л  из  кармана
какие-то бумажки:
   - Я приготовил для вас план  дома  с  фамилиями  жильцов  и  краткими
сведениями о каждом из них.
   Впрочем, это не понадобится. Мадемуазель Клеман и без  вашей  просьбы
обо всех расскажет. Странный какой-то дом! Вот  вы  сами  увидите.  Люди
толкутся везде, как у себя дома, заходят на кухню, варят  себе  кофе,  а
так как телефон висит в коридоре,  каждый  знает  подробности  обо  всех
соседях. Мадемуазель Клеман предложит вам столоваться у нее, она  и  мне
предлагала, но я предпочел ходить в маленькое бистро неподалеку отсюда.
   Они отправились туда вместе. На террасе, под большим  тентом,  стояли
два круглых столика, а в зале за бутылкой  белого  вина  сидел  какой-то
каменщик.
   Трудно было себе представить, что в двух  шагах  отсюда  на  бульваре
Сен-Мишель  бурлила   жизнь.   Посреди   улицы,   словно   в   маленьком
провинциальном городке, играли дети. Слышались удары молотка из соседней
мастерской.
   - Я думаю, мне придется несколько дней столоваться у вас,  -  сообщил
Мегрэ хозяину.
   - Если вы не слишком разборчивы, хозяйка для вас постарается...
   К одиннадцати часам  утра  оружейный  эксперт  Гастин-Ренетт  прислал
отчет, который обеспокоил Мегрэ.  Пуля,  ранившая  Жанвье,  вылетела  из
револьвера крупного калибра, скорее всего из кольта с барабаном.
   Оружие это тяжелое и громоздкое, его не спрячешь в кармане пиджака, и
потому им обычно пользуются только в армии.
   - Никто  с  сегодняшнего  утра  не  бродил  вокруг  дома?  -  спросил
комиссар, чокаясь с Вокленом.
   - Несколько журналистов. Фотографы из газет.
   - Не было интересных звонков по телефону?
   - Нет. Только какой-то  мужчина  вызывал  мадемуазель  Бланш,  и  она
спустилась в халате, наброшенном на ночную сорочку. Красивая девушка.
   - В котором часу?
   - В одиннадцать.
   - И она ушла?
   - Нет. Видимо, снова легла в постель.
   - Чем она занимается?
   - Ничем.  Говорит,  что  она  драматическая  артистка.  Ей  случалось
исполнять маленькие роли то ли  в  театре  "Шатле",  то  ли  в  каком-то
другом. Два или три раза в неделю ее навещает дядя.
   - Дядя?
   - Я говорю со слов мадемуазель Клеман. Впрочем, не  знаю,  строит  ли
хозяйка из себя дуру или она в действительности настолько  наивна.  Если
так, то она настоящая корова.  "Вы  понимаете,  -  сказала  она  мне,  -
мадемуазель Бланш учит свои роли. Поэтому она почти все время проводит в
постели. Дядюшка очень о ней заботится. Он хочет сделать из нее  большую
актрису. Она совсем молоденькая, ей не больше двадцати двух лет..."
   - Ты видел этого дядюшку?
   - Еще нет. Его  день  -  завтра.  Я  знаю  только,  что  это  человек
"прекрасно воспитанный" и "удивительно корректный".
   - А как другие жильцы?
   - Конечно, тоже очаровательные. В этом доме все "очаровательные". Над
месье Валентеном,  на  втором  этаже,  живут  Лотары.  У  них  годовалый
ребенок.
   - Почему они живут в меблированных комнатах?
   - Приехали в Париж недавно и, кажется, не могли пока найти  квартиры.
Они готовят в туалетной комнате на спиртовке. Я к ним заходил. Через всю
комнату протянута веревка, на которой сушится белье.
   - Чем занимается Лотар?
   - Служит в  страховой  компании.  Мужчина  лет  тридцати,  длинный  и
унылый. Жена  его,  низенькая  толстуха,  время  от  времени  спускается
поболтать  с  мадемуазель  Клеман,  оставляя  дверь  из  своей   комнаты
открытой, чтобы услышать, если закричит ребенок.
   Она ненавидит месье Валентена из-за его фортепиано. Но месье Валентен
тоже должен ее ненавидеть из-за малыша, который орет ночи напролет.
   - Они тоже занимают квартиру?
   - Нет, у них только комната и туалетная. За  ними,  в  комнате,  окна
которой выходят во двор, живет студент. Оскар Фашен. Он зарабатывает  на
жизнь перепиской нот, и по его лицу видно, что  ему  удается  поесть  не
каждый день. Время от времени мадемуазель Клеман поднимается  к  нему  в
комнату с чашкой кофе.
