еришь... Ты воображаешь, что я  вожу
к себе всех посетителей кабачка?.. Я танцовщица, мой милый... И  поэтому
я должна способствовать тому, чтобы дела заведения шли успешно... Но как
только двери нашей лавочки закрываются, кончено!..
   - А все-таки с Рене...
   Он понял, что говорит чушь.
   - Что с Рене?
   - Ничего... Он мне сказал...
   - Какой идиот! Говорю тебе, он только  поцеловал  меня,  не  более...
Дай-ка мне еще сигарету...
   Она надела шляпу.
   - Уф! Надо пойти кое-что купить... Пошли!.. Закрой дверь...
   Они спустились друг за другом по темной лестнице.
   - Тебе в какую сторону?
   - Иду в контору.
   - Придешь сегодня вечером?
   Толпа двигалась по тротуарам.  Они  расстались,  и  несколько  секунд
спустя Жан Шабо уселся за свой письменный стол перед стопкой  конвертов,
на которые надо было наклеить марки.
   Сам не зная почему, он теперь испытывал скорее грусть, нежели  страх.
Он с отвращением смотрел  на  письменный  стол,  устланный  объявлениями
нотариальной конторы.
   - Квитанции у вас? - спросил у него заведующий.
   Жан подал их.
   - А квитанция "Льежской газеты"? Вы что, забыли "Льежскую газету"?
   Подумаешь, драма! Катастрофа! Заведующий  говорил  таким  трагическим
тоном.
   -  Послушайте,  Шабо,  я  должен  сказать  вам,  что  так  не   может
продолжаться. Работа есть работа. Долг есть долг. Я вынужден  поговорить
об этом с хозяином. А кроме того, я слышал, что вас встречают по ночам в
таких неподходящих  местах,  куда  я  лично  никогда  не  ступал  ногой.
Откровенно говоря, вы пошли по плохой дорожке. Смотрите на меня, когда я
говорю с вами! И не принимайте такой иронический вид! Слышите?  Это  вам
так не пройдет...
   Дверь  захлопнулась.  Молодой  человек  остался  один   и   продолжал
наклеивать марки на конверты.
   В это время Дельфос, вероятно, сидел  на  террасе  "Пеликана"  или  в
каком-нибудь кино. Стенные часы показывали пять.  Шабло  подождал,  пока
они подвинулись еще шестьдесят раз - на одну минуту, - потом встал, взял
шляпу и закрыл на ключ ящик своего стола.
   Широкоплечего мужчины поблизости он не заметил.
   Было свежо. Сумерки расстилали на улицах широкие полосы  голубоватого
тумана, пронизанные огнями витрин и светом из окон трамваев.
   - Покупайте "Льежскую газету"...
   Дельфоса в "Пеликане" не было. Шабо искал его  в  других  центральных
кафе, где они обычно встречались.
   Ноги у него были такие  тяжелые,  а  голова  такая  пустая,  что  ему
захотелось пойти лечь.
   Когда он вернулся домой, то сразу  же  почувствовал,  что  происходит
нечто необычное. Дверь кухни была открыта. Мадемуазель Полина,  польская
студентка, жившая в меблированной комнате в  их  доме,  наклонилась  над
кем-то, кого молодой человек не сразу разглядел.
   Он молча приблизился. Вдруг раздались рыдания.
   Мадемуазель Полина, приняв строгое выражение, повернула к  нему  свое
некрасивое лицо.
   - Посмотрите на вашу мать, Жан.
   А мадам Шабо, в переднике, положив локти на  стол,  плакала  горькими
слезами.
   - Что случилось?
   - Это вы должны знать, - ответила полька.
   Мадам Шабо вытирала красные глаза, смотрела  на  сына  и  рыдала  еще
сильнее.
   - Он добьется, что я умру!.. Это ужасно!..
   - Что я сделал, мать?
   Жан говорил невыразительным, слишком ясным  голосом.  Страх  сковывал
его с головы до ног.
