убийце возможность оказаться на месте вовремя.
   Идем дальше. До прибытия полиции на месте преступления были  четверо:
вы сами, Паркер, майор Блент и мистер Реймонд. Паркера я отбросил сразу,
так как он наверняка мог рассчитывать и без звонка оказаться на месте  в
нужный момент. Кроме  того,  именно  он  рассказал  мне  об  отодвинутом
кресле. Паркер, таким образом, очищался от подозрений в убийстве, но  не
в шантаже - я все еще  считал  возможным,  что  он  шантажировал  миссис
Феррар. Реймонд и Блент оставались под подозрением,  так  как,  если  бы
прислуга нашла труп рано утром, и тот и другой могли бы не успеть скрыть
предмет, находившийся там на круглом столе.
   Так что же это был за предмет? Вы слышали,  какое  я  дал  объяснение
обрывку разговора, долетевшему на террасу? Лишь только я  узнал,  что  в
доме побывал представитель некой фирмы, мысль о диктофоне прочно вошла в
мое сознание. Вы слышали, что я сказал здесь полчаса назад? Вы  помните,
все, казалось, согласились с моими выводами, но никто,  по-видимому,  не
осознал одного важного факта: если мистер Экройд в этот вечер диктовал в
диктофон, почему диктофон не был найден?
   - Об этом я не подумал! - сказал я.
   - Мы теперь знаем, что мистером Экройдом был приобретен диктофон,  но
никакого диктофона не было обнаружено среди  его  вещей.  Следовательно,
если что-то было взято со столика, скорее всего, это  был  диктофон.  Но
тут возникает новая  сложность.  Взять  диктофон,  когда  внимание  всех
присутствующих занято убитым, не столь уж трудно, но диктофон не носовой
платок - его не сунешь в карман. Следовательно, его куда-то спрятали.
   Вы видите, куда я клоню? Фигура убийцы начинает обретать форму. Лицо,
одним из первых попавшее на место преступления, но которое  могло  и  не
попасть туда, если бы преступление было обнаружено только  утром,  лицо,
имевшее возможность спрятать куда-то диктофон.
   - Но зачем, - перебил я его, - надо было убирать  диктофон?  С  какой
стати?
   - Вы вроде мистера Реймонда.  Вы  считаете,  что  в  девять  тридцать
мистер Экройд говорил в диктофон. Но вспомните, в чем заключается  смысл
этого полезного  изобретения?  В  него  диктуют,  не  так  ли?  А  позже
секретарь или машинистка включают его, и голос звучит снова.
   - Вы думаете?.. - ахнул я. Пуаро кивнул.
   - Да. В девять тридцать мистера Экройда уже не было в живых.  Говорил
диктофон, а не человек.
   - Который включил убийца? Но, значит, он был там этот момент!
   -  Возможно.  Но  не  следует  исключать   применение   какого-нибудь
приспособления - вроде часового механизма. Однако в этом случае у нас  к
воображаемому портрету убийцы прибавляются еще две черты:  это  человек,
знавший  о  приобретении  диктофона  мастером  Экройдом   и   обладавший
необходимыми познаниями в механике Вся эта картина уже сложилась у  меня
в уме, когда возник вопрос о следах на  подоконнике.  Здесь  открывались
три  возможности.  Во-первых,  следы  могли  действительно  принадлежать
Ральфу Пейтену. Он в этот вечер  был  в  "Папоротниках",  мог  влезть  в
кабинет через окно и найти своего отчима мертвым. Это одна гипотеза.
   Во-вторых, не исключена возможность, что следы оставил кто-то, у кого
на ботинках были такие же подметки, как у Ральфа Пейтена. Но ни  у  кого
из обитателей дома таких ботинок не было,  а  у  Чарлза  Кента,  как  мы
узнали от официантки в "Собаке и  свистке",  на  ногах  были  стоптанные
сапоги.
   В-третьих, эти  следы  могли  быть  оставлены  со  специальной  целью
бросить подозрение на Ральфа  Пейтена.  Чтобы  проверить  это  последнее
заключение, необходимо было  удостовериться  в  существовании  некоторых
фактов. Одна пара ботинок, принадлежащих капитану Пейтену,  была  изъята
полицией из его номера в "Трех  кабанах".  Ни  сам  капитан  Пейтен,  ни
кто-либо еще не мог  носить  эту  пару  в  тот  вечер,  потому  что  она
находилась у коридорного в чистке. Согласно теории, выдвинутой полицией,
Ральф носил вторую идентичную пару. Я узнал, что  у  него  действительно
было две пары ботинок. Если мое третье предположение было правильным, то
убийца в этот вечер носил ботинки Ральфа, откуда следует, что  у  Ральфа
была с собой еще  какая-нибудь  обувь.  Трудно  предположить,  чтобы  он
привез с собой три одинаковые пары ботинок - третья пара, скорее  всего,
должна была оказаться сапогами. Я попросил вашу сестру навести для  меня
справки - выяснить цвет сапог. Откровенно признаюсь, что вопрос о  цвете
был выдвинут лишь для того, чтобы скрыть цель моих расспросов.
