и дававшую ей отмщение.
   - Если все это имеет отношение к  смерти  Джона  Кристоу,  -  наконец
сказал Пуаро, - то вам придется все это изложить. Если же ничего  такого
не было, то вполне можете это сохранить в себе.
   Вероятно,  его  ответ  разочаровал  ее.  Пуаро  угадывал   настроение
посетительницы. Она была бы в восторге, если бы ее историю напечатали на
первых полосах газет. Может быть, она даже пришла  с  надеждой,  что  он
поможет распространить эту историю...
   Как бы то ни было, Вероника не выдала своих чувств. Она встала.
   - Благодарю вас, месье Пуаро. Я  знала,  что  вы  дадите  мне  мудрый
совет, и счастлива, что обратилась к вам. Мне обязательно нужно  было  с
кем-то поговорить...
   - Постараюсь оправдать ваше доверие, мадам.
   Проводив  Веронику  до  садовой  калитки,  Пуаро  вернулся  в  дом  и
распахнул окно. Духи посетительницы были очень  дорогими,  с  изысканным
ароматом, но он оскорблял чувствительное обоняние Пуаро. Так же как и  в
самой комедиантке, в этом запахе было что-то избыточное.
   Пуаро спрашивал себя, убила ли она Джона.  Он  был  уверен,  что  она
сделала бы это охотно, она бы с удовольствием спустила курок  и  увидела
бы, как рухнет к ее ногам мужчина,  оскорбивший  ее  тщеславие.  Но  ему
также казалось, что эта женщина с холодным и расчетливым  умом,  знающая
цену риску, напрасно не стала бы подвергать себя  опасности.  Она  могла
иметь желание убить Джона, но сделала ли она это?
 
Глава XXIII 
 
   Дознание было закончено. Окончание  следствия  откладывалось  на  две
недели по просьбе полиции.
   Герда в сопровождении своей сестры приехала  из  Лондона  на  машине,
взятой напрокат. Леди Эндкателл вышла проводить ее.
   - Как вы себя чувствуете, дорогая? Надеюсь, вы снова  обрели  сон?  Я
глубоко опечалена, что вы не у нас р "Долине", но  хорошо  понимаю,  как
тяжело бы вам было здесь при нынешних обстоятельствах.
   Миссис Патерсон взглядом укоряла сестру за то, что та не  представила
ее надлежащим  образом.  Она  объяснила,  что  мисс  Коллинз  предложила
поберечь Герду и дать ей возможность ночевать дома в Лондоне.
   - Я увезу Герду и детей к себе, - добавила она, - Герда  нуждается  в
покое, ей нужно отдохнуть. Ее дом в Лондоне осаждают репортеры.
   Герда казалась раздраженной и отчужденной. Она  была  уже  в  машине.
Сестра присоединилась к ней, и они уехали.
   - Бедняжка! - сказала Мидж Хардкастл. Эдвард Эндкателл пожал  плечами
и с досадой бросил:
   - Что особенного представлял собой Кристоу? У этой женщины совершенно
подавленный вид.
   - Она жила только им.
   - Но почему? Это был страшный эгоист, хотя,  может  быть,  интересный
собеседник...
   Не закончив фразы, он неожиданно спросил:
   - А что думали о нем вы, Мидж?
   - Я?
   Она подумала, потом несколько удивленно произнесла:
   - Я, наверное, его уважала.
   - Вы его уважали? Почему?
   - Бог мой! Потому что он знал свое дело!
   - Как врач?
   - Да.
 
*** 
 
   Больше времени для продолжения  разговора  у  них  не  было.  Подошла
Генриетта, которая обещала захватить Мидж и отвезти ее в Лондон на своей
машине. Эдвард вместе  с  Дэвидом  после  завтрака  должны  были  уехать
послеобеденным поездом. На прощание Эдвард сказал:
   - Хорошо было бы, Мидж, если бы вы как-нибудь приехали и позавтракали
со мной.
