зале смех.
   - Что вы этим хотите сказать?
   - Она часто приходила к нам  в  отель  в  дневные  часы  с  мужчиной,
который снимал номер.
   - Что вы называете "часто"?
   - Несколько раз в неделю.
   - Сколько же, например?
   - Три или четыре.
   - С одним и тем же мужчиной?
   - Да, господин председатель.
   - Смогли бы вы его узнать?
   - Конечно, господин председатель.
   - Когда вы видели ее в последний раз?
   - Накануне моего поступления в  больницу,  то  есть  двадцать  пятого
февраля. Из-за операции я и запомнил дату.
   - Опишите его!
   - Небольшого роста... Скорее даже маленького... Видимо, как и многие,
от этого страдает и носит специальные ботинки на  толстенной  подошве  и
большом каблуке... Всегда хорошо одет, можно даже сказать - с  иголочки,
в нашем квартале не части попадаются такие франты...  Это  даже  удивило
меня...
   - Почему?
   - Да потому, что такие не ходят к нам днем, да еще с одной и  той  же
женщиной...
   - Я полагаю, что вы более или менее знакомы с монмартрской фауной?
   - Простите, я не понял...
   - Я имею в виду мужчин, о которых вы сейчас говорили...
   - Да, многих из них я с виду знаю...
   - Видели вы еще где-нибудь этого человека?
   - Нет, только у нас в отеле.
   - И ничего о нем не слышали?
   - Нет. Знаю только, что зовут его Пьеро.
   - Откуда это вам известно?
   - Дама, с которой он приходил, называла его так в моем присутствии.
   - Он говорит с акцентом?
   - Не так, чтобы очень. Однако мне всегда  казалось,  что  он,  должно
быть, с юга или корсиканец.
   - Благодарю вас!
   И на этот раз  на  лицах  присутствующих  в  зале  снова  можно  было
прочесть разочарование. Все ожидали драматической очной ставки, а  вышел
обычный, на первый взгляд даже невинный обмен вопросами и ответами.
   Председатель посмотрел на часы.
   - Объявляется перерыв до половины третьего.
   В зале снова началась суматоха. Все  повскакивали  с  мест  и  стояли
стеной, чтобы  взглянуть  на  выходившую  Жинетту  Меран.  Издали  Мегрэ
показалось, что метр Ламблен спешит вслед за ней, а она время от времени
оборачивается, чтобы удостовериться, идет ли он.
   Едва комиссар вышел за дверь,  как  сразу  натолкнулся  на  Жанвье  и
бросил на него вопросительный взгляд.
   - Их поймали, патрон. Они оба у нас в полиции.
   Комиссар не сразу сообразил, что речь  идет  уже  о  другом  деле,  о
вооруженном налете на кассу филиала банка двадцатого округа.
   - Как это удалось?
   - Люка арестовал их в  квартире  матери  одного  из  парней.  Другой,
товарищ сына, прятался у них под кроватью, а мать об этом не знала.  Три
дня они не выхолили из комнаты. Бедная женщина поверила, что сын болен и
готовила ему микстуры. Она - вдова железнодорожного служащего,  работает
в аптеке неподалеку от дома...
   - Сколько им лет?
   - Сыну - восемнадцать, а товарищу - двадцать.
   - Не признаются?
   - Пока нет, но мне кажется, что у вас они скоро расколются.
   - Пообедаем вместе?
   - Давайте. Я предупредил жену, чтобы она меня к обеду не ждала.
   Когда они пересекали площадь Дофин, направляясь в пивную, ставшую уже
чем-то вроде филиала уголовной полиции, по-прежнему шел дождь.
   - А что слышно во Дворце? - спросил инспектор.
   - Пока ничего определенного.
   Остановившись  возле   стойки,   они   ожидали,   когда   освободится
какой-нибудь столик.
   - Нужно позвонить председателю и попросить, чтобы он разрешил мне  не
дожидаться конца заседания.
   Мегрэ больше не хотелось терять времени, неподвижно сидеть  в  душном
зале среди толпы, слушать показания свидетелей, от  которых  уже  нечего
было ждать каких-либо неожиданностей. Все они уже побывали в  его  тихом
кабинете, а многих он даже видел в привычной им домашней обстановке.
   Суд присяжных всегда был и оставался для него самой неприятной, самой
мрачной стороной его деятельности, и,  присутствуя  на  нем,  он  всегда
испытывал чувство тоски.
   Разве все там не было фальшивым? И совсем не по вине судей, присяжных
или свидетелей. Дело было также не в кодексе и не в процедуре. А  просто
потому, что человеческая судьба сводилась к краткому резюме.
