ишком  страстными,  даже
откровенно эротическими. Что до моих, то, как я уже  говорил,  их  могут
неверно истолковать.
   - Я посмотрю, чем смогу вам помочь.
   - Вы их уже нашли?
   Мегрэ не ответил,  встал  и,  давая  понять,  что  разговор  окончен,
подошел к двери.
   - Кстати, - спросил он, - у вас есть пистолет калибра шесть  тридцать
пять?
   - У себя в магазине я держу пистолет. Он уже много лет лежит в  одном
и том же ящике, и я даже не знаю его калибра. Не люблю оружие.
   - Благодарю вас. И еще один вопрос. Знали ли вы, что  ваш  друг  Шабю
бывал каждую среду на улице Фортюни?
   - Знал. Нам с Жанной случалось этим пользоваться.
   - Все. На сегодня хватит. Если понадобитесь, я вас вызову.
   Кокассон удалился, гордо вскинув голову. Вернувшись к столу, комиссар
снял трубку и попросил телефонистку соединить его  с  домом  на  площади
Вогезов.
   - Госпожа Шабю? Говорит комиссар Мегрэ. Простите, что беспокою, но  в
связи с разговором, который только что происходил у меня в  кабинете,  я
должен задать вам несколько вопросов.
   - Пожалуйста,  но  только  покороче:  я  очень  занята.  Решено,  что
похороны будут завтра, в самом узком кругу.
   - А церковный обряд состоится?
   - Только краткая панихида и отпущение грехов... Я известила  об  этом
лишь самых близких друзей и нескольких сотрудников мужа.
   - В том числе Лусека?
   - Я не могла поступить иначе.
   - И Лепетра?
   - Конечно. И личную секретаршу мужа, эту худенькую  девушку,  которую
он называл Кузнечиком. На кладбище Иври мы поедем в трех машинах.
   - Известно ли вам, где у вашего мужа хранилась личная переписка?
   Последовала довольно долгая пауза.
   -  Представьте,  я  никогда  об  этом  не  думала  и  теперь  пытаюсь
сообразить. Оскар получал очень мало писем на домашний адрес.  Ему  чаще
писали  на  набережную  Шарантон.  Вы   имеете   в   виду   какие-нибудь
определенные письма?
   - Ну, например, письма от друзей, от женщин.
   - Если он их сохранял, они должны лежать в его личном сейфе.
   - А где он находится?
   - В гостиной, в стене за его портретом.
   - У вас есть ключ?
   - Вчера ваши люди доставили мне одежду, которая была на муже в среду.
   В одном из карманов оказалась связка ключей.  Я  заметила  среди  них
ключ от сейфа, но потом об этом не думала.
   - Не стану больше отнимать у вас время сегодня, но после похорон...
   - Можете позвонить мне завтра, во второй половине дня.
   - Настоятельно прошу вас ничего не уничтожать,  ни  малейшего  клочка
бумаги.
   А вдруг ее охватит любопытство и ей  уже  сегодня  захочется  открыть
сейф, чтобы взглянуть на эти пресловутые письма?..
   Затем Мегрэ позвонил Кузнечику:
   - Ну, как дела? В порядке?
   - А почему бы им быть не в порядке?
   - Я только что узнал, что вас пригласили на похороны.
   - Действительно, пригласили, хоть и по телефону. Признаться, я  этого
не ожидала. Мне казалось, я ей неприятна.
   - Скажите, есть у вас на набережной Шарантон сейф?
   - Есть. На первом этаже. В комнате бухгалтерии.
   - А у кого ключ?
   - Ясно, у бухгалтера. Наверняка был и у патрона.
   - Вы не знаете, хранил Шабю в этом  сейфе  свои  личные  бумаги,  ну,
скажем, письма?
   - Не думаю. Получая частные письма, он тут же рвал их на клочки, либо
совал в карман.
   - Вам нетрудно на всякий случай справиться об  этом  у  бухгалтера  и
сообщить мне? Я подожду у телефона.
   Мегрэ воспользовался паузой, чтобы разжечь потухшую трубку. В конторе
на набережной Шарантон послышались шаги, открылась  и  закрылась  дверь,
потом через несколько минут опять стук двери и шаги.
   - Вы у телефона?
   - Да.
   - Я была права. В сейфе лежат только деловые бумаги и некоторая сумма
наличных денег. Бухгалтер даже не знает, был ли у патрона ключ.  Похоже,
второй ключ находится у господина Лепетра.
   - Благодарю вас.
   - Вы тоже будете на похоронах?
   - Вряд ли. Впрочем, меня никто не приглашал.
