т-Антуан  хватает
лавочек, где эту липу продают пачками по твердой цене.
   - Созвонись с Ситроеном.
   Принесли фотографии убитого, и Мегрэ раздал их инспекторам отдела  охраны
нравственности и отдела меблированных комнат. А сам  поднялся  на  чердачный
этаж, прихватив с собой  отпечатки  пальцев.  Они  не  сошлись  ни  с  одной
дактокартой.
   - Мерса нет? - осведомился "комиссар, приоткрыв дверь лаборатории.
   Мере не должен был находиться на месте: он работал всю ночь  и  утро.  Но
сна ему требовалось немного. Семьи у него нет, подруги, насколько  известно,
тоже, живет он одной страстью - своей лабораторией.
   - Я здесь, шеф.
   - Для тебя еще один труп. Но сначала зайдем ко мне. В  кабинет  комиссара
они спустились вместе. Люкас говорил по телефону с бухгалтерией Ситроена.
   - Старуха не соврала. Он числился на заводе разнорабочим в  течение  трех
месяцев. В платежной ведомости не фигурирует уже больше полугода.
   - Работал хорошо?
   - Невыходов мало, но на Ситроене столько народу, что там никто никого  не
знает. Я спросил, не стоит ли завтра  повидаться  с  мастером  участка,  где
работал  чех,  -  быть  может,  тот  даст  более  подробные  сведения.   Мне
отсоветовали. Будь это специалист - другое дело. А разнорабочие почти сплошь
иностранцы. Нанимаются, увольняются, и никто их не помнит.  Несколько  сотен
их всегда толпятся у ворот в ожидании найма. Работают три дня,  три  недели,
три месяца, потом исчезают. По мере надобности их перебрасывают  из  цеха  в
цех.
   - Это из его карманов?
   На столе комиссара лежал затрепанный бумажник из  кожи,  бывшей  когда-то
зеленой, а в нем,  кроме  профсоюзной  карточки,  фотографии  девушки:  лицо
круглое, очень свежее, на голове венок тяжелых кос.  Без  сомнения,  чешская
крестьянка. И деньги - две бумажки по тысяче франков, три по сто.
   - Приличная сумма! - проворчал Мегрэ. Длинный  кнопочный  нож  с  тонким,
отточенным, как бритва, лезвием...
   - Тебе не кажется, что этим ножом вполне могли убить Маленького Альбера?
   - Пожалуй, шеф.
   Носовой платок, тоже зеленоватый: Виктор Польенский  явно  любил  зеленый
цвет.
   - Забирай. Вещичка не из аппетитных, но почем знать, может, твои  анализы
что и покажут.
   Пачка сигарет, зажигалка немецкой работы, мелочь. Ключа нет...
   - Ты уверен, Люкас, что ключа не было?
   - Твердо, шеф.
   - Его раздели?
   - Еще нет. Ждут Мерса.
   - Иди, старина. На этот раз присутствовать не могу - время поджимает.  Да
гляди не надорвись: тебе ведь до глубокой ночи дела хватит.
   - Я свободно продержусь двое суток без сна. Не впервой.
   Мегрэ позвонил в кафе "У Маленького Альбера".
   - Ничего нового, Эмиль?
   - Ничего, шеф. Работаем помаленьку.
   - Народу много?
   - Меньше, чем утром. На аперитив еще зашли, обедать - никто.
   - Твоей жене не разонравилось изображать хозяйку бистро?
   - Она  в  восторге.  Произвела  в  спальне  генеральную  уборку,  сменила
простыни, и мы недурно устроимся. А что ваш рыжий?
   - Убит.
   - Как?!
   - Когда ему захотелось вернуться домой, один из его дружков всадил в него
пулю.
   Еще один заход в инспекторскую. Надо обо всем подумать.
   - Что с желтым "Ситроеном"?
