ми с ароматным напитком, женщины ближе придвинулись
друг к другу. О’Брайен рассказывала:
   - Странная вещь случилась сегодня ночью. Я, знаете, вошла часа в два,
чтобы, как всегда, поудобнее устроить бедняжку, а она  и  не  спит.  Как
только  увидела  меня,  сразу   заговорила:   "Фотографию,   дайте   мне
фотографию". Я, сами понимаете, отвечаю: "Конечно,  миссис  Уэлман,  но,
может, лучше подождать  до  утра?"  А  она  все  свое:  "Нет,  я  должна
взглянуть на нее сейчас". Тогда я спросила: "А где  это  фото?  Вы  ведь
хотите одну из фотографий мистера Родерика?" Но она так странно сказала:
"Кого?  Родерика?  Нет,  Льюиса".  А  потом  начала  приподниматься   на
подушках, да с таким трудом... Я приподняла ее,  она  достала  ключи  из
маленькой шкатулки, что стоит возле ее постели на столике, и велела  мне
открыть второй ящик конторки, а там  и  правда  фотография,  большая,  в
серебряной рамке. И такой, знаете, красивый мужчина! А  через  все  фото
написано "Льюис". Старомодное все, конечно, видно, он снимался много лет
назад. Я принесла фотографию ей, и она смотрела  на  нее  долго,  долго.
Потом вздохнула и сказала мне, чтобы я убрала ее назад. И, поверите  ли,
когда я обернулась, она уже спала, да так сладко, ровно младенец.
   - Думаете, это был ее муж? - с любопытством спросила Хопкинс.
   - Вовсе нет! Сегодня утром  я  мимоходом  поинтересовалась  у  миссис
Бишоп, как звали покойного мистера Уэлмана, и она сказала, что Генри.
   Женщины обменялись взглядами. У Хопкинс был  длинный  нос,  и  сейчас
кончик его слегка подергивался от приятного возбуждения. Она  размышляла
вслух:
   - Льюис, Льюис... Что-то я не могу припомнить здесь таких.
   - Ведь это было много лет назад, милочка, - напомнила ей другая.
   -  Верно,  а  я  здесь  недавно.  И  все-таки...  О’Брайен  повторила
мечтательно:
   - Такой красивый мужчина. Похож, знаете, на кавалерийского офицера.
   Хопкинс прихлебывала свой чай.
   - Это очень интересно.
   Потом с глубоким вздохом завершила беседу:
   - Быть может, его убили на войне.
 