   Вы знаете, какие результаты дали наведенные ею  справки.  Выяснилось,
что у Ральфа Пейтена действительно были  с  собой  сапоги.  Поэтому  вот
первый вопрос, который я ему задал, когда он приехал ко мне вчера утром:
во что он был обут в тот роковой вечер? Капитан  Пейтен  без  замедления
ответил, что на нем были сапоги, и указал на свои ноги - на них были эти
самые сапоги, поскольку с тех пор у него  не  было  возможности  сменить
обувь.
   Таким образом, мы получаем еще одно данное для определения  убийцы  -
это должен быть  человек,  имевший  возможность  унести  ботинки  Ральфа
Пейтена из "Трех кабанов" в течение этого дня.
   Он умолк, затем продолжал, слегка повысив голос:
   -  И  наконец,  еще  одно.  Это  должен  был  быть  человек,  имевший
возможность взять кинжал из витрины. Вы скажете, что  такая  возможность
была у любого из живущих в доме, но я хочу обратить ваше особое внимание
на тот факт, что мисс Флора Экройд была абсолютно уверена,  что  кинжала
уже не было в витрине, когда она ее рассматривала.
   - Он снова немного помолчал.
   - Давайте же теперь, когда все в общем ясно, подведем итог.  Это  был
человек, который заходил к "Трем кабанам" в тот роковой  день;  человек,
настолько близкий к мистеру Экройду,  что  он  знал  о  приобретении  им
диктофона; человек, Имевший  возможность  взять  кинжал  из  витрины  до
прихода мисс Флоры; человек, у которого было куда  спрятать  диктофон  -
чемоданчик, например, и, наконец,  человек,  остававшийся  на  несколько
минут один в кабинете, пока  Паркер  вызывал  полицию,  после  того  как
преступление было открыто. Короче говоря - доктор Шеппард.
 
26. И ничего, кроме правды 
 
   На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Затем я рассмеялся.
   - Вы сошли с ума! - сказал я.
   - Нет, - уверенно произнес Пуаро, -  я  не  сошел  с  ума.  Маленькое
несоответствие во времени с самого начала обратило мое внимание на вас.
   - Несоответствие во времени? - переспросил я, не понимая.
   - Ну да! Вы помните - все, не исключая и вас, были согласны,  что  от
сторожки до дома пять минут ходьбы И еще меньше, если пойти  напрямик  к
террасе. Вы же ушли из дома без десяти девять  -  по  вашим  собственным
словам и по словам Паркера. Однако, когда вы  проходили  мимо  сторожки,
пробило девять. Ночь была холодная -  в  такую  погоду  человек  спешит.
Почему же вам понадобилось десять минут на пятиминутное дело?  С  самого
начала я заметил, что,  только  по  вашим  словам,  вы  заперли  окно  в
кабинете. Экройд попросил вас об этом, но не  проверял,  что  вы  делали
там, за шторой. Предположим, что окно в  кабинете  осталось  незапертым.
Хватило бы у вас времени за эти  десять  минут  обежать  дом,  переодеть
башмаки, влезть в окно, убить Экройда  и  оказаться  у  ворот  в  девять
часов?  Я  отверг  эту  теорию,  потому  что  человек  в  таком  нервном
состоянии, в каком находился в тот вечер Экройд, не мог бы не  услышать,
как вы влезаете в окно, и схватка была бы неминуема. Но  если  вы  убили
Экройда до ухода, когда стояли рядом с его креслом? Тогда вам надо  было
выйти  из  подъезда,  забежать  в  беседку,  вынуть  башмаки  Ральфа  из
чемоданчика, который вы захватили с собой,  надеть  их  и  пройти  через
грязь. Затем, оставляя следы на подоконнике, вы забираетесь  в  кабинет,
запираете дверь изнутри, бежите назад в беседку,  надеваете  собственные
башмаки и мчитесь к воротам. Я  проделал  все  эти  действия,  когда  вы
заходили к миссис Экройд, чтобы пригласить ее сюда, - они заняли как раз
десять минут. Затем - домой с обеспеченным алиби,  поскольку  вы  завели
диктофон на половину десятого.
