Генри  молча
сделал несколько затяжек из своей трубки и сказал:
   - Знаете, Мидж, иногда Люси меня беспокоит.
   - Да что вы говорите? Почему? Сэр Генри покачал головой.
   - Она не отдает себе отчет  в  том,  что  есть  вещи  которые  делать
нельзя!
   Мидж не верила своим ушам. Он продолжал:
   - Конечно, она выпутается. Она всегда из всего выпутывается! Однажды,
на дипломатическом приеме она  нарушила  все  традиции.  Она  совершенно
сознательно игнорировала законы старшинства, а это, Мидж, самое страшное
преступление. Она посадила рядом за столом смертельных врагов  и  повела
беседу о проблемах цветных рас. Обед мог кончиться просто потасовкой,  и
у меня были бы большие неприятности. Она, как всегда, прекрасно вышла из
этого положения.  Обычные  приемы:  улыбки,  невинный  вид  совершенного
отчаяния. Она так же обращается и с прислугой  -  она  превращает  их  в
ослов, а они ее обожают!
   Мидж задумчиво слушала.
   - Я понимаю, что  вы  хотите  сказать!  То,  что  другим  никогда  не
простили, с ее стороны  воспринимается  даже  мило.  Что  это?  Обаяние?
Гипноз? Я сама об этом думаю.
   Сэр Генри пожал плечами.
   - Все было так же, когда она была еще совсем молодой  девушкой.  Меня
беспокоит, что, как мне кажется, она не понимает - есть пределы, которые
нельзя переступать.
   Смеясь, он добавил:
   - Вы знаете, я верю, что Люси чувствует в  себе  способности  отмести
любые обвинения, хотя бы даже и в убийстве.
 
*** 
 
   Генриетта вывела машину из гаража и поехала по дороге. Она улыбалась,
наслаждаясь удовольствием,  которое  доставляла  ей  машина,  главное  -
уединение! Она  очень  любила  водить  машину,  ей  нравилось  открывать
маршруты более короткие и более  выгодные.  Лондон  она  знала  не  хуже
любого шофера такси. Ловко пробираясь через лабиринт  пригородных  улиц,
она мчалась на юго-запад.
   Генриетта преодолела крутой подъем и остановилась на  вершине  холма.
Она  любила  обозревать  окрестности  с  этого  места.  Она  восхищалась
великолепием  леса  внизу,   еще   теплыми   лучами   осеннего   солнца.
Золотисто-желтые тона в лесу начали  уступать  место  коричнево-красному
цвету.
   "Как я люблю осень, - подумала она. -  Она  намного  богаче,  намного
живописнее весны".
   Внезапно ей пришло в голову, что это минута  ее  наивысшего  счастья.
Никогда природа  не  казалась  ей  более  красивой,  более  совершенной,
никогда раньше Генриетта не испытывала  чувства  такого  слияния  с  ней
Возобновив путь, она прошептала:
   - Никогда уже я не буду так счастлива, как сейчас, никогда!
   Когда  машина  приблизилась  к  дому,  Мидж  приветственно   помахала
Генриетте с террасы. Тут же вышла леди Эндкателл.
   - А вот и вы, Генриетта! Отведите своего скакуна в  конюшню,  завтрак
уже готов!
   Мидж прыгнула на подножку  машины  и  проводила  Генриетту  в  гараж.
Генриетта обратила внимание на слова Люси.
   - Какое верное замечание!  Вы  знаете,  у  меня  нет  такой  любви  к
лошадям, как у моих ирландских предков. Я выросла среди  людей,  которые
говорили только о лошадях. Поневоле начинаешь гордиться, что не впадаешь
в эту крайность. Люси напомнила, что я отношусь к своей машине  так  же,
как мои предки - к лошадям. Она права!
   - И  ты  права!  Люси  иногда  просто  поражает.  Сегодня  утром  она
разрешила мне быть здесь такой грубой, как мне захочется.
   Генриетта сначала не поняла, потом энергично кивнула.
   - Конечно! - воскликнула она. - Из-за магазина!
   - Правильно! Каждый  день  я  должна  быть  на  работе  исключительно
вежливой. Я должна улыбаться плохо  воспитанным  женщинам,  называть  их
"мадам", помогать им надевать платья, терпеть все,  что  они  смеют  мне
говорить! Некоторые полагают, что быть прислугой более унизительно,  чем
работать в магазине. Они ошибаются!  Продавщице  в  магазине  приходится
выносить гораздо больше обид, чем прислуге в хорошем доме.
   - Это, вне сомнения, омерзительно. Ну, что же делать, если  ты  такая
гордая и хочешь обязательно сама зарабатывать себе на жизнь!