III 
 
   Когда Хопкинс, приятно освеженная чаем и разговором на  романтическую
тему, наконец вышла из дома, ее догнала Мэри Джеррард.
   - Можно мне пойти в деревню вместе с вами, сестра?
   - Ну, разумеется, дорогуша. Мэри сказала, чуть задыхаясь:
   - Мне нужно поговорить с вами. Я так беспокоюсь, так беспокоюсь...
   Женщина постарше окинула ее добрым взглядом. В свои двадцать один год
Мэри Джеррард была очаровательным созданием. Что-то в ее облике наводило
на мысль о дикой розе: длинная гибкая шея, волосы цвета бледного  золота
и ярко-синие глаза.
   - А что случилось? - сочувственно спросила Хопкинс.
   - Да ничего особенного, просто время идет, а я ровно ничего не делаю.
Миссис  Уэлман  была  удивительно  добра,   дала   мне   такое   дорогое
образование. Я думаю, теперь мне уже пора начать самой  зарабатывать  на
жизнь. Надо научиться чему-нибудь настоящему, понимаете.
   Собеседница кивнула, и Мэри продолжала:
   - Я пыталась объяснить это миссис Уэлман, но это так  трудно...  Она,
кажется, просто не понимает меня. Все говорит, что времени  еще  сколько
угодно.
   - Не забывайте, она очень больна, - вставила медсестра.
   Мэри залилась краской.
   - О, я знаю. Наверное, не надо приставать к ней. Но я так  тревожусь,
да и отец все время придирается ко мне. Без конца ворчит, что я строю из
себя леди. Но я действительно хочу наконец делать что-то!  Беда  в  том,
что научиться чему-нибудь почти всегда дорого стоит.  Я  теперь  неплохо
знаю немецкий, и, может, это мне пригодится. А вообще-то мне хотелось бы
стать медсестрой. Мне нравится ухаживать за больными.
   - Для этого  нужно  быть  сильной,  как  лошадь,  -  трезво  заметила
Хопкинс.
   - А я сильная! И мне по-настоящему нравится это дело. Мамина  сестра,
которую я и не видела,  ну,  та,  что  уехала  в  Новую  Зеландию,  была
медсестрой. Так что это у меня в крови.
   - Как насчет того, чтобы заняться массажем? - продолжала Хопкинс.
   - Этим можно недурно зарабатывать.
   Мэри, по-видимому, была в нерешительности.
   -  Но  ведь  выучиться  на  массажистку  дорого  стоит,   правда?   Я
надеялась... но мне просто стыдно быть такой жадной... Она  уже  столько
сделала для меня.
   - Вы имеете в виду миссис Уэлман? Чепуха! По-моему, она обязана вам в
этом помочь. Она дала вам шикарное образование, но на нем  одном  далеко
не уедешь. Вы ведь не хотите стать учительницей?
   - Ну, для этого я недостаточно умна.
   - Ум уму рознь. Послушайтесь моего совета, Мэри: пока не  торопитесь.
Мне кажется, миссис Уэлман должна помочь вам в жизни на первых порах,  и
я не сомневаюсь, что именно так она и собирается поступить.  Но  дело  в
том, что она любит вас и не хочет расставаться с вами.  Бедной  старухе,
наполовину парализованной, приятно видеть около себя хорошенькую молодую
девушку. И вы  действительно  умеете  правильно  вести  себя  у  постели
больной, ничего не скажешь.
   - Если вы и впрямь думаете так, - тихо проговорила Мэри, - мне  будет
не так стыдно бездельничать. Милая миссис Уэлман... Я очень, очень люблю
ее. Она всегда была так добра ко мне, и я сделаю для нее все на свете.
   Ответ Хопкинс прозвучал довольно сухо:
   - Тогда лучшее, что вы можете сделать, это  оставаться  там,  где  вы
есть, и перестать трепыхаться. Это  все  скоро  кончится.  Она  держится
молодцом,  но...  У  нее  будет  второй  удар,  а  потом  третий.   Я-то
насмотрелась на такие  случаи.  Так  что  терпение,  душенька.  Если  вы
скрасите старой леди последние дни ее жизни, - это будет доброе  дело  с
вашей стороны. А потом найдется время подумать обо всем прочем.
   Они приближались к массивным чугунным воротам. С  порога  сторожки  с
видимым трудом, ковыляя, спускался пожилой сгорбленный мужчина.  Хопкинс
весело окликнула его:
   - Доброе утро, мистер Джеррард! Погода-то сегодня просто чудо, а?
   - Только не для меня, - проворчал старик Джеррард, искоса  бросив  на
женщин недружелюбный взгляд.
   - Вам бы такой прострел, так вы бы...
   - Я думаю, это из-за того, что на прошлой неделе было сыровато.  Если
сейчас будет солнечно и сухо, все у вас как рукой снимет.
   Однако эти приветливые слова, казалось, привели старика в еще большее
раздражение.
   - А, сиделки, медсестры, все вы на один лад. Наплевать вам  на  чужие
страдания. Вот  и  Мэри  тоже  заладила  одно:  "Буду  медсестрой,  буду
медсестрой". Это после всяких там французских и немецких заграниц...
   Мэри ответила резковато:
   - Меня вполне устроит работа в больнице!
   - Ну, а еще больше тебя бы устроило вообще ничего не делать,  не  так
ли? Тебе бы только задирать нос да щеголять новыми замашками. Тоже  мне,
леди! Лентяйка ты, и больше ничего.
   У Мэри от обиды выступили на глазах слезы:
   - Это не правда, папа! Ты не имеешь права так говорить.
   Хопкинс вмешалась с подчеркнутым добродушием:
   - Ну, ну, это все от неважного самочувствия. Вы же на самом деле  так
не думаете, Джеррард. Мэри хорошая девушка и хорошая дочь.
   Старик взглянул на девушку чуть ли не с откровенной злобой.
   - Она мне не дочь теперь - со своим французским, и своей историей,  и
черт знает с чем еще! Тьфу.
   Он повернулся и вновь вошел в сторожку. У Мэри в глазах стояли слезы.
   - Видите, как с ним трудно? Никогда он по-настоящему не  любил  меня,
даже когда я была маленькой. Только мама всегда заступалась за меня.
   Но медсестра торопилась на  обход  и  поспешила  расстаться  с  Мэри,
бросив той на прощание несколько добрых, но  ничего  не  значащих  слов.
Девушка осталась одна, чувствуя, что на душе у нее "тало еще тяжелее.
 