   Ему случалось говорить об этом со своим другом  Пардоном,  врачом,  у
которого они с женой, по установившейся традиции, обедали раз в месяц.
   Однажды, когда в кабинет  Пардона  один  за  другим,  без  конца  шли
больные, врач с грустью, а может быть, лаже с горечью, заметил:
   - Двадцать восемь клиентов за несколько часов!  У  вас  едва  хватает
времени,  чтобы  предложить  больному  сесть  и  задать  ему   несколько
вопросов. Что вы чувствуете? Где у вас болит? Давно ли? А другие смотрят
в это время на обитую клеенкой дверь и думают, настанет ли  когда-нибудь
и их черед. Покажите язык!  Разденьтесь!  Чтобы  все  это  выяснить,  на
одного пациента не хватило бы и часа. Ведь каждый больной -  это  особый
случай, а я, - говорил Пардон, - вынужден работать поточным методом...
   И тогда Мегрэ, в свою очередь, рассказал другу о заключительной  фазе
работы, о суде присяжных, где выносятся решения по большинству дел.
   - Историки, эрудиты, - заметил он, - нередко тратят всю свою жизнь на
изучение  прошлого  какой-нибудь  значительной   личности,   о   которой
существуют уже десятки книг. Они ходят из библиотеки  в  библиотеку,  из
архива в  архив,  кропотливо  разыскивают  даже  самые  малозначительные
письма в надежде найти еще хоть немного правды... Более полувека изучают
эпистолярное наследие Стендаля, чтобы полнее раскрыть его личность.
   Преступление чаще всего совершает человек необычный, понять  которого
намного труднее, чем человека рядового. А мне дается несколько  дней,  в
лучшем случае - несколько недель, чтобы познакомиться с новой  для  меня
средой, чтобы выслушать десять, двадцать, а то и пятьдесят свидетелей, о
которых я до сих пор ничего не знал, и  я  должен,  если  это  возможно,
отличить  правду  от  лжи.  Меня  упрекают  за  то,  что  я  всегда  сам
отправляюсь на место  преступления,  вместо  того,  чтобы  послать  туда
кого-нибудь из моих инспекторов. А  по-моему,  это  чудо,  что  за  мной
остается такое право. Следователь, которому я передаю дело,  практически
уже не пользуется этим правом и видит людей,  оторванных  от  их  личной
жизни, только в казенной обстановке своего кабинета. Перед ним  проходят
уже не люди, а какие-то схемы. Время у следователя тоже ограничено.
   Какой  правды  он  может  доискаться,  когда  его  подгоняют  пресса,
общественное мнение, когда его инициативе мешает уймища  всяких  правил,
когда его захлестывают административные формальности, отнимающие у  него
большую часть времени. Если из его  кабинета  выходят  уже  обезличенные
люди, то что же остается суду присяжных и  чем  могут  руководствоваться
сами заседатели, которым доверено решать судьбу одного или нескольких им
подобных? Теперь речь уже идет не о месяцах  или  неделях,  а  только  о
каких-нибудь считанных днях. Число свидетелей сводится к минимуму, равно
как и  вопросы,  которые  им  задаются.  Они  вызываются  в  суд,  чтобы
повторить digest   ,  как  принято  сейчас  говорить,  краткое
изложение того, что было сказано на  допросе.  Дело  изображается  всего
несколькими штрихами, а персонажи  превращаются  в  эскизы,  если  не  в
карикатуры.
   ...Разве у самого Мегрэ не было  такого  впечатления  сегодня  утром,
когда он давал  показания?  Скоро  в  газетах  появится  сообщение,  что
комиссар говорил долго, и, возможно, у многих это вызовет удивление.
   Ведь будь на месте Ксавье Бернери  другой  председатель,  он  дал  бы
Мегрэ не больше нескольких минут, а тут ему  удалось  проговорить  около
часа.
   Комиссар изо всех сил старался быть точным,  старался  передать  хоть
малую часть тех ощущений, которые пережил сам.
   Мегрэ пробежал глазами отпечатанное меню и протянул его Жанвье.
   - Мне закажи телячьи мозги.
   В баре расположилась группа инспекторов, а в ресторане беседовали два
адвоката.
   - Ты знаешь, что мы с женой купили дом?
   - В деревне?
   Он дал себе зарок не говорить о покупке дома и совсем не потому,  что
делал из этого тайну. Мешало  чувство  стыда  оттого,  что  эту  покупку
невольно могут сопоставить с его выходом в отставку, которая была уже не
за горами.