   - Оставьте нас, мадемуазель Полина... Вы  очень  милая...  Мы  всегда
предпочитали быть бедными, но честными!..
   - Я не понимаю...
   Студентка ускользнула. Слышно было, как она поднималась по лестнице и
оставила открытой дверь своей комнаты.
   Что ты наделал?.. Говори откровенно... Отец сейчас вернется...  Когда
я подумаю, что узнает весь квартал...
   - Клянусь тебе, я не понимаю!..
   - Ты лжешь!.. Ты прекрасно знаешь, что лжешь с тех пор, как ты с этим
Дельфосом и с этими грязными женщинами!.. Полчаса тому  назад  прибежала
торговка овощами, мадам Вельден, мадемуазель Полина была здесь...
   И мадам Вельден сказала при ней, что приходил человек, чтобы получить
у нее сведения о тебе и о нас. Этот человек, конечно,  из  полиции!..  И
надо ж было, чтобы он обратился именно к мадам  Вельден,  самой  главной
сплетнице во всем квартале! Сейчас все уже, конечно, в курсе дела.
   Она встала, машинально слила кипящий  кофе  через  фильтр  кофейника.
Потом достала скатерть из шкафа.
   - Стоило жертвовать всем, чтобы воспитать тебя!..
   Теперь нами занимается полиция, может быть, придет  к  нам  в  дом!..
Неизвестно, как посмотрит на это твой отец... Но я твердо знаю, что  мой
отец выгнал бы тебя...
   Подумать, что  тебе  нет  еще  и  семнадцати!..  Это  все  твой  отец
виноват!.. Это он позволяет тебе шляться до трех часов ночи... А когда я
сержусь, он за тебя заступается...
   Сам не зная почему, Жан был уверен, что  так  называемый  полицейский
был не кем иным, как тем широкоплечим мужчиной. Он  упрямо  уставился  в
пол.
   - Так, значит, ты ничего не скажешь? Ты не хочешь признаться  в  том,
что ты сделал?
   - Я ничего не сделал, мать...
   - И полиция стала бы заниматься тобой, если бы ты ничего не сделал?
   - Может быть, это совсем не полиция?
   - А кто же это в таком случае?
   У него  вдруг  хватило  смелости  солгать,  чтобы  покончить  с  этой
тягостной сценой.
   - Может быть, это люди, которые хотели бы взять меня к себе на службу
и желают собрать обо  мне  сведения...  Мне  плохо  платят  там,  где  я
работаю... Я обращался в разные места, чтобы найти другую работу...
   Она испытующе посмотрела на него.
   - Ты врешь!..
   - Клянусь тебе...
   - Ты уверен, что вы с Дельфосом не наделали глупостей?
   - Клянусь тебе, мать...
   - Ну, в таком случае тебе надо сходить к мадам Вельден...  А  то  она
будет рассказывать всем, что тебя ищет полиция!
   В замке входной  двери  повернулся  ключ.  Месье  Шабо  снял  пальто,
повесил его на вешалку, вошел в кухню и сел в свое кресло.
   - Ты уже дома, Жан?
   Он удивился, почему у его жены красные глаза, а у сына смущенный вид.
   - Что случилось?
   - Ничего!.. Я бранила Жана. Я хотела бы, чтобы он больше не  приходил
так поздно... Как будто ему неуютно здесь, в своей семье...
   Она ставила на стол приборы, наполняя чашки. За едой месье Шабо читал
газетную статью, комментируя ее.
   - Вот эта история тоже наделает шума!.. Труп  в  плетеном  сундуке...
Наверняка иностранец и, конечно, Шпион...
   Потом он переменил тему разговора.
   - Месье Богдановский заплатил?
   - Нет еще. Он сказал, что ждет деньги в среду!
   - Он ждет их уже три недели! Ну что ж! В среду ты  ему  заявишь,  что
так продолжаться больше не может.
