места,  глядя  на  Беллуара
ошалевшими глазами. Но ничто уже не могло остановить Беллуара.
   - Мы увидели, как Клейн уронил на пол перочинный нож, и уставился  на
качающегося из стороны в сторону Вилли. Все происходило совсем  не  так,
как люди себе это представляют. Я не могу, не сумею толково объяснить...
   Мортье все еще продолжал держаться на  ногах,  несмотря  на  то,  что
кровь все сильнее и  сильнее  била  из  раны,  заливая  его  крахмальную
рубашку... Все явственно слышали, как он сказал: "Свиньи!.."
   Он оставался стоять на том же самом месте, раздвинув слегка ноги, как
бы для того, чтобы не потерять равновесие. Если бы  не  бьющая  из  раны
кровь, можно было подумать, что он просто очень пьян. Его большие  глаза
в этот момент казались еще больше.  Левая  рука  цеплялась  за  пуговицы
смокинга, правая щупала карман  брюк.  Кто-то  в  страхе  закричал.  Мне
кажется, что это был Жеф...  И  тут  мы  увидели  в  правой  руке  Вилли
револьвер, который он вынул из  кармана.  Маленький  черный  предмет  из
твердой стали.
   Клейн катался по полу в припадке.  С  треском  разбилась  упавшая  со
стола бутылка...
   А Вилли все не умирал, все глядел на нас,  стараясь  поднять  руку  с
револьвером.  Один  из  нас  бросился  отнимать  у  него   оружие,   но,
поскользнувшись в луже крови, упал, увлекая за  собой  Мортье...  Резкий
толчок от падения, казалось, должен был приблизить конец, но раненый все
еще жил, его большие глаза  оставались  открытыми,  и,  все  еще  силясь
выстрелить, он без умолку повторял: "Свиньи, ах какие же вы свиньи!.."
   Тогда я, не выдержав,  сдавил  его  горло,  хотя  в  нем  и  так  еле
теплилась  жизнь.  Я  весь  перепачкался  в  крови,   пока   Мортье   на
распластался неподвижно на полу.
   - Ван Дамм и Жеф Ломбар с ужасом смотрели на своего товарища.
   Беллуар продолжал:
   - ... Нам с трудом удалось уложить Клейна, который порывался бежать в
полицию, чтобы доложить о случившемся... Никто не нарушил молчания.  Как
это ни странно, но я был совершенно спокоен и трезв.  Повторяю  вам,  мы
были напичканы глупыми идеями, повлекшими за собой эту драму... Я вызвал
на площадку Ван Дамма, чтобы обсудить создавшееся положение, стараясь не
слушать завывания продолжающего биться в истерике Клейна.
   Но помню, когда мы вынесли тело на улицу. На реке начался паводок.
   Вода  поднялась  сантиметров  на  восемьдесят  и  совершенно   залила
городскую небережную. Мой костюм был весь в крови,  лацканы  порваны.  Я
оставил его в комнате Клейна. Ван Дамм принес мне из своего дома другой.
Утром я сочинил своим родным какую-то историю...
   - Вы продолжали опять встречаться? - спросил Мегрэ.
   - Нет. Мы в панике  покинули  улицу  Пот-о-Нуар...  Лекок  Д'Арневиль
остался жить с Клейном.  С  той  самой  ночи  мы  с  обоюдного  согласия
избегали друг друга, а если нам случалось нечаянно  встретиться,  то  мы
издалека раскланивались, отводя в сторону глаза...
   По счастливой случайности, благодаря сильному наводнению  тело  Вилли
не нашли. Он никогда никому не говорил о знакомстве с нами, считая,  что
мы не те, дружбой с которыми стоило хвастаться. Сначала родители думали,
что он куда-то сбежал, потом они забеспокоились и начали искать  его  по
разным злачным местам, где он имел обыкновение заканчивать свои ночи...
   Через три недели я первым покинул Льеж... Постепенно перестал  ходить
на лекции, заявил родителям, что хочу уехать во Францию,  чтобы  сделать
себе там карьеру. Я поступил на службу в один из банков Парижа...
   Из газет я узнал, что в  феврале  Клейн  повесился  в  дверях  церкви
Сен-Фольен.
   Однажды я встретил в Париже Жанина, но мы не  обмолвились  с  ним  ни
словом о произошедшей в Льеже драме. Он также перехал жить во Францию.
   - Я один остался здесь, - сказал, понуря голову, Ломбар.
   - Чтобы рисовать повешенных, церкви и колокольни?.. - вставил  Мегрэ,
вспомнив рисунки в  кабинете  Ломбара,  маленькие  квадратные  переплеты
окон, фонтан во дворе, портрет молодой женщины и девочку,  родившуюся  в
день, когда он туда пришел.