   - Во всяком случае, Люси - ангел! Поверь мне, я никого не пощажу!
   Генриетта вышла из машины.
   - Кто еще будет здесь?
   - Ожидают Герду и Джона Кристоу. - Немного помолчав, Мидж добавила:
   - Только что приехал Эдвард.
   - Эдвард?.. Браво! Как долго я его не видела! Кто еще?
   - Дэвид Эндкателл. Люси очень рассчитывает на тебя. Она надеется, что
ты помешаешь ему проявить несдержанность.
   - Совсем напрасно! - воскликнула Генриетта. -
   Я не люблю заниматься тем, что меня не касается, и я  уважаю  причуды
людей!
   - И еще, - продолжала Мидж, - от тебя ожидают, что ты будешь  любезна
с Гердой.
   - Вот за это я бы возненавидела Люси, если бы была Гердой!
   -  А  завтра  в  гости  придет  господин,  специальность  которого  -
раскрывать преступления. Это сосед.
   - Надеюсь, мы все же не собираемся разыгрывать тут убийство?
   К молодым женщинам подошел Эдвард -  большой,  высокий  и  худощавый.
Генриетта радостно ему улыбнулась. Она отметила, что больше,  чем  могла
бы предположить, рада его видеть. Она забыла, что так к нему привязана.
 
*** 
 
   После завтрака Эдвард и Генриетта пошли прогуляться. Они  направились
по тропинке, причудливо извивающейся между деревьями. Генриетта подумала
о лесах  Айнсвика,  так  похожих  на  эти.  В  памяти  воскресли  старые
воспоминания...
   - Вы помните нашу белку? - спросила  она.  -  Бедняжка  сломала  себе
лапку, а мы ее лечили и ухаживали за ней.
   - Конечно! Мы ей дали такое смешное имя. Как это...?
   - Холмонделли-Марджорибэнкс!
   - Точно!
   Они рассмеялись.
   - А старая экономка, мисс  Бонди,  предсказывала,  что  белка  убежит
через дымоход.
   - Нас это очень сердило!
   - И она ведь действительно сбежала через дымоход.
   - По вине мисс Бонди! Она внушила белке эту идею! Помолчав, Генриетта
спросила:
   - Айнсвик сильно изменился?  Я  его  представляю  себе  таким,  каким
знала...
   - Почему вы не приезжаете? Могли бы сами посмотреть. Давно вы там  не
были...
   - Я знаю.
   Почему она туда не ездит? Трудно сказать Она  занята  своими  делами,
новыми связями...
   - Вы всегда желанный гость в Айнсвике.
   - Спасибо.
   - Я очень рад, что вы его любите.
   - Это самое красивое место в мире!
   Она представила себя в  Айнсвике  в  те  далекие  и  прекрасные  дни.
Длинноногое худое создание с черными растрепанными волосами. Беззаботная
девчонка, не имевшая никакого представления о том,  что  приберегла  для
нее жизнь. Как хорошо было ничего об этом не знать! Если бы  можно  было
все вернуть...
   Она спросила:
   - Игдрасил еще там?
   - Нет, в него ударила молния.
   Жаль. Имя Игдрасил она дала большому дубу. Если молния  свалила  даже
этот дуб,  то  ничто  не  может  уберечь  от  ударов  судьбы.  Лучше  не
возвращаться назад!
   - Вы помните, - спросил Эдвард, - приметы этого дуба?
   - Игдрасил не был похож ни на одно дерево. Я рисовала его, где только
могла, на всяких клочках бумаги... Я  его  прекрасно  помню!  Дайте  мне
карандаш!
   Он протянул ей  карандаш  и  блокнот.  Смеясь,  Генриетта  изобразила
смешное дерево.
   - Да, это он, - кивнул Эдвард, - Игдрасил.
   Они пришли на вершину холма. Генриетта села на  поваленный  древесный
кряж, Эдвард устроился рядом.
   - Вам не кажется, что "Долина" - это  маленький  Айнсвик,  Айнсвик  в
миниатюре? - спросила она. - Может быть, именно  поэтому  Люси  и  Генри
здесь обосновались.
   - Очень возможно.
   - Совершенно невозможно догадаться, что происходит в голове Люси...
   Решив изменить тему, Генриетта спросила,  что  он  делал  со  дня  их
последней встречи.
   - Абсолютно ничего, Генриетта.
   - Это звучит весьма мирно.
   - Мне никогда не удавалось что-то сделать, чего-нибудь добиться...
   Эдвард произнес эти слова таким странным тоном, что  она  внимательно
на него посмотрела.  Он  улыбнулся,  и  она  снова  ощутила,  что  очень
привязана к нему.