Глава вторая 
 
I 
 
   Миссис Уэлман лежала на старательно взбитых  подушках.  Глаза  -  еще
почти такие же глубокие и синие, как у  ее  племянницы  Элинор,  -  были
устремлены в потолок. Это  была  крупная,  полная  женщина  с  красивым,
пожалуй,  несколько  хищным  профилем.  Лицо  ее  отличалось  выражением
гордости и решительности.
   Взгляд больной поблуждал по комнате и остановился на фигуре  у  окна.
Он приобрел мягкое, почти нежное выражение. После долгого  молчания  она
позвала:
   - Мэри...
   Девушка быстро обернулась.
   - О, вы не спите, миссис Уэлман!
   - Я давно уже не сплю. Я думаю... о  многом.  О  тебе,  например.  Ты
очень добра ко мне, и я тебя полюбила.
   - Ах, миссис Уэлман, это вы столько сделали для меня! Не знаю, что бы
со мной было без вас. Вы дали мне все.
   - Не знаю, не знаю...
   Больная беспокойно зашевелилась. Ее правая  рука  задергалась,  в  то
время как левая оставалась неподвижной и безжизненной?
   - Всегда стараешься сделать как лучше, но так трудно сообразить,  что
именно лучше. Всю жизнь я была слишком уверена в себе...
   - Нет, нет, - вставила Мэри.
   - Я убеждена, что вы всегда поступали хорошо и правильно.
   - Ты не знаешь, девочка... У меня есть большой  недостаток,  Мэри:  я
горда. Это может  обернуться  злом.  У  всех  в  нашей  семье  была  эта
сатанинская гордость, у Элинор она тоже есть.
   Мэри быстро сказала, стараясь отвлечь больную от ее мыслей:
   - Вам будет приятно увидеть  мисс  Элинор  и  мистера  Родерика.  Это
подбодрит вас. Они уже давно здесь не были.
   Миссис Уэлман улыбнулась.
   - Они хорошие, очень хорошие дети. И оба любят меня.  Я  знаю,  стоит
мне  только  позвать,  и  они  мгновенно  приедут.  Но  мне  не  хочется
злоупотреблять этим. Они молоды и счастливы - вся жизнь перед ними. Ни к
чему им так  рано  видеть  медленное  умирание  и  мучения...  Я  всегда
надеялась, что они поженятся, но ни разу не заговорила об этом.  Молодые
люди так своенравны. Это, пожалуй,  только  оттолкнуло  бы  их  друг  от
друга. Еще когда они были детьми, мне казалось, что Элинор  неравнодушна
к Родди. Но вот в нем я вовсе не била  уверена.  Он  странное  существо.
Генри был таким же - сдержанным и застенчивым.
   Она замолчала, думая о покойном муже.
   - Как давно это было... Мы прожили вместе всего пять  лет,  когда  он
умер. Мы, конечно, были счастливы, но сейчас даже  это  счастье  кажется
каким-то нереальным...
   - Вы, должно  быть,  чувствовали  себя  очень  одинокой  -  потом?  -
нерешительно спросила Мэри.
   - Потом? О да, страшно одинокой... Мне было  двадцать  шесть  лет,  а
сейчас уже за шестьдесят. Столько времени прошло! А теперь еще и это...
   - Вы имеете в виду вашу болезнь?
   - Да. Я всегда боялась именно удара, паралича. Тебя умывают и кормят,
словно грудного  младенца:  до  чего  же  это  противно  и  унизительно!