   - В Мэн-сюр-Луар?
   - Да... Очень похож на дом священника...
   Через два года для Мегрэ уже не будет  существовать  суда  присяжных,
разве что на третьих страницах газет. На них он будет  читать  показания
своего преемника, нового комиссара...
   Кстати, кто же его заменит? Он не знал. Может быть, об этом в  верхах
уже и поговаривали. Конечно, не при нем.
   - Да, какой вид у этих мальчишек? Жанвье пожал плечами:
   - Какой бывает у всех у них в таких случаях.  Сквозь  оконное  стекло
Мегрэ  видел  потоки  дождя,  серый  парапет  Сены.  Промчались  машины,
разрезая грязную воду, образующую у передних колес две борозды,  похожие
на усы.
   - Как держался председатель?
   - Прекрасно.
   - А она?
   - Я поручил Лапуэнту следить за ней.  Она  попала  в  лапы  адвоката,
занимающегося темными делишками, некоего Ламблена...
   - Созналась, что имела любовника?
   - Такого вопроса ей не задавали. Бернери - человек благоразумный.
   И в самом деле, не следовало забывать, что в суде присяжных слушалось
дело по обвинению Гастона Мерана, а не его жены.
   - Кажу ее опознал?
   - А как же!
   - И как это воспринял муж?
   - Ему было бы легче, если бы он мог меня убить.
   - Его оправдают?
   - Рано еще говорить об этом.
   Пар, поднимавшийся от горячих блюд, смешивался с табачным дымом, а на
зеркалах, висевших на стенах, были выведены мелом названия вин.
   Среди  них  значилось  и  вино,  изготовлявшееся  на  Луаре,   где-то
поблизости от Мэна и от дома, походившего на дом священника.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   В два часа дня, по-прежнему сопровождаемый Жанвье,  Мегрэ  поднимался
по главной лестнице здания уголовной  полиции,  которая  даже  летом,  в
самые веселые утренние часы, оставалась уныло сырой и  мрачной.  В  этот
день проходящих по  ней  пронизывал  сырой  воздух,  а  на  ступенях  не
просыхали следы от мокрых подошв.
   Уже на первой лестничной площадке  стал  доноситься  шум  со  второго
этажа, потом послышались голоса, шаги людей, ходивших взад и  вперед  по
коридорам. Значит, уже прибыли  журналисты  и  фотографы,  операторы  из
телевидения, а может быть, и кинематографисты.
   Во  Дворце  правосудия   заканчивалось   либо   подходило   к   концу
разбирательство одного дела. Начинало слушаться другое.  В  одном  конце
коридора уже собралась толпа, в другом - стояли еще только представители
юстиции.
   В уголовной  полиции  тоже  существовала  комната  для  свидетелей  -
отделенная  от  коридора  застекленной  перегородкой  каморка,   которую
называли стеклянной клеткой. Проходя мимо, комиссар  остановился,  чтобы
посмотреть на ожидавших допроса шестерых свидетелей, которые сидели  под
портретами  полицейских,  погибших   во   время   исполнения   служебных
обязанностей.
   Неужели все свидетели так похожи друг на друга?  Ожидавшие  его  люди
принадлежали к тому же кругу, что и те,  которых  он  сегодня  видел  во
Дворце правосудия:  мелкий  люд,  скромные  служащие  и  среди  них  две
женщины, смотревшие прямо перед собой, положив руки на кожаные сумки.
   Репортеры тут же кинулись к Мегрэ, но комиссар их сразу успокоил:
   - Спокойнее, господа! Не забывайте, что я сам  еще  ничего  не  знаю,
даже не видел этих парней...
   И, открывая дверь своего кабинета, пообещал:
   - Зайдите через два-три часа... Может быть, будет что-нибудь новое...
   Войдя в кабинет, комиссар обратился к Жанвье:
   - Пойди посмотри, пришел ли Лапуэнт!
   Как и до ухода в отпуск,  он  снова  повторял  все  те  же  движения,
ставшие  для  него  почти  такими  же  ритуальными,  как  для  судейских
чиновников церемония суда присяжных.
   Сняв  пальто  и  шляпу,  он  повесил  их  в  стенной  шкаф,  рядом  с
эмалированным умывальником. Потом сел за стол и принялся перебирать свои
трубки и, выбрав наконец одну, стал ее набивать.
   Жанвье вернулся вместе с Лапуэнтом.
