яжелым  и  гнетущим.
Атмосфера незаметно изменилась, и чувствовалось;  что  теперь  каждое  слово
имело значение, что все приблизились к той страшной правде,  о  которой  еще
никто не говорил.
   - Кто пользовался простынями с вашей меткой? Она ответила слишком быстро,
Радель даже не успел ее предупредить, что это ловушка.
   - Конечно, я.
   - И никто больше?
   - По-моему, никто. Возможно, случайно мой муж.
   - А ваш шурин?
   Так как она молчала, он повторила - А ваш шурин?
   - Обычно нет.
   - В доме была достаточно простыней для всех членов семьи?
   - Я, полагаю.
   - Вы признались Жаку Сенвалю в том, что  вы  боитесь?  Она  ослабела,  не
знала, куда смотреть, и так сжала руки, что даже побелели суставы.
   - Он хотел, чтобы я немедленно уехала из дома... -  Почему  вы  этого  не
сделали?
   - Я ждала, когда будут оформлены все документы  для  развода.  Оставалось
только два или три дня... - Иначе говоря, если бы не смерть  вашего  шурина,
вы покинули бы дом сегодня или завтра? Она вздохнула.
   - Приходило ли вам в голову в  последнее,  время,  что  могут  попытаться
помешать этому отъезду? Она обернулась к своему адвокату:
   - Дайте мне сигарету... Анжело настаивал:
   - ...помешать этому отъезду всеми средствами?
   - Я больше ничего не знаю. Вы меня сбиваете.
   Она закурила сигарету и положила зажигалку в сумочку.
   - Разве Сенваль не советовал вам быть  осторожной,  в  особенности  после
того, как было замечено, что Леонар Ляшом следит за вами?
   Она быстро подняла голову.
   - Откуда вы узнали?
   - Когда он начал следить за вами?
   - Позавчера.
   - Не раньше?
   - Я не уверена в этом. В прошлый четверг мне показалось, что  я  заметила
его на набережной Бурбонов.
   - Вы находились в  этот  момент  в  квартире  друга  Сенваля?  Она  сразу
обернулась к Мегрэ и взглянула на него-с укоризной, как будто бы  она  точно
знала, что все эти сведения шли от него.
   - Леонар взял вашу машину?
   - Я ему разрешала... - Вы увидели из окна, как он проехал мимо? - Он ехал
очень медленно и разглядывал  фасад  дома...  -  И  тогда  Сенваль  дал  вам
пистолет?
   - Господин следователь... Радель, размахивая руками, вскочил с места.
   - На том этапе, на котором мы находимся, я прошу разрешения удалиться для
короткой беседы с моей клиенткой.
   Взгляды Мегрэ и следователя встретились. Мегрэ кивнул в знак согласия,  -
С условием, что эта беседа будет действительно краткой.
   Вы можете воспользоваться  моим  кабинетом.  Анжело  сделал  знак  своему
секретарю. Трое мужчин вышли в коридор, где Мегрэ немедленно закурил трубку.
Он стал прогуливаться вместе со следователем среди  снующих  взад  и  вперед
людей, а секретарь уселся на скамейку около кабинета.
   - Вы все еще считаете, месье Мегрэ, что  в  кабинете  следователя  нельзя
добиться тех же результатов, но без всякого шума без повышения  голоса,  без
театральных эффектов?
   Какой смысл  было  ему  напоминать,  что  он  только  произнес  выученные
наизусть вопросы, подготовленные комиссаром?
   - Если  события  развивались  так,  как  я  начинаю  предполагать  Радель
посоветует  ей  сказать  правду...  Это  в  его  интересах  Он  должен   был
потребовать этого с самого начала... Если конечно, она уже призналась ему во
всем... Предположите на минутку, что она отказалась отвечать на мои  вопросы
или была способна лгать. Как бы мы теперь выглядели?
   Мегрэ дотронулся до его руки, потому  что  он  заметил  в  самой  глубине
бесконечно длинного коридора  робкую  фигуру.  Это  был  Арман  Ляшом,  явно
заблудившийся в лабиринте Дворца  правосудия,  читающий  надписи  на  дверях
кабинетов.
   - Вы его заметили? Будет лучше, если мы вернемся в кабинет, прежде чем...
Ляшом еще не успел увидеть их,  и  следователь,  предварительно  постучав  в
собственную дверь, вошел в кабинет вместе с комиссаром и секретарем.
