во всех случаях, если это и так, он не все вам сказал.
   Без меня вы никогда ничего  не  найдете,  факт!  Вы  уже  запутались!
Дальше хуже будет! Ну, так я вот  что  вам  скажу:  такой  секрет  стоит
денег.
   Больших  денег!  А  если  я  найду  убийцу  и  пригрожу  донести  все
полиции...
   Думаете, он не выложит, сколько я захочу?
   У Виктора был восторженный вид забитого  человека,  привыкшего  гнуть
шею и вдруг почувствовавшего свое могущество. Всю  жизнь  он  был  не  в
ладах с полицией. И вот теперь вообразил, что занимает выгодную позицию!
   Слова  его  сопровождались  заученными  жестами,   многозначительными
взглядами.
   - Вот так-то! Чего ради я стану говорить, зачем мне пакостить  парню,
который мне ничего плохого не сделал? Хотите упрятать меня в  тюрьму  за
бродяжничество? Забываете о моем легком! Меня  отправят  в  больницу,  а
потом - в санаторий!
   Мегрэ молча смотрел на него в упор.
   - Что скажете о тридцати тысячах франков?  Не  дорого!  Только-только
спокойно дожить до конца, а этого недолго ждать. Тридцать бумажек -  что
они государству?
   Он решил, что они у него уже в кармане.  Он  ликовал.  Приступ  кашля
заставил его замолчать, на глазах выступили слезы,  которые  можно  было
принять за слезы триумфа.
   Он считал, что перехитрил всех! Он считал себя сильным!
   - Последнее мое слово! Тридцать тысяч - и я расскажу все! Вы хватаете
этого типа! Вас повышают по службе! Вас превозносят в газетах!  Иначе  -
ничего! Не советую вам трогать его. Не забывайте, что  было  это  больше
шести лет тому назад и что имелось  только  двое  свидетелей  -  Ленуар,
который уже больше ничего не скажет, и я.
   - Все? - спросил Мегрэ, продолжавший стоять.
   - Считаете, дорого?
   Спокойствие Мегрэ, бесстрастное выражение лица встревожили бродягу.
   - А вы меня не испугаете... Он попытался засмеяться.
   - Эта музыка  мне  давно  знакома!  Вы  даже  можете  заставить  меня
обработать. Ну уж  извините,  тогда  посмотрите,  что  я  порасскажу.  В
газетах прочтут, что несчастный, у которого только одно легкое...
   - Кончил?
   - И не рассчитывайте, что справитесь в одиночку.  Поэтому  я  говорю,
что тридцать тысяч - это...
   - Ну, все?
   - Во всяком случае, не надейтесь, что я буду вести себя, как дурак.
   Даже если вы меня выпустите, я не так  глуп,  чтобы  бежать  к  этому
типу, писать ему или звонить.
   Голос его теперь стал другим.  Виктор  терял  почву  под  ногами.  Он
пытался сохранить самообладание.
   - В первую очередь, я требую адвоката. Вы  не  имеете  права  держать
меня здесь больше двадцати четырех часов и...
   Мегрэ выпустил облачко дыма, сунул руки в  карманы  и  вышел,  сказав
сторожу: "Заприте!".
   Он был в бешенстве! Оставшись один, он мог себе  позволить  перестать
следить за выражением лица. Он был в бешенстве, потому что  кретин  этот
здесь, совсем рядом, в его власти, потому что он знает все и  ничего  из
него не вытянешь! Потому и не вытянешь, что кретин! Потому что  он  мнит
себя великим умником!
   Придумал ведь чем шантажировать! Шантажировать легким!
   Не раз во время разговора комиссар готов был залепить ему  оплеуху  -
это бы его немного отрезвило. Сдержался.
   Он  взялся  не  с  того  конца.  Ни  одна  статья  закона  не  давала
возможности подступиться к Виктору!
   Тип, репутация  которого  известна,  который  всегда  жил  кражами  и
всяческими  уловками?  Но  это  не  значит,  что   какое-нибудь   другое
преступление, раз не бродяжничество, не может позволить арестовать его.
   Со своим легким он прав. Он разжалобит всех! Он  выставит  полицию  в
неприглядном  свете!  Колонки  возмущенных  статей  появятся  в   разных
газетах:
   "Полиция избивает человека, находящегося при смерти!".
   Вот он и требует преспокойненько тридцать тысяч франков! И  он  прав,
заявляя, что его вынуждены будут отпустить.
   - Откроете дверь сегодня ночью, около часу. Скажете  бригадиру  Люка,
чтобы отправился за ним и не спускал с него глаз.
