тала просто безмерной, - просил передать, что  на  Рождество
прибудут еще двое гостей и что им следует приготовить комнаты.
   - Еще двое? - удивилась Лидия.
   - Да, мадам, джентльмен и молодая  леди,  -  кротким  голосом  подтвердил
Хорбери.
   - Молодая леди? - изумленно переспросил Альфред.
   - Так сказал мистер Ли, сэр.
   - Пойду поговорю с ним... - быстро произнесла Лидия. Хорбери  сделал  еле
приметный шаг вперед, но этого было достаточно, чтобы Лидия остановилась.
   - Извините меня, мадам, но мистер  Ли  сейчас  спит.  Он  просил  его  не
беспокоить.
   - Понятно, - отозвался Альфред. - Мы ни  в  коем  случае  не  станем  его
беспокоить.
   - Благодарю вас, сэр. Хорбери вышел.
   -  До  чего  же  гнусный  тип!  -  с  неприязнью  воскликнула  Лидия.   -
Подкрадывается как кот. Никогда не услышишь его шагов.
   - Мне он тоже не по душе. Но свои обязанности он знает. Отыскать  в  наши
дни хорошего камердинера для больного не так-то легко. И отцу он нравится. А
это самое главное.
   - Да, это самое главное, как ты говоришь. Альфред, что это еще за молодая
леди? Кто она?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Альфред. - Просто теряюсь в догадках.
   Они недоумевающе смотрели друг на друга. Затем  выразительный  рот  Лидии
снова искривился в усмешке, и она сказала:
   - Знаешь, что я думаю, Альфред?
   - Что?
   - По-моему, твой отец последнее время очень скучает. Вот и решил устроить
себе на Рождество небольшое развлечение.
   - Пригласив на семейный праздник двух незнакомых людей?
   - Не знаю деталей, но, думаю, твой отец явно собирается повеселиться.
   - Надеюсь, ему это удастся, - мрачно заметил Альфред.  -  Бедняга,  стать
инвалидом, прикованным к креслу - и это после той бурной жизни,  которую  он
вел.
   - После.., бурной жизни, которую он вел, - медленно повторила Лидия.
   Пауза, которую она сделала перед словом "бурной" придала  фразе  какое-то
особое, хотя  и  несколько  туманное  значение.  Альфред,  по-видимому,  это
почувствовал. Он вспыхнул и смутился.
   - Просто не верится, что ты его сын! - вдруг воскликнула она. - Вы  такие
разные! И ты его не просто любишь, ты его боготворишь!
   - Не кажется ли тебе, Лидия, что ты заходишь слишком далеко?  -  с  явным
раздражением сказал ей Альфред. -  Любовь  сына  к  отцу  -  чувство  вполне
естественное. Неестественно было бы обратное.
   - В таком случае большинство членов нашей семьи ведут себя неестественно,
- заметила Лидия. - Ладно, не будем спорить. Извини, если обидела тебя. Я не
хотела, правда, Альфред. Я восхищаюсь твоей.., преданностью.  Преданность  в
наши дни встречается крайне редко. Может, я просто ревную тебя? Говорят, что
женщины обычно ревнуют мужей к свекрови - ну а я к свекру..,  может  же  так
быть?
   Он нежно обнял ее.
   - Твой язык частенько подводит тебя, Лидия. У тебя нет никаких  оснований
для ревности.
   Полная раскаяния, она чмокнула его и ласково потрепала за ухо.
   - Я знаю, Альфред. Вот почему-то к твоей матери я тебя никогда не ревную,
хотя ты часто ее вспоминаешь. Жаль, что мне не довелось ее знать.
   - Она была  слабым  существом,  -  вздохнул  он.  Его  жена  с  интересом
взглянула на него.
   -  Вот,  значит,  какой  она  тебе  запомнилась...  Слабым   существом...
Интересно.
   - Мне она запомнилась почти всегда больной... - задумчиво отозвался он. -
И почти всегда в слезах... - Он  покачал  головой.  -  Вечно  в  подавленном
настроении.
   Не сводя с него глаз, она еле слышно пробормотала:
   - Как странно...
   Но когда он обратил  к  ней  вопрошающий  взгляд,  она,  резко  встряхнув
головой, сменила тему разговора.
   - Поскольку  нам  не  дозволено  узнать,  кто  наши  таинственные  гости,
пойду-ка я поработаю в саду.
   - На улице холодно, дорогая. Резкий ветер.
   - Я оденусь потеплее.
