она сказала:
   - В "Ноев ковчег"!
   Жинетта направилась к Мегрэ и вдруг смутилась, возможно,  из-за  м-ра
Пайка, с которым была не знакома.
   - Мне  сообщили,  что  вы  здесь.  Я  подумала,  может,  вы  захотите
поговорить со мной. Бедный Марсель!..
   Она не называла его Марселеном, как другие. Не разыгрывала  глубокого
горя. Это была теперь зрелая женщина,  упитанная  и  спокойная,  с  чуть
заметной, немного разочарованной улыбкой.
   - Вы тоже остановились в "Ковчеге"?
   Леша взял ее чемодан. Она, по-видимому, знала остров и шла  уверенно,
неторопливо, как женщина, страдающая одышкой или не привыкшая к  свежему
воздуху.
   - Если верить газетам, он был убит потому,  что  говорил  о  вас.  Вы
этому верите?
   Время от времени она с любопытством и тревогой  поглядывала  на  м-ра
Пайка.
   - Можете говорить при нем. Это мой приятель, коллега  из  Англии,  он
приехал провести со мной несколько дней.
   Она  с  очень  светским  видом   слегка   поклонилась   человеку   из
Скотленд-Ярда и вздохнула, взглянув на пополневшую талию комиссара:
   - А я изменилась, не правда ли?

Глава 4
ПОМОЛВКА ЖИНЕТТЫ

   Забавно было видеть, как  она  вдруг  застыдилась  и  оправила  юбку,
потому что лестница была крутая, а Мегрэ поднимался вслед за ней.
   Она вошла в "Ковчег", как к себе домой, и спросила самым естественным
тоном:
   - Найдется для меня комната, Поль?
   - Придется тебе занять маленькую, возле ванной.
   Потом она повернулась к Мегрэ:
   - Вы не хотите подняться на минутку, господин комиссар?
   Эти  слова  прозвучали  бы  двусмысленно  в  том  доме,  которым  она
управляла в Ницце, но здесь в них не было ничего особенного. Однако  она
не правильно поняла колебания Мегрэ, который из-за  какого-то  кокетства
продолжал вести дознание, ничего не скрывая от м-ра Пайка. На  мгновение
на губах ее появилась почти профессиональная улыбка.
   - Я ведь не опасна, вы знаете.
   Странная вещь! Инспектор Скотленд-Ярда заговорил по-английски,  может
быть, из деликатности. Он сказал французскому коллеге только одно слово:
   - Please.
   Первой по лестнице поднималась Жожо с чемоданом.
   Юбка у  нее  была  коротенькая,  и  из-под  нее  выглядывали  розовые
трусики, обтягивавшие маленький зад.  Видимо,  это  и  побудило  Жинетту
снова оправить платье.
   В номере кроме кровати можно было сесть на стул с соломенным сиденьем
- комната была маленькая, полутемная, со слуховым окном.  Жинетта  сняла
шляпу, со вздохом облегчения  опустилась  на  край  кровати  и  тут  же,
сбросив туфли на очень высоких каблуках, растерла наболевшие пальцы ног.
   - Вам неприятно, что я попросила вас подняться?
   Внизу разговаривать невозможно, а идти куда-нибудь  У  меня  не  было
сил. Посмотрите, как распухли у меня щиколотки. Можете закурить  трубку,
господин комиссар. - Жинетте было не по  себе.  Чувствовалось,  что  она
говорит  для  того,  чтобы  выиграть  время.  -  Вы  не  очень  на  меня
сердитесь?
   Хотя Мегрэ и понял, что она имеет в виду,  он,  тоже  желая  выиграть
время, ответил:
   - За что?
   - Я прекрасно знаю, что вы были разочарованы.
   А все же я не  так  уж  тут  виновата.  Благодаря  вам  я  провела  в
санатории самые счастливые годы своей жизни. Мне ни о чем не  надо  было
заботиться. Там был врач, который немного напоминал вас: он очень хорошо
ко мне относился. Приносил книги. Я целые дни читала.  До  того,  как  я
попала туда, я была совсем необразованная.  И  когда  я  чего-нибудь  не
понимала, он объяснял. У вас нет сигареты? Ну, ничего.  К  тому  же  мне
лучше не курить.
   Я пробыла в санатории пять лет, и  мне  уже  стало  казаться,  что  я
проведу там всю жизнь. Мне там понравилось. В противоположность  другим,
мне не хотелось уходить оттуда.
