уважения, каким он всегда говорил с леди Эндкателл, и
с некоторым присущим ему пафосом Гуджен снова начал свои объяснения.
   - Этот автоматический пистолет, мадам,  был  в  холле,  он  лежал  на
столе. Я не мог понять, откуда он там появился, но потом  убедился,  что
он из коллекции  сэра  Генри.  Я  убедился,  что  на  полке  одно  место
свободно, и положил пистолет туда. Обо всем этом я  только  что  доложил
господину инспектору, он прекрасно все понимает.
   Леди Эндкателл покачала головой и с  ласковым  упреком  обратилась  к
Гуджену.
   - Не  нужно  было  все  это  сочинять,  Гуджен.  Я  сама  поговорю  с
инспектором.
   Гуджен хотел что-то сказать, но она жестом остановила его.
   - Я прекрасно понимаю, Гуджен, зачем вы это сделали. Я знаю,  что  вы
всегда стараетесь уберечь нас от всех тревог. Вы можете удалиться!
   Гуджен колебался. Он нерешительно посмотрел сначала  на  сэра  Генри,
потом на инспектора, затем поклонился и направился к  дверям.  Инспектор
хотел его вернуть, но так и не исполнил этого намерения. Он сам  не  мог
понять,  почему  Гуджен  вышел.  Леди  Эндкателл  опустилась  в  кресло,
улыбнулась мужу и инспектору и сказала в тоне милой беседы:
   - Я сейчас во всем признаюсь!  Я  нахожу,  что  Гуджен,  как  всегда,
сделал все наилучшим способом!  Это  настоящий  слуга  старинной  школы.
Хозяин для него не просто хозяин, а господин!
   - Правильно ли я вас понимаю, леди  Эндкателл,  -  удивленно  спросил
Грэндж, - вы что-то знаете по этому поводу?
   - Конечно! Гуджен нашел этот пистолет вовсе не в холле. Он  обнаружил
его в корзине, когда вытаскивал яйца.
   - Яйца? - Грэндж уже ничего больше не понимал.
   - Да, яйца, которые были в корзине. - У Люси был такой вид, как будто
бы она все объяснила.
   - Я думаю, моя дорогая, - сказал сэр Генри, - ты нам  должна  сказать
побольше. Инспектор не успевает следить за тобой... а я тем более! -
   - Тогда, чтобы было совершенно ясно, я вам скажу, что пистолет был на
дне корзины, под яйцами.
   - Объясните, пожалуйста, какая корзина  и  какие  яйца?  -  взмолился
инспектор.
   - Корзину я взяла, чтобы пойти на ферму. Пистолет лежал в ней, яйца я
положила сверху и совсем забыла, что он  там.  Когда  мы  нашли  бедного
Джона у пруда, я так волновалась, что  чуть  было  не  уронила  корзину.
Гуджен ее вовремя подхватил и  принес  в  дом.  Потом  я  попросила  его
написать на яйцах дату -  это  совершенно  необходимо,  если  вы  хотите
употреблять свежие яйца. Он ответил, что уже обо всем позаботился...  Он
действительно поступил как вассал по отношению к своему  повелителю.  Он
нашел  оружие,  никому  ничего  не  сказал  и  положил  его  на   место.
Несомненно, он сделал так потому, что в доме была полиция. Мне  кажется,
что это - пример верности, но и  ошибка  тоже.  Согласитесь,  инспектор,
ведь полиция хочет только правды!
   Леди Эндкателл послала Грэнджу самую очаровательную улыбку.
   - Это точно, - с некоторой грустью сказал он. -  Я  стремлюсь  узнать
только правду!
   Леди Эндкателл вздохнула и продолжала:
   - Я не верю, что человек, убивший Джона, хотел лишить его  жизни.  Он
не мог стрелять в него серьезно. Если это была  Герда,  то  она  слишком
доброе и мягкое создание. Если бы она захотела его убить, то, я уверена,
она бы промахнулась, такая она неловкая. К тому же, если она убийца и вы
ее арестуете и повесите, то что же будет с ее  детьми?  Если  она  убила
Джона, то теперь, наверное, очень об этом жалеет! Бедные маленькие дети,
у которых убили отца, нельзя же еще  больше  увеличить  их  несчастье  и
сделать их, кроме  всего  прочего,  детьми  повешенной  матери!  Иногда,
инспектор, я задаю себе вопрос, думают ли полицейские о таких вещах?
   - Я могу вас уверить, леди Эндкателл, что в  данный  момент  никакого
ареста не предполагается.
   - Это доказательство ума и здравомыслия! Меня это в вас не  удивляет,
я вас оценила с первого взгляда!