   -  Ничего  нового.  Однако  поступают   кое-какие   сигналы   из   района
Барбес-Рошешуар.
   - Не пренебрегайте. По  такому  следу  стоит  пойти.  Опять-таки  в  силу
топографических соображений:  от  бульвара  Барбес  два  шага  до  Северного
вокзала. А Маленький Альбер долго работал официантом в  одной  из  пивных  в
этой части города.
   - Есть хочешь, Люкас? - спросил комиссар.
   - Не очень. Могу потерпеть.
   - Что скажет жена?
   - Ничего не скажет. Надо только позвонить ей и предупредить.
   - Давай. Я звоню своей, и ты остаешься со мной. Мегрэ все-таки  несколько
утомился и предпочитал работать не в одиночку, тем более  что  ночь  обещала
быть напряженной. Они зашли в пивную "У  дофины",  выпить  аперитив  и,  как
всегда, простодушно удивились, почему даже теперь, когда розыск идет  полным
ходом, вокруг них продолжается  нормальная  жизнь,  люди  занимаются  своими
маленькими делами и шутят. Что им до того, что какой-то чех  убит  на  улице
Сицилийского Короля? Десяток строк  в  газетах  -  и  только.  А  еще  через
несколько дней они прочтут, что убийца схвачен.
   Никто, кроме посвященных, не  знал,  что  готовится  облава  в  одном  из
наиболее густонаселенных и беспокойных районов Парижа.  Вряд  ли  кто-нибудь
замечал  и  расставленных  на  всех  перекрестках  инспекторов,  старательно
напускавших на себя безразличие. Пожалуй, одни лишь проститутки, жавшиеся по
темным углам, откуда они время от времени выныривали на  тротуар  в  надежде
подцепить прохожего, растерянно хлопали  глазами,  узнавая  по  характерному
облику сотрудников службы охраны нравственности: они уже  догадывались,  что
им предстоит провести часть ночи в участке. Впрочем, они привычные  -  такое
случается с ними по меньшей мере раз в месяц. Если они не больны,  к  десяти
утра их отпустят. Велика важность!
   Хозяева меблированных комнат тоже не любят, когда  к  ним  вваливаются  в
неурочный час для проверки  регистрационных  книг.  Ну  уж  книги  у  них  в
порядке, всегда в порядке. Им суют под нос фотографию. Хозяева  делают  вид,
что внимательно всматриваются в нее, подчас идут даже за очками.
   - Знаете этого субъекта?
   - В жизни не видел.
   - Чехи у вас проживают?
   - Есть поляки, итальянцы, один армянин, а вот чехов нет.
   - Ладно.
   Рутина! Инспектор на бульваре Барбес, у которого одно  задание  -  желтая
машина, опрашивает содержателей  гаражей,  механиков,  постовых,  торговцев,
привратниц.
   Рутина! На Шаратонской набережной Шеврие с женой играют  роль  владельцев
бара и сейчас, закрыв ставни, наверняка болтают у  пузатой  печки,  а  потом
мирно улягутся в постель Альбера и  косоглазой  Нины.  Вот  кого  еще  нужно
разыскать. Что с ней? Известно ли ей, что муж убит? Если да, почему  она  не
явилась опознать труп после опубликования фото в газетах? Другие могли его и
не опознать, но она?.. Что если убийцы увезли ее с собой? Ее ведь не было  в
желтой машине, которая доставила тело на площадь Согласия.
   - Голову на отсечение даю, что в один прекрасный  день  мы  обнаружим  ее
где-нибудь  в  деревне,  -  пробормотал   Мегрэ,   вслух   заканчивая   свои
размышления.
   -  Просто  диву  даешься,  сколько  людей,  чуть  дело  запахло  жареным,
испытывают  потребность  подышать  деревенским  воздухом,   чаще   всего   в
какой-нибудь спокойной гостинице с хорошим столом и добрым кларетом.
   - Берем такси?