   - С радостью! Только мой обеденный перерыв длится всего час...
   Он улыбнулся.
   - Неужели нельзя сделать  исключение?  Я  уверен,  что  ваши  хозяева
поймут...
   Повернувшись в сторону Генриетты, он добавил:  А  вам,  Генриетта,  я
позвоню!
   - Решено! Но я, вероятно, редко буду бывать дома.
   - Редко?
   Она насмешливо объяснила:
   - Мне же нужно переживать свое горе! Вы, может быть, ожидали,  что  я
буду сидеть дома и горевать в четырех стенах?
   - Я вас больше совершенно не понимаю, - тихо сказал Эдвард. - Вы  так
изменились.
   Генриетта ласково пожала ему руку выше локтя и с Мидж пошла к машине.
Через несколько минут автомобиль уже мчался по  дороге  в  Лондон  через
леса, окрашенные всеми цветами осени.
   - Я рада, что уехала, - сказала Мидж  немного  погодя.  -  Люси  меня
любит, я тоже ее люблю, но бывают минуты,  когда  она  наводит  на  меня
страх!
   Генриетта, устремив взгляд в зеркало, ответила довольно рассеянно:
   - Виноват ее характер. Она все приукрашивает, все  представляет,  как
на сцене, даже убийство!
   - Я никогда до этого не думала об убийстве. Правда, это странно?
   - Совершенно естественно! Убийство - это слово  из  восьми  букв  для
любителей кроссвордов или два часа увлекательного чтения  для  читателей
детективных романов. Только настоящее убийство...
   Она прервалась, и Мидж закончила за нее:
   - ...ужасно!
   -  А  вы  не  испугались,  Мидж!  Из  всех  нас  вы  единственная  не
испугались.
   - Теперь все это кончилось для всех!
   - Вы в этом так уверены?
   Генриетта, взгляд которой не покидал зеркало, нажала на  акселератор.
Стрелка скорости с семидесяти подскочила до девяноста.  Мидж  посмотрела
на Генриетту. Ей казалось, что  для  такой  извилистой  дороги  скорость
слишком велика.
   - Посмотрите назад, Мидж, - сказала Генриетта. -  Вы  видите  машину,
идущую за нами?
   - Да.
   - Это "Вентнор-10".
   - Ну и что же? - Мидж не проявила особого интереса.
   - Это хорошие  маленькие  машины,  ими  удобно  управлять,  они  мало
потребляют бензина, но они не слишком быстрые.
   Мидж никогда не понимала, как можно иметь такую страсть к машинам.
   - Они не очень быстрые, Мидж. Только вот эта  держится  за  нами,  не
отставая, хотя у нас скорость - девяносто.
   - Вы хотите сказать?..
   Генриетта кивнула. - У полиции, должно быть, есть машины  неприметных
марок со специальными моторами.
   - Значит, за нами следят!
   - У меня такое впечатление. Мидж стало не по себе.
   - Скажите, Генриетта, что это за история со  вторым  револьвером?  Вы
понимаете, что это значит?
   - Нет. Новое обстоятельство оправдывает Герду. Но в  остальном  никто
ничего не понимает.
   - Однако, если второй револьвер принадлежит Генри...
   - Это, Мидж, чистое, не доказанное предположение. Не  забывайте,  что
его не нашли.
   - Правда! Возможно, он  принадлежит  кому-то  со  стороны.  Я  теперь
готова к чему угодно! Вы знаете, кого я считаю убийцей - эту женщину!
   - Веронику Крей? - Да.
   Генриетта смотрела прямо перед собой на дорогу и молчала.
   Мидж упорно добивалась своего.
   - Вы не думаете, что это возможно?
   - Да, это возможно.
   - Тогда не думаете ли вы, что...
   - Зачем выдумывать, зачем выдавать желаемое  за  действительное.  Это
было бы идеально! Мы все тогда были бы оправданы.