   - Прошу прощения. Непредвиденные обстоятельства заставили  меня...  Полет
Ляшом снова села. Она была бледнее, но гораздо  спокойнее,  чем  раньше,  и,
казалось, чувствовала  какое-то  облегчение.  У  Раделя  был  вид  адвоката,
который собирается произнести защитительную речь. В тот момент, когда он уже
открыл рот, зазвонил телефон, следователь  снял  трубку,  послушал  и  затем
подвинул аппарат комиссару.
   - Вас вызывают.
   - Мегрэ слушает. Да... Два человека видели  машину?..  Хорошо!.  Описание
совпадает?.. Спасибо. Нет... До скорого... Он положил трубку и сказал ровным
голосом:
   - Леонар Ляшом позавчера вечером находился у ресторана Пале-Руаяль.
   Адвокат Радель пожал плечами, как будто бы отныне все эти мелочи были уже
пройденным этапом. Хотя допрос сейчас пошел по совершенно другому руслу,  от
этого информация не становилась менее ценной.
   - Моя клиентка, господин следователь, готова рассказать всю правду  и  вы
увидите, что эта правда гораздо более отягощает других,  чем  ее.  Вы  также
увидите - и я хотел бы, чтобы это было занесено в протокол, - что  если  она
молчала  до  этой  минуты,  то  не  потому,  что   она   пыталась   избежать
ответственности, но только из жалости к семейству, членом которого она  была
в течение нескольких лет... Наступит день, когда суд присяжных вынесет  свое
решение... Мы здесь не ведем процесса Ляшомов,  но  она,  которая  знала  их
лучше, чем мы, смогла найти для них смягчающие обстоятельства... Он  уселся,
удовлетворенный, и стал поправлять галстук.
   Полет Ляшом, не зная, с чего ей начать свой рассказ, пробормотала:
   - Уже неделю, с тех пор, как было перехвачено письмо,  и  в  особенности,
когда я заметила Леонара на набережной  Бурбонов,  мне  было  страшно...  На
набережной Орфевр Мегрэ избавил бы ее от этой тяжкой исповеди, так  как  сам
рассказал бы о происшедших событиях, и ей оставалось только  подтвердить  их
или в случае необходимости поправить его.
   -  Продолжайте,  мадам...  Она  не  привыкла   говорить   в   присутствии
стенографа,  который  записывал  ее  показания.  Это   ее   подавляло.   Она
подыскивала слова, и несколько раз Мегрэ должен был сдерживать  себя,  чтобы
не вмешаться. Он забыл погасить трубку, которую, не замечая этого, продолжал
курить, сидя в своем углу.
   -  Особенно  меня  пугал  Леонар,  потому  что  именно  он  любой   ценой
поддерживал существование фирмы... Однажды; это было уже давно, когда  я  не
решалась сразу вручить ему  сумму  денег,  более  крупную,  чем  обычно,  он
произнес целую речь, в которой он сравнивал большие  коммерческие  фирмы  со
старинными аристократическими семействами. "Мы не имеем права, - говорил он,
холодно смотря на меня, - допустить разорения  такого  дома,  как  наш...  Я
способен на все, чтобы этого избежать..." Я это вспомнила недавно... И тогда
я сразу же чуть не сбежала из дома,  хотела  поселиться  в  гостинице,  пока
будет оформлен развод... - Что вам помешало это сделать?
   - Не знаю. Я хотела честной  игры  до  самого  конца  и  чтобы  все  было
правильно... Это трудно объяснить... Чтобы это понять, нужно было прожить  в
этом доме долгие годы... Арман - слабый человек,  больной,  он  только  тень
своего брата... А Жан-Поля я полюбила... В самом начале я надеялась,  что  у
меня будут дети... Они тоже надеялись,  следили  за  мной,  ждали  признаков
беременности... Их очень огорчало, что у меня нет детей... Я  часто  думала,
не поэтому ли Леонар пытался... Она резко изменила тему.
   - Это правда, что Жак передал мне автоматический пистолет... Я не  хотела
его брать... Я боялась, что у меня его найдут...  Вечером  я  клала  его  на
ночной столик, а днем носила в сумке...  -  Где  он  находится  в  настоящее
время?
   - Я не знаю, куда они его дели. Все было  так  хаотично  и  так  кошмарно
после... - Расскажите нам о том, что было до.
   -  Я  вернулась  домой  около  двенадцати  ночи.  Возможно,  в   половине
двенадцатого... Я не поглядела на часы... Решила, что, как бы  то  ни  было,
это будет предпоследняя ночь... Я вздрогнула, увидя, что  дверь  из  комнаты
Леонара открывается... Он смотрел молча, как я вхожу к себе, не пожелал  мне
даже доброй ночи, и это меня напугало... Когда, раздевшись, уже в халате,  я
пошла в ванную комнату, то заметила свет под  его  дверью...  Я  еще  больше
испугалась... Возможно, это было предчувствие... Я  решила  не  ложиться,  а
сесть в кресло и ожидать в  темноте  рассвета...  -  Вы  не  приняли  вашего
обычного снотворного?