   Он сначала всегда отказывается, очень гордый. Когда уходит  из  дому,
хозяйка идет к нему за носками,  чтобы  заштопать  их.  Он  прячет  свои
носки, но она их находит...
   Что делает Паулюс в этот час, когда они  сидят  у  оловянной  стойки,
болтают, попивая белое вино, и воздух,  нагретый  солнцем,  врывается  в
бистро через открытую дверь?
   У полиции имелось описание его примет. Он, должно быть, знал, что  за
домом на улице Ломон ведется наблюдена, потому что после первого  обыска
ни разу туда не возвращался.
   Комиссар поручил Люка разыскать Паулюса и его сообщника, брюнета  лет
двадцати пяти.
   - А я по-прежнему буду наблюдать за домом? - спросил Воклен, которому
начинала уже порядком надоедать мадемуазель Клеман и  кусок  этой  тихой
улицы.
   - Не только. Скоро наступит время обеда, люди вернутся домой,  и  мне
хотелось бы, чтобы ты порасспросил соседей. Возможно, кто-то  что-нибудь
видел или слышал.
   Мегрэ поужинал один в бистро  у  овернца,  читая  вечернюю  газету  и
иногда поглядывая на дом напротив.
   Когда он вернулся в отель около половины восьмого, во второй комнате,
служившей одновременно столовой и кухней, застал красивую девушку, очень
свежую, с вьющимися белокурыми волосами, в ярко-красной шапочке.
   - Мадемуазель Изабелла, - представила ее  хозяйка.  -  Она  живет  на
третьем этаже. Работает машинисткой в конторе на улице Монмартр.
   Мегрэ поклонился девушке.
   - Мадемуазель Изабелла как раз мне сейчас  рассказывала,  что  Паулюс
пытался за ней ухаживать. Я об этом ничего не знала.
   - Да, но только очень робко... Я даже думаю, что это  нельзя  назвать
ухаживанием... Если я об этом заговорила,  то  только  для  того,  чтобы
показать, каков этот юноша...
   - Каков же он?
   - По утрам, перед тем как сесть в метро, я обычно захожу перекусить в
бар на улице Гей-Люссака.
   Однажды я увидела там молодого человека, который пил кофе со сливками
за той же стойкой, что и я, и внимательно на меня глядел. Точнее говоря,
он рассматривал меня  в  зеркале.  Нам  никогда  не  приходилось  с  ним
говорить, но я его узнала. Видимо, и он меня узнал.  Когда  я  вышла  на
улицу, он тоже направился к двери. Потом я услышала его торопливые шаги.
Он поравнялся со мной и попросил разрешения проводить.
   - Ну до чего же трогательно! - воскликнула мадемуазель Клеман.
   - В то утро у меня, наверное, было плохое настроение  -  по  утрам  я
всегда не в духе. Я ему ответила, что уже взрослая и найду дорогу сама.
   - И что же дальше?
   - Ничего. Он тут же повернулся и отошел, бормоча какие-то  извинения.
Потому-то я и рассказала об этом мадемуазель Клеман. Ведь теперь нечасто
встретишь такого робкого молодого человека. Обычно они настаивают,  хотя
бы для того, чтобы не показать своего смущения.
   - Значит, вам кажется странным, что такой робкий молодой человек смог
сначала напасть  на  хозяина  ночного  кабачка,  а  потом  выстрелить  в
инспектора полиции?
   - А вам разве это не кажется странным?
   От  прессы  уже  не   скрывали,   кто   был   "гангстером   с   улицы
Кампань-Премьер", как его называли в  газетах,  -  на  первых  страницах
красовалась его фотография.
   - Быть может, если бы вы его не оттолкнули, ничего бы не случилось, -
с мечтательным видом сказала девушке мадемуазель Клеман.
   - То есть как?
   - Он бы стал вашим другом, думал бы совсем о другом, а не о том,  как
ограбить бар...
   - Ну, мне пора, - сказала девушка. - Мы с подругой идем  в  кино.  До
свидания, господин комиссар!
   Когда они вышли, мадемуазель Клеман прошептала:
   - Не правда ли, очаровательна? Каждый вечер одно и то же. Сначала она
заявляет, что никуда из дома не выйдет, что нужно закончить шитье.  Ведь
она сама шьет себе платья. Затем, не пройдет и получаса,  я  слышу,  как
она спускается с лестницы в шляпке. Оказывается,  она  вдруг  вспомнила,
что обещала пойти с подругой в кино.
   Такие девочки не могут сидеть взаперти...
   - У нее есть друг?