   Это,  конечно,  сулит  объяснение  с  кассиром,  который  с  раздражающим
упорством обкарнывает счета на оперативные расходы и вечно твердит: "Но я же
не разъезжаю на такси!" Но уж лучше нервотрепка, чем переть через Новый мост
и ждать автобуса.
   - Мобежская улица, "Циферблат".
   Отличная пивная, вполне во вкусе Мегрэ: еще не модернизирована, по стенам
классический  круг  зеркал,  темно-красные  молескиновые  банкетки,  светлые
мраморные столики, там и сям никелированные шары для тряпок.  Вкусный  запах
пива и кислой капусты. Правда, всегда чуточку многовато слишком  торопливых,
обремененных багажом посетителей, которые пьют и  едят  наспех,  нетерпеливо
окликают официанта и не сводят глаз с больших  светящихся  часов  на  здании
вокзала. Внешность хозяина, который занимает позицию возле кассы, зорко,  но
с достоинством наблюдая за происходящим, тоже отвечает традиции:  маленький,
упитанный, лысый; костюм просторный, на легких полуботиночках ни пылинки.
   - Две порции сосисок с капустой, две кружки пива и позовите,  пожалуйста,
хозяина.
   - Желаете поговорить с мсье Жаном?
   - Да.
   Бывший официант или метрдотель, обзаведшийся в конце  концов  собственным
делом?
   - Чем могу служить?
   - Мы хотели бы получить справку. У вас здесь работал некий Альбер  Рошен,
по прозвищу, если не ошибаюсь, Маленький Альбер?
   - Слышал о таком.
   - Но сами его не знали?
   - Я перекупил это заведение три года назад.  Тогдашняя  кассирша  знавала
Альбера.
   - Вы хотите сказать, что больше она здесь не служит?
   - Она умерла в прошлом году, просидев сорок с лишним лет на этом месте.
   И хозяин указал на  кассу  в  полукабине  из  лакированного  дерева,  где
восседала белокурая особа лет тридцати.
   - А официанты?
   - Был у нас один старик, Эрнест, но с тех пор вышел на пенсию и  вернулся
в родные края - куда-то в Дордонь, насколько помнится.
   Хозяин стоял, глядя, как оба клиента поедаю  г  сосиски  с  капустой,  но
замечал каждую мелочь вокруг.
   - Жюль! Номер двадцать четвертый...
   Он улыбнулся вслед уходящему посетителю.
   - Франсуа! Вещи мадам...
   - Прежний владелец жив?
   - Чувствует себя лучше, чем вы и я.
   - Не знаете, где можно с ним повидаться?
   - У него дома, разумеется. Иногда он навещает меня. Скучает, твердит, что
не прочь бы снова заняться коммерцией.
   - Адрес не дадите?
   - Вы из полиции? - без обиняков поинтересовался хозяин.
   - Я комиссар Мегрэ.
   - Прошу прощения.  Номер  дома  я  не  помню,  а  как  туда  добраться  -
пожалуйста: он несколько раз приглашал меня к завтраку. В  Жуэнвиле  бывали?
Представляете себе остров Любви, чуть дальше моста? Он живет не на  острове,
а на вилле, прямо против стрелки. На другом берегу лодочная стоянка.  Вы  ее
сразу увидите.
   В половине девятого такси остановилось у виллы. На белой мраморной  доске
с резной надписью печатными буквами "Гнездышко" была изображена  сидящая  на
краю гнезда тропическая птица или нечто, долженствующее изображать таковую.
   - Пришлось ему побегать, прежде чем он откопал дачку с таким названьицем!
- заметил Мегрэ, нажимая на звонок. Дело в том, что фамилия бывшего  хозяина
"Циферблата" была под стать наименованию виллы -  его  звали  Луазо,  Дезире
Луазо . - Вот увидишь: он с  Севера  и
угостит нас старым джином.