   Она вышла из  комнаты.  Альфред  Ли  несколько  минут  стоял  неподвижно,
хмурясь собственным  мыслям,  а  затем  подошел  к  большому  окну,  которое
выходило на открытую террасу. Через минуту-другую он  увидел,  как  из  дома
вышла Лидия с плоской корзинкой в руках.  На  ней  было  длинное  пальто  из
плотной шерсти.  Поставив  корзинку  на  землю,  она  принялась  возиться  с
квадратной каменной вазой, слегка возвышавшейся над землей.
   Некоторое время он следил за ней. Потом, надев пальто и шарф, вышел через
боковую дверь наружу и проследовал вдоль таких же ваз с миниатюрными  садами
- творениями ловких рук Лидии.
   В одной из  этих  плоских  квадратных  ваз  был  воспроизведен  пустынный
ландшафт: мелкий желтый песок, горстка зеленых пальм, вырезанных из крашеной
жестяной банки, и караван верблюдов в сопровождении двух  погонщиков-арабов.
Несколько примитивных глиняных хижин были вылеплены из пластилина. В  другой
каменной вазе был разбит террасами итальянский сад, на  миниатюрных  клумбах
которого красовались восковые  цветы.  Третья  представляла  собой  Арктику:
куски зеленого стекла изображали айсберги, а на "берегу", сбившись  в  стаю,
стояли пингвины. Потом  шел  японский  сад  -  с  карликовыми  деревцами,  с
зеркалом-прудом и с мостиками из пластилина.
   Наконец он подошел к увлеченной работой Лидии. Она положила на  дно  вазы
синюю бумагу и накрыла  ее  стеклом.  По  краям  этого  "моря"  громоздились
"скалы". В данный момент она сыпала из сумочки  мелкую  гальку  и  мастерила
пляж. Между "скал" виднелись маленькие кактусы.
   - Ну, все как будто на месте, - тихо пробормотала  Лидия,  -  именно  то,
чего я добивалась...
   - Что же изображает твое последнее творение? Она вздрогнула, не  услышав,
как он подошел.
   - Это? Мертвое море. Нравится?
   - Уж очень пустынно, - сказал он. - По-моему, там больше  растительности.
Она покачала головой.
   - Таким я представляю себе Мертвое море. Оно же мертвое, понимаешь?
   - Не так эффектно, как прежние твои работы.
   - Здесь и не требуется никаких эффектов. На террасе послышались  шаги.  К
ним приближался пожилой дворецкий, он был седым и слегка сутулым.
   - Звонит миссис Джордж Ли, мадам.  Спрашивает,  удобно  ли,  если  она  и
мистер Джордж приедут завтра поездом в семнадцать двадцать?
   - Передайте ей, что вполне удобно.
   - Как прикажете, мадам.
   Дворецкий поспешил в дом. Лидия смотрела ему вслед, и лицо ее смягчилось.
   - Дорогой наш Тресилиан. До чего же он надежный человек. Не  представляю,
что бы мы без него делали. Альфред кивнул.
   - Старая выучка. Он у нас почти сорок лет. Предан всем нам безмерно.
   - Да, - кивнула Лидия. - Настоящий верный  слуга  из  старинных  романов.
По-моему, он ни перед чем не остановится, если придется вдруг кого-нибудь из
нас защищать.
   - Думаю, ты права... - сказал Альфред.  -  Он  такой...  Лидия  приладила
последний камешек.
   - Ну вот, - сказала она. - Теперь все готово.
   - Готово к чему? - озадаченно переспросил ее Альфред.
   Она рассмеялась.
   - К Рождеству, глупый! К трогательному, чисто семейному празднику.

4

   Дэвид поднял письмо, которое только что скомкал и  бросил,  и,  тщательно
его разгладив, принялся снова перечитывать.
   Его жена Хильда молча за ним  наблюдала.  Она  заметила,  как  пульсирует
жилка (а может, нерв) у него на виске, как слегка дрожат его длинные изящные
пальцы, как время от времени все его тело непроизвольно  вздрагивает.  Когда
он, отбросив то и дело падающую на лоб светлую прядь, умоляюще  взглянул  на
Хильду своими голубыми глазами, у нее уже был готов ответ.
   - Что нам делать, Хильда?
   Но Хильда отвечать не спешила. Она услышала  мольбу  в  его  голосе.  Она
знала, как он зависит от нее - эта зависимость возникла сразу  же  с  первых
дней их брака, - знала, что последнее слово будет за ней, - именно  по  этой
причине  предпочитала  высказываться  осторожно,  не  навязывая  собственное
суждение.
   - Все зависит от  того,  какие  чувства  ты  сам  испытываешь,  Дэвид,  -
ответила она, и в ее голосе звучали  спокойствие  и  мягкость,  свойственные
опытной няне при капризном ребенке.