   - Мы? Но...
   - Ну да, моя дорогая,  мы  все  подозреваемые,  все!  Даже  вы,  хотя
довольно трудно представить себе мотив, по которому  вам  захотелось  бы
убить Джона. Предположим,  что  виновата  Вероника.  Мне  бы  это  очень
понравилось. Я была  бы  в  восторге,  если  бы  увидела  ее  на  скамье
подсудимых. Вот где она могла бы проявить свой артистический талант! Вот
где я получила бы огромное удовольствие!
   - Вы ей этого желаете потому, что... - Мидж не знала,  как  закончить
фразу.
   - ...Потому что я любила Джона? Не это ли вы хотите у меня спросить?
   - Да.
   Мидж отметила про себя, что это произнесено вслух в первый  раз.  Все
об их связи знали, мирились с ней, но никто никогда об этом не говорил.
   Наступило долгое молчание. Генриетта, наконец, сказала:
   - Я не смогла бы вам объяснить, что я испытываю. Может быть,  я  сама
этого не знаю...
   Уже наступил вечер, когда обе женщины вошли в мастерскую Генриетты.
   - Вам не кажется, что здесь холодно? - спросила Генриетта - Сейчас  я
зажгу газовую печку... Ах, я же забыла купить спички!
   - У вас нет зажигалки?
   - Есть, но она не работает. Здесь на углу один слепой старик  торгует
спичками. Я схожу к нему. Сейчас вернусь. А вы пока устраивайтесь.
   Оставшись  одна  в  мастерской,  Мидж  стала  осматривать  скульптуры
Генриетты. Она остановилась перед бронзовой скуластой головой в  пилотке
-  наверное,  это  солдат,  подумала  Мидж.  Воздушная   композиция   из
алюминиевой ленты ее  сильно  заинтриговала.  Привлекла  ее  внимание  и
толстая лягушка из  красного  гранита.  Мидж  как  раз  была  в  глубине
мастерской перед деревянной статуей высотой почти в рост человека, когда
вернулась Генриетта. Мидж спросила:
   - Что это такое? Это ужасно!
   -  Это  называется  "Обожающая".  Предназначено   для   международной
выставки.
   - Это ужасно! - повторила Мидж.
   Стоя на коленях перед печкой, Генриетта спросила через плечо:
   - Что вы находите в этом ужасного?
   - Не знаю... Может быть, отсутствие лица?
   - Вы правы, Мидж.
   - Во всяком случае, это - великолепно! Генриетта,  смеясь,  ответила,
что это только красивый кусок хорошего грушевого дерева. Поднявшись, она
сбросила шубу и положила на стол два коробка спичек.
   - А теперь займемся чаем!
   Мидж задумчиво рассматривала спичечные коробки:
   - Генриетта, а вы помните - в  тот  вечер  Вероника  тоже  пришла  за
спичками.
   - И Люси настояла на том, чтобы она взяла с собой полдюжины коробков.
   - Кто-нибудь попытался узнать, имела ли она в доме  спички  на  самом
деле?
   - Думаю, что да.
   - Полиция добросовестно делает свое дело.
   На губах Генриетты играла едва заметная  торжествующая  улыбка.  Мидж
это было неприятно: она подумала, что Генриетта по-настоящему  не  могла
любить Джона, хоть и утверждает это. Мидж с грустью  размышляла  о  том,
что Эдварду долго ждать не придется. Тотчас же она упрекнула себя за эту
мысль. Ведь она желала Эдварду счастья, она должна  радоваться,  что  он
скоро получит женщину, которую любит.
   Но это уже слишком! Этого от нее требовать нельзя, раз  она  сама  не
может выйти замуж за Эдварда. Для него она навсегда останется  "малюткой
Мидж". Ничем более! Он ведь из породы верных влюбленных. Они будут  жить
в Айнсвике, он и Генриетта, они будут счастливы, и история каждого  -  и
его, и ее - завершится так, как должно.