   - Войти в церковь имеет право каждый.
   Мегрэ повесил трубку. Голову по-прежнему ломило, но  настроение  было
не таким мрачным,  как  утром.  Поднявшись,  комиссар  пошел  в  комнату
инспекторов, где Лапуэнт выстукивал на машинке свой рапорт.  Печатал  он
двумя пальцами, но дело у него шло  едва  ли  медленнее,  чем  у  многих
машинисток.
   - У меня только чго был посетитель, -  пробурчал  Мегрэ.  -  Издатель
книг по искусству.
   - Чего ему надо?
   - Хочет получить назад свои письма.  С  моей  стороны  непростительно
было не подумать о личной корреспонденции Оскара Шабю. Среди  них  есть,
конечно, весьма изобличительные. Например, от этого  Кокассона,  который
требовал у него денег.
   - За то, что виноторговец спал с его женой?
   - Кокассон застал их на  месте  преступления.  Правда,  он  со  своей
стороны тоже был связан с Жанной Шабю. Это только  один  случай.  Думаю,
что когда мы заполучим корреспонденцию, всплывут и другие.
   - А где эти письма?
   - Скорее всего в сейфе, который находится в гостиной у Шабю.
   - Жена их не читала?
   - Говорит, что и не думала об этом сейфе. Ключ попал к ней  случайно:
она нашла его в одежде, которая была на Оскаре Шабю в среду.
   - Вы ей о них сказали?
   - Да. И я уверен, что сегодня же вечером  она  их  прочтет.  Похороны
назначены на завтра. Сначала в церкви Сен-Поль состоится панихида, затем
три машины с самыми близкими поедут на кладбище Иври.
   - А вы там будете?
   - Нет.  Зачем?  Убийца  не  из  тех,  кто  может  выдать  себя  своим
поведением во время похорон.
   - Мне кажется, шеф, вы чувствуете себя лучше?
   - Не спеши. Посмотрим, что будет завтра. Была половина шестого.
   - Не стоит дожидаться шести часов. Все-таки  полезнее  сейчас  больше
побыть дома.
   - До свидания, шеф!
   - Пока, ребята!
   И Мегрэ, с трубкой в зубах,  сгорбившись,  вялой  походкой  вышел  из
комнаты инспекторов.

***

   Спал Мегрэ тяжелым сном и, видимо, без сновидений: утром он ничего не
помнил. Ночью  ветер  переменился  и  потеплело,  барабаня  по  стеклам,
зарядил бесконечный монотрнный дождь.
   - Температуру будешь мерить?
   - Нет, у меня нормальная.
   Комиссар почувствовал себя лучше. Выпил, смакуя, две  чашки  кофе,  и
жена снова вызвала ему такси.
   - Не забудь захватить зонтик.
   Войдя в кабинет, комиссар  бросил  взгляд  на  ожидавшую  его  стопку
писем. Это уже давно вошло в  привычку.  Глядя  на  конверты,  он  сразу
узнавал почерк друга или человека, сообщения от которого ожидал.
   На одном из конвертов адрес был выведен печатными буквами, а в  левом
углу трижды было подчеркнуто слово "лично".
   ГОСПОДИНУ КОМИССАРУ МЕГРЭ.
   НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ 38, НАБЕРЕЖНАЯ ОРФЕВР Мегрэ начал
с этого письма. Оно было написано на  двух  листках  бумаги,  обрезанной
сверху. Видимо, там был напечатан  гриф  какого-нибудь  бара  или  кафе.
Почерк был четкий, ясный, расстояние между словами одинаковое.
   Чувствовалось, что писал человек педантичный, внимательный к деталям.
   "Надеюсь, мое письмо не застрянет в ваших канцелярских  дебрях  и  вы
прочтете его лично.
   Это я дважды звонил вам, но быстро вешал  трубку,  опасаясь,  как  бы
номер не засекли. Кажется, это невозможно, когда звонишь из автомата, но
я предпочитал не рисковать.
   Меня удивляет, что газеты до сих пор не пишут о подлинном лице Оскара
Шабю. Неужели среди людей, хорошо его знавших, не  нашлось  никого,  кто
сказал бы правду?
   Вместо этого о нем говорят как о человеке недюжинного ума,  смелом  и
упорном, который своими руками создал одно  из  крупнейших  виноторговых
предприятий.
   Где же справедливость? Ведь он был гадина! Я уже говорил это и  снова
повторяю! В угоду своему властолюбию он, не колеблясь,  жертвовал  любым
человеком. Я иногда даже думаю,  не  был  ли  он,  в  известном  смысле,
сумасшедшим?
