять  миллионов
и только долларов. С последним дело по сей день обстояло неважно, валюта
как поступала, так и уходила, очень велики были затраты  на  техническое
оснащение, которому Трунин уделял первостепенное значение.  Он  понимал,
что его деятельность опасно  затягивается.  Приобретать  агентуру  среди
сотрудников органов не рисковал, те, что светились и подставлялись, были
не нужны, а начать активные поиски источников  информации  среди  бывших
коллег, тем более среди  сотрудников  соседнего  ведомства,  так  просто
страшно. Бизнесмены - это одна стать, оперативники - совсем иная,  среди
них масса двурушников, алкоголиков и рвачей, начнешь с ними играть, и не
заметишь, как колоду уже сменили, и карты крапленые, и ход не твой,  вот
они браслеты и засовы. В результате Трунин не  знал,  почувствовали  его
присутствие спецслужбы,  ориентируют  ли  на  поиски  неизвестного  свою
агентуру. Но через деловых людей  дважды  прошел  сигнал  тревоги:  мол,
кого-то опасаются и ищут. Кого  конкретно,  узнать  не  удалось,  может,
существует неизвестный конкурент, который засветился. Все может быть, но
одно совершенно ясно, что необходимо выбрать жертву, взять последний куш
и затаиться. Трунин искал, но золотой теленок где-то тщательно прятался.
   Жизнь  полна  неожиданностей,  и   не   всегда   неприятных.   Фигура
Константина Васильевича Рогового выплыла перед  Кириллом  Владимировичем
совершенно неожиданно. Он раз и навсегда  категорически  запретил  своим
людям встречаться,  пить  водку,  поддерживать  какие-либо  отношения  с
ворами в законе, рэкетирами, преступниками других  мас