молчала и казалась всего лишь  неясным  серым  пятном;  зато  днем,  без
устали дробя камень и как бы наверстывая упущенное за ночь, грохотала  и
скрежетала  каждым  болтом,  балкой,  шкивом.  А  камень  в  тучах  пыли
извергался из ее чрева на огромное сито и оттуда  тек  дальше,  чтобы  с
оглушающим, громоподобным шумом улечься наконец в  огромные  груды,  еле
видные в клубящихся облаках пыли.
   На самом верху башни виднелся покрытый синей эмалью металлический щит
с надписью "Предприятие Эмиля Дюкро".
   На  веревках,  протянутых  над  палубами  барж,  сушилось  белье.  На
"Золотом руне" молоденькая светловолосая девушка мыла палубу.
   Прошел еще один трамвай, потом второй, и только тогда  Мегрэ,  вконец
разомлевший под жаркими лучами апрельского  солнца,  не  очень  уверенно
направился к высокому дому.
   Он заглянул сквозь стекло в привратницкую, но никого там  не  увидел.
На  лестнице  лежал  темно-красный,  сильно  потертый  ковер,  ступеньки
блестели лаком; стены были выкрашены под мрамор, но  на  площадке  серел
слой пыли. Все это, да еще мрачные двери с яркими пятнами начищенных  до
блеска медных ручек, говорило о претензии и заурядности.  Через  высокое
окно  над  дверью  в  помещение  проникали  косые  лучи  солнца,  золотя
лестничную клетку.
   Звонить пришлось несколько раз. После второго звонка изнутри  донесся
слабый шум, но прошло еще, по крайней мере, пять минут, прежде чем дверь
открылась.
   - Могу я видеть господина Дюкро?
   - Да, пожалуйста. Входите.
   Служанка была  румяная,  живая,  и,  глядя  на  нее,  Мегрэ  невольно
заулыбался. Толстушка выглядела очень аппетитной, правда, если  смотреть
со спины, потому что лицо с не правильными  грубоватыми  чертами  быстро
разочаровывало.
   - Вы по какому делу?
   - Я из уголовной полиции.
   Она направилась к двери, но  вынуждена  была  нагнуться  и  подтянуть
чулок; потом сделала еще два шага, решила, что за  дверной  створкой  не
видно, и снова наклонилась - затянуть подвязку и одернуть комбинацию.
   А Мегрэ все стоял, расплываясь в широкой улыбке. За дверью послышался
шепот, легкая возня, короткий смешок. Девушка вернулась.
   - Благоволите войти.
   Мегрэ вошел. Глаза у него смеялись.
   Дюкро перевел взгляд со служанки  на  посетителя,  потом  на  красное
плюшевое кресло. Пригладил, безо всякой  нужды,  густые  волосы  и  тоже
улыбнулся - несколько принужденной, но в то же время довольной улыбкой.
   Комната была светлая, все три окна выходили на солнечную  сторону,  и
через одно из них, настежь распахнутое, волнами вливались уличные  шумы,
грохот камнедробилки, свистки буксиров. Мегрэ начал  было  говорить,  но
едва услышал собственный голос.
   Эмиль Дюкро осторожно уселся в кресло, и сразу стало видно, что,  как
бы он ни бодрился,  ему  еще  сильно  нездоровится.  Тем  не  менее  еще
накануне сотрудники прокуратуры с изумлением  обнаружили,  что  человек,
которого они ожидали увидеть бессильно лежащим  в  постели,  преспокойно
сидит в кресле.
   Дюкро был в домашних  туфлях,  а  из-под  старого  пиджака  виднелась
ночная рубашка с красной вышивкой по вороту. На всем убранстве  комнаты,
на каждой мелочи, на скоплении случайной, еще лет сорок назад устаревшей
мебели, на черных с  золотом  рамках  фотографий  буксиров,  на  бюро  с
откидной  крышкой  -  повсюду  чувствовался  тот  же   самый   отпечаток
заурядности, который отметил Мегрэ еще на лестнице.