   - Нет. Я не посмела... В конце концов я  все-таки  легла,  положив  рядом
пистолет, решив не засыпать. Я лежала с открытыми глазами,  прислушиваясь  к
шорохам спящего дома... - Вы слышали, как он вошел?
   - Прошло не меньше  часа...  Кажется,  я  ненадолго  задремала.  Потом  я
услышала скрип паркета в коридоре... Я села на кровати... -  Ваша  дверь  не
была заперта на ключ?
   - Ключа не было, так же как и в других дверях этого дома, и потом - замок
был уже очень давно сломан... Мне показалось, что кто-то поворачивает  ручку
двери, и тогда я осторожно встала и прижалась к стенке недалеко от кровати.
   - В коридоре горел свет?
   - Нет. Кто-то вошел. Я ничего не видела в темноте. Я боялась слишком рано
стрелять, уверенная в том, что, если я промахнусь...  Она  не  могла  больше
сидеть  и  продолжала  свой  рассказ  стоя,  обращаясь  к  Мегрэ,  а  не   к
следователю.
   - Я почувствовала  чье-то  дыхание.  Чужое  тело  почти  задело  меня.  Я
уверена, что его рука поднялась, чтобы ударить  то  место  на  подушке,  где
должна была находиться голова. И тогда, не отдавая  себе  отчета,  я  нажала
курок... Мегрэ нахмурился. Внезапно, не обращая внимания на субординацию, он
произнес:
   - Разрешите, господин следователь?
   И, не дожидаясь ответа;
   - Кто зажег лампу?
   - Не я. Я не могу вспомнить. Я бросилась в коридор, сама  не  зная,  куда
бежать... Конечно, я бы выскочила в одной рубашке на улицу... - На  кого  вы
натолкнулись?
   - На моего мужа... Должно быть, это он зажег лампу.
   - Он был совершенно одет?
   Она смотрела на него  широко  открытыми  глазами.  Сделав  усилие,  чтобы
восстановить в памяти эту картину, она пробормотала:
   - Да. Но тогда меня это не удивило... - Что было дальше?
   - Должно  быть,  я  закричала...  Я  помню,  что  я  открыла  рот"  чтобы
закричать... Потом я потеряла сознание... А потом, позже, начался весь  этот
кошмар... Сверху спустился мой свекор...  Катрин  тоже...  Она  больше  всех
говорила... Я слышала, как она заставила Жан-Поля вернуться в его комнату,..
Я видела, как Арман вышел из моей комнаты с огромным гаечным ключом...  -  С
тем ключом, которым Леонар пытался вас убить?
   - Наверное... Они приказали мне замолчать,  перестать  плакать...  -  Кто
они?
   - Мой свекор... И эта ведьма  Катрин...  В  особенности  она!..  Это  она
вымыла полы и помогла Арману перенести тело... И она же заметила пятна крови
на моей простыне, потому что Леонар упал поперек раскрытой постели... -  Они
были поражены тем, что случилось? - спросил, в свою очередь, следователь:
   - Я не могу этого  сказать...  Они  были  подавлены,  но  не  удивлены...
Следователь продолжал:
   - Именно тогда они занялись лестницей-и оконным стеклом?
   - Нет.
   Мегрэ снова вмешалься:
   - Не забывайте, господин  следователь,  что  около  десяти  часов  вечера
видели  кого-то,  очевидно  Леонара,  разбивающего  бутылочные  осколки   на
стене... В это же самое время они перетаскивали  лестницу,  смазывали  мылом
оконное стекло... Она вздохнула:
   - Я тоже так думаю... Радель снова начал:
   - Вы видите, господа, что моя клиентка....
   - Минутку!
   Следователь заговорил сухо и строго:
   - Кто велел вам молчать и делать вид, что произошло ограбление?
   - Никто в частности.
   - Боюсь, что я вас не понимаю.
   Черт побери! Его напичкали теориями, и  теперь  он  хотел,  чтобы  истина
подчинялась этим теориям и подходила бы под ту или иную категорию.
   Полет ответила, не заботясь о том, что она  восстанавливает  против  себя
чиновника: - Сразу видно, что вы сами не пережили  этой  ночи!..  Я  уже  не
понимала больше, что реально и что нереально... Я вспоминаю, например,  хотя
и не уверена, что это было в действительности, как Катрин  визжала:  "Окна!"
