к заходил в  магазин  на  бульваре
Бон-Нувель и спрашивал патроны. Так как этого калибра  не  было,  хозяин
направил покупателя в магазин Гастинн-Ренетта, и тот  продал  ему  целую
коробку.
   - Мальчишка показывал оружие?
   - Нет. Он протянул клочок бумаги, на котором были  написаны  марка  и
калибр.
   ...В этот день у Мегрэ было много других дел.  Около  пяти  часов  он
поднялся в лабораторию к доктору Жюссье, который сразу спросил его:
   - Вы сегодня вечером будете у Пардона?
   - Я уже знаю. Треска по-провансальски, - ответил Мегрэ. - Пардон  мне
звонил позавчера.
   - Мне тоже. Боюсь, что доктор Поль не сможет прийти.
   Бывает так, что две семьи почему-то сближаются и  начинают  проводить
время вместе, а потом без всяких причин теряют друг друга из  виду.  Вот
уже около года раз в месяц Мегрэ с женой посещали обеды у Пардона,  или,
как  они  их  называли,  обеды  табибов  .  Именно  Жюссье,  директора  лаборатории   криминалистики,
однажды вечером затащил комиссара к доктору Пардону на бульвар Вольтера:
"Вот увидите, он вам понравится. Стоящий парень! Мог бы стать  одним  из
самых выдающихся специалистов, и, заметьте, в любой области медицины. Он
был стажером в Валь-де-Грас и ассистентом у самого Лебраза, а потом  еще
пять лет стажировал в больнице Святой Анны". - "А что он сейчас делает?"
-  "Занялся  практикой  в  своем  квартале.  Работает  по  двенадцать  -
пятнадцать часов в сутки, не заботясь о том, заплатят  ему  или  нет,  и
частенько забывает послать счет пациенту.
   У него есть еще одна страсть - кулинария".
   Дня через два после этого разговора Жюссье позвонил Мегрэ: "Вы любите
утку с бобами?" - "Почему вас это интересует?" - "Пардон приглашает  нас
завтра на обед. У него подают только одно блюдо - обычно национальное, и
он желает узнать заранее, придется  ли  оно  по  вкусу  его  гостям".  -
"Согласен на утку с бобами!"
   С тех пор было еще много обедов, на  которых  подавали  то  петуха  в
вине, то турецкий плов, то камбалу по-дьеппски и многое другое.
   На этот раз речь шла о треске по-провансальски. Да, кстати,  на  этом
обеде Мегрэ должен был с кем-то познакомиться. Накануне Пардон  позвонил
ему: "Вы свободны послезавтра? Вы любите треску по-провансальски? Вы  за
трюфели или против?" - "За".
   У них вошло в привычку  называть  друг  друга  по  фамилии,  а  жены,
наоборот, называли друг  друга  по  имени.  Обе  супружеские  пары  были
примерно одного возраста. Жюссье - лет на десять  моложе.  Доктор  Поль,
судебно-медицинский эксперт, который часто присоединялся к их  компании,
- старше.
   "Скажите, Мегрэ, вам не будет неприятно познакомиться с одним из моих
старых приятелей?" - "Почему неприятно?" - "Честно говоря, я бы  его  не
пригласил, если бы он не попросил меня познакомить его  с  вами.  Только
что он был у меня на приеме, так  как  он  к  тому  же  мой  пациент,  и
настойчиво допытывался, будете ли вы у меня завтра".
   Вечером, в половине восьмого, мадам Мегрэ в легком платье в цветочках
и веселой соломенной шляпке натягивала белые перчатки.
   - Ты готов?
   - Пошли.
   - Ты все еще думаешь об этом молодом человеке?
   - Нет.
   Кроме всего прочего, было приятно, что Пардоны жили  в  пяти  минутах
ходьбы. В окнах верхних этажей отражались лучи заходящего солнца.  Улицы
пахли нагретой за день пылью. Повсюду еще играли дети, а родители  вышли
подышать свежим воздухом и расселись на стульях прямо на тротуаре.