   - Мой милый Пуаро, - сказал я голосом, который мне  самому  показался
неестественным и чужим, - вы слишком долго ломали голову над этим делом.
С какой стати стал бы я убивать Экройда?
   - Ради безопасности. Это вы шантажировали миссис Феррар. Кому, как не
лечащему врачу, было знать, отчего умер мистер Феррар? При нашей  первой
встрече вы упомянули  о  наследстве,  доставшемся  вам  год  назад.  Мне
удалось установить, что никакого наследства вы не получали, а  придумали
это на всякий случай, чтобы  как-то  объяснить  двадцать  тысяч  фунтов,
полученные от миссис Феррар. Ее деньги не пошли вам впрок.  Вы  потеряли
их на спекуляциях, а потом завинтили  пресс  слишком  крепко,  и  миссис
Феррар нашла выход, неожиданный для вас. Узнай Экройд правду, он бы  вас
не пощадил, вы были бы разорены и опозорены.
   - А телефонный звонок? - спросил я, не сдаваясь.
   - Вероятно, и для него вы подобрали правдоподобное объяснение?
   - Когда я узнал, что вам и вправду  звонили  со  станции,  это  меня,
признаться, порядком смутило. Я  ведь  думал,  что  вы  просто  сочинили
звонок. Это было очень хитро, поскольку давало вам предлог для появления
в "Папоротниках" и возможность спрятать диктофон, от  которого  зависело
ваше алиби. Когда я расспрашивал вашу сестру о пациентах, приходивших  к
вам в пятницу утром, у меня были лишь смутные подозрения о том,  как  вы
устроили этот звонок. Я тогда и не помышлял о мисс Рассэл. Ее  посещение
было счастливым совпадением, отвлекшим ваше внимание  от  истинной  цели
моих расспросов. Я нашел то, что искал. Среди ваших пациентов в то  утро
был  стюард  трансатлантического  парохода,  уезжавший  в  Ливерпуль   с
вечерним экспрессом. Что могло быть удобнее? Позвонит, а через несколько
часов будет далеко в море - ищи его. В субботу отплывал "Орион". Я узнал
имя стюарда, послал ему радиограмму. Вы видели, как сегодня я получил от
него ответ.
   Он протянул мне телеграмму.  Я  прочел:  "Правильно.  Доктор  Шеппард
просил меня занести записку пациенту и позвонить с вокзала об ответе.  Я
позвонил и сказал, как было поручено:  "Ответа  не  будет"".  -  Неплохо
задумано, - сказал Пуаро.
   - Звонок действительно был, и ваша сестра слышала его и  видела,  как
вы подошли к телефону. Но о том, что именно было сказано, сообщил только
один человек - вы сами.
   Я зевнул.
   - Все это очень интересно, но лежит в сфере фантазии, а не  подлинной
жизни.
   - Вы думаете? Помните, что я сказал: утром  инспектор  Рэглан  узнает
правду. Но ради  вашей  сестры  я  готов  предоставить  вам  возможность
другого выхода. Большая доза снотворного,  например.  Вы  понимаете?  Но
капитан Ральф Пейтен должен быть оправдан, это  само  собой  разумеется.
Для этого  вы  могли  бы  закончить  вашу  весьма  интересную  рукопись,
отказавшись от прежней скрытности и умения умалчивать.
   - Ваши предположения просто неисчерпаемы. Вы кончили?
   - Нет, пожалуй, вы мне напомнили еще об одном. С вашей  стороны  было
бы крайне неумно попытаться заставить меня замолчать тем способом, какой
вы применили  к  мистеру  Экройду.  Имейте  в  виду,  что  такие  штучки
бессильны против Эркюля Пуаро.
   - Мой дорогой Пуаро, - сказал я с легкой улыбкой, - кто бы я ни  был,
я не дурак. Ну, что ж, -  добавил  я,  поднимаясь,  -  мне  пора  домой.
Благодарю вас за чрезвычайно интересный и поучительный вечер.
   Пуаро тоже встал и проводил меня своим обычным вежливым поклоном.
 
27. Заключение 
 
   Пять часов утра. Я очень устал, но я кончил мою работу. У меня  болит
рука - так долго я писал. Неожиданный конец для моей рукописи.  Я  думал
опубликовать ее, как историю одной  из  неудач  Пуаро.  Странный  оборот
принимают иногда обстоятельства.