   Лучезарная улыбка подкрепила это утверждение.  Не  очень  охотно,  но
решительно Грэндж вернулся к главной проблеме.
   - Вы сами только что сказали, леди  Эндкателл,  что  меня  интересует
только правда. Этот автоматический пистолет вы взяли здесь. Который  это
был точно?
   Леди Эндкателл посмотрела на полку.
   - Второй справа, - сказала она. - Маузер двадцать пятого калибра.
   Такая точность удивила Грэнджа. Он не ожидал ее от  женщины,  которой
он уже приписал эксцентричный  ум  и  которая  была,  может  быть,  даже
"немного тронута".
   - Зачем вы положили оружие в корзину? - спросил он.
   - Я не сомневалась, что вы зададите этот вопрос! -  воскликнула  леди
Эндкателл с восторгом. - Вероятно, в этом должен  был  крыться  какой-то
смысл. Что ты думаешь, Генри?
   Ее муж заявил с некоторым затруднением, что в  основном  человеческие
поступки чем-то мотивированы. Леди Эндкателл продолжала:
   - Правильно. Только иногда что-то делают, а потом не  помнят,  зачем.
Смысл есть, но его нужно  найти!  Конечно,  я  о  чем-то  думала,  когда
положила этот пистолет в корзину. Инспектор, я вас спрашиваю,  почему  я
это сделала?
   Грэндж  смотрел  на  нее  с  изумлением.  Она  говорила  без  всякого
стеснения и совершенно  искренне.  Никогда  в  жизни  он  еще  не  видел
кого-нибудь похожего на леди Эндкателл.
   - Моя жена очень рассеянна, - сказал сэр Генри.
   - Я это вижу! - не очень любезно заметил Грэндж. Люси повторила  свой
вопрос.
   - Ну же, инспектор, зачем я взяла с собой этот пистолет?
   - Признаюсь, леди Эндкателл, у меня нет на этот счет никаких мыслей.
   Она продолжала громко рассуждать.
   - Когда я пришла сюда, я только что распорядилась  сменить  наволочки
на подушках, у камина я заметила, что нам срочно нужна новая кочерга...
   Грэндж  почувствовал,  что  у  него  кружится  голова,  а  Люси   все
говорила...
   - Затем я взяла маузер... Этот маленький  изящный  пистолет,  мне  он
очень нравится, он хорошо выглядит в руке... Я его положила в корзину...
Но у меня в голове было столько дел, что я теперь не-могу  сказать,  для
чего. Я думала о том, что  некоторые  грядки  в  саду  начали  зарастать
сорняками и что сегодня на обед нужно заказать шоколадный крем...
   Чтобы сохранить хоть какую-то ясность мыслей,  Грэндж  резко  прервал
речь леди Эндкателл.
   - Пистолет вы зарядили?
   Он надеялся застать ее врасплох, может быть  даже  испугать,  но  его
ожидания опять не сбылись. Она стала спокойно вслух размышлять  над  его
вопросом.
   - Зарядила ли я его? Это глупо, но я не  помню.  Может  быть,  что  я
ничего не помню? Это возможно! Что вы об этом  думаете,  инспектор?  Для
чего вообще нужно оружие, если оно не заряжено? Если бы я  только  могла
вспомнить, что тогда творилось в моей голове!
   - Моя дорогая Люси, - заметил сэр Генри, - то, что происходит или  не
происходит в твоей голове, уже много лет приводит в  отчаяние  всех  кто
тебя хорошо знает.
   Она ласково улыбнулась в ответ и сказала:
   - Постараюсь вспомнить. Но иногда  я  делаю  странные  вещи.  Как-то,
например, я сняла телефонную трубку, увидела, что держу ее в руке, и  не
могу понять, зачем!
   - Без сомнения, у вас было намерение  кому-то  позвонить!  -  ледяным
тоном произнес Грэндж.
   - Совсем нет!  Об  этом  я  вспомнила  гораздо  позже.  Я  все  время
удивлялась, почему миссис Мирс, жена садовника, так странно носит своего
ребенка, и сняла  телефонную  трубку,  чтобы  проделать  эксперимент.  Я
хотела понять, как она носит ребенка, и поняла, что она так его  держит,
потому что она левша!
   Леди Эндкателл переводила торжествующий взгляд с одного из мужчин  на
другого.
   Грэндж отдавал себе отчет в том, что  все  ею  сказанное  могло  быть
обманом. Посудомойка однозначно утверждала, что Гуджен  держал  в  руках
револьвер.  Но  она  может  и  не  знать  разницы  между  револьвером  и
автоматическим пистолетом. Гуджен и леди Эндкателл заявили, что это  был
маузер. Это ничем не доказанное утверждение. Очень возможно, что девушка
видела в руках Гуджена револьвер, который исчез из коллекции сэра Генри.