   - Не спеши.
   Он слишком быстро ходил, по ее мнению.
   - Ты уверен, что это именно он купил патроны?
   С самого утра у нее было тяжело на сердце, и  чувство  это  усилилось
после рассказа Мегрэ о Гастинн-Ренетте.
   - Тебе кажется, что он покончит жизнь самоубийством?
   - Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?
   - Он так ужасно нервничал. Окурки в пепельнице совсем измяты.
   Было очень тепло, Мегрэ снял шляпу и нес ее в руках, как горожанин на
воскресной прогулке. Они дошли до бульвара Вольтера и  на  углу  площади
вошли в дом, где жил Пардон.  Старый  узкий  лифт,  как  обычно,  громко
заскрипел, трогаясь с места, и мадам Мегрэ слегка вздрогнула.
   - Входите. Муж вернется через несколько минут. Его срочно  вызвали  к
больному, но это в двух шагах отсюда, - приветствовала их мадам Пардон.
   Почти каждый раз, когда  Мегрэ  обедали  у  Пардона,  доктора  срочно
вызывали к больному.  "Не  ждите  меня",  -  говорил  он,  уходя.  Часто
случалось, что гости расходились, так и не дождавшись его возвращения.
   Жюссье уже пришел и сидел в  гостиной.  Там  стоял  большой  рояль  и
повсюду лежали вышивки. Через несколько минут  вихрем  влетел  Пардон  и
сразу же скрылся в глубине кухни.
   - Лагранжа еще нет?
   Пардон был  маленького  роста,  довольно  толстый,  с  очень  большой
головой и выпуклыми глазами.
   - Погодите, сейчас я угощу вас одной штукой, пальчики оближете.
   Доктор  любил  сюрпризы  и  всегда  удивлял  гостей  то  каким-нибудь
необыкновенным вином, то старым ликером; на этот раз он поразил их белым
вином Ша-ранты, которое ему прислал один винодел из Жонзака.
   - Мне не наливайте, - запротестовала мадам Мегрэ, которая пьянела  от
одной рюмки.
   Завязалась  беседа.  Окна  были  открыты.  Золотистое  вечернее  небо
постепенно темнело. Толпа людей медленно текла по бульвару.
   - Интересно, куда девался Лагранж?
   - Кто он такой?
   - Я когда-то учился с ним вместе в лицее Генриха Четвертого. Если  не
путаю, ему пришлось уйти, когда мы были  в  последних  классах.  Он  жил
тогда на улице Кювье против Ботанического сада, а его отец  казался  мне
очень важным господином, потому что он был бароном или выдавал  себя  за
такового. Я  давно  потерял  Лагранжа  из  вида,  уже  лет  двадцать,  а
несколько  месяцев  назад  он  вдруг  вошел  в  мой  кабинет,  терпеливо
дождавшись очереди в приемной. Я его сразу же узнал. Пардон взглянул  на
часы и сверил их со стенными.
   - Меня удивляет, что его до сих пор нет... Он так хотел прийти...
   Ждем еще пять минут, если не появится, сядем за стол без него.
   Он снова наполнил стаканы.
   Мадам Мегрэ и мадам Пардон упорно молчали.  Хотя  мадам  Пардон  была
худой, а жена комиссара пухленькой, обе были в одинаковой мере скромны и
в присутствии мужей неизменно держались в тени. Дамы редко разговаривали
за обедом, но потом уединялись, чтобы пошептаться о своих делах.
   У мадам Пардон  был  очень  длинный  нос,  слишком  длинный,  к  нему
приходилось привыкать. Вначале было даже как-то неудобно смотреть  ей  в
лицо. Не из-за этого ли носа, над которым, наверно, смеялись ее школьные
подруги, она стала такой скромной  и  смотрела  на  своего  мужа  такими
благодарными глазами?