   - Может быть, это даже мудро!
   - Что именно?
   - Ничего не делать.
   - И это говорите вы, вы - преуспевающая женщина!
   - Я преуспеваю? - возмутилась она. - Вы что, смеетесь надо мной?
   - Нет, что вы. Вы - художница, вы можете собой гордиться.
   - Многие мне это говорят, но они не понимают, и вы, Эдвард,  тоже  не
можете  понять!  Скульптуру  начинают  не  для  того,  чтобы  преуспеть.
Художник не может иначе, потребность ваять сидит в тебе, какой-то  демон
преследует и изводит тебя до тех пор,  пока  ты  его  не  удовлетворишь.
Произведение вынашиваешь в  себе,  пока  от  него  не  освободишься.  На
некоторое время успокаиваешься, потом все начинается сначала.
   - Вам не хочется спокойной и тихой жизни? - спросил он.
   - Иногда мне кажется, что я хочу больше всего на свете именно этого!
   - Такая жизнь, Генриетта, ждет вас в Айнсвике. Там вы могли  бы  быть
счастливой. Даже... Даже,  если  вам  нужно  будет  привыкнуть  к  моему
присутствию. Что вы думаете об этом? Айнсвик вас ждет.  Это  -  ваш  дом
навсегда.
   Она медленно повернулась к нему.
   - Эдвард, - сказала она очень тихо, - я очень, очень к вам привязана,
поэтому мне так трудно продолжать говорить вам "нет".
   - Значит, нет?
   - Мне больно и трудно вам это говорить, но - нет!
   - Вы и раньше говорили мне "нет", но я надеялся,  что  сегодня  ответ
может измениться. Еще я хочу спросить вас,  Генриетта:  вы  сейчас  были
счастливы? Вы ведь не можете этого отрицать?
   - Я была очень счастлива!
   - Мы оба были счастливы, и вы, и я. Мы вспоминали Айнсвик, говорили о
нем. Неужели вы не понимаете, что это значит?
   - К сожалению, Эдвард, это значит, что только что мы жили в прошлом.
   - В прошлом не было ничего плохого!
   - Вы правы, но вернуться  назад  невозможно.  После  продолжительного
молчания он спросил удивительно спокойно:
   - Это правда, Генриетта, что вы не хотите выйти за меня  замуж  из-за
Джона?
   Она молчала, и он продолжал:
   - Значит - правда! Если бы не было Джона, вы бы не противились.
   Она сказала резко и твердо:
   - Я не представляю себе мир без Джона! Поймите это!
   - Если это так, то почему он не разведется и не женится на вас.
   - Джон никогда не думал о разводе. А если бы он это сделал, не думаю,
что у меня появилось бы желание выйти за него замуж. Речь не  идет  о...
Речь совершенно не о том, о чем вы думаете!
   После некоторого молчания он тихо произнес:
   - Джон... Как много в этом мире Джонов!
   - Напрасно вы так думаете, - живо возразила она.  -  Таких,  как  он,
очень мало.
   - Если это так, то чем лучше! Я просто высказал свое мнение. - Эдвард
встал.
   - Лучше будет, если мы вернемся.
 
Глава VII 
 
   Когда закрылась дверь дома и Герда  села  за  руль,  у  нее  возникло
чувство, что она едет в ссылку. Ей казалось, что ее насильно выгнали  из
дому. Предстояли эти кошмарные выходные, а дома ждало еще  столько  дел,
которые она не успела сделать.
   Будут ли дети слушаться гувернантку? Она не пользуется у них  большим
авторитетом.
   Поглощенная своими  невзгодами,  она  нажала  на  педаль  стартера  -
безуспешно. Нажала еще раз - опять осечка.
   - Я думаю, Герда, - сказал Джон, - что автомобиль пойдет лучше,  если
ты включишь зажигание.
   - Ну и дура же я!
   Она быстро взглянула на  Джона,  опасаясь,  как  бы  ее  глупость  не
вызвала у него раздражения, и с большим облегчением  убедилась,  что  он
улыбается. Помилована. "В  виде  исключения,  -  подумала  она:  он  так
счастлив, что едет в "Долину", что на мелочи не обращает внимания".
   Машина  тронулась  с  места,  -  может  быть,  излишне  резко.  Герда
вернулась к недавнему разговору.
   - Может быть, не надо было говорить при детях о  своем  отвращении  к
больным? Конечно, это была шутка, я понимаю, но  дети,  особенно  Терри,
понимают все так буквально.
   - Наоборот, - возразил Джон. - Терри уже иногда реагирует  как  надо.
