собенно и нечего было рассказывать, но  он  обрадовался  случайному
собеседнику, тем более что им оказался сам комиссар Мегрэ.
   А тот покинул их с горьковатым  привкусом  белого  вина  во  рту.  На
обратном пути улицы были несколько оживленнее. Молодые парни  и  девушки
на велосипедах возвращались из города. В обратном  направлении  тянулись
целыми семьями.
   Вся правоохранительная верхушка, надо полагать, по-прежнему  заседала
во Дворце правосудия. Но Мегрэ не захотел присоединяться к ним,  ибо  он
не желал как-то влиять на решение, которое тем предстояло принять.
   Постановят ли они закрыть дело, сочтя самоубийство доктора признанием
вины?
   Это было вполне вероятно, но в этом случае Шабо до конца жизни  будут
мучать угрызения совести.
   Когда он добрался до улицы  Клемансо  и  бросил  взгляд  вдоль  улицы
Репюблик, то увидел на  обоих  ее  тротуарах  чуть  ли  не  толпу,  люди
прогуливались, выходили из кинотеатра, а на террасе кафе "У почты"  были
заняты   все   столики.   Солнце   уже   светилось   багровыми    тонами
приближавшегося вечера.
   Комиссар направился к площади Вьет, прошел мимо  дома  своего  друга,
разглядев за окнами второго этажа мадам Шабо. Вот и улица Рабле,  где  у
особняка Верну все еще гужевались зеваки, но поскольку сей дом  посетила
смерть, жители предпочитали находиться от него на некотором расстоянии -
большинство стояло на противоположном тротуаре.
   Мегрэ все твердил и твердил себе, что это дело его не  касается,  что
сегодня вечером он уедет отсюда поездом, что рисковал  вызвать  всеобщее
недовольство и поссориться со своим другом.
   И все-таки, так и не совладав  со  своей  натурой,  протянул  руку  к
дверному молоточку. Ждать пришлось долго,  под  перекрестными  взглядами
прогуливавшихся горожан; наконец послышались шаги, и дворецкий приоткрыл
створку двери.
   - Я хотел бы повидать месье Юбера Верну.
   - Он не принимает.
   Мегрэ все равно вошел в прихожую, хотя его никто туда и не приглашал.
Холл был погружен в полумрак.
   Стояла мертвая тишина.
   - Он в своих покоях?
   - Думаю, он в кровати.
   - Скажите: окна вашей комнаты выходят на улицу?
   Дворецкий заметно смутился, заговорил тише:
   - Да. На четвертом. Мы с женой спим в мансарде.
   - И вы можете просматривать дом напротив?
   Они не уловили ни звука, но дверь салона приоткрылась, и Мегрэ  узнал
в ее проеме силуэт свояченицы Юбера Верну.
   - Что такое, Арсен?
   Она, конечно, видела комиссара, но обращалась не к нему.
   - Я сказал господину Мегрэ, что месье не принимает.
   Она все же повернулась к посетителю:
   - Вы хотите поговорить с моим зятем? - Она смирилась с  неизбежностью
визита комиссара и приоткрыла дверь пошире. - Входите.
   Женщина находилась одна в  обширном  салоне  с  опущенными  на  окнах
шторами;  на  одноногом  столике  стояла  единственная  лампа,   кое-как
освещавшая помещение. Ни открытой книги,  ни  газеты,  ни  какого-нибудь
рукоделия - ничего. Она, должно быть, так и сидела тут в одиночестве,  в
полнейшем безделье, когда он поднял входной молоточек.
   - Я могу принять вас вместо него.
   - Но я хотел увидеться именно с ним.
   Тогда она подошла к столику, на  котором  стояли  несколько  бутылок,
схватила одну из них, в которой, судя по этикетке, находилась  водка  из
виноградников Бургундии, но теперь она была пуста.
   - В полдень бутылка была заполнена наполовину, а он находился тут  не
более четверти часа, пока мы еще сидели за столом.
   - И часто с ним такое случается?
   - Почти ежедневно. А теперь он будет спать до пяти или шести  вечера,
а потом глядеть на мир мутным взором.  Мы  с  сестрой  пытались  прятать
спиртное, но он все равно ухитряется делать по-своему. Так пусть уж  это
происходит здесь, нежели в Бог ведает каком питейном заведении.
   - А он их посещает?
   - Откуда нам знать? Он уходит тайком, через заднюю дверь, а когда уже
потом мы видим, как у него глаза лезут на лоб и начинает путаться  речь,
становится ясно, что это значит. Кончит так же, как и его отец.