   Когда мне объявили, что я выздоровела и могу уехать, клянусь  вам,  я
скорее испугалась, чем обрадовалась. Оттуда, где  мы  жили,  видна  была
долина, почти всегда скрытая легкой дымкой, а порой густыми облаками,  и
я боялась спускаться туда. Я хотела бы остаться в качестве сиделки, но у
меня не было необходимых  для  этого  знаний,  а  чтобы  мыть  полы  или
помогать на кухне, не хватало сил.
   Что бы я стала делать там, внизу? Я привыкла есть три раза в день.  И
знала, что у Жюстины мне это будет обеспечено.
   - Почему вы приехали  сегодня?  -  спросил  Мегрэ  довольно  холодным
тоном.
   - Разве я вам сейчас не сказала? Сначала я  поехала  в  Йер.  Мне  не
хотелось, чтобы на похоронах бедного Марселя никто не шел за гробом.
   - Вы все еще любили его?
   Она немного смутилась.
   - Мне кажется, я его по-настоящему любила. Я много говорила с вами  о
нем, когда вы заботились обо мне после его ареста. Знаете,  Марсель  был
неплохой человек. В сущности, даже наивный, я сказала бы, застенчивый. И
как раз потому, что был застенчивый, хотел вести себя,  как  другие.  Но
только он перехватывал через край. Там, в горах, я все это поняла.
   - И вы его разлюбили?
   - Мои чувства  к  нему  изменились.  Я  видела  других  людей.  Могла
сравнивать. Доктор помог мне понять.
   - Вы были влюблены в этого доктора?
   Она несколько нервно засмеялась.
   - Я думаю, что в санатории все  более  или  менее  влюблены  в  своих
врачей.
   - Марселей вам писал?
   - Иногда.
   - Он надеялся, что вы опять будете жить вместе?
   - Первое  время,  кажется,  да.  Потом  он  тоже  изменился.  Мы  оба
изменились, но по-разному. Он очень быстро  постарел,  почти  сразу.  Не
знаю, видели ли вы его с тех пор. Прежде он хорошо одевался,  следил  за
собой. Был гордый. А потом... с тех пор,  как  он  случайно  приехал  на
побережье...
   - Это он устроил вас к Жюстине и Эмилю?
   - Нет. Я знала Жюстину понаслышке. Я сама явилась к  ней.  Она  взяла
меня на испытательный срок как помощницу, потому что для другого  я  уже
не годилась.
   Там, в горах, мне сделали четыре операции, у меня все тело в рубцах.
   - Я спросил вас, почему вы приехали сегодня.
   Мегрэ неустанно возвращался к этому вопросу.
   - Когда я узнала, что это дело ведете вы, я, конечно,  подумала,  что
вы  вспомните  обо  мне  и  велите  меня  разыскать.  Это,   разумеется,
потребовало бы времени.
   - Если я правильно понял, то с тех пор, как вы вышли из санатория, вы
больше не общались с Марселем, но посылали ему деньги?
   -  Случалось.  Я  хотела,  чтобы  он  мог   иногда   доставить   себе
какое-нибудь удовольствие. Он  не  показывал  виду,  но  у  него  бывали
трудные времена.
   - Он вам это говорил?
   - Говорил, что он неудачник,  что  всегда  был  неудачником,  что  не
способен даже стать настоящим подлецом.
   - Он говорил вам это в Ницце?
   - Он никогда не приезжал ко мне в "Сирены". Знал, что это запрещено.
   - Значит, здесь?
   - Да.
   - Вы часто бываете на Поркероле?
   - Почти каждый месяц.  Жюстина  теперь  слишком  стара,  чтобы  самой
проверять свои заведения, а господин Эмиль никогда не любил разъезжать.
   - Вы ночуете здесь, в "Ковчеге"?
   - Всегда.
   - А почему Жюстина не предоставит  вам  комнату  у  себя?  У  нее  же
довольно большая вилла.
   - Она никогда не позволяет женщинам ночевать под своей крышей.
   Он понял, что затронул чувствительное место, но Жинетта  все  еще  не
поддавалась.
   - Боится за сына? - пошутил он, раскуривая трубку.
   - Это может показаться смешным, а между тем это  правда.  Она  всегда
заставляла его держаться за ее юбку; поэтому  по  характеру  он  и  стал
скорее похож на девицу, чем на мужчину. Она до сих пор обращается с ним,
как с ребенком. Он шагу не смеет ступить без ее разрешения.