   Воздух был  тяжелый,  отдающий  знакомыми  запахами;  отблески  света
лежали на медных кастрюлях, яркие пятна на рекламном календаре, еще  три
года назад прибитом к стене и служившем газетницей.
   Жан машинально ел и понемногу погружался в истому. В  этой  привычной
обстановке он начинал сомневаться в реальности событий, происходивших во
внешнем мире. Ему уже трудно было представить, что два часа назад он был
в  комнате  танцовщицы,  которая  надевала  при  нем  чулки,  в  халате,
раскрытом на бледном, мясистом, немного увядшем теле.
   - Ты навел справки и по поводу дома?
   - Какого дома?
   - Дома на улице Феронстре.
   - Я... я, правда, забыл...
   - Как всегда!
   - Надеюсь, сегодня вечером ты отдохнешь. У тебя жуткий вид.
   - Да... Я никуда не пойду...
   - Первый раз на этой неделе! - вмешалась мадам Шабо, которая  еще  не
совсем успокоилась и следила за выражением лица своего сына.
   Щелкнул почтовый ящик. У Жана сразу возникла уверенность, что  это  к
нему, и он бросился  в  коридор,  чтобы  открыть.  Месье  и  мадам  Шабо
смотрели сквозь застекленную дверь.
   - Опять этот Дельфос! - сказала мадам Шабо. - Никак не может оставить
Жана в покое. Если так будет продолжаться, я пойду к его родителям.
   Приятели  тихо  разговаривали   на   пороге.   Шабо   несколько   раз
оборачивался, чтобы убедиться в том, что их не  подслушивают.  Казалось,
он сопротивлялся настойчивым уговорам.
   И вдруг он крикнул, не возвращаясь в кухню:
   - Я сейчас приду!
   Мадам Шабо встала,  чтобы  помешать  ему  уйти.  Но  он  торопливо  и
лихорадочно  схватил  с  вешалки  шляпу,  выскочил  на  улицу,  с  шумом
захлопнул дверь.
   - И ты позволяешь ему так вести себя? - крикнула мадам Шабо  мужу.  -
Какое уважение ты ему внушаешь?
   Если бы ты держал себя немного более авторитетно...
   Она продолжала говорить на эту тему, сидя под лампой и не  переставая
есть, в то время как месье Шабо косился на свою газету,  которую  он  не
смел читать, пока продолжалась эта резкая критика.
 
*** 
 
   - Ты уверен?
   - Ручаюсь... Я его хорошо узнал... Он прежде был инспектором в  нашем
квартале.
   - У Дельфоса сильнее, чем когда-либо,  заболела  голова  -  так,  как
будто ее резали острым ножом; когда он проходил под газовым рожком,  его
приятель заметил, что он смертельно  бледен.  Дельфос  курил  короткими,
лихорадочными затяжками.
   - Я больше не могу... Вот уже четыре часа,  как  это  продолжается...
Вон! Повернись, быстро... Он меньше, чем в ста метрах от нас...
   Виднелся обычный силуэт человека, который шел вдоль домов улицы Луа.
   - Это началось сразу же после завтрака... Может быть,  еще  раньше...
Но я заметил  только,  когда  сел  на  террасе  "Пеликана"...  Он  занял
соседний столик... Я узнал его...
   Уже два года как он служит в тайной полиции.  Мой  отец  обращался  к
нему по поводу  кражи  металлов  со  склада...  Его  фамилия  Жерар  или
Жирар... Не знаю, почему я ушел... Мне это  действовало  на  нервы...  Я
пошел по улице Катедраль, и он последовал за мной... Я  зашел  в  другое
кафе... Он остался ждать меня в ста метрах. Я пошел в  кино  "Монден"  и
обнаружил его за три ряда позади себя... Не знаю, что я  потом  делал...