   - И давно это началось?
   - Тянется уже годами. Допускаю, что и раньше он попивал,  но,  видно,
это не так бросалось в глаза. Он выглядит моложаво, но на самом-то  деле
ему уже шестьдесят семь лет.
   - И все же я попрошу дворецкого провести меня к нему.
   - Вы не хотите прийти попозже?
   - Я вечером уезжаю в Париж.
   Она  поняла,  что  дискутировать  далее  бесполезно,   и   встряхнула
колокольчик. Появился Арсен.
   - Проводите господина комиссара к месье.
   Арсен удивленно взглянул на нее, будто спрашивая, достаточно  ли  она
обдумала это распоряжение.
   - Будь что будет!
   Без дворецкого Мегрэ, бесспорно, потерялся бы  в  коридорах,  которые
все время пересекались - широкие и гулкие, как в монастыре.  Он  мельком
увидел кухню, где поблескивала медная посуда и, как и  в  Гро-Нуайе,  на
столе стояла бутылка белого вина, вероятнее  всего  предназначенная  для
Арсена.
   Тот, казалось, перестал что-либо понимать в  поведении  Мегрэ.  После
заданного вопроса о его личной комнате, он ожидал настоящего допроса.  А
комиссар ни о чем его более не спрашивал.
   В правом крыле первого этажа  дворецкий  постучал  в  резную  дубовую
дверь.
   - Это я, месье! - произнес он,  повысив  голос,  чтобы  его  услышали
изнутри. - Поскольку оттуда донеслось какое-то неразборчивое бормотание,
Арсен добавил:
   - Со мной рядом находится комиссар, и он  настаивает  на  том,  чтобы
встретиться с вами.
   Какое-то время они неподвижно простояли около входа, в комнате кто-то
ходит туда-сюда, наконец дверь приоткрылась.
   Свояченица не ошиблась, говоря о вылезавших из орбит глазах,  которые
сейчас с каким-то изумлением уставились на Мегрэ.
   - Это вы! - прошепелявил заплетающимся языком Юбер Верну.
   Он лежал, должно быть,  в  одежде.  Та  была  сильно  помята,  волосы
свешивались прядями на лоб, и он машинальным жестом провел по ним рукой.
   - Что вам угодно?
   - Хотел поговорить с вами.
   Хозяину сейчас было трудно выставить его вон. Верну,  видимо  еще  не
пришедший  в  себя  окончательно,  посторонился.  Помещение  было  очень
просторное, весьма сумрачное, выделялись  кровать  с  деревянным  резным
балдахином и выцветшие шелковые шторы на окнах.
   Вся мебель была старинная, более или менее выдержанная в одном  стиле
и напоминала обстановку часовни или ризницы.
   - Позвольте?
   Верну прошел  в  ванную,  налил  стакан  воды  и  прополоскал  горло.
Вернувшись, он почувствовал себя немного получше.
   -  Присаживайтесь.  В  это  кресло,  пожалуйста.  С  кем-нибудь   уже
виделись?
   - С вашей свояченицей.
   - И она, конечно, сказала, что я напился.
   - Она показала мне бутылку из-под виноградной водки.
   Он передернул плечами:
   - Одна и та  же  песня.  Женщины  не  могут  этого  понять.  Мужчина,
которому внезапно сообщили о смерти сына... - На глаза Верну навернулись
слезы. Голос  спал,  стал  плаксивым.  -  Это  тяжелый  удар,  комиссар.
Особенно когда сын единственный. Что поделывает его мать?
   - Ни малейшего представления...
   - Она непременно сошлется на то, что плохо  себя  чувствует.  Это  ее
излюбленный трюк. Заболела и все, и никто ничего не решается ей сказать.
Понимаете меня?
   И тогда ее во всем подменяет сестра: она называет это "прибрать дом к
рукам"...
   Юбер Верну невольно заставлял воспринимать себя как бывалого  актера,
который любой ценой стремится возбудить к себе  жалость.  Выражение  его
слегка одутловатого лица менялось  с  потрясающей  быстротой.  Всего  за
несколько минут на нем последовательно проступили  огорчение,  некоторая
боязнь, затем родительская боль в связи с утратой любимого чада,  горечь
в отношении обеих женщин. Теперь на поверхности вновь появился страх.
   - И с какой стати вы захотели увидеться со мной?
   Мегрэ, который так и не  сел  в  указанное  ему  кресло,  вытащил  из
кармана обрезок трубы и положил его на стол.
   - Вы частенько захаживали к вашему шурину?