Может быть, он сам вручил его жене. Но нет очевидной причины  для  того,
чтобы леди Эндкателл могла  бы  убить  Джона  Кристоу.  И  все  же  если
допустить, что она могла сделать это, го прислуга, и  в  первую  очередь
Гуджен, сделают все, чтобы спасти свою хозяйку, которую, очевидно, очень
любят.
   Если же она действительно виновна, то зачем ей  рассказывать  о  том,
чего она не  помнит?  Впрочем,  она  держалась  так  непринужденно,  так
спокойно, что трудно было представить себе, что она говорит не правду.
   Грэндж встал.
   - Если вы вспомните  что-нибудь  еще,  леди  Эндкателл,  -  несколько
суховато сказал он, - будьте так любезны сообщить мне об этом.
   - Обязательно! - ответила Люси. - Между прочим, это вполне  возможно.
Память такая капризная вещь!
   В коридоре Грэндж провел пальцем между  рубашкой  и  шеей  и  глубоко
вздохнул. У него было впечатление,  что  он  словно  вышел  из  зарослей
колючего чертополоха.
   "Сейчас бы мне мою старую трубку, пинту эля, добрый кусок бифштекса с
картошкой... Со всем этим хорошо  знаешь,  где  ты  есть!"  -  размышлял
инспектор Грэндж.
 
Глава XXI 
 
   Когда полицейский ушел, сэр Генри в молчании долго  смотрел  на  свою
жену. Она рассеянно наводила порядок в его кабинете,  поправляла  что-то
то там, то тут. Наконец, он решил  получить  ответ  на  вопрос,  который
безуспешно задавал инспектор.
   - Зачем ты взяла этот автоматический пистолет из коллекции?
   Леди Эндкателл села против мужа, улыбнулась и сказала,  что  в  самом
деле не знает. Потом добавила:
   - Может быть, я подумала о каком-нибудь несчастном случае.
   - Какой несчастный случай?
   - Ну, бывает... Это может произойти,  когда  стреляют  по  мишеням...
если забыть пулю в магазине... можно споткнуться, например, о  корень...
Происходит выстрел. Понимаешь, иногда несчастный случай является хорошим
предлогом, чтобы покончить с некоторыми трудностями.
   - И кто стал бы  жертвой  этого  несчастного  случая?  На  лице  Люси
выразилось самое неподдельное удивление.
   - Конечно же, Джон! - воскликнула она.
   - Боже правый! Люси! Ты не... - сэр Генри не осмелился продолжать.
   - Не буду скрывать от тебя, что вопрос об Айнсвике мог доставить  нам
много хлопот, - сказала Люси.
   - Мне иногда кажется,  что  это  единственный  вопрос,  который  тебя
по-настоящему волнует.
   - Естественно, Эдвард и Дэвид - последние из Эндкателлов.  Невозможно
же, чтобы Дэвид унаследовал Айнсвик после смерти Эдварда.  Он  может  не
жениться из-за своей матери  или  по  другим  причинам,  и  тогда  -  мы
Эндкателлы - исчезнем. Эдвард останется последним, и все уйдет с ним.
   - Неужели возможна такая катастрофа?
   - Но ведь речь идет  об  Айнсвике!  -  она  произнесла  это  с  таким
увлечением и уверенностью, что сэр Генри не смог удержаться  от  улыбки.
Люси продолжала:
   - В самом деле, все зависит от того,  женится  ли  Эдвард,  а  он,  к
несчастью, страшно упрям, совсем как наш отец! Я думала, он когда-нибудь
забудет Генриетту и женится на какой-нибудь милой девушке. Мы  бы  могли
помочь ему найти ее. Но теперь я знаю, что на него нельзя  рассчитывать.
Я говорила себе, что связь Джона  с  Генриеттой  не  может  продолжаться
бесконечно. Джон ведь был довольно ветреным. Но однажды я заметила,  что
он на нее смотрит так, как будто любит ее действительно. Я подумала, что
если Джон исчезнет, то Генриетта выйдет замуж за Эдварда. Она  не  такая
женщина, которая будет  жить  одной  памятью.  Таким  образом,  проблема
состояла в том, чтобы избавиться от Джона.
   - Но, Люси, ты не... - сэр Генри снова не смог окончить фразу.