   Визит оказался  удачным.  Первым  делом  они  увидели  маленькую  розовую
толстушку-блондинку, на которую надо было смотреть вблизи, чтобы  разглядеть
мелкие морщинки под толстым слоем пудры.
   - Мсье Луазо! - позвала она. - К вам  пришли.  Однако  это  оказалась  не
служанка, а сама г-жа Луазо, Она провела гостей в пахнущую лаком гостиную.
   Луазо, как и мсье Жан, был толст, зато шире в плечах и выше,  чем  Мегрэ,
что не мешало ему двигаться с ловкостью танцовщика.
   - Присаживайтесь, господин комиссар. И вы, господин...
   - Инспектор Люкас.
   - Скажите на милость! В  школе  я  знавал  одного  парнишку  с  такой  же
фамилией. Вы не бельгиец, инспектор? А я  из  тех  краев.  Это  чувствуется,
верно? Ну и что? Я этого не стыжусь - что тут зазорного?  Милочка,  дай  нам
чего-нибудь выпить.
   Подали по стопке джина.
   - Альбер? Разумеется, помню. Парень с севера, как и я. По-моему,  мать  у
него тоже была бельгийка. Я очень жалел о его уходе. Понимаете, в нашем деле
самое важное - приветливость. Люди,  которые  ходят  в  кафе,  любят  видеть
улыбающиеся лица. Был у меня, к примеру, один официант, честнейший  человек,
отец  кучи  детей.  Закажет  клиент  содовую,  виши   или   что-нибудь   еще
безалкогольное, а он наклоняется и шепотом спрашивает: "У вас тоже язва?" Он
прямо-таки жил своей язвой, говорил только о ней, и  мне  пришлось  от  него
избавиться,  потому  что,  когда   он   подходил   к   столику,   посетители
пересаживались за другой. С Альбером все было наоборот. Он вечно  балагурил,
напевал, шляпу носил так, словно жонглирует  ею  для  забавы.  Любой  пустяк
вроде: "Хорошая сегодня погодка!" - умел как-то по-особенному сказать.
   - Он ушел от вас, потому что открыл собственное дело?
   - Да, где-то в Шарантоне.
   - Получил наследство?
   - Не думаю: он бы мне сказал. По-моему, просто удачно женился.
   - Перед уходом от вас?
   - Чуть раньше.
   - Вас не пригласили на свадьбу?
   - Я обязательно был бы приглашен, если бы она состоялась  в  Париже:  мои
служащие для меня все равно что члены семьи. Но  Альбер  со  своей  невестой
уехали венчаться в провинцию, не помню уж куда.
   - И не можете припомнить?
   - Нет. Признаюсь честно: все, что за Луарой, для меня уже юг.
   - Жену его знали?
   - Как-то он привел и представил мне ее. Брюнетка, не слишком интересная.
   - Она косила?
   - Да, глаза  у  нее  были  с  косинкой.  Но  это  не  отталкивало.  Одних
косоглазие уродует, других не очень портит.
   - Девичьей фамилии ее не знаете?
   - Нет. Помню только, что она была его родственница - кузина или что-то  в
том же духе. Альбер посмеивался: "Раз все равно приходится жениться,  почему
не взять ту, кого знаешь?" Не умел он обойтись без шуточки! Песенки исполнял
тоже  неподражаемо,  и  многие  клиенты  всерьез  уверяли,  что  он  бы  мог
зарабатывать на жизнь, выступая в мюзик-холлах.  Еще  рюмочку?..  А  у  меня
здесь, сами видите, тихо, слишком даже тихо, и не исключено,  что  рано  или
поздно я вернусь к своей профессии. Одна беда: такие служащие,  как  Альбер,
редко попадаются. А вы его знаете? Как он? Процветает?
   Мегрэ предпочел не сообщать о смерти Альбера:  он  предвидел  добрый  час
охов и вздохов.
   - Не знаете, были у него близкие друзья?