Беспомощность -  вот  что  меня  больше  всего  бесит.  Эта  О’Брайен  -
добродушное существо и не сердится, когда я на нее фыркаю. Но все  равно
мне гораздо приятнее видеть здесь тебя, Мэри.
   - Правда?
   - Девушка вспыхнула от удовольствия.
   - Я... я так рада, миссис Уэлман.
   Лаура Уэлман устремила на нее проницательный взгляд.
   - Ты беспокоишься о будущем, не так ли? Предоставь это мне,  дорогая.
Я позабочусь о том, чтобы у тебя  были  свои  средства  и  ты  могла  бы
приобрести профессию. Но наберись еще чуточку  терпения,  для  меня  так
важно видеть тебя здесь.
   - О, миссис Уэлман, разумеется, разумеется... Я ни за  что  не  брошу
вас. Если я вам нужна...
   - Ты мне очень нужна.
   - Голос старой леди был необычайно глубоким и звучным.
   -  Ты  для  меня  все  равно  что  дочь,  Мэри.  На  моих  глазах  ты
превратилась здесь,  в  Хантербери,  из  смешной,  неуклюжей  малышки  в
прелестную девушку. Я горжусь тобою, дитя мое. Надеюсь только, я сделала
для тебя лучшее из того, что могла.
   Мэри заговорила быстро и несколько несвязно:
   - Если вы думаете, что  я  недовольна  теперь,  когда  благодаря  вам
получила воспитание, ну... неподходящее для таких, как я, что  мне,  как
говорит отец, не к лицу такие барские замашки, то  это  не  так.  Я  вам
страшно благодарна. А начать зарабатывать я  хочу  для  того,  чтобы  не
думали, будто я присосалась к вам ради денег...
   Лаура Уэлман прервала девушку неожиданно резким и властным тоном:
   - Вот, значит,  что  Джеррард  вбивает  тебе  в  голову?  Не  обращай
внимания на своего отца, Мэри. Не может  быть  и  речи  о  том,  что  ты
"присосалась" ко мне. Я прошу тебя остаться  здесь  еще  недолго  только
ради меня. Скоро все будет кончено.
   - О нет, миссис Уэлман! Доктор Лорд говорит, что  вы  можете  прожить
еще годы и годы
   - Спасибо, не хочу! Я как раз на днях говорила ему, что  в  приличном
цивилизованном  государстве   должен   быть   способ   помочь   человеку
безболезненно уйти из жизни, если он сам того  желает.  "И  не  будь  вы
трусом, доктор, - сказала я ему, - вы бы сделали это и сейчас".
   - О, и что же он ответил? - в ужасе спросила Мэри.
   - Непочтительный мальчишка только ухмыльнулся" милочка, и заявил, что
вовсе не хочет, чтобы его из-за меня повесили. Он сказал:  "Если  бы  вы
завещали мне все ваши деньги, миссис Уэлман, тогда, само  собой,  другое
дело". Нахальный юнец. Но он  мне  нравится.  Его  визиты  помогают  мне
больше, чем все его лекарства.
   - Да, он очень милый, - согласилась Мэри.
   - Сестра О’Брайен его прямо обожает, да и сестра Хопкинс тоже.
   -  Хопкинс  в  ее-то  возрасте  следовало  бы  быть  поумнее,  а   уж
О’Брайен...
   - Больная замолчала.
   - Что это, машина подъехала.
   Мэри выглянула из окна.
   - Да, это машина. Мисс Элинор и мистер Родерика приехали.
 