   -  Держу  пари,  -  говорил  Пардон,  -  что  у  каждого   из   здесь
присутствующих был в  школе  товарищ  или  подруга  вроде  Лагранжа.  На
двадцать или тридцать мальчиков обязательно найдется хоть один,  который
в тринадцать  лет  бывает  краснощеким  толстяком  с  толстыми  розовыми
ногами.
   - В нашем классе такой девочкой была я, - сказала мадам Мегрэ.
   Но Пардон галантно возразил:
   - Девочки почти всегда выравниваются.  Частенько  бывает,  что  такие
толстушки  становятся  самыми   хорошенькими.   Мы   прозвали   Лагранжа
"Бебе-Кадум". Наверно, в те времена во  французских  школах  было  много
ребят, которых товарищи называли так же. Я был школьников в эпоху, когда
все улицы были  заклеены  рекламами  с  изображением  этого  чудовищного
младенца.
   - Ваш приятель изменился?
   - Конечно, пропорции другие. Но он так и остался рыхлым толстяком.
   Садимся за стол! Тем хуже для него.
   - Почему вы не позвоните ему?
   - У него нет телефона.
   - Он живет в этом районе?
   - В двух шагах отсюда, на улице Попинкур. Не  представляю,  зачем  вы
ему были нужны. Прошлый раз в моей  кабинете  валялась  газета  с  вашей
фотографией  на  первой  странице...  -  Пардон  взглянул  на  Мегрэ.  -
Простите, старина, не знаю как, но я проговорился, что  знаком  с  вами.
Кажется, я добавил, что мы друзья. "Он действительно такой,  как  о  нем
рассказывают?" - спросил Лагранж. Я  ответил  "да"  и  что  вы  человек,
который...
   - Который что?
   - Не важно. Я сказал все, что о вас думаю, пока  осматривал  его.  Он
диабетик. У него плохо с обменом веществ. Он ходил ко мне на  прием  два
раза в неделю, так как очень озабочен своим здоровьем. В  следующий  раз
он снова заговорил о вас,  хотел  узнать,  часто  ли  мы  видимся,  и  я
ответил, что мы обедаем  вместе  каждый  месяц.  Вот  тогда  он  и  стал
настаивать, чтобы я его  тоже  пригласил.  Честно  говоря,  я  удивился,
потому что со времен лицея встречался с ним  только  в  своем  врачебном
кабинете... Итак, прошу к столу...
   Треска по-провансальски оказалась  кулинарным  шедевром,  к  тому  же
Пардон  где-то  отыскал  сухое  вино  из  окрестностей  Ниццы,   которое
удивительно гармонировало с треской. После разговора о толстяках перешли
на рыжих.
   - В каждом классе всегда был хотя бы один рыжий мальчишка!
   Затем  разговор  перешел  на  теорию  генов.  Все  эти  обеды  обычно
кончались разговорами на медицинские темы. Мадам Мегрэ  знала,  что  это
очень нравится ее мужу.
   - Лагранж женат?
   За кофе бог знает почему снова вернулись к  Лагранжу.  Темная  синева
ночи, глубокая и бархатистая, постепенно поглотила яркие краски  заката,
но света еще не зажигали.  Через  открытую  дверь  виднелась  балюстрада
балкона,  чугунные  арабески  казались  нарисованными  тушью.   Издалека
доносились звуки аккордеона, а на соседнем  балконе  шепталась  какая-то
пара.
   - Он говорил, что был женат, но жена давно умерла.
   - А чем он занимается?
   -  Делами.  Довольно  неопределенными.  На  его   визитной   карточке
значится: "Директор акционерных обществ"  и  адрес:  "Улица  Тронше".  Я
как-то звонил по этому адресу, чтобы отменить назначенную с ним встречу,
но мне ответили, что фирма давно не существует.
   - Дети есть?