   - Есть только двоюродный брат.
   - Который иногда ее навещает?
   - Только зайдет на минутку за ней,  и  они  тут  же  вполне  прилично
вместе куда-нибудь уходят. Это бывает довольно  редко.  Кажется,  он  по
вечерам работает. Только в воскресенье...
   - А что в воскресенье?
   - По воскресеньям они ездят за город, а если идет дождь,  остаются  у
нее в комнате.
   Она смотрела на комиссара с обезоруживающей улыбкой.
   - В общем, у вас живут одни только славные люди?
   - На свете гораздо больше славных людей, чем думают. Не понимаю,  как
можно видеть везде одно только зло! А вот и месье  Криделька  пришел,  -
добавила она, поглядывая через глазок.
   Это был человек лет сорока,  с  бледным  лицом,  с  волосами  намного
темнее, чем у овернца,  хозяина  бистро;  он  машинально  вытер  ноги  о
половик перед тем, как подняться по лестнице.
   - Он тоже живет на третьем этаже, рядом с мадемуазель Изабеллой.
   Мегрэ пробежал глазами бумажку, которую дал ему Воклен.
   - Он югослав, - сказал комиссар.
   - Да, но он давно живет в Париже.
   - Чем он занимается?
   - Вы  никогда  не  угадаете.  Работает  санитаром  в  психиатрической
лечебнице. Видно, поэтому так неразговорчив. Кажется, это очень  тяжелая
работа. Человек он достойный, у себя на родине был адвокатом.
   Не хотите ли посидеть в гостиной?
   Она уселась в кресло, положила на  колени  светло-голубое  вязанье  и
стала жонглировать спицами.
   - Это для малыша Лотаров. Некоторые хозяева не пускают к себе  в  дом
жильцов с детьми. А вот  я  не  возражаю  ни  против  детей,  ни  против
фортепиано. Мадам Сафт тоже ждет ребенка.
   - Кто это?
   - Они живут на третьем этаже, справа по коридору. Жена - француженка,
а муж - поляк. Если бы вы пришли на несколько минут  раньше,  вы  бы  их
увидели. Они только что вернулись домой. Провизию всегда  покупает  муж,
когда идет с работы. Чаще всего они питаются всухомятку.  По-моему,  его
жена не любит стряпать. Когда они поженились, она была студенткой, а  он
уже кончил учиться.
   - Что он изучал?
   - Химию. Места по специальности ему найти не удалось, и он  устроился
помощником фармацевта в аптеке, где-то на улице Ренн.  Вы  не  находите,
что, вообще говоря, люди мужественно переносят невзгоды?  Этим  тоже  до
сих пор не удалось найти квартиру. Когда  ко  мне  является  супружеская
пара, я знаю заранее, что они мне  скажут.  Будут  говорить,  что  хотят
поселиться здесь временно, что скоро обзаведутся квартирой. Но  Л  отары
дожидаются ее уже три года.
   Сафты тоже надеются переехать до родов.
   Она засмеялась своим необычным, горловым смехом. Развеселить ее  было
легко. Мадемуазель Клеман напоминала монахинь, которые скрашивают  жизнь
в монастыре самыми невинными шутками.
   - Вы хорошо знаете Паулюса?
   - Я знала его не больше, чем других жильцов. Он прожил  здесь  только
пять месяцев.
   - Что это за парень?
   - Вы же слышали, что вам рассказала мадемуазель Изабелла.  Это  очень
на него похоже. Он до того робок, что даже отворачивался,  проходя  мимо
глазка.
   - Он получал много писем?
   - Только из Лиможа, от родителей. Я сразу  узнавала  почерки  отца  и
матери. Мать писала ему два раза  в  неделю,  а  отец  -  раз  в  месяц.
Последнее время он очень нервничал, когда я отдавала ему письма.
   - Он никогда не принимал у себя женщин?
   - Что вы, никогда бы не осмелился.
   - Вы знали, что его приятель оставался у него ночевать?
   - Да. Первый раз я даже стала беспокоиться. Я не засыпала, пока он не
уйдет, потому  что  не  люблю,  когда  мне  перебивают  первый  сон.  Он
спускался утром, еще засветло, на цыпочках,  и  это  меня  забавляло.  Я
вспоминала моего брата. Теперь он женат и живет  в  Индокитае,  а  дома,
когда ему было лет семнадцать или восемнадцать, тайком приводил  к  себе
товарищей, которые не смели слишком поздно возвращаться к себе.
   - Паулюс не откровенничал с вами?
   - В общем, отношения у нас с ним были дружеские.
   Иногда  он  заходил  ко  мне  после  работы,   чтобы   поздороваться.