   - Примерно раз в месяц, приносил ему  деньги.  Предполагаю,  вас  уже
уведомили о том, что я его содержал?
   - Следовательно, вы заметили на его письменном столе этот предмет?
   Верну пребывал в нерешительности, осознавая, что ответ на этот вопрос
имел решающее значение и что ему следовало, не медля ни секунды, принять
решение.
   - Полагаю, что да.
   - Этот обломок трубы - единственная материальная улика в этом деле. И
до настоящего времени, как мне представляется, никто так и не понял всей
ее важности.
   Мегрэ все же сел, выудил из кармана трубку, набил ее  табаком.  Верну
продолжал стоять, черты его лица напряглись, как  при  сильной  головной
боли.
   - У вас есть минутка выслушать меня? - И не дожидаясь ответа,  Верну,
продолжил:
   - Твердят, что все три преступления более  или  менее  идентичны,  не
замечая, что первое из  них,  по  сути,  полностью  отличается  от  двух
остальных. Вдова  Жибон,  как  и  Гобийяр,  были  убиты  хладнокровно  и
преднамеренно. Человек, позвонивший в дверь бывшей акушерки, заявился  к
ней с целью прикончить ее и сделал это мгновенно, тут  же,  в  коридоре.
Стоя на пороге, он уже держал эту штуку в руке. Когда спустя  пару  дней
он напал на Гобийяра, то, возможно, не метил именно в  него,  он  просто
бродил по городу в поисках, кого бы прибить. Понимаете, что я хочу  этим
сказать?
   Верну во всяком  случае  очень  старался,  делал  неимоверные,  почти
болезненные усилия, чтобы  уяснить,  к  каким  выводам  пытается  прийти
Мегрэ.
   - Дело Курсона в этом плане выглядит совсем  по-иному.  Войдя  в  его
комнату, убийца не имел при себе оружия.
   Мы можем сделать вывод, что на тот момент у него не было смертоносных
намерений. Но произошло что-то такое, что толкнуло его на  преступление.
Чего доброго, поведение самого Курсона, зачастую носившее провокационный
характер, возможно, даже какой-то угрожающий с его стороны жест.
   Мегрэ на минутку прервался, чтобы чиркнуть спичкой и разжечь трубку.
   - Что вы думаете об этом?
   - О чем?
   - О моих выкладках.
   - Я полагаю, что с этой историей теперь покончено.
   - Даже если это так, я все равно пытаюсь разобраться в ней.
   - Безумец не станет обременять себя этими соображениями.
   - А если речь идет не о сумасшедшем, во всяком случае не о  таком,  в
каком смысле  обычно  понимают  это  слово?  Проследите  за  ходом  моих
рассуждений еще немного. Некто вечером приходит  к  Роберу  де  Курсону,
нисколько не таясь, поскольку никаких дурных намерений  у  него  еще  не
было, и потом по неясным пока для нас причинам доходит до состояния, при
котором убивает  того.  Он  не  оставляет  после  себя  никаких  следов,
забирает с собой орудие убийства, и это  указывает  на  то,  что  он  не
хотел, чтобы его разоблачили.
   Значит,  речь  идет  о  человеке,  который  знает  жертву   и   имеет
обыкновение посещать ее в этот час. И  полиция  неизбежно  начнет  вести
поиск в этом направлении.
   И у нее есть все шансы в конечном счете выйти на виновного.
   Верну глядел на комиссара  с  видом  человека,  усиленно  над  чем-то
размышлявшего, взвешивавшего все "за" и "против".
   - А теперь предположим, что совершено новое  преступление,  причем  в
другом конце города и в отношении лица, не имеющего ничего общего  ни  с
убийцей, ни с Курсоном. Что случится после этого?
   Собеседнику комиссара не удалось скрыть промелькнувшую  на  его  лице
улыбку. А Мегрэ продолжал:
   - Теперь уже не будут искать убийцу  среди  знакомых  первой  жертвы.
Любой сразу же подумает, что речь идет о каком-нибудь свихнувшемся типе.
- Он выдержал  паузу.  -  Так  оно  и  произошло.  А  убийца  в  порядке
дополнительной страховки и дабы  упрочить  версию  о  типе,  у  которого
поехала крыша, совершает еще и третье преступление, на этот раз прямо на
улице,  в  отношении  первого  подвернувшегося   под   руку   пьянчужки.
Следователь, прокурор, полиция - все попались на этот крючок.
   - Но не вы?
   - Я был не  единственный,  кто  в  это  не  поверил.  Случается,  что
общественное мнение ошибается. Но нередко  бывает  и  так,  что  у  него
прорезается некая интуиция, как у женщин и детей.