Ходил... Садился в  трамваи...  Из-за  этих  денег,  которые  у  меня  в
кармане... Я бы очень хотел от  них  избавиться,  потому  что,  если  он
станет меня обыскивать... я не смогу  объяснить,  откуда  они...  Ты  не
хочешь сказать, что они твои?..
   Например, что твой хозяин дал их тебе,  чтобы  ты  выполнил  какое-то
поручение...
   - Нет!
   У Дельфоса на лбу выступил пот, взгляд его был одновременно жесткий и
тревожный.
   - Нам  все-таки  нужно  что-нибудь  сделать...  В  конце  концов,  он
окликнет нас... Я пошел к тебе потому, что мы как-никак вместе...
   - Ты не обедал?
   - Я не хочу есть... Что, если, проходя по мосту,  я  брошу  деньги  в
Мезу?..
   - Он заметит!
   - Я могу пойти в туалет в каком-нибудь кафе или лучше...  Слушай!  Мы
пойдем сядем куда-нибудь, и ты  пойдешь  в  туалет,  пока  он  не  будет
спускать глаз с меня...
   - А если он пойдет за мной?
   - Он за тобой не пойдет... А потом, ты имеешь право закрыть дверь  на
ключ...
   Они все  еще  ходили  по  ту  сторону  Мезы,  по  пустынным  и  плохо
освещенным  широким  улицам.  Они   слышали   за   собой   мерные   шаги
полицейского, который, кажется, и не собирался прятаться.
   - А не лучше ли нам пойти в "Веселую мельницу"?..
   Это будет более  естественно...  Мы  ведь  ходим  туда  почти  каждый
вечер... А если мы убили турка, нашей ноги там больше бы Не было...
   - Сейчас еще слишком рано!
   - Подождем...
   Они замолчали. Перешли через Мезу,  бродили  по  центральным  улицам,
время от времени проверяя, ходит ли все еще за ними Жирар.
   На улице По д'Ор они  увидели  светящуюся  вывеску  ночного  кабачка,
который только что открылся.
   - Войдем?
   Они вспомнили свое бегство оттуда прошлой ночью и  вошли  в  кабачок,
преодолевая сильное внутреннее сопротивление.
   Виктор стоял у дверей с  салфеткой  на  руке,  а  это  означало,  что
клиентов не было.
   - Пошли!
   - Добрый вечер, месье! Вы не встретили Адель?..
   - Нет! Она не пришла?
   - Нет еще!
   - Странно, она ведь никогда не опаздывает! Входите... Портвейн?..
   - Да, портвейн!
   Зал  был  пуст.  Музыканты  не  утруждали   себя   игрой   на   своих
инструментах. Они болтали, наблюдая за входной дверью.
   За  стойкой  хозяин  в  белом   пиджаке   расставлял   английские   и
американские флажки.
   - Здравствуйте, месье! - крикнул он издали. - Как дела?..
   - Все в порядке.
   Полицейский вошел вслед за ними. Это был еще молодой человек, немного
напоминавший конторского  служащего.  Он  отказался  отдать  свою  шляпу
швейцару и сел у дверей.
   По знаку хозяина музыканты заиграли, в то время как  профессиональный
танцор, сидевший  в  глубине  зала,  где  он  писал  письмо,  подошел  к
единственной посетительнице кабачка, пришедшей сюда потанцевать.
   - Иди!
   Дельфос сунул что-то в руку приятелю, а Жан колебался, взять ли  это.
Полицейский смотрел на них. Но они действовали под столом.
   - Сейчас как раз подходящий момент...
   Шабо решился взять засаленные ассигнации. Он держал их в руке,  боясь
лишним движением привлечь к себе внимание. Он встал.
   - Сейчас вернусь, - громко сказал он.
   Дельфос, с трудом скрывая облегчение, невольно бросил на полицейского
торжествующий взгляд. Хозяин остановил Жана:
   - Подождите, я дам вам ключ. Уборщица еще не  пришла...  Не  понимаю,
что это они все сегодня опаздывают.