   - Не думай, пожалуйста, что это я убила Джона. Без сомнения, я  имела
глупость думать о всяких несчастных случаях. Но я вспомнила, что мы сами
его к нам пригласили. Совсем другое дело, если бы он  приехал  сам,  без
приглашения. Но, вспомнив, что мы просили его быть нашим  гостем,  я  не
могла больше думать о несчастном случае. Законы гостеприимства  налагают
определенные обязанности. Вот видишь, дорогой,  у  тебя  не  может  быть
никакого повода для беспокойства!
   Она подошла к двери и, обернувшись, добавила:
   - Все получилось  как  нельзя  лучше!  Мы  избавились  от  Джона,  не
пошевельнув пальцем! Это напоминает мне того человека в Бомбее,  который
был так груб со мной. Три дня спустя его переехал трамвай.
   Она еще раз улыбнулась мужу и вышла.
   Сэр Генри смотрел  ей  вслед.  Он  чувствовал  себя  очень  старым  и
усталым.
   В кухне посудомойка  Дорис,  с  глазами,  полными  слез,  выслушивала
упреки  Гуджена,  кухарки  и  старшей  горничной,  которые  играли  роль
античного хора.
   - Вы увидели меня с оружием. Вам  нужно  было  сделать  только  одно:
прийти ко мне и спросить, почему у меня в руке пистолет.
   - Вы могли бы попросить совета у меня, - взяла  слово  кухарка,  -  я
всегда готова помочь молодой девушке, которая еще ничего не  понимает  в
жизни.
   Гуджен продолжал:
   - Во всяком случае, вы сделали то, что делать не следовало абсолютно!
Придет же в голову мысль, никого не предупредив, тайно сообщить об  этом
полиции, да еще выбрать для этого какого-то сержанта! Если  полиция  вас
ни о чем не  спрашивает,  моя  девочка,  лучше  быть  от  нее  подальше!
Достаточно печально уже то, что она находится в доме.
   - Как правильно вы говорите! - прошипела старшая горничная. - Вот  со
мной такое никогда бы не могло случиться!
   - Мы все знаем нашу миледи, - снова сказал Гуджен,  -  и  нас  ничего
удивить не может. А полиция совсем не знает ее, и  просто  поразительно,
что эти люди имеют право ей надоедать всякого рода вопросами. Они делают
всяческие предположения, и только потому,  что  миледи  взяла  пистолет,
чтобы пойти погулять. С ее стороны в  этом  нет  ничего  необычного,  но
полицейские видят во всем злые  намерения.  Миледи  никогда  и  муху  не
обидит, но  она  необычайно  рассеянна  и  может  класть  вещи  в  самые
неожиданные места. Я никогда не забуду день, когда  она  положила  живую
лангусту на поднос для визитных карточек в холле.  Когда  я  увидел  эту
лангусту, я подумал, что у меня галлюцинации.
   Дворецкий  замолчал.  Нравоучения  закончились.   Кухарка   еще   раз
повторила Дорис, что мистер Гуджен говорил  с  ней  исключительно  в  ее
собственных интересах, и отослала ее чистить зелень. Сама она в глубокой
меланхолии вернулась к плите. Очень трудно испечь приличные  пирожные  в
доме, где атмосфера испорчена присутствием полицейских.
 
Глава XXII 
 
   Вероника Крей была очень элегантна. Ее  спортивный  костюм  показался
Пуаро похожим на костюм Генриетты. Вероника распространяла  вокруг  себя
аромат,  который  Пуаро  сразу  уловил.  С  ослепительной  улыбкой   она
обратилась к нему.
   - Месье Пуаро, я только что узнала, что именно вы были  моим  соседом
так долго, мне так хочется с вами познакомиться!
   Он поклонился, поцеловал протянутую руку и проводил гостью к  креслу.
Она отказалась от предложенных напитков.
   - Месье Пуаро, - продолжала Вероника. - А ведь я пришла поговорить  с
вами. Серьезно поговорить. Я очень волнуюсь.
   - Вы чем-то обеспокоены? Это меня огорчает.
   - Вы знаете,  что  завтра  будет  дознание  по  поводу  смерти  Джона
Кристоу?
   - Да.
   - Моя история так необыкновенна, что кажется почти невероятной. Но  я
надеюсь, что вы мне поверите, вы ведь прекрасно знаете людей!
   - Немного, - подтвердил Пуаро.
   - Ко мне приходил  инспектор  Грендж,  -  продолжала  актриса.  -  Он
почему-то уверен, что мы с Джоном поссорились.  В  некотором  роде  это,
конечно, так, но совсем не в том смысле, как он это себе представляет. Я
сказала ему, что не видела Джона пятнадцать лет, а  он  не  захотел  мне
поверить. Но это же правда, месье Пуаро, истинная правда!