   - Через несколько минут я пойду взглянуть на твоих  двух  идиотов,  -
сказал комиссар.
   И, обращаясь к юному Лапуэнту:
   - Ну, как она себя вела?
   - Пока шла по коридорам и  по  лестнице,  ее  осаждали  журналисты  и
фотографы. Другие дожидались на улице. У  входа  во  Дворец  даже  стоял
автобус последних новостей кино. Мне удалось увидеть ее лицо  не  больше
двух-трех раз среди толпы. Она казалась  испуганной  и  словно  умоляла,
чтобы ее оставили в  покое.  Вдруг,  растолкав  толпу,  к  ней  подлетел
Ламблен, схватил ее за руку и увлек к такси, за которым,  видимо,  успел
сходить. Он помог ей сесть, и машина покатила  по  направлению  к  мосту
Сен-Мишель. Все произошло мгновенно, как по волшебству. Мне  не  удалось
схватить такси, чтобы поехать за ними вслед. Несколько  минут  назад  во
Дворец вернулся Масэ от "Фигаро". Репортеру повезло, его  машина  стояла
рядом, и он мог пуститься за ними  вдогонку.  Он  рассказал,  что  такси
остановилось  на  площади  Одерн,  и  Ламблен  повел  Жинетту  Меран   в
специализированный ресторанчик, где  кормят  дарами  моря  и  буйа-бесом
.
   Там они пообедали не торопясь. А сейчас все  уже  снова  собрались  в
зале и ожидают выхода суда.
   - Ступай туда! Хотелось  бы  знать,  не  вызовет  ли  новой  сенсации
показание горничной...
   Мегрэ связался по телефону с Бернери, и председатель разрешил ему  не
приходить после полудня в суд.
   Пять инспекторов, рассаженных утром  в  разных  концах  зала,  ничего
обнаружить не смогли. Они изучали публику таким  же  искушенным  глазом,
как  это  делают  физиономисты  в  игорных  домах.   Однако   никто   из
присутствовавших не  соответствовал  описанию  спутника  Жинетты  Меран,
данному администратором отеля. Что же касается  Альфреда  Мерана,  брата
обвиняемого; то его не было не только во Дворце, но и в Париже. Об  этом
комиссару доложили из тулонской полиции.
   Два инспектора остались на всякий случай в зале заседаний, не  считая
Лапуэнта, который вернулся туда внутренними коридорами.
   Мегрэ вызвал Люка, занимавшегося делом об ограблении банка.
   -  Я  не  хотел  их  допрашивать,  патрон,  раньше,  чем  вы  на  них
посмотрите. Сейчас я устроил так, что  свидетели  могли  их  разглядеть,
когда они проходили.
   - Свидетели опознали обоих?
   - Конечно. Особенно точно опознали того, у которого по дороге слетела
маска.
   - Давай сюда младшего!
   У этого длинноволосого, прыщеватого парня был болезненный, неопрятный
вид.
   - Снимите с него наручники!
   Парень недоверчиво посмотрел на комиссара, твердо решив не попадаться
в ловушку, которую тот, по его мнению, непременно ему приготовит.
   - Оставьте нас вдвоем!
   В таких случаях Мегрэ предпочитал сначала поговорить с  обвиняемым  с
глазу  на  глаз,  а  потом   уже   перейти   к   официальному   допросу,
застенографировать его и дать на подпись.
   Комиссар посасывал трубку.
   - Садись! - И, протянув ему пачку сигарет, спросил:
   - Куришь? Рука у парня дрогнула. Ногти на  длинных,  толстых  пальцах
были обгрызаны как у детей.
   - У тебя нет отца?
   - Это не я...
   - Я  не  спрашиваю,  ты  или  не  ты  устроил  это  представление.  Я
спрашиваю, жив ли твой отец.
   - Он умер.
   - Отчего?
   - В санатории.
   - Тебя содержит мать?
   - Нет, я тоже работаю.
   - Кем?
   - Полировщиком.
   На это пойдет немало времени. Мегрэ  знал  по  опыту,  что  лучше  не
торопиться.
   - Где ты достал оружие?
   - У меня нет оружия.
   - Хочешь, я сразу вызову свидетелей, которые уже здесь дожидаются?
   - Они все лгут.
   Зазвонил телефон. Комиссар снял трубку и услышал голос Лапуэнта:
   - Женевьева Лаванше уже дала  свои  показания,  патрон.  Ей  задавали
примерно те же вопросы,  что  и  ее  шефу,  кроме  одного.  Председатель
спросил, не заметила ли она чего-нибудь странного в  поведении  клиентов
двадцать пятого февраля, и она ответила, что была удивлена, что  в  этот
день постель оставалась несмятой.