Потому что  вначале  повсюду  зажгли  свет.  На  окнах  нет  ставен,  только
занавески, которые не задергиваются плотно. Она везде погасила свет... И она
же нашла карманный фонарик, кажется,  на  кухне...  Потом  она  вернулась  с
ведром...  "Лучше  вам  пойти  спать,  месье  Арман...  и  вам  тоже,  месье
Феликс..." Но они оба остались. А потом я еще помню, что просила рюмку вина,
и  они  мне  отказали,  говоря,  что  нельзя,  чтобы  утром  от  меня  пахло
алкоголем... - А  что  произошло  утром?  Рассказали  Жан-Полю  о  том,  что
случилось?
   - Нет! Ему сказали, что  у  его  дяди  был  припадок...  Но  так  как  он
настаивал, что он слышал звук выстрела, все начали убеждать его, что это был
шум проходящего мимо поезда или машины  на  набережной,  от  которого  он  и
проснулся... Как только он ушел в школу, произвели нечто вроде  репетиции...
Она взглянула на своего адвоката. Расскажет ли она о том, что она  позвонила
ему, чтобы посоветоваться? Сделает ли он ей знак, чтобы она молчала?
   Уже несколько минут Мегрэ не вникал в ее слова, прислушиваясь  к  легкому
шороху за дверью.
   И вдруг, когда Полет  Ляшом  хотела  продолжить  свой  рассказ,  раздался
выстрел, за которым последовал шум быстрых шагов и взволнованные голоса.
   В одно мгновение все пять  человек  в  кабинете  следователя  застыли  на
месте, как статуи из музея восковых фигур.
   В дверь постучали. Мегрэ первый медленно поднялся и, прежде  чем  открыть
дверь, тихо сказал, обращаясь к Полет:
   - Боюсь, что ваш муж умер.
   Арман лежал на пыльном полу. Он выстрелил себе в рот, и недалеко  от  его
судорожно сжатой руки лежал автоматический пистолет калибра 6,35.
   Мегрэ взглянул на неподвижную  женщину,  на  побледневшего  адвоката,  на
чиновника, который  еще  не  успел  сообразить,  какое  выражение  лица  ему
принять.
   Мегрэ ограничился тем, что произнес:
   - Надеюсь, я вам больше не нужен, господин следователь?
   Больше он ничего не сказал, направляясь по длинному коридору к  маленькой
двери, ведущей в уголовную полицию.
   Может быть, если бы допрос происходил там, в его кабинете, все  кончилось
бы иначе?
   Но зато Полет Ляшом созналась по всем правилам.
   Ее муж умер тоже по всем правилам.
   Кто знает, может быть, для того и для другого лучше, что так кончилось?
   А теперь остались только три старика в доме на  набережной  де-ля-Гар,  и
последний потомок Ляшомов 1817 года находится в интернате колледжа.
   Не успел Мегрэ войти в  свой  кабинет,  как  Люка  выскочил  из  соседней
комнаты, явно собираясь что-то спросить.
   А комиссар уже снял телефонную трубку и набирал номер  телефона  Вероники
Ляшом.
   Она-то, прежде чем принять решение, имела право узнать обо всем.



   Жорж СИМЕНОН
   МЕГРЭ И УБИЙЦА



Глава 1

    Об  этом  вечере  на  бульваре  Вольтер  у  Мегрэ   остались   тягостные
воспоминания - пожалуй, впервые с тех пор, как они с женой стали  ежемесячно
обедать у Пардонов.
   Все началось на бульваре Ришар-Ленуар. Жена заказала по  телефону  такси,
потому что третий день подряд лил дождь: по радио говорили,  что  такого  не
случалось тридцать пять лет. Шквалы ледяной воды хлестали по лицу  и  рукам,
облепляли тело намокшей одеждой. На лестницах, в  лифтах,  в  конторах  люди
оставляли мокрые следы  настроение у всех было отвратительное.
   Мегрэ с женой спустились вниз и полчаса, замерзая все сильнее, стояли  на
пороге в ожидании такси. Вдобавок пришлось уговаривать  шофера,  который  не
соглашался на такой короткий рейс.
   - Извините, мы опоздали...
   - В такие дни все опаздывают. Ничего, если мы сразу сядем за стол?
   В квартире было тепло  ветер бился о ставни, и от этого  становилось  еще
уютнее. Г-жа Пардон, как всегда удачно, приготовила говядину  по-бургундски,
и разговор вертелся вокруг этого сытного и в то же время изысканного  блюда.