   Разве не прошло с тех пор десять лет? Разве жизнь, за  это  время  не
вошла понемногу в свое нормальное русло?
   Ван Дамм рыскал по Парижу, как и двое других. Судьба  привела  его  в
Германию. Он получил наследство от родителей и  стал  в  Бремене  важным
деловым человеком.
   Морис Беллуар вступил в выгодный брак. Он поднялся выше по социальной
лестнице!
   Заместитель директора банка!.. А красивый новый дом по улице Весль...
   Его ребенок, учившийся играть на скрипке...
   По вечерам Беллуар проводил время за бильярдом в  компании  таких  же
важных людей, как и он, в уютном зале "Кафе де Пари"...
   Жанин  довольствовался  случайными  связями  с  разными   подружками,
зарабатывая на жизнь манекенами, скульптурами своих любовниц...
   А разве не женился и Лекок Д'Арневиль? И у него были жена и ребенок в
цветочном магазине на улице Пикпюс...
   Отец Вилли Мортье продолжал скупать, обрабатывать и продавать требуху
грузовиками, вагонами, подкупая  коммунальных  советников  и  увеличивая
свое состояние.
   Его дочь вышла замуж за офицера кавалерии, и так как тот  не  захотел
вступить в дело, Мортье отказался выплатить ему обещанное приданое.
   Дочь и ее муж жили в военном гарнизоне какого-то маленького городка.
 
XI 
 
ДОГОРЕВШАЯ СВЕЧА 
 
   Стемнело. В сером полумраке еле  вырисовывались  лица  находящихся  в
комнате людей.
   - Да зажгите же наконец свет! - вскричал Ломбар. Внутри фонаря  нашли
небольшой огарок свечи, оставшийся здесь еще с  тех  времен,  вместе  со
всем   барахлом,   продавленным   диваном,   куском   индийской   ткани,
разбросанным по  частям  скелетом  и  множеством  карандашных  рисунков,
сделанных с одной и той же натурщицы. Мегрэ зажег фонарь,  и  по  стенам
причудливо затанцевали разноцветные тени.
   - Когда Лекок Д'Арневиль пришел к вам в первый раз? - спросил Мегрэ у
Мориса Беллуара.
   - Приблизительно года три тому назад. Я никак его не ожидал...
   Постройка моего дома подходила к концу, сын только начал ходить. Меня
потрясло его сходство с Клейном. Казалось, его пожирал тот же внутренний
жар, такая же болезненная нервозность. Он сразу  же  повел  себя  крайне
враждебно. Казался чем-то глубоко уязвленным, в чем-то  отчаявшимся,  не
могу сейчас правильно определить его состояние.
   Он паясничал, говорил высокопарным тоном и то  насмехался  надо  всем
вокруг, то принимался с  преувеличенным  восхищением  восторгаться  моей
обстановкой, моим домом, положением в обществе. За всеми его  словами  и
поступками чувствовалось что-то ненормальное. Такая же истерия бывала  у
Клейна, когда он чересчур напивался.
   Он упрекал меня в том, что я все забыл, но  это  была  не  правда.  Я
только пытался жить... понимаете? И для того, чтобы жить,  работал,  как
каторжный, а он не смог... Правда, ему пришлось после той рождественской
ночи провести бок о бок с Клейном еще два месяца... Мы-то удрали,  а  он
остался с ним вдвоем и в этой же самой комнате, где...
   Не могу объяснить вам,  что  я  почувствовал,  когда  впервые  увидел
вошедшего ко мне  Лекока  Д'Арневиля.  После  стольких  лет  разлуки  он
остался таким же как был. Казалось,  что  жизнь  прошла  мимо  него,  не
оставив на его лице никакого следа.
   Он рассказал мне, что переменил фамилию для  того,  чтобы  ничего  не
напоминало ему о произошедшей драме, что  в  корне  изменил  свой  образ
жизни, не прочел с. тех пор ни одной книги. Он вбил себе в  голову,  что
обязан наказать себя, изменив своему призванию. Он стал рабочим. Все эти
сведения  он  бросал  мне  в  лицо  с  иронией,  упреками,   чудовищными
обвинениями.
   Часть его души навсегда осталась здесь, в этой комнате. Ему казалось,
что с нами все было иначе, но это не так. Ни для кого из нас  ничего  не
прошло даром, но мы переживали все это не с таким  отчаянием  и  не  так
болезненно.  Мне  кажется,  что  Д'Арневиля  не   столько   преследовали
воспоминания о Вилли, сколько образ Клейна, мертвое лицо которого  никто
из нас, кроме него, не видел. Он женился,  обзавелся  ребенком,  но  все
равно его мучила тоска. Он был не способен не только быть счастливым, но
далее добиться для себя видимости покоя.