   - Двое или трое. Дочь, если не ошибаюсь, и  сын,  которого  он  очень
хочет устроить на хорошее место.
   Затем разговор снова перешел на  медицинские  темы.  Жюссье,  который
когда-то  работал  в  больнице  Святой  Анны,  вспомнил  все,  что   ему
приходилось слышать о Шарко. Мадам Пардон вязала, объясняя  мадам  Мегрэ
какой-то сложный узор. Зажгли свет. В комнату залетело несколько  ночных
бабочек. Было уже одиннадцать часов, когда Мегрэ поднялся.
   На углу бульвара распрощались с доктором Жюссье, который спустился  в
метро на площади  Вольтера.  Мегрэ  немножко  отяжелел  после  обеда,  а
возможно - и от южного вина.
   Жена взяла его под руку, она делала это только по вечерам, когда  они
возвращались домой. Она  явно  хотела  что-то  сказать.  Почему  он  это
почувствовал? Она ведь молчала, и все-таки он ждал.
   - О чем ты думаешь? - проворчал он наконец.
   - Ты не рассердишься?
   Он пожал плечами.
   - Я все время думаю о молодом человеке, который приходил утром. Может
быть, когда мы вернемся домой, ты позвонишь, чтобы узнать, не  случилось
ли с ним чего-нибудь?
   Он понял. Она  хотела  сказать:  "Надо  узнать,  не  покончил  ли  он
самоубийством".
   Странная вещь, Мегрэ не думал о возможности самоубийства.  Он  только
ощущал непонятную, смутную тревогу, но не хотел в этом признаваться.
   - Как он был одет?
   - Я не обратила внимания на его костюм. Мне кажется, он был в темном,
по-видимому, в темно-синем.
   - Цвет волос?
   - Светлый. Скорее, белокурый.
   - Худой?
   - Да.
   - Красивый мальчик?
   - Пожалуй, да. Красивый, наверно...
   Он готов был держать пари, что она покраснела.
   - Ты знаешь, я его плохо разглядела. Я помню только его  руки,  очень
нервные. Он все время теребил поля шляпы.  Даже  не  посмел  сесть.  Мне
пришлось пододвинуть ему стул. Казалось, он ждал, что я выставлю его  за
дверь.
   Вернувшись домой, Мегрэ позвонил дежурному полицейского управления, к
которому поступали все сведения с сигнальных постов.
   - Говорит Мегрэ. Есть новости?
   - Только из Берси, патрон.
   Это означало - ничего нового, кроме пьяных, подобранных около винного
рынка на набережной Берси.
   - Больше ничего?
   -  Драка  в  Шарантоне.  Минутку...  Да,  еще.  Под  вечер   вытащили
утопленницу из канала Сен-Мартен.
   - Опознана?
   - Да. Проститутка.
   - Самоубийства не было?
   Этот вопрос он задал,  чтобы  доставить  удовольствие  жене,  которая
слушала, остановившись в дверях спальни со шляпкой в руках.
   - Нет. Пока ничего нет. Позвонить вам, если будут новости?
   Мегрэ заколебался. Ему не  хотелось  казаться  заинтересованным  этим
делом, в особенности в присутствии жены.
   - Ладно. Позвоните...
   Ночью никто не звонил. Мадам Мегрэ разбудила его утром,  подав  чашку
кофе. Окна в спальне были открыты, и слышно  было,  как  рабочие  грузят
ящики у склада напротив.
   - Ну, видишь, он не застрелился, - сказал Мегрэ как бы в отместку.
   - Может быть, еще не стало известно, - ответила жена.
   Он пришел на набережную Орфевр в девять часов и встретил  всех  своих
товарищей  на  докладе  в   кабинете   начальника   управления.   Ничего
интересного. Несколько обычных происшествий. Париж  был  спокоен.  Стали
известны приметы убийцы той женщины, которую  вытащили  из  канала.  Его
арест был только вопросом времени. По-видимому, к вечеру его уже  найдут
мертвецки пьяным в каком-нибудь бистро.