   Трудно поверить, чтобы человек в здравом уме мог вести себя так,  как
он.  Когда  дело  касалось  женщин,  ему  необходимо  было  всячески  их
порочить. Он хотел обладать каждой только для того, чтобы унизить  ее  и
показать  свое  превосходство.  Он  всюду  похвалялся  своими  любовными
успехами, нисколько не заботясь о репутации этих женщин.
   А мужья? Возможно ли, чтобы они ничего не  знали?  Не  думаю.  Он  их
подавлял своим высокомерием и в какой-то степени силой вынуждал молчать.
   Ему нужно было принижать всех и вся, чтобы почувствовать себя сильным
и могущественным. Вы меня правильно поняли?
   Порою невольно говорю о нем в настоящем времени,  как  будто  он  еще
жив, хотя он, наконец, получил то, чего давно заслуживал. Никто  его  не
будет оплакивать, даже близкие, даже отец, который давно не хотел с  ним
встречаться.
   Об этом газеты умалчивают, и если в один прекрасный день вы арестуете
того, кто стрелял, в Шабю и положил конец его бесчинствам, все ополчатся
против этого человека.
   Я хотел установить контакт с вами. Я видел, как вы входили в  дом  на
площади Вогезов в сопровождении  другого  человека,  видимо,  одного  из
ваших инспекторов. Я видел также,  как  вы  направлялись  в  контору  на
набережной Шарантон, где все обстоит не так просто, как  вам  это  хотят
изобразить. И вообще, к чему бы ни прикасался этот  человек,  он  все  в
какой-то степени загаживал.
   Вы ищете убийцу? Это ваша работа, и я не питаю к  вам  неприязни.  Но
если бы на свете существовала справедливость, убийцу следовало бы  найти
лишь затем, чтобы выразить ему благодарность.
   Повторяю, Шабю был грязная гадина, человек глубоко порочный.
   Прошу вас, господин комиссар, извинить меня за  то,  что  я  не  счел
нужным подписаться".
   И все же в конце письма был сделан неразборчивый росчерк.
   Мегрэ медленно перечитал фразу за фразой. За долгие годы  работы  ему
приходилось получать сотни анонимных писем, и он сразу  мог  определить,
какие из них представляют интерес.
   В этом, несмотря на мелодраматичность  и  безусловные  преувеличения,
содержались  серьезные  обвинения  и  портрет   виноторговца   отличался
изрядным сходством с оригиналом.
   Кто его автор? Убийца? Или одна из многочисленных жертв Оскара Шабю?
   Возможно, это был человек, у которого  он  отбил  жену,  а  потом  по
привычке бросил. А может быть, кто-нибудь из тех, кто пострадал  от  его
беспощадности в делах.
   Мегрэ невольно  вспомнился  незнакомец,  приволакивающий  ногу,  тот,
который ожидал его у входа в Уголовную полицию, а потом вдруг повернул в
сторону площади Дофини. Вид у него был далеко не процветающий. Вероятно,
предыдущую ночь он спал, не раздеваясь. Однако на бродягу он не походил.
   В Париже живут тысячи людей, которых трудно причислить к какой-нибудь
определенной социальной категории. Часть из них неизбежно опускается  на
дно,  и  если  такие  не  кончают  жизнь  самоубийством,  то  становятся
бездомными бродягами и влачат дни на парижских набережных.
   Другие, стиснув  зубы,  цепляются  за  жизнь  и  порой  выплывают  на
поверхность, в особенности если кто-нибудь протянет им руку помощи.
   В глубине души Мегрэ был не прочь оказать этому человеку помощь.
   Автор письма не походил на безумца, несмотря  на  ненависть,  которую
питал к Шабю и которая, по-видимому, стала для него единственным смыслом
существования.
   Не он ли и убил виноторговца? Возможно. Мегрэ легко  мог  представить
себе, как  он  поджидает  Шабю  в  сумерках,  сжимая  холодную  рукоятку
пистолета.
   Итак,  он  решился  и  выстрелил  раз,  два,  три,  четыре  раза   и,
прихрамывая, направился к метро. Потом, быть может,  побрел  на  Большие
бульвары  или  другой  оживленный  квартал  и  вошел  в  бистро,   чтобы
обогреться и в одиночестве отпраздновать только что одержанную победу.
   Убийство Шабю не было для него неожиданным: он давно все обдумал,  но
долго  колебался,  вновь  и  вновь  перебирая  в  памяти  обиды,   чтобы
подхлестнуть себя.