   Хильда не отличалась ни красотой, ни стройностью,  но  обладала  каким-то
магнетизмом. В ней было что-то от женщин с портретов великих  голландцев,  а
голос - теплым и убаюкивающим. В ней чувствовалась сила, та  самая,  которая
притягивает людей слабых духом.  Дородная,  довольно  коренастая,  немолодая
уже... Эта женщина не блистала ни умом, ни элегантностью, она обладала  тем,
чего нельзя было не приметить. Силой! Хильда Ли была сильной личностью.
   Дэвид встал и принялся ходить взад-вперед по комнате. Его светлые  волосы
почти не  были  тронуты  сединой.  В  нем  до  сих  пор  сохранилось  что-то
мальчишеское.  А  выражение  лица  было  до  странности  кротким..,  чем  он
удивительно напоминал рыцарей с полотен Берн-Джонса - Ты ведь знаешь,  какие
чувства я испытываю, Хильда. Не можешь не знать, - с грустью произнес он.
   - Ну почему же.
   - Я же тебе говорил - не раз и не два, - как я ненавижу  этот  дом,  само
это место, и вообще все, что с  ним  связано.  В  моей  памяти  не  осталось
ничего, кроме горя. Мне ненавистен каждый проведенный там день! Как подумаю,
сколько ей пришлось вынести.., бедной моей матушке...
   Хильда сочувственно кивнула.
   - Она была такая кроткая, Хильда, такая терпеливая.  Лежала,  мучаясь  от
боли, но все сносила и не сетовала. А как только я вспоминаю об отце, - лицо
его помрачнело, - о том, сколько горя он ей принес, как унижал ее, хвастаясь
своими интрижками, да-да, даже не считал нужным их скрывать!..
   - Ей не следовало с этим мириться, - заметила Хильда. - Она  должна  была
от него уйти.
   - Она была слишком мягкосердечной и конечно же не могла решиться на  это,
- с укором в голосе произнес он. - Считала своим долгом сохранить  семью.  К
тому же это был ее дом - где еще она нашла бы приют?
   - Она могла бы начать жизнь сначала.
   - Не в те времена! - хмуро отозвался Дэвид. - Ты не понимаешь. В ту  пору
это было не принято. Женщины мирились с той  судьбой,  что  выпадала  на  их
долю. И не ропща несли свой  крест.  И  потом..,  у  нее  были  мы.  Что  бы
произошло, если бы она развелась с  отцом?  Он,  скорее  всего,  женился  бы
снова.  Появилась  бы  другая  семья.  Наши  права  были  бы  ущемлены.   Ей
приходилось принимать во внимание все эти обстоятельства.
   Хильда промолчала.
   - Нет, она знала, что делала, - продолжал Дэвид. - Она была  святой.  Она
безропотно несла свой крест до конца.
   - Не совсем безропотно, - заметила  Хильда,  -  иначе  тебе  не  были  бы
известны все эти подробности.
   - Да, она во многое меня  посвящала,  -  согласился  Дэвид,  и  лицо  его
просветлело. - Она знала, как я ее любил. И когда она умерла...
   Он на секунду умолк и машинально провел рукой по волосам.
   - Это было страшно, Хильда. Меня охватило отчаяние. Она была  еще  совсем
молодой, она не должна была умирать. Ее убил он - мой отец! Он  виновник  ее
смерти. Он разбил ей сердце. Вот тогда я и решил, что не останусь с ним  под
одной крышей. И порвал с ним. Навсегда.
   - Это ты правильно сделал. Только так и следовало поступить.
   - Отец хотел, чтобы я вошел в дело, - продолжал Дэвид.  -  Но  тогда  мне
пришлось бы жить в его доме. Этого я не смог бы выдержать... Не понимаю, как
Альфред столько лет все это терпит?
   - А он не пробовал восстать? - заинтересовалась Хильда. -  Ты  мне  вроде
говорил, что ему даже пришлось отказаться от какой-то другой карьеры.
   Дэвид кивнул.
   - Альфред должен был служить в армии. Отец все за  нас  решил.  Альфреду,
как старшему, следовало  вступить  в  кавалерийский  полк,  нам  с  Гарри  -
продолжить семейный бизнес, а Джорджу - заняться политикой.
   - И что же в результате получилось?
   - Гарри сорвал все отцовские планы. Он всегда был неуправляем. Залезал  в
долги и вообще творил Бог знает что... А  в  один  прекрасный  день  сбежал,
прихватив чужие деньги - несколько сотен  фунтов  -  и  оставив  записку,  в
которой говорилось, что он совсем  не  расположен  торчать  день-деньской  в
офисе и что он решил посмотреть мир.