   - Значит, это вам поручено вести расследование?
   Улыбка на лице Дюкро медленно  гасла.  Оно  стало  серьезным,  взгляд
настороженным, в голосе зазвучали агрессивные нотки.
   - Полагаю, вы уже составили себе представление о том, что  произошло?
Нет? Тем лучше. Но, признаюсь,  меня  это  удивляет  -  как  же  так,  у
полицейского до сих пор нет версии?
   Он вовсе не хотел сказать комиссару колкость,  просто  таков  был  от
природы. Иногда он морщился, видимо, из-за раны...
   - Давайте сначала выпьем. Матильда!.. Матильда!..
   Матильда, черт побери!
   И, обращаясь к девушке, которая наконец явилась и  стояла  в  дверях,
вытирая с рук мыльную пену, распорядился:
   - Принесите белого. Да хорошего.
   Огромное тело Дюкро заполняло все кресло,  и  оттого,  что  его  ноги
покоились на вышитой подушечке, они казались короче, чем на самом деле.
   - Ну и что же вам успели порассказать?
   У него была привычка во время разговора поглядывать в окно, в сторону
шлюза. Внезапно он буркнул:
   - Полюбуйтесь только! Дают себя обогнать "Полье и Шоссону"!
   В  шлюзовую  камеру  потихоньку  входила  груженая  баржа  с  желтыми
бортами. Позади нее  другая  баржа,  с  синим  треугольником  на  борту,
стояла,  развернувшись  поперек   канала,   и   трое   речников   громко
переругивались, размахивая руками.
   - Все суда с синим треугольником - мои, -  пояснил  Дюкро  и,  указав
вошедшей служанке на стол, сказал:
   - Бутылки и стаканы поставьте сюда. У нас тут, знаете  ли,  запросто,
без церемоний, комиссар. Так я говорил... Ах да, мне, знаете, любопытно:
что же болтают об этом деле?
   За деланным добродушием все больше ощущалась снедавшая его злость,  и
чем больше он присматривался к Мегрэ,  тем  она  становилась  очевидней.
Возможно, его злило, что гость не уступал ему ни ростом, ни силой, а еще
больше   то,   что   невозмутимое   спокойствие   уподобляло   комиссара
бесчувственной каменной глыбе, которую невозможно сдвинуть с места.
   - Сегодня утром я видел досье, - объявил он.
   - Вы его прочитали?
   Но тут хлопнула входная дверь,  в  прихожей  послышались  шаги,  и  в
комнату вошла женщина лет пятидесяти, худая, с невзрачным унылым  лицом;
в руках она держала сетку с провизией.
   При виде Мегрэ она принялась извиняться:
   - Простите, пожалуйста, я не знала....
   Но Мегрэ уже был на ногах:
   - Госпожа Дюкро, насколько я понимаю? Счастлив познакомиться.
   Она неловко поклонилась и, пятясь, вышла из комнаты. Было слышно, как
она разговаривает со служанкой.
   - Моя жена никак не может расстаться  с  привычкой  самой  заниматься
хозяйством, - проворчал Дюкро. - Она могла бы нанять десять служанок,  а
вот, поди же, сама ходит за покупками!
   - Насколько мне известно, вы начинали капитаном буксира?
   - Я начинал, как все, кочегаром на паровом буксире.
   Назывался он "Орел". Потом женился на дочке хозяина, вы ее только что
видели. Сейчас этих  "Орлов"  уже  две  дюжины.  В  одном  только  нашем
бассейне два поднимаются до Дизи, а вниз ходят целых пять.  Все  лоцманы
из тех вон бистро работают только на меня. Я  уже  выкупил  восемнадцать
барж, несколько грузовозов, две землечерпалки...
   Глаза у него сузились и больше не видели ничего, кроме глаз Мегрэ.