Рассказывал, как трудно  сбывать  энциклопедии.  Его  портфель,  набитый
толстыми книгами, был такой  тяжелый,  что  у  него  немела  рука.  И  я
уверена, что он не всегда ел досыта.
   - Откуда вы знаете?
   - Иногда он возвращался домой, когда я обедала.
   Достаточно было видеть, как он смотрел на  мою  тарелку,  как  вдыхал
запах кухни. Я деликатно говорила ему:
   "Не хотите ли выпить со мной за компанию чашечку бульона?" Сначала он
отказывался, уверял, что только что  из-за  стола,  но  в  конце  концов
усаживался напротив меня.
   Она смотрела на комиссара ясными глазами.
   - А платил он вам вовремя?
   - Сразу видно, месье, что вы не держали меблированных комнат.  Знайте
же, что никто из жильцов никогда вовремя не платит. Если бы у  них  было
чем платить ПО вовремя, они, вероятно, здесь бы не жили. Я не хочу  быть
нескромной и не стану показывать вам свою записную книжку, где помечено,
сколько они мне должны. Но при этом все они честные люди. В конце концов
отдают деньги, иногда, правда, небольшими суммами.
   - Даже месье Валентен?
   - Он самый бедный из всех. Девочки,  которым  он  дает  уроки  пения,
платят ему еще неаккуратнее, а некоторые и вовсе не платят.
   - И все же он продолжает давать уроки?
   - Да, наверное, потому, что считает их талантливыми.  Ведь  он  такой
добрый человек.
   Тут Мегрэ, сам не зная почему, взглянул на нее, и ему показалось, что
во  взгляде  этой  толстой  девицы  мелькнуло  что-то   необычайное.   К
сожалению, только на мгновение, потому что она тут же опустила глаза  на
свое бледно-голубое вязанье.
   У Мегрэ создалось впечатление, что,  вместо  радостного  простодушия,
которое мадемуазель Клеман обычно источала, в  ее  взгляде  промелькнула
ирония. -Эта ирония, правда, не нарушила  ее  веселой  ребячливости,  но
что-то в ней насторожило комиссара.
   Сначала он подумал, что такие веселые люди иногда встречаются. Теперь
же заподозрил ее в том, что веселье было напускным, и совсем не  потому,
что она хотела обмануть или что-нибудь скрыть,  а  просто  ей  нравилось
играть комедию.
   - Вам весело, мадемуазель Клеман?
   - Мне всегда весело, месье Мегрэ.
   Теперь она смотрела на него с прежним простодушием. В женских  школах
почти всегда можно  встретить  хотя  бы  одну  девочку  на  голову  выше
остальных и с таким же вот пышным, словно надутым воздухом, телом. В  13
или 14 лет они похожи на огромных кукол, набитых опилками; они совсем не
видят ничего того, что происходит в жизни, и всецело  погружены  в  свои
мечты.
   Но у сорокалетних Мегрэ до сих пор ничего похожего не встречал.
   От его трубки воздух становился все более и  более  сизым,  и  вокруг
оранжевого абажура лампы плавало облако дыма.
   Ему казалось странным, что он находится здесь, сидит в  кресле  почти
как у себя дома, с той только разницей, что дома снял бы пиджак. Правда,
он был убежден, что через день-другой мадемуазель Клеман  предложит  ему
это сделать.
   Мегрэ вздрогнул, услышав телефонный звонок, и посмотрел на часы.
   - Это, должно быть, меня... - сказал он, поспешно выходя в коридор.
   И опять, как  накануне  на  бульварах,  немного  сконфузился  и  даже
почувствовал себя почти виноватым.
   -  Да,  это  я...  Ты  легко  дозвонилась?..  Очень  хорошо...  Очень
хорошо... Уверяю тебя, очень хорошо...
   Нет, все спокойно... Обо мне заботятся, да... Как здоровье сестры?
   Когда он повесил трубку и вернулся  в  гостиную,  мадемуазель  Клеман
усердно вязала. И только когда он сел и снова закурил трубку,  беспечным
голосом спросила:
   - Это ваша жена?

Глава 3,
в которой важную роль играет упоминание о кружке свежего пива и в которой Мегрэ обнаруживает жильца мадемуазель Клеман в неожиданном месте.

   Мегрэ провел добрую часть ночи, ругаясь, ворча, иногда даже охая. Раз
десять  он  проклинал  пришедшую  ему  в  голову  мысль   поселиться   в
меблированных комнатах на улице Ломон. И все же в конце концов к утру он
остался доволен этим своим решением.