   И, наконец, враг уничтожен. Не исчез ли вдруг  для  преступника  весь
смысл его жизни? Об убитом говорят, как о незаурядной  личности,  как  о
человеке редких деловых качеств, но не упоминают ни о том, кто  совершил
убийство, ни о причинах, которые могли его к этому побудить.
   И тогда он  звонит  Мегрэ.  Потом  пишет  письмо,  не  сознавая,  что
сообщает  достаточно  для  того,  чтобы  его  можно  было  разыскать   и
арестовать.
   Звонок возвестил о начале оперативки, и Мегрэ  направился  в  кабинет
шефа.
   - По делу об убийстве на улице Фортюни ничего нового?
   - Ничего определенного. Однако у меня появилась надежда.
   - Вы думаете, будет скандал?
   Мегрэ нахмурился. Ведь он ничего  не  рассказывал  шефу  относительно
личности Шабю. Газеты тоже отмалчивались. С чего тогда этот  разговор  о
скандале?
   Может быть, начальник полиции знал убитого? Или бывал в  кругах,  где
знали виноторговца? В таком случае ему должно быть известно, что  немало
людей имели  основания  ненавидеть  Шабю  настолько,  чтобы  желать  его
гибели.
   - Пока ничего определенного, - уклончиво ответил комиссар.
   - Во всяком случае, вы хорошо  сделали,  что  не  распространялись  в
присутствии газетчиков.
   Потом он просмотрел оставшуюся почту, вызвал машинистку и продиктовал
ей несколько писем. Его еще поламывало, он  испытывал  слабость,  но  не
выпускать носовой платок из рук нужды уже не было.
   Незадолго до полудня вернулся Лапуэнт.
   - Надеюсь, патрон, вы будете мною довольны. Я почти уверен,  что  мне
удалось сойти за частное лицо... Ну и похороны! Присутствовало не  более
двух десятков человек, а из служащих был только Лусек.
   - Знакомые лица тебе не попадались на глаза?
   - Когда я выходил из церкви, мне показалось, что  с  противоположного
тротуара меня кто-то разглядывает.
   Я попытался подойти поближе, но пока пробирался  через  поток  машин,
человек исчез.
   - Возьми-ка, почитай! - И Мегрэ  протянул  инспектору  письмо,  читая
которое тот несколько раз улыбнулся.
   - Думаете, это он?
   -  Заметь,  автор  письма  подстерегал  меня  на   площади   Вогезов,
набережной Шарантон, у входа в  Уголовную  полицию.  Сегодня  утром  он,
наверное, ожидал, что я буду на похоронах.
   - Он видел меня с вами и узнал.
   - Пусть во второй половине дня кто-нибудь из  наших  ребят  будет  на
площади Вогезов и не показывает вида, что знает меня. Возможно, я  зайду
к госпоже Шабю. Нужно тщательно  проследить,  не  бродит  ли  кто-нибудь
поблизости от дома. Мы уже убедились, что этот тип обладает удивительной
способностью мгновенно исчезать.
   - Вы хотите, чтобы я это взял на себя?
   - Если не возражаешь. Тем более что ты его уже видел.
   Завтракать Мегрэ поехал домой. С аппетитом  поел  и  четверть  часика
вздремнул в кресле. Вернувшись на службу, позвонил на площадь Вогезов  и
попросил к телефону хозяйку. Ждать пришлось довольно долго.
   - Прошу прощения, что беспокою сразу после похорон.  Признаться,  мне
не терпится просмотреть письма, они могут навести на след.
   - Вы могли бы приехать сейчас же?
   - Охотно.
   - В пять часов у меня  важное  свидание,  которое  я  никак  не  могу
отменить. Если вам удобно...
   - Я буду у вас через несколько минут.
   Лапуэнт уже стоял  на  посту,  поблизости  от  дома.  Мегрэ  попросил
Торранса отвезти его и тут же отослал инспектора на набережную Орфевр. С
парадной двери исчезли черные  драпировки  с  серебряной  бахромой,  вид
квартиры изменился, - в ней приготовились жить. Только  запах  хризантем
напоминал, что еще недавно здесь лежал покойник.
   Жанна Шабю была в том  же  черном  платье,  что  и  накануне,  только
приколола брошь  из  самоцветов,  отчего  внешность  ее  казалась  менее
строгой. Держалась она непринужденно и уверенно.
   - Если не возражаете, мы можем перейти  ко  мне  в  будуар.  Гостиная
слишком велика для двоих.
   - Вы открывали сейф?
   - Не скрою.
   - Откуда вы достали шифр? Ведь вы же его не знали?
   - Конечно, нет. Я сразу подумала, что он где-нибудь записан у мужа, и
поискала в бумажнике. Открыла водительские права, увидела несколько цифр
и попробовала покомбинировать с ними.