   - Да он со всеми дружил.
   - Никто, допустим, не заходил за ним после работы?
   -  Нет.  Он  был  завсегдатаем  скачек.  Часто  устраивался  так,   чтобы
освободиться ко второй половине дня. Но проявлял осторожность. Денег у  меня
никогда  не  занимал.  Играл  по  своим  возможностям.  Если  увидите   его,
передайте, что я...
   Г-жа Луазо,  ни  разу  не  раскрывавшая  рот  с  самого  появления  мужа,
по-прежнему улыбалась, как восковая фигура в витрине парикмахера.
   Еще стаканчик? Охотно, тем более что джин недурен. А теперь в дорогу.  Во
время облавы улыбаться уже не придется.

Глава 6

   На перекрестке улиц  Риволи  и  Вьей-дю-Тампль  остановились  два  крытых
грузовика, и в свете уличных фонарей на мгновение  засверкали  посеребренные
пуговицы полицейских. Наряды разошлись по указанным местам, перекрыв  улицы,
где  уже  дежурили  инспекторы  уголовной  полиции.  Вслед  за   грузовиками
подкатили и встали рядом арестантские фургоны. Полицейский  офицер  на  углу
улицы Сицилийского Короля  вперился  в  наручные  часы.  Прохожие  на  улице
Сент-Антуан оборачивались и ускоряли шаг. В оцепленном районе еще  светились
отдельные окна, тусклые лампы  у  входа  в  меблированные  пансионы,  фонарь
публичного дома на улице Розье.
   Полицейский офицер, не отрывая глаз от хронометра,  отсчитывал  последние
секунды; рядом, засунув руки в карманы, безразличный ко всему, а может быть,
чуточку сконфуженный, стоял Мегрэ и смотрел в сторону. Сорок... Пятьдесят...
Шестьдесят... Два  пронзительных  свистка,  на  которые  тут  же  отозвались
другие. Полицейские в форме цепью двинулись  по  улицам,  инспекторы  начали
обход подозрительных гостиниц.
   Как всегда в  таких  случаях,  повсюду  распахнулись  окна,  и  в  черных
прямоугольниках забелели фигуры, встревоженно или раздраженно высовывавшиеся
наружу. Послышались первые голоса. Один из  полицейских  уже  подталкивал  к
машине девицу, выловленную в подворотне и поливавшую  его  непристойностями.
Там и сям раздавались торопливые шаги: люди пробовали удрать и  бросались  в
темные переулки, но напрасно,  потому  что  наталкивались  в  них  на  новые
полицейские кордоны.
   - Документы!
   Вспышки карманных фонариков озаряли подозрительные физиономии, засаленные
паспорта и удостоверения личности. В окнах маячили старожилы квартала, давно
приученные к тому, что в такие ночи долго не удается заснуть, и  наблюдавшие
за облавой, как за спектаклем.
   Самая крупная дичь была уже поймана.  Эти  не  стали  дожидаться  облавы,
которую  почуяли  с  той  минуты,  когда  в  квартале  убили   человека.   С
наступлением ночи вдоль  стен  заскользили  тени,  но  субъекты  со  старыми
чемоданами  или  странными  узлами  в  руках  неизменно   наталкивались   на
инспекторов Мегрэ. Среди этой публики  попадались  всякие:  сутенеры,  лица,
лишенные права проживания в Париже, обладатели фальшивых  документов  -  как
правило, итальянцы и поляки без въездной визы.
   - Куда направляешься?
   - Переезжаю.
   - Почему?
   О, эти боязливые или налитые злобой глаза в темноте!
   - Нашел работу.
   - Где?
   Кое-кто сочинял насчет сестры, проживающей на севере или под Тулузой.
   - В машину!
   Арестантский фургон. Ночь в участке и проверка  личности.  В  большинстве
случаев голь перекатная с замаранным прошлым.