   С той минуты, когда я увидел взволнованно беседующих миссис Феррар  и
Ральфа Пейтена, у меня появилось ощущение  надвигающейся  катастрофы.  Я
решил, что она рассказала ему все. Я ошибся, но эта мысль  не  оставляла
меня до тех пор, пока Экройд в  кабинете  в  тот  вечер  не  открыл  мне
правды.
   Бедняга Экройд. Я рад, что  пытался  дать  ему  возможность  избежать
такого конца - я же уговаривал его прочесть письмо, пока еще не  поздно.
Впрочем, нет, буду честен: ведь подсознательно я понимал,  что  с  таким
упрямым человеком, как он, это лучший способ заставить его  не  прочесть
письма.
   Кинжал был неожиданным вдохновением.  Я  принес  с  собой  подходящее
оружие, но, увидав кинжал  в  витрине,  решил,  что  лучше  использовать
оружие, которое никак со мной не связано.
   Наверное, я сразу решил убить его. Лишь только  я  услышал  о  смерти
миссис Феррар, как тут же почувствовал  уверенность,  что  она  ему  все
рассказала перед смертью. Найдя его в таком волнении,  я  подумал,  что,
возможно, он знает правду, но  не  верит,  хочет  дать  мне  возможность
оправдаться. Поэтому я вернулся домой и  принял  меры  предосторожности.
Если его волнение оказалось бы связанным с Ральфом, что ж, они ничему бы
не помешали. Диктофон он отдал мне перед этим  для  регулировки.  В  нем
что-то не ладилось, и я убедил его не отсылать аппарат назад, а дать его
мне, дескать, попробую починить. Я починил его  и  захватил  с  собой  в
чемоданчике. В общем, я доволен собой, как писателем. Можно ли придумать
что-нибудь более изящное: "Было без двадцати минут девять, когда  Паркер
принес письма. И, когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо  все
еще оставалось непрочитанным.  У  двери  меня  охватило  сомнение,  и  я
оглянулся - все ли я сделал, что  мог?"Ни  слова  лжи  -  вы  видите.  А
поставь я многоточие после первой фразы? Заинтересовало бы  кого-нибудь,
что я делал эти десять минут?
   Когда, уже стоя у двери, я обернулся и в  последний  раз  окинул  все
взглядом, осмотр удовлетворил меня.  Все  было  сделано.  И  на  круглом
столике стоял диктофон, заведенный на девять тридцать.  (Приспособление,
которое я сделал для этого, было  довольно  хитроумным,  построенным  по
принципу будильника). А кресло я поставил так, что диктофон не был виден
от двери.
   Должен признаться, что встреча с Паркером  у  самых  дверей  напугала
меня, что я честно и записал. А потом,  когда  тело  было  найдено  и  я
послал Паркера звонить в полицию, - какой точный выбор слов:  "Я  сделал
все, что еще оставалось сделать!" Оставались пустяки - сунуть диктофон в
чемоданчик и поставить кресло на место. Мне и в голову не приходило, что
Паркер  заметит  эту  перестановку.  В  состоянии  такого  волнения   он
логически не должен был видеть ничего, кроме трупа. Но  вот  что  значит
глаз квалифицированного слуги! Этого я не учел. Жаль, не знал я заранее,
что Флора будет утверждать, будто видела своего дядю живым без  четверти
десять.  Это  привело  меня  в  крайнее  недоумение.  Впрочем,  мне   на
протяжении  всего  этого  дела  не  раз  приходилось  недоумевать.  Ведь
создавалось впечатление, что все так или иначе приложили к нему руку.
   Больше всего я боялся Каролины. Мне все казалось, что кто-кто, а  она
догадается.    Как    странно,    что    она    заговорила    о     моей
"слабохарактерности".Но она никогда не узнает правды. Как сказал  Пуаро,
остается один выход... Я могу довериться  ему.  Он  и  инспектор  Рэглан
сумеют сохранить все в тайне. Мне не хотелось бы, чтобы Каролина узнала.
Она любит меня, и, кроме того, она горда... Моя смерть будет ударом  для
нее, но любое горе утихает...
   Когда я кончу писать, мне останется запечатать рукопись и  адресовать
ее Пуаро... А затем - что выбрать? Веронал? Это было бы вроде  возмездия
свыше. Хотя за смерть миссис Феррар я не считаю себя ответственным.  Она
была прямым следствием ее поступков. Мне не жаль ее.
   Себя мне тоже не жаль. Значит, это будет веронал.