   - Если это правда, то это легко доказать. Вам нечего беспокоиться!
   Она улыбнулась.
   - Дело в том, месье Пуаро, что я не осмелилась рассказать инспектору,
что произошло в субботу  вечером.  Это  настолько  фантастично,  что  он
определенно отказался бы мне поверить. Но  мне  нужно  об  этом  кому-то
рассказать... поэтому я и пришла к вам!
   - Этим вы оказываете  мне  большую  честь.  Пуаро  подумал,  что  она
совершенно в этом не сомневается. Красивая,  даже  очень  красивая,  она
уверена в своей власти и неотразимости. Настолько  уверена,  что  иногда
может и ошибаться.
   - Пятнадцать лет назад, - продолжала Вероника, -  мы  с  Джоном  были
помолвлены. Он меня очень любил, так сильно, что иногда эта любовь  меня
даже беспокоила. Он хотел, чтобы я бросила театр, чтобы моя  жизнь  была
тенью его жизни. Он был сильной личностью, не считался с чужим  мнением,
и я поняла, что не смогу жить так, как он мне  предлагает.  Я  расторгла
нашу помолвку. Боюсь, он очень страдал.
   Лицо Пуаро ясно  показывало,  что  обратное  кажется  ему  совершенно
невозможным. Она продолжала:
   - Я увидела  его  после  долгой  разлуки  только  в  прошлую  субботу
вечером. Он проводил меня до моего дома и, как я рассказала  инспектору,
мы разговаривали о прошлом. Только мы на этом не остановились...
   - Вот как?
   - Джон потерял голову. Поверьте  мне!  Он  был  просто  безумным.  Он
требовал, чтобы я бросила мужа и детей, добилась развода, вышла за  него
замуж. Он говорил, что никогда не мог меня забыть, что  время  для  него
остановилось с того дня, когда он меня потерял...
   Даже под гримом было видно, как она бледна. Вероника закрыла глаза  и
открыла их через несколько секунд с застенчивой улыбкой.
   - Вы верите, месье Пуаро, что чувство может продолжаться годами?
   - Верю.
   - Вы верите, что можно не забывать, ждать, строить планы,  надеяться,
сохранять свою волю для того, чтобы добиться, в конце концов, исполнения
своих желаний? Вы верите, что есть мужчины, способные на это?
   - Да. Женщины тоже...
   - Я говорю о мужчинах, о Джоне! Естественно, я  начала  смеяться  над
тем, что он говорил, я не принимала его всерьез, я просто  сказала  ему,
что он сумасшедший. Мы очень долго спорили, и  было  уже  очень  поздно,
когда он ушел. Он остался таким же непримиримым упрямцем...
   Вероника сглотнула и продолжала:
   - Вот почему на другой день утром я послала ему  записку  с  просьбой
снова прийти ко мне. Это  нельзя  было  так  оставлять.  Я  должна  была
убедить его в том, что то, что он требует, - невозможно.
   - А это действительно было невозможно?
   - Конечно, это было невозможно! Абсолютно невозможно!  Он  пришел  ко
мне, но повторилась сцена, разыгравшаяся накануне. Он  не  хотел  ничего
слушать и продолжал настаивать... Я ему заявила, что  он  теряет  время,
что я его не люблю и даже питаю к нему отвращение!..  Я  была  вынуждена
очень жестоко с ним обойтись, мы расстались обозленные... И  вот  теперь
он мертв!
   Пуаро смотрел  на  ее  руки  с  переплетенными  пальцами  -  большие,
широкие, некрасивые, даже жестокие.  Они  выдавали  необычное  волнение.
Вероника  стала  жертвой  своих  эмоций,  но  ему  показалось,  что  она
нисколько не опечалена. Чувство", которое сейчас в ней преобладало, было
гневом. Разновидность эгоистической злопамятности.
   - Вот это, месье Пуаро, - продолжала она уже спокойнее, - я и  хотела
вам рассказать. Что мне было делать? Выложить все,  что  произошло,  или
сохранить это в себе? Все это правда, но поверят ли мне?
   Пуаро молча смотрел на нее. У  него  не  создалось  впечатление,  что
Вероника сказала ему правду, но что-то  в  ее  рассказе  соответствовало
истине. Она, очевидно, исходила из фактов,  но  излагала  их  по  своему
усмотрению.
   И вдруг он все понял. Она переставила роли! Это она не  могла  забыть
Джона. Он ее, а не она его оттолкнула.  Она  не  могла  молча  перенести
унижение, которое он заставил ее испытать, она была в ярости от неудачи.
Страдала ее гордость,  и  Вероника  представила  версию  более  для  нее
выгодную