   Мегрэ с силой сжал трубку зубами. Бродяга все знает,  ему  достаточно
слово сказать!
   А ему приходится строить гипотезы на  ничем  не  связанных,  зачастую
противоречивых догадках.
   - В кафе Ройяль, - бросил он шоферу такси.
   Джеймса не было там. С пяти до восьми он тоже не появился.  В  банке,
где он работает, сторож сказал, что он ушел после закрытия, как обычно.
   Мегрэ съел кислую капусту на обед и около половины девятого  позвонил
к себе.
   - Заключенный не спрашивал меня?
   - Спрашивал! Он сказал, что взвесил  все  и  что  последняя  цифра  -
двадцать пять тысяч, но больше он не сбавит ни копейки. При этом  он  не
преминул отметить, что человеку в его состоянии дают хлеб  без  масла  и
что температура в камере не больше шестнадцати градусов.
   Мегрэ повесил трубку, побродил немного по бульварам,  а  когда  стало
темнеть, поехал на улицу Шампионе, к Джеймсу домой.
   Дом его был громадный, словно казарма, с недорогими  квартирами,  где
живут служащие, коммивояжеры, мелкие рантье.
   - Четвертый направо!
   Лифта не было, и комиссар стал  медленно  подниматься,  проходя  мимо
дверей, откуда доносились кухонные запахи или детский плач.
   Открыла  ему  жена  Джеймса.  На   ней   был   довольно   хорошенький
ярко-голубой пеньюар. Роскошным его не назовешь, но и  потрепанным,  как
дешевые халаты, он тоже не был.
   - Вы хотите поговорить с моим мужем?
   Прихожая размером не больше стола. На стенах фотографии  яхт,  лодок,
молодых людей и женщин в спортивных костюмах.
   - К тебе, Джеймс!
   Она открыла дверь и вошла вслед за Мегрэ, потом села на свое место, в
кресле у окна, и вновь принялась за вязание.
   Остальные квартиры  в  доме,  вероятнее  всего,  сохранили  убранство
прошлого века - мебель в стиле Генриха II или Луи-Филиппа.
   Здесь же, наоборот, скорее чувствовалось  влияние  Монпарнаса,  а  не
Монмартра.  Обстановка  больше  походила   на   выставку   декоративного
искусства.  В  то  же  время   ощущение   такое,   будто   сделано   все
по-любительски.
   Новые фанерные перегородки поставлены под  самым  неожиданным  углом,
мебель почти полностью заменяют выкрашенные в яркие цвета полки.
   Ковер однотонный,  ядовито-зеленый.  На  лампах  абажуры  из  бумаги,
имитирующей пергамент.
   Комната казалась щегольски нарядной и свежей. Впрочем, на  вид  всему
этому не хватало прочности: страшно было прислониться к хрупким стенкам,
а висевшие картины, казалось, еще не высохли.
   Создавалось такое впечатление, в особенности, когда  Джеймс  вставал,
что квартира слишком мала для него, что его  поместили  в  коробку,  где
следует остерегаться малейших движений.
   Справа,  через  приоткрытую  дверь,  виднелась  ванная  комната,  где
помещалась только сама ванна. Напротив, в  стенном  шкафу,  разместилась
целая кухня, и даже спиртовка была там.
   Джеймс сидел в комнате, в маленьком креслице, с сигаретой  во  рту  и
книгой.
   Мегрэ мог поклясться, что до его прихода оба молчали.
   Каждый в своем углу! Джеймс читал. Жена вязала. С улицы доносился шум
трамваев и автобусов.
   И только. Дружеской атмосферы не чувствовалось.
   Джеймс поднялся, протянул руку, слегка  улыбнулся  смущенно,  как  бы
извиняясь, что его застали в подобном месте.
   - Как дела, Мегрэ?
   Непринужденная сердечность, свойственная ему, приобретала совсем иной
оттенок  в  этой  кукольной  квартирке.  Она   резала   слух.   Она   не
гармонировала со всеми этими мелкими вещичками,  с  ковром,  модерновыми
безделушками, обоями, игрушечными абажурчиками.
   - Ничего, спасибо!
   - Садитесь. Я читал английский роман.
   А взгляд недвусмысленно говорил: "Не обращайте внимания! Я тут не при
чем. Я не совсем у себя здесь".
   Женщина следила за ними, не отрываясь от работы.
   - Есть что-нибудь выпить, Марта?
   - Ты прекрасно знаешь, что нет! И, обращаясь к комиссару:
   - Это  он  виноват!  Когда  в  доме  есть  хоть  что-нибудь,  бутылки
опустошаются мгновенно! Плюс на стороне выпивает вполне достаточно.