   - Вы именно это желали узнать?
   Он повернулся к двери и крикнул двум женщинам, разговор  которых  еле
доносился из прихожей:
   - Эй, вы там, помолчите! - Ваше здоровье, - продолжал  он,  обращаясь
уже к Мегрэ. - Должен вам сказать, за поимку того, кто на меня напал,  я
обещал полиции двадцать тысяч франков и полагаю, что именно  потому  они
прислали мне человека порядочного. На что это вы уставились?
   - Так, ни на что... На канал, шлюз, суда...
   Сияющий пейзаж, оправленный в рамки окон, мог на самом деле  привести
в восторг кого угодно. С высоты второго этажа баржи казались  неуклюжими
и неповоротливыми, словно увязшими в густой, тягучей воде.
   Возле одной из них речник, стоя во весь рост в ялике, смолил ее серый
корпус. По палубе разгуливали собаки, в проволочной клетке сидели  куры,
молоденькая светловолосая девушка на палубе "надраивала медяшку".
   По верху шлюзовых ворот ходили  люди,  а  суда,  движущиеся  вниз  по
течению,  казалось,  в  нерешительности  замирали   на   месте,   словно
побаиваясь соскользнуть на серебряную ленту Сены.
   - Короче говоря, все это принадлежит вам?
   - Ну, может, и не все. Но то, что вы видите вокруг, от меня  зависит.
Особенно с тех пор, как я купил в Шампани меловые карьеры.
   Обстановка  комнаты  больше  всего  напоминала  мебельные  развалы  в
аукционном зале перед субботней распродажей,  когда  люди  с  более  чем
скромным достатком приходят подыскать  себе  по  случаю  кто  стол,  кто
корыто. Из кухни тянуло поджаренным луком, слышалось шкворчанье масла на
сковороде.
   - Позвольте один вопрос. В протоколе сказано, что вы не помните,  что
произошло до того, как вас вытащили из воды.
   Не поднимая тяжелого взгляда, Дюкро неторопливо обрезал конец сигары.
   - В какой именно момент вы  утратили  память?  Можете  вы,  например,
рассказать, что вы делали третьего дня вечером?
   - У нас  обедали  дочь  с  зятем.  Он  пехотный  капитан  в  Версале.
Приезжают каждую среду.
   - У вас ведь есть еще и сын?
   - Да, он учится в Архивном институте, но редко у нас показывается:  я
дал ему отдельную комнату в мансарде.
   - Стало быть, в тот вечер вы его не видели?
   Дюкро не спешил с ответом. Он  больше  не  сводил  с  Мегрэ  глаз  и,
медленно выпуская кольца  дыма,  похоже,  обдумывал  то,  что  собирался
сказать.
   - Послушайте, комиссар, - начал он, наконец, -  я  сейчас  скажу  вам
кое-что весьма важное и советую это запомнить, если вы, конечно, хотите,
чтобы мы нашли общий язык. Мимиля еще никому не удавалось обвести.
   А Мимиль - это я! Меня так называли, когда  я  обзавелся  еще  только
первым буксиром, а в Верхней Марне и по сию пору есть смотрители шлюзов,
которые знают меня только под этим именем. Вы меня поняли? Я  не  глупее
вас. И во всей этой истории плачу я. Пырнули-то меня!
   И вы сами здесь оказались по моей просьбе.
   Мегрэ и бровью не повел, но впервые за долгое время порадовался,  что
имеет дело с человеком, который действительно стоит того, чтобы  получше
его узнать.
   - Выпейте-ка стаканчик. Возьмите сигару. Да положите несколько штук в
карман. Ну и, разумеется, занимайтесь своим делом.  Только,  пожалуйста,
без всяких там  штучек!  Тут  вчера  был  один  мудрец  из  прокуратуры,
судебный  следователь.  Сидел  здесь  в   кремовых   перчатках,   словно
испачкаться боялся. Так вот, я ему велел снять шляпу и перестать курить,
а сам дымил ему прямо в рожу. Понимаете? А теперь я вас слушаю?