   - Мидж! Выше голову! Не позволяйте  несчастью  наваливаться  с  такой
силой. Не хотите ли сегодня поужинать со мной?
   Мидж извинилась: у нее много дел дома, ей нужно написать письма.
   - Я выпью чашку чая и убегу.
   - Хорошо, я вас провожу!
   - Нет, нет, спасибо, я возьму такси.
   - Зачем вам брать такси, когда у дверей стоит моя машина?
   Когда они сели в автомобиль, Генриетта показала  Мидж  на  "Вентнор",
стоявший в некотором отдалении.
   Мы не потеряли свою тень, - сказала  она,  -  сейчас  она  будет  нас
сопровождать, вот увидите!
   - Меня это раздражает!
   - А мне совершенно все равно.
   Генриетта доставила Мидж домой, поставила машину в гараж и  вернулась
в мастерскую. Она. довольно долго простояла у камина, погруженная в свои
мысли, пальцы ее бессознательно  выбивали  барабанную  дробь.  Затем  со
вздохом она громко сказала:
   - А теперь за работу! Бесполезно тратить время!
   Через  полтора  часа,  растрепанная  и  измазанная  глиной,  она  уже
любовалась произведением, которое только что сотворила.
   Генриетта отошла подальше, чтобы оценить его  критическим  оком.  Она
осталась довольна. Это  было  изображение  лошади,  но  эта  лошадь  так
отличалась от себе подобных, что полковник кавалерии при виде ее тут  же
свалился  бы  от  апоплексического  удара.  Даже  предки   Генриетты   с
изумлением увидели бы эту  лошадь.  Это,  несомненно,  была  лошадь,  но
лошадь абстрактная.
   Генриетта  спросила  себя,  что  подумал  бы  об  этом   произведении
инспектор  Грендж,  если  бы  ему  довелось  лицезреть  его.  Эта  мысль
развлекла ее на некоторое время.
 
Глава XXIV 
 
   Эдвард Эндкателл стоял перед заведением мадам Эльфридж и  внимательно
изучал вывеску. Он собирался с силами,  чтобы  войти.  Какое-то  неясное
чувство помешало ему позвонить Мидж по телефону, чтобы пригласить ее  на
завтрак. Он слышал телефонный разговор, когда в "Долине"  Мидж  говорила
со  своей  хозяйкой.  Этот  разговор   произвел   на   него   неприятное
впечатление. Ему очень не понравилась  покорность,  звучавшая  в  голосе
Мидж. Он не  мог  допустить,  чтобы  Мидж,  взбалмошная  и  неукротимая,
привыкшая говорить и думать, что хочет,  чтобы  веселая  маленькая  Мидж
безропотно покорялась и выслушивала грубости, которые он не  слышал,  но
предполагал.
   Что-то там было неладно!
   Он знал, что существует множество молодых женщин,  которые  работают,
но раньше как-то не задумывался об этом. Наверное, они  работают  только
потому, что это доставляет им удовольствие, они хотят быть  независимыми
и что-то делать в течение дня. Он и не  догадывался,  что  если  молодая
женщина занята с девяти часов утра до шести вечера, с часовым  перерывом
на обед, то она лишена большинства удовольствий, украшающих жизнь.  Даже
пожертвовав обедом, Мидж не могла попасть на выставку  картин.  Концерты
во второй половине дня были тоже для нее  недоступны,  кроме  субботы  и
воскресенья.  В  обеденный  перерыв  она  могла  перекусить   только   в
переполненной закусочной. Это открытие причинило  ему  страдание.  Он  с
теплым чувством относился к "малютке Мидж", которая приезжала в  Айнсвик
застенчивая и робкая, а потом веселилась там все каникулы.