   - До сих пор ни одного чеха, шеф, - доложили Мегрэ, который не двигался с
места, мрачно посасывая трубку, глядя на  мечущиеся  тени  и  слушая  крики,
топот бегущих, иногда глухие звуки ударов кулаком по лицу.
   Больше всего суетни было в меблирашках. Хозяева наспех натягивали брюки и
угрюмо  ждали  в  своих  конторах;  чаще  всего  они  и  ночевали   там   на
раскладушках.  Кое-кто  из  них  пытался  поднести  стаканчик   полицейским,
дежурившим в коридоре, в то время как инспекторы тяжелыми шагами поднимались
на верхние этажи. Вот тут разом оживали и приходили в движение все зловонные
клеточки дома. Сотрясалась от ударов первая дверь.
   - Откройте! Полиция!
   Заспанные мужчины и женщины в одних рубашках, бледные  лица,  испуганные,
подчас бегающие глаза.
   - Документы!
   Все так же босиком, постояльцы доставали бумаги  из-под  подушки  или  из
ящика комода; порой им приходилось перерывать облезлые старомодные чемоданы,
привезенные с другого конца Европы.
   В гостинице "Золотой лев" на кровати, не доставая ногами до  пола,  сидел
совершенно  голый  мужчина:  его   партнерша-проститутка   предъявила   свой
регистрационный билет.
   - А ты?
   Мужчина таращился на инспектора, явно ничего не понимая.
   - Паспорт?
   Мужчина не шелохнулся.  Тело  его,  поросшее  густыми  черными  волосами,
казалось из-за этого особенно белым. Соседи по лестничной площадке со смехом
глядели на него.
   - Кто он? - осведомился инспектор у девицы.
   - Не знаю.
   - Он тебе ничего не говорил?
   - Да он слова по-французски сказать не может.
   - Где ты его подцепила?
   - На улице.
   В предварилку!  Мужчине  сунули  в  руки  его  одежду.  Знаком  показали:
"Одеваться!" Он долго не понимал, пытался спорить, чего-то требовал от своей
дамы - очевидно, деньги назад. Не исключено, что  он  только  нынче  вечером
приехал во Францию и теперь проведет остаток ночи на набережной Орлож!
   Распахивались двери  обшарпанных  комнат,  откуда  несло  уже  не  только
миазмами,  подпитывавшими  все  заведение,  но  и  запахом  жильцов  -   где
недельным, где суточным.
   У арестантских фургонов теснилось человек по пятнадцать - двадцать. Девиц
поодиночке  подсаживали  туда,  те,  что   попривычней,   перешучивались   с
полицейскими.  Иные  плакали.  Некоторые  для  забавы  сопровождали  реплики
похабными жестами. Мужчины сжимали кулаки. Среди них  выделялся  молоденький
бритоголовый  блондин,  у  которого  не  оказалось  документов,   зато   был
револьвер.
   Однако и в гостиницах, и на улице происходила лишь первичная  сортировка.
Настоящая работа начнется в предварилке - может быть, еще ночью, может быть,
с утра.
   - Документы!
   Больше всего нервничали содержатели меблирашек  -  они  рисковали  своими
лицензиями. Нарушения обнаруживались  у  каждого:  у  всех  до  одного  были
незарегистрированные постояльцы.
   - Вы же знаете, господин инспектор, я всегда соблюдаю  порядок,  но  если
клиент появляется в полночь, когда все уже спят...
   В "Золотом льве", молочный плафон которого светился ближе всего от Мегрэ,
распахнулось окно. Раздался свисток. Комиссар шагнул вперед, поднял голову.
   - В чем дело?
   Совсем еще юный инспектор, как нарочно оказавшийся наверху, пролепетал:
   - Вам,  по-моему,  лучше  подняться  самому.  Мегрэ  взбирался  по  узкой
лестнице, Люкас - впритирку за ним. Одной рукой комиссар держался за п