   Дверь в погреб была приотворена;  из  нее  несло  сыростью.  Вспомнив
прошлую ночь, молодой человек поежился.
   Дельфос залпом выпил свой портвейн. Ему показалось, что от  этого  он
почувствовал себя лучше, и он проглотил также портвейн своего  приятеля.
Инспектор не  шевелился!  Значит,  их  маневр  оказался  удачным.  Через
несколько секунд вода унесет компрометирующие их ассигнации.
   В эту минуту вошла Адель в черном атласном манто,  отороченном  белым
мехом. Она поздоровалась с музыкантами, пожала руку Виктору.
   - Ах вот как! - сказала она Дельфосу. - Твоего приятеля  нет?  Я  его
видела сегодня днем. Он приходил ко мне.
   Какой забавный тип! Позволь мне раздеться.
   Она оставила манто за стойкой,  перекинулась  несколькими  словами  с
хозяином, вернулась к Дельфосу и села возле него.
   - Два стакана... Ты один?
   - Жан здесь.
   - А где же он?
   - Там. - Он взглядом показал на дверь.
   - А! А чем занимается его отец?
   - Кажется, он счетовод в какой-то страховой компании.
   Она ничего не сказала. Этого ей было достаточно.
   Она так и думала.
   - Почему ты больше не приезжаешь на своей машине?
   - Это машина моего отца. У меня нет водительских прав, потому я  беру
ее, только когда он в отъезде. На будущей неделе  он  поедет  в  Вогезы.
Если бы.., если  ты  хочешь  прокатиться  со  мной  вдвоем...  Например,
проехаться до Спа?
   - Кто он, этот тип?.. Он не из полиции?..
   - Не знаю, - пробормотал Дельфос, покраснев.
   - Я что-то не припомню его лица... Послушай! А  вдруг  твой  приятель
потерял сознание?.. Виктор! Одно шерри...
   Ты не танцуешь?.. Не то что бы мне очень хотелось, но  хозяин  любит,
когда в зале оживленно.
   Прошло уже двадцать минут с тех пор, как Шабо вышел. Дельфос танцевал
так плохо, что посреди танца Адель сама стала вести его.
   - Ты позволишь?.. Я пойду посмотрю, что с ним такое...
   Он толкнул дверь уборной. Жана там не было. Уборщица раскладывала  на
салфетке предметы туалета.
   - Вы не видели моего приятеля?
   - Нет... Я только что пришла...
   - Вы вошли через черный ход?
   - Как всегда!
   Он открыл маленькую дверь. Переулок был пустынный, холодный и  мокрый
от дождя, пронизанный мигающим светом единственного газового рожка.
 
Глава 4 
 
КУРИЛЬЩИКИ ТРУБОК 
 
   Их было четверо в огромном помещении,  где  столы,  покрытые  плотной
бумагой,  служили  письменными.  На  лампах  были  абажуры  из  зеленого
картона. Сквозь открытые двери виднелись пустые комнаты.
   Был вечер.
   Ждали, покуривая трубки, только те, кто  служил  в  сыскной  полиции.
Комиссар Дельвинь, высокий рыжий человек, сидел у  стола  и  то  и  дело
подкручивал усы.
   Молодой инспектор рисовал что-то на бумаге, покрывавшей стол. Говорил
маленький коренастый человек, который, очевидно, был родом из деревни  и
остался крестьянином с головы до ног.
   - Семь франков штука, если возьмете дюжину!  Трубки,  за  которые  вы
заплатите по двадцать  франков  в  любом  магазине...  Никакого  изъяна,
слышите!.. Это мой зять работает там на фабрике, в Арлоне.
   - Можно заказать две дюжины, для всей бригады.
   - Я так и написал зятю. Кстати, он - а он-то  знаток  своего  дела  -
подарил мне потрясающую штуку для набивания трубок...