   Эдвард всегда относился к ней как к ребенку и только в  тот  вечер  в
"Долине" заметил,  что  она  выросла.  В  тот  вечер,  когда  он  пришел
расстроенный разговором с Генриеттой, оцепеневший и  обескураженный,  и,
когда в гостиной она разжигала для него огонь, он  обнаружил,  что  Мидж
уже не маленькая  девочка,  а  молодая  женщина.  Он  тогда  понял,  что
Генриетта не была той Генриеттой, которую  он  когда-то  любил,  а  Мидж
перестала быть "малюткой Мидж" из Айнсвика. Прошлое разваливалось...
   С тех пор он стал  себя  упрекать,  что  совершенно  не  интересуется
жизнью Мидж. Мысль, что ее работа ей неприятна, стала его беспокоить. Он
принял решение приехать и увидеть воочию, что  тут  происходит.  Модели,
выставленные на витрине,  ему  не  понравились.  Он  ничего  в  этом  не
понимал, но платья показались ему вызывающе  роскошными  и  недостойными
Мидж. Магазин не вызывал у него никакого уважения. Нужно что-то сделать,
и в этом ему может помочь Люси.
   Преодолев  последние  колебания,  Эдвард  толкнул  дверь  и  вошел  в
магазин. Он сразу же  почувствовал  себя  страшно  неловко.  Справа  две
молодые  блондинки   рассматривали   пальто,   которое   им   показывала
продавщица. В  глубине  толстая  неприятная  женщина,  очень  маленького
роста, с волосами, рыжими от хны, с огромным носом и  противным  голосом
обсуждала с клиенткой возможности переделки вечернего платья. Слева,  из
примерочной кабинки, сквозь легкую  перегородку  доносился  раздраженный
голос:
   - Это просто страх божий! У меня нет других слов! Неужели у  вас  нет
ничего по-настоящему приличного?
   - Посмотрите на это темно-красное платье, мадам, я уверена,  что  оно
очень вам пойдет! Не хотели ли бы вы его примерить?
   Эдвард узнал голос Мидж - непривычно почтительный, убежденный.
   - Я не хочу терять время и надевать на себя то, что мне не  нравится!
Потрудитесь немного, девушка, я ведь вам уже сказала,  что  красного  не
хочу. Если бы вы меня слушали...
   Эдвард чувствовал, что его лицо и шея приняли  пунцовую  окраску.  Он
надеялся, что Мидж сейчас швырнет платье в лицо  отвратительной  мегере.
Но Мидж очень вежливо продолжала уговаривать:
   - Сейчас я поищу для вас другую вещь, мадам. Не хотите ли  посмотреть
вот это зеленое или вот это персиковое, оно очень красивое.
   - Это все ужасно! Я ничего больше не хочу смотреть! Я теряю время!
   Между тем миссис Эльфридж оставила  свою  клиентку  и  направилась  к
Эдварду, вопросительно  на  него  глядя.  Он  собрал  всю  свою  волю  и
обратился к ней:
   - Могу ли я, мадам, поговорить с  мисс  Хардкастл?  Хозяйка  магазина
нахмурилась, но, заметив, что одежда Эдварда могла быть сшита  только  у
лучшего портного Лондона, одарила посетителя улыбкой, которая все  равно
не могла ее украсить.
   В примерочной кабине клиентка почти кричала.
   - Осторожно! Вы рвете мне сетку для волос! До чего же вы неловкая!
   - Я глубоко сожалею, - извинялась Мидж.
   - Нельзя же быть такой неуклюжей! Пустите, я сама это сделаю! Где мой
пояс?..
   Миссис Эльфридж медовым голосом сообщила Эдварду, что мисс  Хардкастл
освободится "через минуту". Скоро Мидж открыла дверь  кабины,  и  оттуда
вывалилась немолодая женщина с перекошенным злым лицом. В  руках  у  нее
была масса всяких пакетов. Крупным шагом она  вышла  из  магазина.  Мидж
была одета в черное платье строгого покроя.  Она  была  очень  бледна  и
казалась совершенно несчастной.