   - И с тех пор вы о нем больше ничего не слышали?
   - Почему же? Слышали, - усмехнулся Дэвид. - И довольно часто. Он  засыпал
нас телеграммами из всех уголков земного шара  -  просил  выслать  денег.  И
обычно их получал.
   - А что же Альфред?
   - Отец заставил его уйти из армии и тоже заняться бизнесом.
   - И он не возражал?
   - Поначалу возражал. Терпеть не мог конторской работы, всех этих счетов и
сводок. Но отец всегда умел его приструнить. Альфред, по-моему, до  сих  пор
не смеет ни в чем ему перечить.
   - А ты все-таки сумел уйти! - сказала Хильда.
   - Да. Я уехал в Лондон учиться рисовать. Отец ясно дал  мне  понять,  что
если я не откажусь от этой пустой, по его мнению, затеи - стать  художником,
то, пока он жив, он, так и быть, назначит мне весьма скромное содержание, но
после его смерти я не получу ни гроша. Я  ответил,  что  мне  наплевать.  Он
обозвал меня сопливым дураком, на том мы и расстались. И с тех пор  ни  разу
не виделись.
   - И ты не жалеешь? - мягко спросила Хильда.
   - Нисколько. Я понимаю, что ни денег,  ни  славы  мне  не  добиться,  что
большим художником я никогда не стану, но мы счастливы в  этом  коттедже,  у
нас есть все необходимое, все, что нам нужно. А если я  умру,  страховка  за
мою жизнь достанется тебе.
   Он помолчал.
   - И теперь - вот это! - выкрикнул он, хлопнув ладонью по письму.
   - Мне очень жаль, что твой отец прислал это  письмо,  раз  оно  так  тебя
раздражает, - заметила Хильда. Словно не слыша ее, Дэвид продолжал:
   - Просит меня привезти на Рождество жену, надеется, что  мы  всей  семьей
соберемся на этот праздник! Что это может означать?
   - Разве так уж обязательно искать что-то между строк? - спросила Хильда.
   Он посмотрел на нее с недоумением.
   - Я хочу сказать, - улыбнулась она, - что он просто  стареет,  становится
сентиментальным и начинает ценить семейные узы. Такое  частенько  случается,
как тебе известно.
   - Наверное, - не сразу отозвался Дэвид.
   - Он старик, и ему одиноко.
   Он бросил на нее быстрый взгляд.
   - Ты хочешь, чтобы я поехал, верно, Хильда?
   - Нехорошо пренебрегать отцовским  приглашением.  Наверное,  я  несколько
старомодна, и поэтому мне трудно понять, почему  хотя  бы  на  Рождество  не
забыть о распрях? Ведь это тихий семейный праздник...
   - Забыть после всего, что было?
   - Я понимаю тебя, мой дорогой, я понимаю. Но все это уже в  прошлом.  Все
давным-давно миновало.
   - Только не для меня.
   - Потому что ты не хочешь об  этом  забыть.  И  снова  и  снова  к  этому
возвращаешься...
   - Я не могу забыть.
   - Нет, ты просто не хочешь, не так ли, Дэвид? Он сжал губы.
   - Такие уж мы, семья Ли. Мы все помним, ничего не забываем.
   - Чем тут гордиться? - чуть  раздраженно  спросила  Хильда.  -  По-моему,
нечем.
   Он задумчиво на нее посмотрел.
   - Значит, для тебя верность прошлому ничего не значит?  -  спросил  он  с
легким нажимом.
   - Для меня важнее настоящее, - ответила Хильда. -  Прошлое  должно  уйти.
Если все время ворошить прошлое, то в конце концов оно искажается. Мы многое
преувеличиваем и даже фальсифицируем.
   - Я прекрасно помню каждое слово и каждое событие, -  с  чувством  сказал
Дэвид.
   - Может  быть,  только  это  совершенно  ни  к  чему,  мой  дорогой.  Это
неестественно. И учти: ты судишь о том, что было, с точки  зрения  мальчика,
вместо  того  чтобы  отнестись  ко  многому  снисходительно,  как   подобает
взрослому мужчине.
   - Какая разница? - допытывался Дэвид.
   Хильда молчала. Она понимала, что продолжать этот разговор не  стоит,  но
очень уж ей хотелось высказаться.
   - По-моему, - наконец продолжила она, - ты видишь  в  своем  отце  своего
рода жупел <Жупел - нечто внушающее страх и отвращение, пугало.>.  Для  тебя
он - воплощение зла. Но вполне вероятно, что, увидев его  сейчас,  ты  очень
скоро убедился бы, что былые его страсти давным-давно улеглись и, хотя жизнь
его была далеко не безупречна, он всего лишь человек, а не чудовище!