   - Послушайте, комиссар, может, спустимся в бистро? Но не успел  Мегрэ
ответить, как Джеймс замялся, вероятно, увидев настойчивый взгляд жены.
   - Как вам лучше. Я...
   Он со вздохом захлопнул книжку, переставил пресс-папье,  стоявшее  на
низком столике.
   Комната была не больше четырех  метров  в  длину.  А  казалась  вдвое
больше,  казалось,  что  две  жизни  протекали   здесь,   абсолютно   не
соприкасаясь.
   Жена, устроившаяся по своему  вкусу,  шила,  вышивала,  хлопотала  на
кухне, кроила платья.
   А Джеймс приходил в восемь, молча ужинал, потом  читал,  в  ожидании,
когда можно будет лечь спать на диван,  заваленный  цветными  подушками,
который на ночь превращался в кровать.
   Теперь понятнее  становился  "свой  собственный  уголок"  Джеймса  на
террасе кафе Ройяль, за стаканом перно.
   - Да, спустимся, - согласился Мегрэ. Облегченно вздохнув, Джеймс  тут
же поднялся.
   - Вы позволите, я только обуюсь.
   Джеймс был в домашних туфлях. Он проскользнул между ванной и стеной.
   Дверь в ванную  оставалась  приоткрытой,  но  женщина  едва  понизила
голос, заговорив:
   - Не обращайте внимания. Он не совсем такой, как  другие.  Она  стала
считать петли:
   - Семь, восемь, девять... Вы думаете, он знает что-нибудь  о  деле  в
Морсанге?
   - Куда рожок подевался? - буркнул Джеймс, переворачивая все в шкафу.
   Она взглянула на Мегрэ, как бы говоря: "Видите, какой он?".
   Наконец Джеймс вышел; и опять он показался слишком большим  для  этой
комнаты. Бросил жене:
   - Я скоро вернусь!
   - Видала я эти скоро.
   Он знаком  дал  понять  комиссару,  чтобы  тот  торопился,  наверняка
опасаясь, как бы чего  не  изменилось.  На  лестнице  он  тоже  выглядел
слишком большим, словно не на своем месте.
   В первом доме направо было бистро для шоферов.
   - Другого нет в нашем районе.
   Тусклое освещение над цинковой стойкой. В глубине четверо  игроков  в
карты.
   - Смотри-ка, господин Джеймс! - воскликнул  хозяин,  вставая.  -  Как
обычно?
   Он уже держал в руках бутылку водки.
   - А для вас?
   - То же самое.
   Оперевшись локтями о стойку, Джеймс спросил:
   - Вы были в кафе Ройяль? Я так и думал. Но я не смог".
   - Из-за трехсот тысяч франков...
   Он нисколько не удивился, не смутился.
   - Что бы вы сделали на моем месте?  Бассо  свой  человек.  Сотни  раз
выпивали вместе. Ваше здоровье!
   - Я вам оставлю бутылку, - сказал хозяин, который,  вероятно,  всегда
так делал, а  сейчас  торопился  продолжить  игру.  Джеймс  говорил,  не
слушая:
   - В общем-то, ему не повезло. Такая женщина,  как  Мало!  Кстати,  вы
больше не видели ее? Она недавно приходила ко мне в контору спросить, не
знаю ли я, где Марсель. Можете себе это представить? Совсем, как  другой
со своей машиной. А тоже еще приятель! Тот позвонил мне, чтобы сообщить,
что вынужден будет потребовать стоимость ремонта и возмещение убытков за
простой машины. Твое здоровье! Как тебе  нравится  моя  жена?  Мила,  не
правда?
   И он опрокинул второй стакан.

VII. Старьевщик

   С Джеймсом происходила любопытная вещь,  заинтересовавшая  Мегрэ.  По
мере того,  как  он  пил,  взгляд  его  не  только  не  тускнел,  как  у
большинства  людей,  а,  наоборот,  прояснялся,  приобретая  неожиданную
остроту и проницательность.
   Рука его отпускала стакан только для того, чтобы снова его наполнить.
   Голос звучал вяло, неуверенно, безразлично. Он ни на кого не смотрел.
   Казалось, он растворился в этой атмосфере, спрятался там.
   Игроки  в  глубине  комнаты  обменивались  редкими  фразами.   Тускло
поблескивала оловянная стойка.
   Джеймс растерянно вздохнул:
   - Чудно как-то... Такой человек, как вы, такой умный. А еще другие!
   Жандармы в формах... Судьи... Целая куча народу.  Сколько  их  сейчас
поднято на ноги? Сотня, наверно, если считать секретарей, переписывающих
протоколы, телефонисток, которые передают  распоряжения.  Сотня,  должно
быть, работает день и ночь, потому что в Файтена попала совсем маленькая
пулька.