   Комиссар покачивал ногой. Все внимательно следили за разговором.  Все
курили. В резком свете ламп расплывались голубоватые облака дыма.
   - Вместо того, чтобы набивать трубку как попало, вы берете эту  штуку
таким образом...
   Дверь отворилась. Вошел человек, толкая перед собой другого. Комиссар
взглянул на вновь пришедших и, не сходя с места, спросил:
   - Это ты, Перроне?
   - Я, шеф.
   И, обращаясь к знатоку трубок, добавил:
   - Объясняй быстрее...
   Молодого человека оставили стоять у двери, и ему  пришлось  выслушать
подробное объяснение того, как набивать трубку.
   - Ты тоже хочешь трубку? - спросили у Перроне. - Трубки из настоящего
верескового корня за семь франков, благодаря его зятю, который  работает
мастером в Арлоне.
   А комиссар, не вставая с места, крикнул:
   - Подойдите поближе, мой милый!
   Это был Жан Шабо, такой измученный, с такими безумными глазами,  что,
казалось, у него вот-вот начнется нервный припадок.  Остальные  смотрели
на него, не переставая курить  и  переговариваться.  И  даже  засмеялись
какой-то шутке.
   - Где ты его зацапал, Перроне?
   - В "Веселой мельнице"... И как раз в подходящий момент!..  Когда  он
собирался выбросить в унитаз стофранковые ассигнации...
   Это никого не удивило. Комиссар поискал что-то вокруг себя.
   - Кто хочет заполнить листки?
   Самый молодой уселся за стол, взял отпечатанные бланки.
   - Фамилия, имя, возраст, профессия, адрес, была ли  судимость...  Ну!
Отвечайте...
   - Шабо, Жан-Жозеф-Эмиль, служащий, улица Луа, 53...
   - Судимости не было?
   - Нет!
   Слова с трудом выходили из сжатого горла.
   - Отец?
   - Шабо Эмиль, счетовод...
   - Судимостей тоже не было?
   - Никогда!
   - Мать?
   - Элизабет Дуайен, сорок два года...
   Никто не слушал. Это  была  официальная  часть  допроса.  Комиссар  с
рыжими усами встал, медленно разжег пенковую  трубку,  прошелся  взад  и
вперед, спросил кого-то:
   - Кто-нибудь занимается самоубийством на набережной Коронмез?
   - Там Жербер!
   - Ладно! Ну, говорите,  молодой  человек...  И  если  хотите  хороший
совет, не  пытайтесь  лукавить!..  Вчера  вечером  вы  были  в  "Веселой
мельнице" с неким Дельфосом, которым мы займемся позже... У вас обоих не
было чем заплатить за выпивку и еду, и вы еще были должны за  предыдущие
дни... Точно?
   Жан Шабо открыл рот и снова закрыл его, ничего не сказав.
   - Ваши родители не богаты. Вы не Бог знает сколько  зарабатываете.  И
все-таки ведете рассеянную жизнь...
   Вы всюду понемногу должны... Верно?
   Жан опустил голову, чувствуя, что на  него  устремлены  взгляды  всех
пяти присутствующих.
   Комиссар говорил снисходительным тоном, с оттенком презрения.
   - Даже в табачной лавочке! Еще вчера вы  были  должны  ее  хозяину...
Известное дело! Молоденькие мальчишки, которые хотят играть роль кутил и
не имеют на это средств... Сколько раз вы таскали  деньги  из  бумажника
вашего отца?..
   Жан густо покраснел. Эта фраза была хуже пощечины!  И  самое  ужасное
то, что она была одновременно и справедливой и несправедливой.
   В сущности, все, что  говорил  комиссар,  было  правдой.  Но  правда,
представленная так, в таком резком  освещении,  без  малейших  оттенков,
почти переставала быть правдой.
   Шабо начал с того, что завел привычку сидеть с приятелями за  кружкой
пива, в "Пеликане". Он привык пить каждый  вечер,  потому  что  там  они
встречались