Потом заговорили о том, как готовят в провинции: о рагу в горшочках,  овощах
по-лотарингски, рубце по-каннски, буйабесе (рыбная селянка).
   - В сущности, большинство этих рецептов появилось в  силу  необходимости.
Если бы в средние века были холодильники...
   О чем еще они говорили? Обе женщины по  обыкновению  устроились  в  конце
концов в уголке гостиной и  беседовали  вполголоса.  Пардон  повел  Мегрэ  в
кабинет показывать редкое издание, подаренное одним из пациентов. Они  сразу
же сели, и г-жа Пардон принесла им кофе и кальвадос.
   Пардон уже давно чувствовал себя усталым. Лицо его  осунулось,  в  глазах
читалась иногда покорность судьбе. Он безропотно работал по пятнадцать часов
в сутки: утром у себя в кабинете, днем со своим  тяжелым  саквояжем  посещал
больных, потом возвращался домой, где его всегда ждала полная приемная.
   - Будь у меня сын и захоти он стать врачом, я, наверное, попытался бы его
отговорить.
   Мегрэ  почувствовал  себя  неловко.  У  Пардона  эта   фраза   прозвучала
совершенно неожиданно: врач страстно любил  свою  профессию,  и  представить
себе, что он занимается чем-то другим, было просто немыслимо. На этот раз он
был в плохом настроении, мрачен и даже объяснил, почему.
   - Все идет к тому, что из нас сделают чиновников, а медицина  превратится
в более или менее равномерное, чисто механическое обслуживание населения.
   Мегрэ, раскуривая трубку, наблюдал за ним.
   - Не просто чиновников, - продолжал врач, - а плохих чиновников:  мы  уже
не можем уделять каждому  больному  достаточно  времени.  Я  порой  стыжусь,
выпроваживая их, почти выталкивая  за  двери.  Я  вижу  их  тревожный,  даже
умоляющий взгляд. Чувствую, что они ждут от меня другого: вопросов,  слов  -
короче, минут,  в  течение  которых  я  буду  заниматься  только  ими.  Ваше
здоровье! - Он поднял стакан и скроил деланую улыбку, которая ему не шла.  -
Знаете, сколько пациентов я  сегодня  принял?  Восемьдесят  два.  И  это  не
исключение. А к тому же нас  заставляют  целыми  вечерами  заполнять  всякие
бланки. Простите, что я все это вам говорю. У вас на набережной  дез  Орфевр
хватает своих забот.
   О чем они говорили потом? О самых обычных  вещах  -  назавтра  о  них  не
вспомнишь. Пардон сидел за письменным столом и курил  сигарету,  Мегрэ  -  в
жестком кресле, предназначенном для больных. В кабинете  царил  своеобразный
запах, хорошо знакомый комиссару по  предыдущим  посещениям.  Запах,  чем-то
напоминающий запах полицейских  участков.  Запах  нищеты.  Клиенты  Пардона,
жившие в том же квартале, - люди очень скромного достатка.
   Дверь отворилась. Эжени, прислуга, жившая у Пардонов так давно, что стала
почти членом семьи, объявила:
   - Пришел этот итальянец...
   - Какой итальянец? Пальятти?
   - Да. Очень взволнован... Похоже, что-то срочное.
   Была половина  одиннадцатого.  Пардон  встал  и  открыл  дверь  в  унылую
приемную, где стоял столик с разбросанными на нем журналами.
   - Что с тобой, Джино?
   - Не со мной, доктор. И  не  с  женой  -  Там,  на  тротуаре,  раненый...
Умирает...
   - Где?
   - На улице Попенкур. Отсюда - метров сто.
   - Его нашли вы?
   Пардон уже стоял у дверей, натягивая пальто и ища глазами саквояж. Мегрэ,
естественно, тоже надел плащ. Врач приоткрыл дверь в гостиную.
   - Сейчас вернемся. На улице Попенкур - раненый.
   - Возьми зонтик.
   Зонтика Мегрэ не  взял.  Как!  Он  с  зонтиком  в  руке  возле  человека,
умирающего на тротуаре под потоками дождя? Что за нелепость!
   Джино был  неаполитанец.  Он  держал  бакалейную  лавочку  на  углу  улиц
Шмен-Вер и Попенкур. Точнее, в лавке торговала его жена Лючия, а он в заднем
помещении готовил лапшу, равиоли и пирожки.  Чету  Пальятти  любили.  Пардон
лечил Джино от повышенного  давления.  Изготовитель  лапши  был  коротконог,
грузен, багроволиц.
   - Мы возвращались от шу