   - Как ты не понимаешь! То, как он вел себя с моей матерью...
   - Чрезмерная покорность иногда может разбудить в мужчине самые дурные  из
присущих ему качеств, - с грустью заметила  Хильда.  -  Окажись  он  в  иных
условиях, когда ему противостоят сила духа и решительность, он и вести  себя
будет иначе.
   - Другими словами, ты хочешь сказать, что это ее вина...
   - Нет, ничего подобного я не хочу сказать, - перебила  его  Хильда.  -  У
меня нет сомнений, что твой отец и в самом  деле  очень  плохо  относился  к
твоей матери, но брак - вещь непростая, и я далеко не  уверена,  что  кто-то
другой - пусть даже и родившийся от их союза -  имеет  право  их  судить.  И
вообще, эта твоя неприязнь к отцу уже ничем не поможет твоей матери.  Все  в
прошлом, а его не вернешь. Остался только старик, который уже дышит на ладан
и который зовет сына приехать к нему на Рождество.
   - И ты хочешь, чтобы я поехал?
   Хильда молчала, затем, собравшись с духом, решилась.
   - Да, - сказала она. - Да. Хочу. Чтобы ты раз и  навсегда  убедился,  что
того пугала, которое ты старательно хранишь в своей памяти, не существует.

5

   Джордж Ли, член парламента от Уэстерингема, довольно  плотный  джентльмен
сорока одного года, с тяжелым подбородком и светло-голубыми,  чуть  навыкате
глазами, взирающими на мир с опаской, имел привычку  говорить  необыкновенно
четко и размеренно.
   - Я уже сказал тебе,  Магдалина,  что  считаю  своим  долгом  поехать,  -
многозначительно произнес он.
   Его жена в ответ  лишь  раздраженно  пожала  плечами.  Это  была  изящная
платиновая блондинка. Ее овальное личико с выщипанными бровями  порой  могло
быть на редкость бесстрастным и лишенным всякого выражения  -  именно  таким
оно сейчас и было.
   - Там будет жутко скучно, милый, я уверена, - сказала она.
   - Более того, - продолжал Джордж Ли, и лицо  его  просветлело,  словно  в
голову ему пришла блестящая  мысль,  -  эта  поездка  даст  нам  возможность
сэкономить значительные средства. На Рождество всегда уходит уйма  денег.  А
на  этот  раз  оставим  только  слугам  на  питание,  обойдутся  без  всяких
разносолов.
   - Как хочешь, - согласилась Магдалина. - В конце  концов,  какая  разница
где скучать... На Рождество нигде не бывает весело.
   - А то ведь, - продолжал разглагольствовать Джордж, - они, наверное, ждут
от нас рождественский ужин, на который им вынь и положь если не индейку,  то
недурной кусок мяса.
   - Кто? Слуги? О Джордж,  перестань  волноваться  по  пустякам.  Вечно  ты
беспокоишься из-за денег.
   - Кому-то ведь надо беспокоиться, - парировал Джордж.
   - Да, но глупо экономить на таких мелочах. Почему бы тебе не убедить отца
давать нам больше денег?
   - Он и так дает немало.
   - Как это ужасно - во всем от него зависеть! Было бы куда лучше, если  бы
он дал тебе приличную сумму разом.
   - Это не в его правилах.
   Магдалина посмотрела на мужа. Взгляд  ее  карих  глаз  внезапно  сделался
колючим.  А  на   безмятежном   фарфоровом   личике   неожиданно   появилась
заинтересованность.
   - Он ведь чертовски богат? У него наверняка наберется миллиончик. Верно?
   - Думаю, даже не один.
   - И откуда у него такие деньги? - с завистью вздохнула  Магдалина.  -  Из
Южной Африки, да?
   - Да. Он еще в молодости сколотил там целое состояние. Главным образом на
алмазах.
   - Потрясающе!
   - А когда вернулся в Англию и занялся бизнесом, то удвоил, а то и  утроил
свой капитал.
   - А что будет, когда он умрет? - спросила Магдалина.
   - Отец об этом не  очень-то  распространяется.  А  спросить,  разумеется,
неудобно. Думаю, что основная часть достанется  нам  с  Альфредом.  Альфред,
конечно, получит больше, чем я.
   - Но ведь у вас есть еще братья, не так ли?
   - Да, Дэвид, например. Но, по-моему, ему особенно рассчитывать не на что.
В свое время он ушел из дома, чтобы заняться  живописью.  Отец  пред