Не  то  что  Зена.  В  каком  возрасте   женщины,   наконец,   перестают
жеманничать?
   Герда тихо засмеялась, понимая, что Джон ее дразнит, но осталась  при
своем мнении.
   - Мне все-таки кажется, Джон, что детям следует понять, что профессия
врача требует преданности делу и самоотречения.
   - О, господи! - простонал Джон.
   В этот момент у Герды  возникла  очередная  серьезная  проблема.  Они
приближались к  светофору,  зеленый  свет  горел  уже  давно.  Она  была
уверена, что  сейчас  зажжется  красный  свет,  и  притормозила.  Сигнал
оставался зеленым. Джон, решивший никогда не делать Герде  замечаний  по
поводу методов вождения машины, не смог удержаться и спросил, почему она
тормозит.
   Она нажала на акселератор, машина рванулась вперед и остановилась  на
середине перекрестка - заглох мотор.  Загорелся  красный  свет.  Машины,
рванувшиеся на перекресток слева и справа, яростно сигналили.
   - Ну, дорогая, хуже тебя  водителя  быть  не  может!  Замечание  было
сделано даже весело.
   - Эти сигналы ужасны. Никак не угадаешь, когда они изменятся.
   Джон искоса взглянул на Герду. У нее был  очень  несчастный  вид.  Он
подумал, что вечно что-то ее мучает и что  просто  невозможно  жить  вот
так, в постоянной тревоге. Впрочем, недостаток воображения помешал Джону
прочувствовать состояние жены.
   Герда между тем вернулась к прежней теме.
   - Я все время стараюсь убедить детей в том, что врач жертвует  собой,
чтобы облегчить страдания других. Его жизнь  -  подвиг!  Я  так  горжусь
тобой, ты себя не щадишь, ты...
   Он ее перебил:
   - А тебе не приходит в голову мысль, что я люблю свою профессию?  Что
она доставляет мне радость? Что я вовсе не жертва?  Что  мне  все  очень
интересно?
   Он задавал вопросы без надежды на ответ. Она никогда этого не поймет!
Он не говорил Герде  о  больнице  для  бедных,  о  мамаше  Крэбтри,  она
представила бы его  себе  в  виде  ангела-благодетеля,  склонившегося  к
скорбящим беднякам. Она не может понять цели его  научных  исследований.
Он пытался рассказать ей о болезни  Риджуэй,  но  ничего  втолковать  не
смог. Врачи еще сами так мало знают об этой болезни! А вот  Теренс,  еще
совсем  ребенок,  не  остался  безразличным  к  болезни  Риджуэй.  Джону
понравилось, как сегодня, за столом,  Теренс  серьезно  сказал,  что  не
думает, что отец шутит, когда  утверждает,  что  больные  ему  противны.
Недавно Теренс разбил дорогой  кувшин,  когда  пытался  сам  приготовить
нашатырный спирт. Смешной  мальчишка,  зачем  ему  нашатырный  спирт.  А
впрочем, сама затея неглупа.
   Герда испытывала облегчение от того, что Джон молчит. Она вела машину
гораздо лучше, когда с ней не разговаривали. Джон,  погруженный  в  свои
мысли, не обращал внимания на ее  ошибки.  Иногда  она  вполне  прилично
переключала скорости, ко только не в  присутствии  мужа.  Когда  он  был
рядом, она панически боялась что-то сделать не так, нервничала, и машина
на это реагировала.
   В общем, на этот раз  все  было  не  так  уж  плохо.  Джон  вышел  из
задумчивости, когда машина поднялась  на  вершину  высокого  холма,  где
незадолго до них проезжала Генриетта.
   - Как хорошо! - воскликнул Джон. - Подумай, Герда, мы могли бы сейчас
быть в Лондоне, а не тут! Мы бы пили чай в  маленьком  салоне,  было  бы
темно и пришлось бы зажечь свет.
   Герда мысленно представила себе свой, так ею любимый маленький салон.
Она его не увидит целых два дня в течение этого ужасного уик-энда.
   - Да, очень красиво, - героически произнесла она.
   Машина спустилась с холма, цель приближалась. Герда была бы  согласна
много часов сидеть за рулем, пусть Джон делает  ей  замечания,  лишь  бы
подальше от ненавистной "Долины". Но чудо не свершилось. Приехали...
   Герда сразу же заметила Генриетту, которая, сидя на низенькой ограде,
беседовала с  Мидж  и  высоким  худощавым  мужчиной.  Она  почувствовала
некоторое облегчение: то, что  здесь  Генриетта,  ее  успокоило.  На  ее
поддержку можно рассчитывать в трудных обстоятельствах.