   Мгновение он пристально глядел на Мегрэ, и комиссар  не  мог  понять,
что это: высокопарная издевка или он говорит серьезно.
   - Твое здоровье! Стоит все это того? А пока травят беднягу Бассо. Еще
неделю тому назад он был богат. У него было солидное дело, машина, жена,
сын. Теперь он не может даже вылезть из своей норы.
   Джеймс  пожал  плечами.  Голос  стал  более  тягучим.  Он  устало,  с
отвращением огляделся вокруг.
   А причина всего этого в чем? Баба, такая, как  Мадо,  которой  просто
нужен мужчина. Бассо и попался.  Ведь  редко  отказываются  от  подобных
возможностей, не правда ли?  Красивая  девица.  Темпераментная.  Сначала
уверяют себя, что это несерьезно. Назначают свидание. Время  от  времени
проводят пару часов в холостяцкой квартире.
   Джеймс сделал большой глоток, сплюнул на пол.
   - Не глупо разве! Результат: один мертвец и целая семья, полетевшая к
черту. И вся социальная система пущена в ход! Газеты, занимающиеся...
   Самое любопытное, что произносилось все это абсолютно бесстрастно. Он
лениво  ронял  слова,  а  взгляд  его  блуждал  вокруг,  ни  на  чем  не
останавливаясь.
   - Еще козырь! - победно произнес хозяин за его спиной.
   - Возьмите Файтена, который всю жизнь провел в поисках денег, пытаясь
оплатить истекающие кредиты. Только этим он и занимался всегда.
   Непрекращающийся кошмар бесконечных векселей. Дошло до того, что стал
с многозначительной настойчивостью обращаться к любовникам  своей  жены.
Ну что, добился своего, теперь, когда мертв!
   - Когда убит, - задумчиво поправил Мегрэ.
   - Разве возможно установить, кто из них кого убил?
   Атмосфера становилась тревожной; слова  Джеймса,  его  пылающее  лицо
придавали ей оттенок нервозности.
   - Идиотизм! Ведь я прекрасно понимаю, что произошло! Файтен, которому
нужны были деньги, подстерегал Бассо еще с вечера, дожидаясь подходящего
момента. Даже когда разыгрывали эту свадьбу и он был  наряжен  старухой,
мысль о векселях не покидала его. Он следил за Бассо, танцевавшим с  его
женой... Понимаете? И вот назавтра он заговаривает. Бассо, которому  все
это  уже  изрядно  осточертело,  отказывает.  Тот  настаивает.  Начинает
слезливо причитать. Нищета! Бесчестье! Уж лучше покончить с собой...
   Готов поклясться, что комедия была именно в таком стиле. И все это  в
великолепное воскресенье, на фоне проплывающих мимо  байдарок.  Дурацкая
случайность. Наверно, Файтен  дал  понять,  что  он  не  так  слеп,  как
кажется. Короче, оба они оказались за навесом. На другом берегу  реки  у
Бассо вилла, жена, сын. Он хочет заставить замолчать его. Хочет помешать
ему выстрелить. Оба возбуждены.
   Вот и все! Пуля вылетела из совсем маленького револьверчика.
   Наконец Джеймс взглянул на Мегрэ.
   - Теперв скажите сами, кому все это надо! Он  смеется!  Презрительный
смех!
   - И вот сотни людей разбегаются в разные стороны, словно  муравьи  из
муравейника, в который бросили головешку. А Бассо затравили. Мало  того,
Мадо из кожи лезет вон, никак не хочет примириться с потерей любовника.
   Хозяин!
   Хозяин неохотно положил карты.
   - Что я вам должен?
   - Во всяком случае, - проговорил Мегрэ, - у Бассо сейчас триста тысяч
франков.
   Джеймс ограничился пожатием плеч, как бы говоря:  "Какого  черта  все
это...". И вдруг:
   - Послушайте! Я вспоминаю, как все это началось. Было воскресенье.
   Танцевали в саду виллы Бассо. Он танцевал с госпожой Файтен, и  время
от времени кто-нибудь толкал их, и они падали на землю  в  объятия  друг
друга. Все смеялись, даже Файтен.
   Джеймс собрал деньги, раздумывая,  уходить  или  нет,  потом  покорно
вздохнул:
   - Еще стакан, хозяин!
   Он уже выпил шесть, но пьян не был. Голова у него, вероятно, все-таки
стала тяжелой. Он нахмурился, провел рукой по лбу.
   - Вы, конечно, продолжите охоту. Похоже, ему было жаль Мегрэ.