   Он кричал мне в лицо, что обожает свою жену, но  покинул  ее  потому,
что рядом с ней и ребенком он слишком счастлив, на что не имеет права.
   Он считал нас и себя  ворами,  укравшими  чужое  счастье...  счастье,
которое было предназначено Клейну... и тому... другому...
   Видите ли, с тех пор я  много  размышлял  надо  всем  этим...  И  мне
кажется, что я понял... Мы играли ужасными идеями,  впали  в  мистицизм,
какие-то извращения...
   Это была всего лишь игра... Игра мальчишек... Но по меньшей мере двое
из нас, самых экзальтированных, восприняли эту игру всерьез...  Клейн  и
Лекок Д'Арневиль... И когда встал вопрос, чтобы  убить,  Клейн  вызвался
это  сделать!..  А  потом  покончил  с  собой!..  Напуганный,  полностью
сломленный Лекок переживал этот кошмар всю свою жизнь...  Другие  же,  в
том  числе  и   я,   постарались   забыть   все   и   вести   нормальное
существование...
   Лекок не позволял себе ничего  забывать,  ежечасно  ворошил  он  свои
воспоминания,  копался  в  своей  совести,  упивался   ее   угрызениями,
предавался безысходному отчаянию и, наконец, искалечив жизнь своей  жене
и ребенку, ополчился на нас, решив испортить ее и нам...
   Обо всем этом я догадался не сразу.  Только  впоследствии  мне  стало
понятно, что почувствовал он, увидев мой дом и мой образ жизни,  которые
он счел своим долгом разрушить для того, чтобы отомстить этим за  Клейна
и за себя.
   Он начал мне угрожать.  Он  сохранил  мой  костюм,  покрытый  пятнами
крови. В его руках находилось вещественное  доказательство  события  той
рождественской ночи. Он стал требовать у меня денег, прекрасно  понимая,
в какой зависимости от него я находился.
   Жизнь и свобода Ван Дамма, Ломбара, моя,  а  также  Жани-на  были  на
острие ножа.
   Лекок бил наверняка. Он ходил от одного из нас к  другому,  таская  с
собой чемодан с окровавленным костюмом, требовал от нас  все  большие  и
большие  суммы,  не  скрывал  своей  радости,  что  ставит  нас  этим  в
затруднительное положение.
   Вы были у меня  в  доме,  комиссар!..  Так  вот,  этот  дом  заложен,
приданое моей жены, которое она считает помещенным на хранение  в  банк,
истрачено, от него не осталось ни сантима...
   Часто ездил он в Бремен, вымогать деньги у Ван Дамма. Начисто обобрал
Ломбара.
   Нас было шестеро возле трупа Вилли. Клейн повесился, Лекок, живший  в
постоянном напряжении, не сумевший добиться чего-нибудь в  жизни,  решил
сделать нас такими же несчастными, как он.
   Деньгами нашими он ни разу не воспользовался, продолжая жить  так  же
бедно, как и прежде... Он их просто сжигал...
   Три года мы боролись, стараясь  удержаться  на  поверхности,  но  ему
все-таки удалось довести нас до полного разорения.
   Все эти три года мы  не  осмеливались  далее  переписываться.  Помимо
нашей воли он возвратил нас в атмосферу "Общества братьев Апокалипсиса".
   На днях Ван Дамм известил нас  телеграммами  о  том,  что  Д'Арневиль
покончил с собой, и назначил нам всем встречу в моем доме...
   Мы собрались... явились вы...  стало  ясно,  что  чемодан  с  одеждой
находится у вас и что вы напали на след...
   - Кто украл у меня на вокзале чемодан?
   - Жанин, - ответил Ван Дамм. - Я прибыл в Париж  раньше  вас,  вызвал
его, поручил ему это.
   - Кто из вас писал мне?
   - Я, - ответил Жеф. - Я решился на этот шаг из-за  своих  детей.  Ван
Дамм, который подозревал, что я могу вам во всем  открыться,  следил  за
мной, вот почему они с Беллуаром оказались в кафе.
   - Это вы стреляли в меня?
   - Да, я. Я больше не мог выдержать  и  хотел  жить!..  Жить!  С  моей
женой, детьми - и я решился. Я сторожил вас на улице... Я выдал векселей
на сто пятьдесят  тысяч  франков,  которые  Лекок  сжег...  но  это  все
неважно... я собирался их уплатить... Я стал бы работать  день  и  ночь,
чтобы выплатить свои долги, но чувствовать все время за спиной вас...