II 
 
   Миссис Уэлман разговаривала с племянницей.
   - Я так рада, Элинор, за тебя и за Родди. Элинор улыбнулась ей.
   - Я знала, тетя Лаура, что ты  обрадуешься.  Больная  спросила  после
некоторого колебания:
   - Ты... любишь его, Элинор.
   Тонкие брови девушки слегка приподнялись.
   - Разумеется.
   Лаура Уэлман быстро заговорила:
   - Проста меня, дорогая. Я знаю, как ты сдержанна. Трудно понять,  что
ты думаешь и чувствуешь. Когда вы оба были много моложе,  мне  казалось,
что ты, пожалуй, слишком привязана к Родди,  и  это  неразумно.  Я  была
рада, когда ты уехала за границу заканчивать образование.  Ты  вернулась
совсем другой, была, по-видимому, совершенно равнодушна к Родди, и, надо
же, это меня тоже огорчало. Привередливая я старуха, никак  не  угодишь,
правда? Но мне всегда думалось, что у тебя, как бы это сказать,  слишком
страстная натура. Такие часто встречались в нашем роду, и люди эти  были
не очень-то счастливы в жизни... Но когда ты вернулась из-за  границы  и
была так холодна к Родди, мне это было не по душе. Видишь ли,  я  всегда
надеялась, что вы будете вместе. Ну, сейчас, слава богу, все устроилось!
Но ты мне так и не сказала: ты действительно любишь его.
   Элинор ответила спокойно и серьезно:
   - Я люблю Родди достаточно,  но  не  слишком  сильно.  Миссис  Уэлман
кивнула в знак одобрения.
   - Думаю, ты будешь счастлива. Родди нуждается в любви, но не  выносит
бурных страстей. Властность в женщинах отталкивает его.  Если  он  будет
любить тебя чуточку больше, чем ты его, это только к лучшему.
   Она продолжала пристально смотреть на  племянницу  и  вдруг  спросила
почти резким тоном:
   - В чем дело, Элинор? Ты выглядишь как-то странно.  Что-нибудь  не  в
порядке.
   Потом ее голос смягчился:
   - Девочка моя, ты что, несчастна?
   - Ну, конечно, нет, тетя. Что это тебе взбрело в голову.
   Элинор встала, подошла к окну и уже оттуда спросила в свою очередь:
   - Скажи мне честно, тетя Лаура, ты считаешь, что любовь - это  всегда
счастье.
   Лицо миссис Уэлман омрачилось.
   - В том смысле, какой ты в  это  вкладываешь,  вероятно,  нет.  Когда
слишком любишь, это приносит больше горя, чем  радости.  Но  все  равно,
Элинор, через это надо пройти. Кто никогда по-настоящему не любил,  тот,
можно сказать, и не жил.
   Дверь открылась, пропустив сиделку О’Брайен.
   - Миссис Уэлман, доктор пришел.
 
III 
 
   У тридцатидвухлетнего доктора  Лорда  были  песочного  цвета  волосы,
некрасивое, но приятное лицо, все в веснушках, и  квадратная  челюсть  -
признак характера упрямого и решительного.
   - Доброе утро, миссис Уэлман, - приветствовал он пациентку.
   -  Доброе  утро,  доктор.  Познакомьтесь  с  моей  племянницей,  мисс
Карлайл.
   На лице врача отразилось откровенное восхищение. Протянутую ему  руку
он пожал так осторожно, словно боялся сломать ее.
   Миссис Уэлман продолжала:
   - Элинор и мой племянник приехали, чтобы подбодрить меня.
   - Чудесно! - воскликнул доктор Лорд.
   - Именно то, что вам нужно.
   - Он все еще не отрывал взгляда от Элинор.
   Та двинулась к двери и спросила, обернувшись:
   - Я смогу поговорить с вами, прежде чем вы уйдете, доктор?
   - О да... разумеется... конечно...
   Какое-то время врач и пациентка беседовали  только  о  ее  болезни  и
медицине вообще, но внезапно миссис Уэлман переменила тему:
   - Как я понимаю, моя племянница хочет поговорить с вами. Кстати,  как
она вам понравилась? Вы ведь раньше с ней, не встречались.
   Лицо доктора Лорда  стало  пунцовым.  Казалось,  вспыхнули  даже  его
светлые брови. Он, запинаясь, ответил:
   - Очень... очень привлекательная особа, и, я думаю, умница...  и  все
такое. ^Больную явно забавлял этот разговор. Она подумала: "Как он  еще,
в сущности, молод", - а вслух сказала:
   - Вам надо бы жениться, доктор.
 