   Около одиннадцати Мегрэ вызвали к телефону.
   - Кто просит?
   - Доктор Пардон.
   Мегрэ показалось, что доктор на  другом  конце  провода  чем-то  явно
смущен.
   - Простите, что я звоню  вам  в  бюро.  Вчера  я  рассказывал  вам  о
Лагранже, который хотел быть  на  нашем  обеде.  Сегодня  утром,  обходя
больных, я проходил мимо его дома на  улице  Попинкур  и  зашел  наобум,
решив, что, возможно, он заболел. Алло! Вы слушаете?
   - Слушаю.
   - Я бы вам не позвонил, если  бы  после  вашего  ухода  моя  жена  не
рассказала мне об этом молодом человеке.
   - О каком молодом человеке?
   - Молодом человеке с револьвером. По-видимому, мадам Мегрэ рассказала
моей жене, что вчера утром...
   - Ну и что дальше?
   - Лагранж придет в бешенство, если узнает, что я  вас  тревожу  из-за
него. Я нашел его в странном  состоянии.  Во-первых,  он  заставил  меня
долго звонить  и  не  открывал  дверь.  Я  уже  стал  волноваться,  ведь
консьержка сказала, что  он  дома.  Наконец  он  меня  впустил.  Он  был
босиком, в одной рубашке, в растерзанном виде и вздохнул с  облегчением,
увидев, что это я.
   "Простите меня за вчерашний вечер... - сказал он, укладываясь снова в
постель. - Я себя  неважно  чувствовал.  И  сейчас  еще  не  здоров.  Вы
говорили обо мне комиссару?"
   - Что вы ответили? - спросил Мегрэ.
   - Не помню точно.  Я  проверил  пульс,  измерил  давление.  Он  плохо
выглядел. Знаете, как человек, который  пережил  сильное  потрясение.  В
квартире царил ужасный беспорядок. Он ничего не ел, даже не пил кофе.  Я
спросил его, почему он один, и это его встревожило. "Вы думаете,  что  у
меня будет сердечный  приступ?  Скажите  правду..."  -  "Нет!  Я  только
удивлен!.." - "Чему?" - "Разве дети не живут с вами?" - "Только  младший
сын. Моя дочь ушла, когда ей исполнился двадцать один год.  Старший  сын
женат". - "А ваш младший  работает?"  Тогда  он  начал  плакать,  и  мне
показалось, что этот несчастный толстяк на глазах худеет!  "Я  не  знаю,
где он, - пробормотал Лагранж. - Его здесь нет. Он не вернулся домой". -
"А когда он ушел?" - "Не знаю. Ничего не знаю. Я совсем один. Я  умру  в
полном одиночестве". - "А где работает ваш сын?"  -  "Я  даже  не  знаю,
работает ли он: он мне ничего не рассказывает. Он ушел..."
   Мегрэ внимательно слушал, лицо его стало серьезным.
   - Это все?
   - Почти. Я постарался его ободрить. Он был таким  жалким.  Обычно  он
хорошо держится, во всяком случае, может еще произвести впечатление.
   Грустно было видеть его в этой жалкой квартире, больным,  в  постели,
которую не убирали несколько дней...
   - Его сын часто не ночует дома?
   - Нет, насколько я мог понять. Конечно, это  просто  совпадение,  что
речь идет опять о молодом человеке, который...
   - Да?
   - Что вы об этом думаете?
   - Пока ничего. Отец действительно болен?
   - Как я вам  уже  говорил,  он  перенес  сильное  потрясение.  Сердце
неважное. Вот он и лежит в постели, обливаясь холодным потом, и  умирает
от страха.
   - Вы хорошо сделали, что позвонили, Пардон.
   - Я боялся, что вы станете смеяться надо мной.