   - Прежде всего, я хотел бы знать: вы не отзываете свою жалобу? Нет? И
вы действительно хотите, чтобы я нашел преступника?
   На губах Дюкро мелькнула тень усмешки. Но вместо  ответа  он  буркнул
только:
   - И что дальше?
   - Ничего. Время еще есть.
   - И вам нечего больше мне сказать?
   - Нечего.
   Мегрэ встал и подошел к открытому окну. От слепящего солнца зрачки  у
него сузились, превратились почти что в точки.
   -  Матильда!  -  крикнул  хозяин.  -  Во-первых,  когда  вас   зовут,
постарайтесь приходить сразу. Во-вторых, поправьте на себе передник... А
теперь принесите бутылку Шампанского. Из тех  восьми,  что  стоят  сзади
слева.
   - Я не пью шампанского, - заметил Мегрэ, едва служанка вышла.
   - Этого выпьете. Урожай тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Его
прислал мне владелец самой крупной реймской фирмы.
   Дюкро помолчал. Затем спросил, голосом выдавая растущее напряжение:
   - Да на что вы там смотрите?
   - На баржу Гассена.
   - Вы ведь знаете, что Гассен мой старый товарищ.
   Единственный, кто еще говорит мне "ты". Мы вместе  начинали  плавать.
Потом  я  доверил  ему  одно  из  моих  судов,   которое   ходит   почти
исключительно в Бельгию.
   - У него хорошенькая дочка.
   Это было  скорее  лишь  смутное  впечатление,  потому  что  с  такого
расстояния Мегрэ был виден только ее силуэт. Тем не менее при взгляде на
девушку почему-то казалось, что она на самом деле очень хороша собой.  А
ведь всего лишь силуэт! Черное платье,  белый  передник,  сабо  на  босу
ногу.
   Дюкро промолчал, а потом отчеканил, словно терпение его  готово  было
лопнуть:
   - Ну что ж, продолжайте! Дама сверху, служанка и так далее... Я жду!
   Дверь из кухни приоткрылась. Г-жа Дюкро встала на пороге, кашлянула и
наконец отважилась спросить:
   - Я велю принести льда?
   Дюкро зло перебил:
   - А почему бы не послать за шампанским в Реймс?
   Г-жа Дюкро тут же беззвучно исчезла,  оставив  дверь  приоткрытой,  а
Дюкро как ни в чем не бывало продолжал:
   - Так вот, на третьем этаже, прямо над этой комнатой, я поселил некую
даму по имени Роза. Она была платной танцоркой у "Максима".
   Голоса он не понизил, скорее напротив: пусть жена послушает. На кухне
звякнули бокалы.  Вошла  с  подносом  служанка  в  аккуратно  повязанном
фартуке.
   - Если вас интересуют подробности, вот  они:  я  даю  ей  две  тысячи
франков в  месяц  и  одеваю,  но  шьет  она  почти  все  сама.  Вас  это
интересовало? Валяйте, спрашивайте.
   Кстати, как насчет откупорить бутылку, комиссар?
   Мегрэ освоился. Он больше не  слышал  ни  грохота  камнедробилки,  ни
уличного шума, ни жужжания двух огромных мух, метавшихся по комнате.
   - Итак, мы говорили о позавчерашнем дне. Моя дочь  со  своим  идиотом
мужем обедали у нас, и  я,  как  всегда,  ушел,  не  дожидаясь  десерта:
терпеть не могу зануд. А такого зануду, как мой зятек, днем с  огнем  не
сыщешь.
   Ваше здоровье!
   Он прищелкнул языком и вздохнул.
   - Ну вот и все. Было около десяти. Я  пошел  по  тротуару.  Пропустил
стаканчик с Катрин - у нее вон там, видите? - танцулька. Потом дошел  до
угла внизу, там еще висит фонарь. Я предпочитаю пить пиво с девками, чем
с зятем.