   - Вы хотите сказать, что оно сразу же нацелилось на моего сына?
   - Оно указало на этот дом.
   Комиссар встал и, не настаивая больше  на  своем  тезисе,  подошел  к
изящному в стиле Людовика XIII письменному столу, на котором  на  бюваре
лежала стопка бумаги для писем. Он вытащил оттуда листок, а затем  вынул
из кармана другой.
   - Арсен написал, - небрежно обронил он.
   - Мой дворецкий?
   Верну живо подскочил, и Мегрэ отметил, что, несмотря на тучность, тот
был довольно подвижен и ловок, что  зачастую  характерно  для  некоторых
крупных мужчин.
   - Он жаждет, чтобы его допросили. Но не осмеливается  по  собственной
инициативе явиться в полицию или Дворец правосудия.
   - Арсен ничего не знает.
   - Возможно, но окна его комнаты выходят на улицу.
   - Вы с ним уже говорили?
   - Еще нет. Но вот о чем размышляю: а не разозлился ли он  на  вас  за
то, что вы не платите ему жалованье и,  более  того,  занимаете  у  него
деньги.
   - Вам и об этом известно?
   - А вы сами, месье Верну, ни о чем не хотите мне поведать?
   - А с чего бы это мне  приспичило  вам  о  чем-то  рассказывать?  Мой
сын...
   - Не будем о нем говорить. Полагаю, вы никогда не  были  счастливы  в
жизни?
   Юбер Верну молчал, уставившись на темноватые цветные узоры ковра.
   - Пока  имелось  состояние,  вам  хватало  простого  удовлетворенного
честолюбия  и  тщеславия.  В  конце  концов,  именно  вы  были   местным
тузом-богачом.
   -  Это  вопросы  сугубо  личного  свойства,  и   мне   неприятно   их
затрагивать.
   - Вы много денег потеряли в последние годы? - Мегрэ при этом  перешел
в беседе на более легкий тон, как если бы то, что он сейчас излагал,  не
имело значения.  -  Вопреки  тому,  что  вы  думаете,  расследование  не
закончено и остается открытым. До сего времени оно по не касающимся меня
причинам не велось согласно надлежащим  правилам.  Но  невозможно  будет
долго противиться опросу вашей прислуги. Непременно захотят также сунуть
нос в ваши дела, взглянуть на банковские счета. И тогда выяснится то,  о
чем все подозревают, а именно, что уже в течение ряда лет вы  безуспешно
боретесь за выживание, стремясь спасти остатки состояния.
   Что за внешним блестящим фасадом сейчас зияет пустота  и  всего  лишь
прячется человек, которого  с  тех  пор,  как  он  оказался  неспособным
добывать деньги, нещадно третирует даже его собственная семья.
   Юбер Верну приоткрыл рот. Но Мегрэ не дал ему вымолвить ни слова.
   - Заодно призовут на помощь и психиатров. - Комиссар заметил, как при
этих словах его собеседник резко вскинул голову. - Не знаю, каким  будет
их заключение. Я нахожусь здесь в качестве неофициального лица и сегодня
вечером  отбываю  в  Париж,  так  что  за  расследование   будет   нести
ответственность мой друг Шабо.
   Я только что сказал вам, что первое преступление не обязательно  дело
рук душевнобольного. Добавил также, что  два  других  были  совершены  с
вполне определенной целью,  явились  воплощением  довольно  дьявольского
замысла. Не удивился бы, если бы психиатры  расценили  его  как  признак
безумия, его определенной разновидности, встречающейся гораздо чаще, чем
думают, и которую они определяют как паранойю. Вы читали  книги  на  эту
тему, по-видимому собранные вашим сыном в его кабинете?
   - Мне случалось их просматривать.
   - Вам следовало бы их перечитать.
   - Вы утверждаете, что я...
   - Я ни на что не претендую. Вчера я видел, как вы  играете  в  карты.
Был свидетелем вашего выигрыша. По-видимому, вы убеждены, что и  в  этой
партии вам удастся таким же образом одержать верх.
   - Никакой такой партии я не разыгрываю.
   Но протестовал он вяло, в глубине души Юбер Верну  был  польщен  тем,
что Мегрэ уделяет ему столько времени и косвенным образом отдает должное
его ловкости и мастерству.
   - Хочу вас предостеречь от одной ошибки. Не вздумайте  ее  совершить,
иначе все только усугубится - случись вдруг новая резня или хотя бы  еще
одно преступление. Вы понимаете, о чем я  говорю?  Как  подчеркивал  ваш
сын, у безумия есть свои правила, своя логика.