   - Мидж, - сказал Эдвард без всяких предисловий, - я пришел пригласить
вас на завтрак.
   Мидж бросила быстрый взгляд на часы.
   - Я не смогу уйти раньше четверти второго. Было десять минут второго.
   Мисс Эльфридж сказала приторно сладким тоном:
   - Вы можете пойти сейчас, потому что за вами пришел ваш друг.
   Мидж прошептала слова благодарности, попросила его подождать  недолго
и исчезла в глубине магазина. Эдвард  чувствовал  себя  неловко  в  этой
отвратительной лавке. Ему не понравилось, как миссис Эльфридж произнесла
слово "друг". Все  тут  было  отвратительно.  Миссис  Эльфридж  как  раз
собиралась начать беседу, когда в магазин вошла облаченная  в  роскошное
манто  дама  с  мерзкой  собачонкой  на  руках,  безобразным  пекинесом.
Коммерческий инстинкт взял верх  над  любопытством,  и  миссис  Эльфридж
устремилась навстречу посетительнице.
   Мидж вернулась. Эдвард взял ее за локоть и увел.
   - Боже мой! - воскликнул он на улице. - Неужели  вам  нужно  все  это
терпеть? Я слышал ваш разговор с этой  ведьмой.  Как  вы  удержались  от
того, чтобы не швырнуть ей эти тряпки в лицо?
   - Если бы я на это решилась, я бы быстро потеряла это место.
   - Но разве у вас не возникает  желания  запустить  тряпками  в  такую
особу?
   Мидж вздохнула.
   - У меня бывает такое желание. К концу дня, особенно летом, в  жаркие
дни наступают моменты, когда я боюсь потерять самообладание, когда  я  с
трудом удерживаюсь, чтобы не сказать этим мерзким бабам все, что я о них
думаю!
   - Мидж, моя дорогая маленькая Мидж, так продолжаться не может!
   Она немного натянуто засмеялась.
   - Не беспокойтесь, Эдвард! В этом нет  ничего  особенного.  Объясните
мне лучше, почему вы пришли, почему не позвонили?
   - Я хотел сам увидеть, что представляет собой этот ваш магазин.  Меня
это беспокоило. - Он помолчал, а потом взорвался:
   - Люси не стала бы говорить  с  самой  последней  своей  посудомойкой
таким тоном, как эта женщина говорила  с  вами.  Недопустимо,  чтобы  вы
постоянно подвергались таким унижениям! У меня огромное желание  украсть
вас и спрятать в Айнсвике. Я сейчас остановлю такси, затолкну вас  туда,
и мы уедем поездом в четырнадцать пятнадцать!
   Мидж резко остановилась. У нее было  утомительное  утро  с  трудными,
неприятными покупательницами, миссис Эльфридж тиранила  ее  больше,  чем
обычно, и Мидж почувствовала, что  больше  не  может  притворяться.  Она
повернулась к Эдварду и зло закричала с издевательством:
   - Так чего же вы ждете? Почему же не останавливаете такси?
   Он с изумлением уставился на нее. Гнев ее рос, и она продолжала:
   - Вы считаете, что это очень мило с вашей стороны, сначала прийти,  а
потом говорить мне все это? Вы понимаете, что это значит - после  такого
утра, какое у меня было сегодня, напомнить мне об Айнсвике? Вы  об  этом
не подумали! Вы говорите, что хотите  вырвать  меня  из  этого  ужасного
магазина, и не думаете над своими словами! Я могла бы продать свою душу,
чтобы избавиться от этой жизни, к которой испытываю отвращение!  Как  вы
можете говорить мне об Айнсвике? Ваши намерения, может быть,  и  хороши,
Эдвард, но вы жестокий человек! Это все разговоры...