   - Выходя из дому, вы не заметили, за вами никто не шел?
   - Ничего я не заметил.
   - В какую сторону вы направились потом?
   - Понятия не имею.
   Это была правда. В голосе Дюкро  снова  зазвучала  запальчивость.  Он
взял стакан, но сделал слишком большой глоток, поперхнулся, закашлялся и
сплюнул на выцветший ковер.
   В заключении врача говорилось, что рана на спине была поверхностная и
что судовладелец провел в воде не больше трех-четырех  минут,  при  этом
раза два всплывал на поверхность.
   - Вы, понятно, никого не подозреваете?
   - Я подозреваю всех на свете!
   У Дюкро была необыкновенно крупная голова и мясистое грубое лицо.  Он
цепким взглядом  старого  крестьянина,  делающего  покупки  на  ярмарке,
следил за реакцией Мегрэ. Но уже мгновение спустя в его  голубых  глазах
светилась одна лишь детская наивность, которая могла сбить с толку  кого
угодно. Поэтому когда он кричал, грозился, задирался, поневоле возникало
ощущение, что он просто-напросто забавляется.
   -  И  хорошенько  зарубите  себе  на  носу:  у  меня  есть  основания
подозревать кого угодно -  жену,  сына,  дочь,  зятя,  эту  самую  Розу,
служанку, Гассена...
   - Его дочь...
   - Ну, если вам так хочется, то и Алину!
   Последняя фраза была произнесена с неким особым значением.
   - И вот еще что. Это о моих людях:  я  разрешаю  вам  сколько  влезет
приставать к ним с  вашими  расспросами.  Уж  я-то  знаю  полицию  -  не
отвяжется,   пока   не   обнюхает   все   помойки.   А   начать    можно
незамедлительно... Жанна! Жанна!
   В дверях показалась г-жа Дюкро, удивленная и немного испуганная.
   - Да входи же, черт возьми! Неужто так страшно  показаться  на  людях
по-домашнему? Бери-ка бокал. Ну да, да! Давай чокнись с  комиссаром.  Да
попробуй угадай, что он хочет вынюхать.
   Г-жа Дюкро была бледна и взвинчена; неряшливая прическа и  безвкусная
одежда производили такое же впечатление, как и обстановка гостиной.  Она
стояла, моргая, ослепленная бившим ей прямо  в  глаза  солнцем,  и  даже
теперь, после двадцати  пяти  лет  супружества,  вздрагивая  при  каждом
раскате мужнего голоса.
   - Он хотел бы знать, о чем мы говорили во время обеда с Бертой  и  ее
муженьком.
   Г-жа Дюкро попробовала улыбнуться. Бокал с  шампанским  подрагивал  у
нее в руке, и Мегрэ видел ее натруженные,  морщинистые  пальцы:  супруга
Дюкро коротала свою жизнь на кухне.
   - Давай, давай отвечай. Только сначала выпей.
   - Говорили обо всем.
   - Не правда.
   - Извините меня, господин комиссар. Я не  очень  понимаю,  что  хочет
сказать мой муж.
   - Ну, конечно! Еще бы! Давай я тебе помогу.
   Она стояла около  красного  кресла,  в  которое  Дюкро  словно  врос,
составив с ним одно целое.
   - Вспомни-ка: начала все Берта. Она сказала...
   - Эмиль!
   - Вот заладила - Эмиль, Эмиль! Берта, значит,  сказала,  что  боится,
как бы у нее не было ребенка: тогда Дешарму придется уволиться из  армии
- там слишком маленькие оклады, и  ему  не  из  чего  будет  платить  за
кормилицу и все прочее.  Ну  а  я  ему  посоветовал  заняться  торговлей
арахисом. Так?
   Она натянуто улыбнулась и попыталась за него извиниться:
   - Отдохнул бы ты!