   И опять Верну попытался что-то произнести, но комиссар вновь  не  дал
ему произнести ни слова.
   - В девять тридцать  я  должен  уезжать,  посему  перед  ужином  надо
собрать чемодан.
   Его собеседник, сбитый с  толку,  разочарованный,  смотрел  на  него,
ничего более не соображая, попытался жестом остановить его, но  комиссар
решительно направился к двери.
   - Дорогу найду сам.
   Однако понадобилось некоторое время, чтобы он опять  вышел  к  кухне,
откуда выскочил Арсен с застывшим во взгляде вопросом.
   Мегрэ молча прошел мимо, по центральному коридору добрался до выхода,
сам открыл дверь, которую подоспевший дворецкий прикрыл за ним.
   На тротуаре напротив  дома  стояли  всего  трое-четверо  из  наиболее
упорных  и  любопытных  горожан.   Интересно,   продолжит   ли   комитет
бдительности свое патрулирование сегодня вечером?
   Он чуть было  не  направил  свои  стопы  к  Дворцу  правосудия,  где,
вероятно,  все  еще   продолжалось   заседание   руководителей   органов
правопорядка, но решил все же сделать так, как он заявил об  этом  Юберу
Верну, и пошел укладывать багаж. После чего  вышел  на  улицу  и,  решив
выпить пива, уселся на террасе кафе "У почты".
   Все посетители уставились на него. Тихо  о  чем-то  переговаривались.
Некоторые даже перешли на шепот.
   Он выпил два больших бокала, не спеша, смакуя,  словно  находился  на
Больших Бульварах, а родители останавливались, чтобы  показать  на  него
своим детям.
   Мегрэ видел,  как  прошел  Шалю  в  сопровождении  какого-то  типа  с
основательным  брюшком;  преподаватель  о  чем-то   рассказывал   своему
спутнику, усиленно при этом жестикулируя. Он  не  заметил  комиссара,  и
вскоре оба прохожих скрылись за углом.
   Почти совсем уже стемнело,  а  терраса  опустела,  когда  он,  тяжело
поднявшись, двинулся к дому Шабо. Тот открыл, окинув  его  обеспокоенным
взглядом.
   - А я-то уже начал беспокоиться, куда ты подевался.
   - Сидел в кафе.
   Мегрэ повесил шляпу на вешалку, заметил, что в столовой накрыт  стол;
однако ужин, как оказалось, еще не  был  готов,  и  его  друг  пригласил
комиссара пройти в кабинет.
   Последовало довольно продолжительное молчание, наконец Шабо, не глядя
на Мегрэ, произнес:
   - Расследование будет продолжено.
   Казалось, он хотел сказать этим: "Ты выиграл. Видишь, не такие уж  мы
и трусы!"
   Мегрэ не улыбнулся, но подбодрил его жестом.
   - Отныне дом на улице Рабле поставлен под наблюдение.  Завтра  начнем
допрашивать слуг.
   - Кстати, чуть не забыл тебе вернуть это.
   - Ты и в самом деле уезжаешь сегодня вечером?
   - Надо.
   - Я все думаю, добьемся ли мы результата.
   Комиссар положил отрезок свинцовой трубы на стол, пошарил в  карманах
и вытащил оттуда письмо Арсена.
   - Как с Луизой Сабати? - поинтересовался он.
   - Пожалуй, она вне опасности. Ее вырвало, поэтому и  спаслась.  Перед
этим она позавтракала, и процесс пищеварения еще не начался.
   - Что она сказала?
   - Отвечает односложно.
   - Знала, что они умрут оба?
   - Да.
   - И смирилась с этим?
   - Он ей  заявил,  что  их  никогда  не  оставят  в  покое,  не  дадут
наслаждаться счастьем взаимного общения.
   - Ничего не говорил ей о трех убийствах?
   - Нет.
   - А о своем отце?
   Шабо всмотрелся в его глаза:
   - Думаешь, это он?
   Мегрэ кивнул.
   - Он что, с ума сошел?
   - Пусть решают психиатры.
   - А твое мнение?
   - Я охотно повторяю, что здравомыслящие люди не убивают. Но это всего
лишь моя точка зрения.
   - Возможно, не очень-то и ортодоксальная?
   - Нет.
   - Ты выглядишь озабоченным.
   - Жду.
   - Чего?
   - Что-то должно произойти.
   - Полагаешь, сегодня?
   - Над