   - И вы удрали из кафе, чтобы меня подкараулить и убить?
   Вновь наступило молчание. Пламя свечи колебалось, догорая.  Последний
отблеск на мгновение осветил через красное стекло лицо Жефа Ломбара.
   Впервые в голосе Беллуара почувствовались слезы.
   - После той ночи, когда все  это  произошло,  прошло  десять  лет,  -
сказал он. - Я тоже не мог больше переносить ваше преследование. Я купил
себе револьвер, чтобы застрелиться, на  тот  случай,  если  меня  придут
арестовывать. Но десять лет  жизни!  Десять  лет  усилий,  борьбы!..  Вы
знаете, мне кажется, что ради спасения своей семьи я тоже  способен  был
бы столкнуть вас в бушующую реку или выстрелить в вас темной ночью.
   Через месяц... нет, теперь уже через  двадцать  шесть  дней  наступит
срок давности произошедшего здесь преступления.
   И  снова  напряженное  молчание.  Свеча  догорела.  Они  оказались  в
абсолютной темноте.
   Мегрэ не шевелился. Он знал, что слева от него стоит Ломбар,  справа,
прислонившись к стене, Ван Дамм, за спиной, на  расстоянии  двух  шагов,
находится Беллуар, но он даже не потрудился поднести руку к  карману,  в
котором находился револьвер.
   - Не хотите ли спуститься вниз, - произнес он, зажигая спичку.
   Стараясь не прикасаться друг к другу, они вышли на лестницу.
   Столярная  мастерская  была  уже  закрыта.  В  окне  через  занавеску
виднелся силуэт маленькой старушки. Она  что-то  вязала  на  спицах  при
свете керосиновой лампы.
   - Это произошло здесь? - спросил Мегрэ, показывая на  кривую  улочку,
слабо освещенную фонарем.
   - Разлившаяся река достигла  третьего  дома  отсюда,  -  ответил  ему
Беллуар. - Мне пришлось войти по колено в воду, для того чтобы...  чтобы
течение унесло его тело. Мы постояли немного, желая убедиться в том, что
оно его подхватило.
   Они направились в другую сторону, к возвышавшейся в полумраке церкви.
   Где-то там внизу сновали прохожие,  проносились  трамваи,  вспыхивали
разноцветные  огни  светофоров,  мчались  автомобили,  сверкали  витрины
магазинов, ярко светились рекламы.
   В ателье рабочие заждались Жефа Ломбара. На втором этаже старушка  не
спускает глаз с лежащей на белоснежной постели дочери  и  новорожденного
ребенка. Двое старших,  которым  строго-настрого  приказано  не  шуметь,
тихонько играют кубиками в столовой.
   В Реймсе молодая мать помогает сыну разучивать  на  скрипке  заданный
урок.
   Рабочий день в  Бремене  подходит  к  концу.  Машинистка  и  служащие
собираются покинуть контору, над  дверью  которой  вывеска:  "Жозеф  Ван
Дамм. Покупка. Экспорт. Импорт." Возможно,  что  в  пивной,  где  играет
венский оркестр, кто-то из присутствующих восклицает в этот момент:
   - Вот как! Француз опять не пришел.
   На улице Пикпюс госпожа Женэ продает кому-то зубную щетку  и  сушеную
ромашку. В комнате позади магазина учит уроки ее сынишка.
   Четверо мужчин шли молча. Поднявшийся ветер разогнал было  набежавшие
на луну облака.
   Знали ли они, куда идут?
   Миновали освещенное кафе, из его дверей, покачиваясь, вышел пьяный.
   - Меня ждут в Париже! - произнес внезапно остановившийся Мегрэ.
   В то время, как они, йе смея произнести ни слова, смотрели  на  него,
не зная, радоваться им или отчаиваться,  он,  засунув  руки  в  карманы,
добавил:
   - В  этой  истории  имеется  пять  душ  детей.  Все  еще  боясь,  что
ослышались, стояли они как вкопанные,  затаив  дыхание.  Мегрэ  произнес
сквозь зубы:
   - Один в Париже, трое здесь, в Льеже, один в Реймсе, - и он  удалился
от них прочь, ускоряя шаги.
   У дома Жанина, куда  Мегрэ  заехал  прямо  по  возвращении  в  Париж,
консьерж сообщил:
   - Не стоит подниматься, сударь. Господина Жанина нет дома. Его увезли
в  больницу.  Сначала  врачи  думали,  что  у  него  бронхит,  но  потом
выяснилось, что у него двустороннее воспаление легких.