IV 
 
   Родди вышел в сад.  Он  пересек  широкий  газон,  прошел  по  мощеной
дорожке и незаметно для  себя  забрел  в  ухоженный  огород.  Мысли  его
обратились к будущему.  Не  исключено,  что  когда-нибудь  им  с  Элинор
предстоит жить здесь, в Хантербери. Лично ему сельская жизнь по душе, но
вот  Элинор...  Может,  она  предпочтет  обосноваться  в"   Лондоне?   А
вообще-то, одобрительно подумал он, Элинор прямо  совершенство:  на  нее
приятно смотреть, с  ней  приятно  говорить  -  и  при  этом  она  такая
сдержанная, рассудительная. Будущее  рисовалось  ему  в  самых  радужных
красках. Надо полагать, они с Элинор скоро поженятся.  На  первых  порах
им, видимо, придется трудновато, но особых причин для беспокойства  нет.
Он искренне надеется, что тетя Лаура проживет еще  долго...  Она  всегда
так  заботилась  о  нем,  брала  его   сюда   на   каникулы,   неизменно
интересовалась всеми его делами. Его  мысли  отвлекались  от  неизбежной
смерти тетки (Родди вообще терпеть  не  мог  ни  неприятных  мыслей,  ни
неприятных переживаний). Но зато... э... потом будет просто замечательно
жить здесь,  особенно  если  достаточно  денег  на  содержание  усадьбы.
Интересно, как тетушка распорядится своим состоянием?  Впрочем,  особого
значения это не имеет. Правда, часто очень много зависит от того, у кого
деньги - у мужа или у жены, но Элинор - не тот случай. У нее уйма такта,
да и на деньги она вовсе не жадная.  Нет,  нет,  что  бы  ни  случилось,
беспокоиться не о чем, удовлетворенно подумал  Родди  и,  преисполненный
благодушия, продолжал свою  прогулку,  углубившись  теперь  в  небольшой
лесок, куда он прошел через калитку из окруженного оградой  сада.  Жаль,
что нарциссы здесь уже отцвели, но какая прелесть эти  пятна  солнечного
света на зеленой траве! На мгновение  Родди  охватило  какое-то  неясное
беспокойство, словно облачко окутало его  душу,  бывшую  за  секунду  до
этого такой умиротворенной, такой всем  довольной.  Он  смутно  подумал,
даже не подумал, а почувствовал: чего-то  мне  не  хватает,  мне  что-то
нужно, но что, что?.. Золотой свет, пробивающийся сквозь  густую  зелень
ветвей, мягкий душистый воздух - все это вдруг  наполнило  его  каким-то
неосознанным чувством тревоги и нетерпения. Родди показалось,  что  даже
кровь в его жилах заструилась быстрее, а сердце забилось учащеннее.
   Из гущи деревьев вышла  и  направилась  к  нему  девушка,  девушка  в
мерцающем ореоле кудрей цвета бледного золота, на  щеках  которой  лежал
легкий румянец, нежный, как цвет лепестков шиповника.
   Родди  подумал:  "Какая  красота,   какая   немыслимая,   потрясающая
красота". Он стоял как зачарованный, не