   - Трое несчастных: мужчина,  женщина  и  мальчик,  которых  не  хотят
оставить в покое только потому,  что  в  один  прекрасный  день  мужчина
переспал с Мадо.
   Что  на  Мегрэ  подействовало  -  голос  его,  вид   или   окружающая
обстановка? Так или иначе это было настоящим наваждением, и  ему  стоило
большого труда заставить себя вновь увидеть события с  нормальной  точки
зрения.
   - Твое здоровье, поехали! Мне надо возвращаться, потому как моя  жена
тоже вполне способна выпустить в меня пулю. Кретинизм это! Кретинизм!
   Он устало  открыл  дверь.  Стоя  на  плохо  освещенном  тротуаре,  он
посмотрел Мегрэ прямо в глаза:
   - Странная профессия!
   - Профессия полицейского?
   - И человека тоже. Моя жена будет рыться у меня в  карманах,  считать
деньги, чтобы узнать, сколько я выпил. До свидания. Кафе Ройяль, завтра?
   Мегрэ остался наедине с охватившим  его  чувством  смятения,  которое
долго не рассеивалось. Полное смещение  всех  представлений,  разрушение
всех ценностей. Улица утратила обычный вид, и прохожие тоже,  а  трамвай
извивался, точно блестящий червь.
   Мир приобрел пропорции муравейника, о котором говорил Джеймс.
   Взбудораженный муравейник - потому что один муравей мертв!
   Комиссар вспомнил тело торговца рубашками, там, в высокой  траве,  за
двухгрошовым  кабачком.  А  еще  всех   жандармов   на   всех   дорогах,
задерживающих все автомашины. Революция в муравейнике!
   - Чертов  пьянчужка!  -  зло,  хоть  и  не  без  некоторой  симпатии,
проворчал он.
   Он с усилием вновь попытался объективно взглянуть на происходящее. От
разговоров этих он совсем забыл, зачем пришел на улицу Шампионе.
   "Попытаться узнать, куда ездил Джеймс с тремястами тысячами франков".
   Он представил себе троих Бассо: отца, мать, сына, забившихся где-то и
со страхом прислушивающихся к звукам внешнего мира.
   - Болван этот каждый раз заставляет меня пить!
   Он не был пьян, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Лег  он
в плохом настроении, опасаясь  проснуться  завтра  с  изрядной  головной
болью.
   "У меня должен быть свой собственный угол!" - говорил Джеймс, имея  в
виду кафе Ройяль.
   У него был не только собственный угол, но и собственный мир,  который
он создавал в любом месте с помощью перно  или  водки  и  в  котором  он
существовал - бесстрастный, безразличный к реальным вещам.
   Довольно расплывчатый  мир  -  муравьиная  каша,  скопище  изменчивых
теней; мир, в котором ничто не имеет значения, ничто ничему  не  служит,
где движутся в ватном тумане без цели, без усилий, без радости и печали.
   Мир, в который Джеймс со своей клоунской головой и безучастным тоном,
словно не сознавая того, заставил постепенно проникнуть Мегрэ.
   Дошло до того, что комиссару приснилось семейство Бассо: отец, мать и
сын, прильнувшие к  окну  подвала,  где  они  спрятались,  и  с  испугом
следившие за наружной суетой.
   Проснувшись, он острее, чем когда-либо, почувствовал отсутствие жены,
которая все еще отдыхала, почтальон принес от нее открытку: "Мы начинаем
собирать абрикосы. Когда ты приедешь попробовать их?".

***

   Он тяжело опустился на стоявший у стола стул,  разложил  ждавшую  его
стопку писем, крикнул "войдите" посыльному, постучавшему в дверь.
   - В чем дело, Жан?
   - Бригадир Люка звонил и просил вас придти на улицу Блан-Манто.
   - Какой адрес?
   - Не сказал. Сказал - на улицу Блан-Манто.
   Убедившись,  что  в  письмах  нет  ничего  срочного,   Мегрэ   пешком
отправился на улицу Блан-Манто - главный торговый центр, где  под  сенью
ломбардов гнездились все старьевщики.
   Половина девятого утра. Кругом стоит  тишина.  На  углу  улицы  Мегрэ
заметил прохаживающегося взад-вперед Люка.
   - А наш тип? - с беспокойством спросил Мегрэ.
   Ведь Люка было поручено следить за Виктором, когда  накануне  вечером
его отпустили.
   Движением подбородка бригадир указал на фигуру, стоящую у витрины.
   - Что он там делает?
   - Понятия не имею. Вчера он начал  с  того,  что  отправился  бродить
вокруг рынко