   - Я не знал, что моя жена рассказала историю с револьвером.
   - Кажется, я совершил промах?
   - Ничуть.
   Мегрэ нажал кнопку звонка и вызвал секретаря.
   - Меня никто не ждет?
   - Нет, господин комиссар, там никого нет, кроме нашего сумасшедшего.
   - Передай его Люкасу.
   Этот безобидный сумасшедший был постоянным  посетителем.  Он  являлся
аккуратно раз в неделю, чтобы предложить полиции свои услуги.
   Мегрэ  все  еще  колебался.  Скорее  всего  из-за  боязни  показаться
смешным. Вся эта история, если взглянуть на нее  со  стороны,  выглядела
достаточно нелепой.
   На набережной он сначала хотел сесть в  служебную  машину,  но  потом
из-за того же чувства неловкости решил отправиться на улицу  Попинкур  в
такси. Так его никто не заметит. Что бы ни случилось,  никто  не  сможет
над ним посмеяться.

Глава вторая,
в которой рассказывается о нелюбопытной консьержке и о господине средних лет, подсматривавшем в замочную скважину

   Швейцарская, расположенная налево под аркой, была похожа на пещеру  и
освещалась тусклым светом лампы, горевшей весь день. Небольшое помещение
было тесно заставлено вещами, которые казались вдвинутыми друг в  друга,
как в детском  конструкторе:  печка,  очень  высокая  кровать,  покрытая
красной периной, круглый стол под клеенкой,  кресло,  на  котором  спала
жирная рыжая кошка.
   Не открывая двери, консьержка долго разглядывала Мегрэ  через  стекло
и, так как он не уходил, наконец решилась открыть окошечко.  Между  двух
створок ее голова казалась увеличенной ярмарочной фотографией, дешевой и
вылинявшей  от  времени.   Крашеные   волосы   были   черными,   а   все
остальное-бесцветным и бесформенным. Она молча ждала. Мегрэ спросил:
   - Как пройти к господину Лагранжу?
   Консьержка ответила не сразу, можно было подумать, что она глухая.
   Наконец уронила с безнадежной тоской:
   - Четвертый этаж налево, в глубине двора.
   - Он дома?
   В ее голосе звучала не  скука,  а  равнодушие,  возможно,  презрение,
может  быть,  даже  ненависть  ко  всему,  что   существовало   вне   ее
комнаты-аквариума. Она сказала медленно, тягучим голосом:
   - Раз доктор навещал его сегодня утром, значит дома.
   - Никто не заходил к нему после доктора Пардона?
   Мегрэ упомянул это имя, чтобы казаться осведомленным.
   - Он сказал, чтобы я туда пошла.
   - Кто?
   - Доктор. Он хотел дать мне денег, чтобы я там прибрала и приготовила
поесть.
   - Вы там были?
   Консьержка отрицательно качнула головой.
   - Почему?
   Она пожала плечами.
   - Вы не ладите с господином Лагранжем?
   - Я здесь всего два месяца.
   - А прежняя консьержка живет еще в этом районе?
   - Она умерла.
   Он  почувствовал,  что  бесполезно  пытаться  вытянуть  из  нее   еще
что-нибудь. Этот семиэтажный дом, выходящий на улицу,  и  четырехэтажная
пристройка в глубине двора со всеми обитателями, снующими взад и вперед,
мастеровыми, детьми, посетителями - все было  ей  ненавистно,  все  были
врагами, единственная цель жизни которых - нарушать ее спокойствие.
   После сумрака и сырости швейцарской двор казался почти веселым, между
каменными плитами кое-где даже пробивалась травка, солнце ярко  освещало
желтую штукатурку фасада в глубине двора, столяр  в  мастерской  строгал
доски, они пахли  свежестью,  а  в  коляске  спал  ребенок,  за  которым
смотрела мать, выглядывая время от времени из окна второго этажа.
   Мегрэ хорошо знал этот ра