   На столике в стиле Людовика  XV  лежал  наспех  перевязанный  большой
пакет.
   - Я не все успела прочитать, - пояснила Жанна Шабю, - тут не  хватило
бы целой ночи. Меня удивило, что он хранил все эти бумажки. Я нашла даже
старые любовные письма, написанные мною в ту пору, когда мы еще не  были
женаты.
   - Думаю, - вставил комиссар, - целесообразнее всего  начать  с  самых
давних: они могут пролить свет на убийство.
   - Садитесь, пожалуйста.
   Мегрэ очень удивился, когда она надела очки, совершенно изменившие ее
облик. Теперь Мегрэ понимал ее желание  взять  дела  в  свои  руки.  Эта
женщина обладала удивительным хладнокровием и огромной силой воли. Такая
легко не откажется от цели, которой задалась.
   - Много записок... Посмотрите-ка!.. Тут вот подписано "Рита". Я  даже
не знаю, о какой Рите идет речь.
   "Буду свободна завтра в три. Встретимся там же? Целую. Рита".
   -  Как  видите,  особа  не  из   сентиментальных.   Почтовая   бумага
безвкусная, к тому же надушена.
   - Даты нет?
   - Нет. Но эта записка лежала среди  писем,  полученных  за  последние
месяцы.
   - Вам не попадались письма Жана-Люка Кокассона?
   - А вы в курсе дела? Он к вам приходил?
   - Он очень обеспокоен судьбой своих писем.
   Дождь не прекращался, капли зигзагами ползли по стеклам высоких окон.
   В квартире было тихо, спокойно. Хозяйка и комиссар  сидели  вдвоем  у
стола, где были разложены сотни писем  и  записок  -  своеобразный  итог
жизненного пути человека.
   - Вот письмо Кокассона. Хотите взглянуть?
   - Да!
   - Можете курить свою трубку. Мне это совсем не мешает.
   Дорогой Оскар!
   Меня греют воспоминанья о нашей старой дружбе, но я долго  колебался,
прежде чем решился написать тебе, но вспомнил о нашей дружбе, и сомнения
мои рассеялись. У тебя блестящие качества делового человека, тогда как я
не очень-то смыслю в цифрах, и поэтому мне неприятно говорить о деньгах.
   Профессия издателя книг по искусству своеобразна. Мы  постоянно  ищем
рукописи, которые обещали бы наибольший успех. Такого случая  приходится
ждать очень долго,  и  когда,  наконец,  судьба  тебе  улыбнется,  порою
оказывается, что ты не имеешь возможности эту издать.
   Так случилось и со мной. Именно теперь, когда у меня застой в делах и
мне в течение года ничего не удалось напечатать, я получил  удивительную
работу о некоторых аспектах азиатского  искусства.  Я  уверен,  что  это
значительное произведение. И  будет  иметь  заслуженный  успех.  Я  даже
убежден, что смогу продать  права  на  издание  книги  в  США  и  других
странах, а это намного перекроет расходы.
   Однако, чтобы издать книжку, необходимо - и немедленно, около двухсот
тысяч франков. А у меня ни сантима.  Что  касается  Мег,  то  ее  личные
сбережения не превышают десяти тысяч.
   Не мог бы ты ссудить меня нужной суммой? Я знаю,  что  для  тебя  это
сущая безделица. Мне впервые приходится обращаться с подобной  просьбой,
и потому я чувствую себя очень неловко.
   Я говорил с Мег, и она уверила меня, что ты питаешь  к  нам  подлинно
дружеские чувства и не откажешь в подобной услуге.
   Позвони  мне  по  телефону  или  сообщи  письменно,  где   мы   можем
встретиться - у тебя дома или в одной из твоих контор. Я готов подписать
любые бумаги.
   - Омерзительно, не правда ли? - Госпожа Шабю закурила сигарету. -  Вы
заметили намек на Мег? Другое письмо короче.
   Оно было написано от руки, мелким неровным почерком.
   Дорогой друг, Я крайне удивлен, что до сих пор не получил  ответа  на
мое письмо: мне стоило огромного усилия его написать. Моя  откровенность
говорит о доверии, с каким я к тебе отношусь.
   За  это  время  мое  положение  еще  более  осложнилось.  Мне  вскоре
предстоят довольно крупные платежи,  из-за  которых,  возможно,  я  даже
вынужден буду скрыться Мег в курсе дела. Она очень волнуется и  настояла
на том, чтобы я тебе написал.
   Надеюсь, ты докажешь, что истинна