   Досадно только - зачем понадобилось Эркюлю Пуаро  оставить  работу  в
сыске и поселиться здесь выращивать тыквы?
 
 



СМЕРТЬ МИСС МАК-ДЖИНТИ 
 
Агата КРИСТИ 
OCR&spellchec: tymond (tymlib.narod.ru) 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА  
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
Глава 1 
 
   Эркюль Пуаро вышел из ресторанчика  под  названием  "Ресторан  Старой
бабушки" и  вскоре  очутился  в  Сохо.  Он  поднял  из  предосторожности
воротник пальто, хоть в том и не было особой надобности:  вечер  не  был
холодным. "В моем возрасте нельзя рисковать!" - любил повторять Пуаро.
   Он  был  в  отличном  расположении  духа.  Улитки  "Старой   бабушки"
оказались   превосходными.   Этот   ресторанчик,   на   вид   ничем   не
примечательный, был настоящей находкой.  Пуаро  облизал  языком  губы  и
осторожно провел носовым платком по своим пышным усам.
   Обед был великолепен. А чем заняться теперь?
   Проехало  такси,  и  шофер  искушающе  притормозил.   Пуаро   секунду
поколебался, но не подал ему знака остановиться. Зачем брать  такси?  Он
все равно успеет вовремя лечь спать.
   - К сожалению, есть можно только три раза в день, - буркнул Пуаро.
   Действительно, он так и не смог привыкнуть к чаю в пять часов.  "Если
в пять часов выпить чаю, - объяснял Пуаро, -  то  не  будет  желудочного
сока для обеда, а ведь именно в обед - и этого не следует забывать -  мы
едим основную пищу дня".
   Эркюль Пуаро всегда серьезно относился к еде, и на склоне лет был  за
это  вознагражден.  Процесс  еды  был  для  него  не  только  физическим
удовольствием,  но  и   интеллектуальным   развлечением:   он   посвящал
значительную часть  своего  свободного  времени,  между  приемами  пищи,
поискам новых ресторанчиков. Так, он открыл "Ресторан  Старой  бабушки",
который отнес к категории гастрономических храмов, достойных посещения.
   Но нужно было чем-то занять свободный вечер. Эркюль  Пуаро  вздохнул.
"Жаль, что со мной нет моего старого друга Гастингса! - подумал он. -  В
этой стране он был моим  первым  другом...  и  остался  для  меня  самым
дорогим! Правда, он приводил меня  порою  в  исступление,  но  стоит  ли
принимать это в расчет? Конечно, нет. Я помню только все остальное.  Мои
способности его поражали. Он  простодушно  восхищался  мною,  ничего  не
понимая в моих делах, и я забавлялся, направляя его по ложному следу.  Я
никогда не говорил ему ничего, что противоречило бы истине, ради  одного
лишь удовольствия насладиться его изумлением, когда он, в  конце  концов
открывал эту истину, которая  мне-то  была  известна  с  самого  начала,
Старый друг... Я люблю удивлять. Это  моя  слабость,  я  знаю.  Гастингс
никогда не понимал, что она мне нужна, что человек с таким талантом, как
у меня, должен испытывать к себе восхищение, а оно возможно лишь  тогда,
когда его разделяет еще кто-то. Не могу же я,  в  самом  деле  сидеть  в
кресле с утра и до вечера и  твердить  себе:  "Какой  я  замечательный"!
Нужно, чтобы рядом со мной находился еще кто-то, кто укреплял бы меня  в
этой уверенности. Своего рода "поддакиватель", как говорят в Голливуде".
   Пуаро вышел на авеню Шафтсбери. Не  провести  ли  вечер  в  одном  из
кинотеатров на Лестер-сквер? Пуаро покачал головой. Фильмы слишком часто
вызывали у него разочарование. В них под маркой искусства игнорировалось
то, что он почитал превыше всего: порядок и методичность. Более того, на
экране были в моде насилие и жестокость. А  Пуаро,  который  был  раньше
офицером полиции, питал отвращение и к тому, и к  другому.  В  молодости
ему доводилось сталкиваться с ними вплотную.  Он  находил  такие  фильмы
глупыми и однообразными.
   "Дело в том, - думал он, направляясь домой, - что я отстал от  жизни.
Кроме того, как и другие люди, я не свободен. На меня тоже моя профессия
наложила отпечаток. Когда люди уже  не  работают,  они  не  знают,  куда
девать  свое  свободное  время.  Бывший  финансист  берется  за   гольф,
отошедший от дел мелкий торговец - за разве