   - Свидетели продолжают выступать?
   - Да. Теперь все пошло очень быстро. Их почти не слушают.
   Комиссару потребовалось сорок минут, чтобы мальчишка сдался. В  конце
концов он заревел.
   Действительно, при ограблении оружие в руках держал он. И было их  не
двое, а трое. Третий сообщник ожидал их за рулем краденой машины.
   Кажется, этот третий и был инициатором ограбления, но тут же  сбежал,
когда услышал крики о помощи.
   И все же парень, фамилия которого была Вирье, оказывался назвать  имя
этого третьего.
   - Он старше тебя?
   - Да. Ему двадцать три года. Он уже женат.
   - У него есть опыт в таких делах?
   - Говорил, что есть.
   - Я еще буду тебя допрашивать, но сначала хочу побеседовать  с  твоим
приятелем.
   Полицейский увел Вирье, и тот столкнулся в дверях со своим товарищем,
Жирокуром, которому тоже  снимали  наручники.  Парни  успели  обменяться
взглядом.
   - Раскололся?
   - А ты думал, будет молчать?
   Обычная рутина. Налет сорвался. Не было ни убитых, ни раненых, только
разбито оконное стекло.
   - Кому пришла в голову идея надеть маски?
   Идея,  впрочем,  была  не  новой.  За  несколько  месяцев  до   этого
профессиональные воры в  Ницце  воспользовались  карнавальными  масками,
чтобы ограбить почтовую машину.
   - У тебя не было оружия?
   - Нет.
   - А когда служащий банка кинулся к окну, это Ты сказал: "Стреляй  же,
идиот..."?
   - Я не помню, что говорил... Я потерял голову...
   - Однако твой дружок тебя послушался и нажал на собачку...
   - Он не выстрелил.
   - Просто счастливая случайность. Пистолет был  не  заряжен,  а  может
быть, просто негодный.
   Служащие банка и находившаяся в зале  единственная  клиентка  подняли
руки вверх. Все происходило в десять часов утра.
   - Это ты, войдя в зал, крикнул:  "Повернуться  лицом  к  стене.  Руки
вверх! Вооруженный налет!" И, кажется, добавил: "Это не шутка".
   - Я так сказал, потому что женщина начала смеяться.
   Тогда одна из банковских служащих, дама  лет  сорока  пяти,  сидевшая
теперь в стеклянной  клетке,  ожидая  допроса,  схватила  пресс-папье  и
бросила в окно, призывая на помощь.
   - У тебя были судимости?
   - Одна.
   - За что?
   - Украл из машины фотоаппарат.
   - Ты знаешь, что на этот раз тебе это дорого обойдется? Парень  пожал
плечами, напуская на себя бравый вид.
   - Пять лет, голубчик! Что же касается твоего товарища, то была ли там
осечка или нет - это значения не имеет. Все шансы, за  то,  что  ему  не
отделаться меньше чем десятью годами.
   Мегрэ не преувеличивал. Со дня на день обязательно найдут и третьего.
   Расследование пойдет быстро, а  так  как  на  этот  раз  не  помешает
отпускное время, то месяца через три-четыре Мегрэ снова придется  давать
свидетельские показания в суде присяжных.
   - Уведи его, Люка. Теперь уже нет необходимости их  разлучать.  Пусть
болтают, сколько влезет. Пошли ко мне первого свидетеля.
   Одни  только  формальности,  одна  бумажная  волокита.  А  по  словам
Лапуэнта, который звонил из Дворца, там дело шло еще быстрее.  Некоторые
свидетели,  проговорив  не  более  пяти   минут,   изумленные,   немного
разочарованные, смешивались с толпой, пытаясь где-нибудь приткнуться.
   В пять часов Мегрэ все еще занимался делом о налете,  и  в  его  ярко
освещенном кабинете было полно табачного дыма.
   - Только что предоставили слово пострадавшей стороне,  -  сообщил  по
телефону Лапуэнт. - Метр Лионар сделал краткое сообщение. Даже  принимая
во внимание неожиданно раскрывшиеся факты, он заранее  присоединяется  к
мнению прокурора.
   - Сейчас говорит прокурор?
   - Вот уже десять минут.
   - Позвони, когда закончит!
   Полчаса спустя Лапуэнт  позвонил  снова  и  передал  более  подробный
отчет. Прокурор Айвар, по существу, сказал следующее:
   - Мы собрались здесь п