   - А что предложил этот бездельник? Ну-ка, отвечай!
   А? Он пожелал, чтобы я немедля выделил им с женой их часть имущества:
дескать, в один прекрасный день его все равно придется  делить!  Получив
свою долю, месье намерен обосноваться в Провансе, где, как он  полагает,
климат куда как  хорош  для  его  потомства.  Что  же  до  нас,  нам  не
возбраняется его навещать в отпускное время!
   Дюкро больше не горячился, не злился. Напротив! Он выговаривал  слова
медленно, твердо, жестко и с нажимом.
   - А что он там добавил, когда я уже взялся за  шляпу?  Нет,  я  хочу,
чтобы ты сама это сказала.
   - Не помню.
   Она готова была расплакаться и поставила бокал, боясь его уронить.
   - Да говори же!
   - Он сказал, что ты и так тратишь слишком много Денег...
   - Он не сказал "слишком много".
   - На...
   - Ну, ну...
   - На женщин.
   - А еще что?
   - На ту, наверху.
   - Вы слышали, комиссар? Вы больше ничего не хотите у нее спросить?  Я
потому говорю, что она сейчас заревет, а это совсем  не  смешно.  Можешь
идти!
   Он глубоко вздохнул -  столько  воздуха  могло  войти  только  в  его
могучую грудь.
   - Ну как? Если вас это забавляет, можете продолжить  сами  в  том  же
духе. Завтра, если верить врачу, я встану.
   Как и в любое другое утро, вы с шести часов найдете меня  на  канале.
Еще бокал? Вы забыли взять сигары. Гассен  только  что  прислал  мне  со
своей баржи пятьсот штук - контрабанда! Как видите, я от вас  ничего  не
скрываю.
   Он тяжело поднялся, обеими руками опираясь о подлокотники кресла.
   - Благодарю за помощь, -  проговорил  Мегрэ,  воспользовавшись  самой
затасканной формулой.
   В глазах у обоих искрился  смех.  Они  иронически  смотрели  друг  на
друга, как бы обмениваясь невысказанными намеками,  может  быть,  бросая
друг другу вызов, а может быть, даже испытывая друг к другу нечто  вроде
притяжения.
   - Позвать служанку вас проводить?
   - Благодарю. Я помню, куда идти.
   Они не пожали руки -  тоже  как  бы  по  обоюдному  согласию.  Дюкро,
мрачная тень на светлом квадрате, остался у открытого окна. Он,  видимо,
устал куда больше, чем хотел показать, и дышал часто, прерывисто.
   - Желаю удачи. Как знать, может, вы и подцепите те двадцать тысяч.
   За кухонной дверью кто-то плакал. Мегрэ вышел на лестничную  площадку
и спустился на несколько ступенек, постоял в задумчивости. Потом  достал
из пакета, лежавшего  у  него  в  кармане,  какой-то  листок.  Это  было
заключение медицинского эксперта, в котором, между прочим, говорилось:
   "Предположение о суицидной  попытке  следует  отвергнуть  в  связи  с
невозможностью для человека нанести самому себе подобную рану".
   В  светлой  тени  комнатушки  завозилась  только  что  вошедшая  туда
привратница.
   А на улице, как в паровой бане, дрожал  и  клубился  горячий  воздух,
сверкало  солнце,  искрилась  тончайшая  каменная  пыль,  все  шумело  и
двигалось; подошел трамвай, остановился и  тут  же  тронулся  дальше.  В
бистро   справа   почти   беспрерывно   звенел   дверной    колокольчик.
Камнедробилка  с  ужасающим  грохотом  поглощала  текущий  в  нее  поток
каменных глыб. На канале маленький буксир с синим треугольником надрывно
гудел у ворот шлюза, которые только что закрылись у него перед носом.

Глава 3

   На ярко-синей вывеске с  изображением  парохода,  над  которым  парит
ча