   Джон тоже был рад, что видит Генриетту. Ей очень шел  простой  костюм
из зеленого твида, он ей был гораздо  больше  к  лицу,  чем  те  платья,
которые она носила в Лондоне.
   Взглянув друг на друга, они обменялись понимающими улыбками.
   У Джона не было желания заговорить с ней. Достаточно  того,  что  она
здесь.
   Уик-энд без нее был бы пустым и тусклым.
   Из дому вышла Люси Эндкателл, чтобы встретить гостей.  С  Гердой  она
была гораздо любезнее, чем с другими.
   - Как я рада вас видеть, дорогая  Герда!  Как  давно  мы  с  вами  не
виделись! Вас я тоже очень рада видеть, дорогой Джон!
   Она как бы подчеркивала, что главное приглашенное  лицо  -  Герда,  а
Джон только сопровождает жену. Эта чрезмерная  любезность  сделала  свое
дело - Герда почувствовала себя неловко, еще не успев оставить руль.
   - Вы знакомы с Эдвардом? - спросила Люси. - Это - Эдвард Эндкателл!
   Джон приветствовал Эдварда кивком.
   С густыми светлыми волосами и яркими голубыми глазами, он  был  похож
на викинга, высадившегося на завоеванную территорию. Все, за исключением
Люси, ушли  на  второй  план,  в  тень.  Эдвард  рядом  с  ним  выглядел
расплывчатым и блеклым силуэтом.
   Генриетта предложила Герде пойти с ней на огород.
   - Люси, - сказала она по дороге, - предпочла  бы  показать  вам  свой
шикарный сад, но у меня слабость к огороду. Там спокойно, можно посидеть
на рамах от парника или уединиться в теплице,  если  холодно,  а  иногда
даже можно найти что-то съедобное!
   Они  обнаружили  только  поздний  зеленый   горошек.   Генриетте   он
понравился, но Герду не соблазнил. Она  была  счастлива,  что  ее  увели
подальше от Люси. Та сегодня  казалась  особенно  опасной.  Ободрившись,
Герда охотно отвечала на вопросы, и ей уже начало казаться, что эти  дни
будут не такими страшными, как ей представлялось.
   Зена начала ходить на уроки танцев, и  ей  только  что  купили  новое
платье. Герда подробно рассказала про него. Еще она сообщила, что  нашла
очень симпатичный магазинчик кожгалантереи. Генриетта  поинтересовалась,
трудно ли самой сплести сумочку: Герда обязательно должна  показать  ей,
как это делается.
   "Как на самом деле просто, - думала она, - вернуть Герде  уверенность
в себе, и как она от этого выигрывает!"  Генриетта  мысленно  сравнивала
Герду с котенком, которого достаточно погладить, и он замурлыкает.
   Сидя вдвоем на парнике в  обманчивых  лучах  заходящего  солнца,  они
чувствовали себя счастливыми.
   Наступило  молчание.  Через  некоторое  время  лицо  Герды   утратило
выражение былой безмятежности. Плечи опустились, вид у  нее  стал  самый
несчастный. Когда Генриетта вновь заговорила, Герда вздрогнула.
   - Зачем же вы приехали,  если  это  вам  так  неприятно?  -  спросила
Генриетта.
   - Нет-нет, - поспешно ответила Герда. -  Мне  здесь  очень  нравится.
Почему вы так думаете? Наоборот, так хорошо уехать из Лондона... И  леди
Эндкателл так любезна!
   - Люси? Любезна? Простите, я другого мнения!
   - Со мной она всегда исключительно любезна, - настаивала Герда.
   - Люси очень хорошо воспитана. Она умеет казаться очень милой, но она
скорее  жестока.  Наверное,  это  потому,  что   в   ней   вообще   мало
человеческого: она не думает и не чувствует, как простые  смертные.  Что
касается вас, то сознайтесь честно: вам не хотелось сюда ехать. Потому я
и спрашиваю.
   - Но ведь Джон так любит сюда приезжать!
   - В этом я не сомневаюсь! Но вы могли бы отпустить его одного!
   - Ему бы это не  понравилось.  Без  меня  его  удовольствие  было  бы
неполным. Джон всегда думает о других. Он считает, что поездка за  город
мне полезна. Я не хочу, Генриетта, чтобы вы считали меня неблагодарной!
   - Но, дорогая Герда, за что вы должны любить нас?  Я  всегда  говорю,
что семья Эндкателл  совершенно  несносна!  Мы  любим  быть  вместе.  Мы
говорим на языке, который принадлежит нам одним. Совершенно понятно, что
другие нас терпеть не могут!
   Она встала.
   - Наступило в