   Быть может, виною всему был шартрез, который, по-видимому, так любила
мадемуазель Клеман.
   Как и вчера вечером, она  не  замедлила  достать  из  буфета  бутылку
шартреза, и от одного лишь вида этой густой  зеленой  жидкости  лицо  ее
приняло такое выражение, какое бывает у детей при виде лакомства:  глаза
ее заблестели, губы увлажнились.
   Мегрэ постеснялся  отказаться.  В  результате  вечер  был  окрашен  в
голубой и зеленый цвета. Зеленый от ликера, а бледно-голубой от вязанья,
которое едва заметно удлинялось на коленях у хозяйки.
   Они выпили немного - рюмочки были крошечные.
   Мегрэ поднялся к  себе  в  комнату,  совсем  не  захмелев,  и  только
мадемуазель Клеман,  когда  он  собрался  уходить,  смеялась  еще  более
заразительно, чем обычно.
   Мегрэ не сразу зажег свет. Сняв галстук и расстегнув  ворот  рубашки,
он подошел к окну и облокотился о подоконник, как в этот  вечер  делали,
вероятно, тысячи парижан.
   Воздух  был  бархатный,  почти  осязаемый.  По  тихой  улице   Ломон,
незаметно спускавшейся вниз к искрящейся  огнями  улице  Муфтар,  машины
проезжали редко. Иногда из-за домов доносился неясный шум,  приглушенный
гул автомобилей, мчавшихся по  бульвару  Сен-Мишель,  скрежет  тормозов,
звуки клаксонов, но все это происходило  словно  в  другом  мире;  между
крышами домов, между трубами взгляд  уходил  в  бесконечность,  усеянную
звездами.
   Опустив голову, Мегрэ мог  видеть  тот  участок  тротуара,  где  упал
Жанвье. Немного дальше одиноко  горел  в  ночи  фонарь.  Постояв  минуту
неподвижно, можно было почувствовать, вернее, услышать малейшее движение
в доме.
   Из соседней комнаты месье Кридельки не доносилось ни  звука,  и  свет
там был потушен.
   На втором этаже Л отары улеглись спать.  Но  кто-то  из  них  тут  же
поднялся, потому что захныкал малыш. Должно быть, это была жена. Она  не
стала зажигать лампу, а только ночник - из окна пробивался слабый  свет.
В ночной  рубашке,  босиком,  мать,  по-видимому,  что-то  готовила  для
ребенка, наверное рожок. Мегрэ услышал звяканье стекла и женский  голос,
что-то напевавший.
   Приблизительно тогда же, около половины двенадцатого, погасила свет и
мадемуазель Бланш. Она дочитала книгу и немного погодя спустила  воду  в
туалете.
   Маленькое бистро неподалеку от дома,  где  ужинал  Мегрэ,  давно  уже
закрылось, а комиссару вдруг так захотелось выпить кружку свежего  пива!
В эту минуту затормозил автобус, шедший с бульвара Сен-Мишель,  и  Мегрэ
вспомнил, что там много пивных.
   Скоро это превратилось в навязчивую идею. От выпитого ликера  во  рту
было горько; ему казалось, что в гортани у него осел  жир  от  бараньего
рагу, которое он ел в бистро у овернца и нашел удивительно вкусным.
   Он даже заколебался, не надеть ли ему снова галстук и  не  спуститься
ли бесшумно вниз, чтобы дойти пешком до ближайшей пивной.
   Мадемуазель Клеман уже улеглась. Значит, придется  сначала  разбудить
ее, чтобы выйти из дома, а потом, вернувшись, разбудить снова.
   Он зажег  трубку,  по-прежнему  облокотившись  о  подоконник,  вдыхая
ночной воздух, но мысль о пиве не покидала его.
   Кое-где  на  фоне  темных  домов  с  противоположной  стороны   улицы
вырисовывались более или менее освещенные окна; их  было  немного,  пять
или шесть. Порой за занавесками или за шторами бесшумно двигались  тени.
Наверное, точно так было и накануне, когда бедняга Жанвье ходил  взад  и
вперед по тротуару.
   Мегрэ услышал шум в  нижней  части  улицы,  потом  голоса  мужчины  и
женщины, странно звучащие между домами. Можно было почти разобрать,  что
они говорили. Остановились двумя домами ниже. Чья-то рука дернула шнурок
звонка, потом захлопнулась дверь.
   В доме  напротив,  на  втором  этаже,  за  слабо  освещенной  шторой,
какой-то человек ходил взад и вперед по комнате: то  вдруг  исчезал,  то
появлялся снова.
   Возле дома остановилось такси. Дверца открылась  не  сразу,  и