   Мегрэ поехал на набережную Орфевр. Люка был на месте.
   - Ты прочел мое письмо, старина?
   - Конечно... Вас можно поздравить с успехом?..
   - Совсем наоборот...
   - Они удрали? Вы знаете, я здорово беспокоился,  когда  получил  ваше
письмо... даже собирался мчаться в Льеж... Кто они такие? Анархисты?
   Фальшивомонетчики? Бандиты?
   - Пойдем выпьем по кружке пива, Люка...
   - У вас невеселый вид, патрон.
   - Это потому, что жизнь совсем не забавная  штука,  дружище!  Ну,  ты
идешь?..
   Через несколько минут они входили в пивную "Дофин".
   Люка был озадачен. Мегрэ почти залпом  осушил  одну  за  одной  шесть
кружек пива, наполовину разбавленного абсентом.
   Глаза его  слегка  помутнели,  в  них  появилось  непривычное  мягкое
выражение, что не помешало ему сказать довольно твердым голосом:
   - Видишь ли, старина, еще десяток подобных дел, и я подаю в отставку,
потому что это  явилось  бы  доказательством  того,  что  там,  наверху,
существует один старикашка, именуемый господом богом, который и без меня
отлично справляется с полицейскими обязанностями.
   Но тут же с большей убежденностью добавил:
   - Но не беспокойся!..
   Десятка подобных дел никогда не  наберется...  Что  нового  у  нас  в
префектуре?
   1931 г.



   Жорж СИМЕНОН 
   ЖЕЛТЫЙ ПЕС 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
I 
 
ПЕС БЕЗ ХОЗЯИНА 
 
    Пятница,  7  ноября.  Приморский  городок  Конкарно   безлюден.   За
полуразрушенными  остатками  крепостной  стены   старая   часть   города
погружена во тьму. Светится лишь циферблат огромных часов,  показывающих
без пяти минут одиннадцать.
   Прилив сейчас достиг  высшего  уровня.  Под  порывистым  юго-западным
ветром барки в гавани стукаются друг о друга бортами. Похоже, начинается
буря. Ветер со свистом врывается в  узкие  улицы,  и  видно,  как  белые
обрывки бумаги стремительно несутся над самой землей.
   На Эгильонской набережной нет ни огонька. Все окна и  двери  закрыты,
все спят. Лишь на углу набережной и площади светятся три окна  гостиницы
"Адмирал".
   На окнах нет ставень, сквозь  толстые  зеленоватые  стекла  с  трудом
можно различить силуэты посетителей. Дежурный таможенник,  забившийся  в
свою будку, стоящую в  ста  метрах  от  гостиницы,  мучительно  завидует
людям, которые засиделись в кафе.
   Перед таможенником - гавань. В ней стоит торговый парусник,  в  конце
дня укрывшийся в Конкарно  от  непогоды.  На  палубе  никого  нет.  Лишь
жалобно поскрипывают  блоки,  да  плохо  зарифленный  фок  вздувается  и
хлопает на ветру Мерно шумит прибой, потом раздается перезвон  громадных
часов. Они бьют одиннадцать.
   Дверь  гостиницы  открывается,  в  прямоугольнике  света   появляется
человек. Он продолжает говорить с теми, кто остался в  комнате.  Вот  он
закрывает дверь, и сейчас же буря подхватывает  его,  треплет  полы  его
пальто,  срывает  котелок  с  головы.  Он  успевает  поймать  котелок  и
нахлобучивает его по самые уши.
   Даже издали видно, что человек навеселе. Ноги слушаются его плохо, он
напевает. Таможенник следит за ним и улыбается: на  таком  ветру  пьяный
пытается закурить сигару. Начинается забавная борьба человека с  пальто,
которое ветер  твердо  решил  сорвать,  и  со  шляпой,  убегающей  вдоль
тротуара. Котелок удается поймать, но десять спичек истрачено впустую.
   Рядом с человеком - крыльцо в две ступеньки. Он поднимается на них  и
снова  склоняется,  защищаясь  от  ветра.  Мелькнул  короткий  трепетный
огонек. Пьяный зашатался и ухватился за ручку двери.
   Таможеннику померещилось, что в посвист бури ворвался какой-то  иной,
странный звук, но он в этом не уверен. И он смеется, видя,  как  пьяный,
не правдоподобно изогнувшись, делает несколько неуверенных шагов назад.
   Так и есть, он свалился.
   Он лежит поперек тротуара, голова его свисает в  кювет,  по  которому
бежит  дождевая  вода.  Таможенник  ударяет  по  бокам,