   - А женщин он любит?
   - Скорее боится. Я  говорю,  вообще.  Знаете,  у  него  нет  к  этому
склонности. Здоровьем он никогда не отличался.  Он  все  время  лечится,
принимает лекарства, читает медицинские книги.
   - А еще почему, Жинетта?
   - Что?
   - Почему вы приехали сюда?
   - Так я же вам сказала.
   - Нет.
   - Я подумала, что вы, наверное, заинтересуетесь господином  Эмилем  и
его матерью.
   - А точнее?
   - Вы не такой, как другие полицейские, и все же...
   Когда  случается  что-нибудь  мерзкое,   всегда   подозревают   людей
определенной среды.
   - И вы считали нужным  мне  сказать,  что  господин  Эмиль  не  имеет
отношения к смерти Марселя?
   - Я хотела объяснить вам...
   - Объяснить что?
   - Мы с Марселем остались добрыми  друзьями,  но  о  том,  чтобы  жить
вместе, не могло быть и речи. Он об этом больше и не помышлял. Думаю,  и
не хотел этого.
   Понимаете? Он больше  не  имел  никакого  отношения  к  нашей  среде.
Послушайте, я сейчас видела Шарло...
   - Вы его знаете?
   - Я несколько раз встречала его здесь. Нам случалось  есть  за  одним
столом.
   - Вы собирались повидать его сегодня на Поркероле?
   - Нет. Клянусь, я говорю правду. Только  меня  стесняет  ваша  манера
задавать вопросы. Прежде вы мне доверяли.  Вы  немного  жалели  меня.  А
теперь  меня  больше  не  за  что  жалеть,  правда?  Я  теперь  даже  не
чахоточная.
   - Вы много зарабатываете?
   - Меньше, чем можно было бы думать. Жюстина - страшная скряга. И  сын
ее тоже. Конечно, я ни в чем не нуждаюсь. Даже  немного  откладываю,  но
недостаточно, чтобы жить потом на ренту.
   - Вы говорили о Марселе.
   - Я уже не помню что!.. Ах да. Как вам объяснить?
   Когда  вы  его  знавали,  он   пытался   играть   роль   закоренелого
преступника. Посещал в Париже бары,  где  можно  встретить  людей  вроде
Шарло и даже убийц. Делал вид, что принадлежит к их  бандам,  а  они  не
принимали его всерьез.
   - Значит, он был там на вторых ролях?
   - Потом и это прекратилось. Он перестал встречаться с  этими  людьми,
жил на своей лодке или в лачуге.
   Много пил. Всегда находил способ достать вина. Денежные  переводы  от
меня тоже ему помогали. Но я знаю, что думают, когда человека вроде него
находят убитым.
   - Что именно?
   - Вы тоже это знаете. Воображают,  что  это  связано  с  определенной
средой, что это сведение счетов или месть. А здесь совсем не то.
   - Вы хотели сказать мне именно это, не правда ли?
   - Я уже забыла, что хотела сказать. Вы так  изменились!  Простите,  я
имею в виду не внешность.
   Мегрэ невольно улыбнулся ее смущению.
   - Прежде даже у себя в кабинете  на  набережной  Орфевр  вы  были  не
похожи на полицейского.
   - Вы очень боитесь, чтобы я не заподозрил людей из вашей среды? Уж не
влюблены ли вы, случайно, в Шарло?
   - Конечно нет. Мне было бы очень трудно влюбиться в  кого  бы  то  ни
было после всех  перенесенных  операций.  И  Шарло  интересует  меня  не
больше, чем другие.
   - Ну а теперь договаривайте.
   - Почему вы думаете, что я не все сказала? Даю честное  слово,  я  не
знаю, кто убил бедного Марселя.
   - Но вы знаете, кто его не убивал.
   - Да.
   - Вы знаете, кого я мог бы заподозрить?
   - В конце концов, вы все равно узнаете это, не сегодня,  так  завтра,
если не  знаете  уже  сейчас.  Я  сказала  бы  вам  сразу,  если  бы  вы
допрашивали меня не так сухо.
   Я должна выйти замуж за господина Эмиля, вот что!
   - Когда?
   - Когда умрет Жюстина.
   - А почему нужно ждать ее смерти?
   - Я же вам толковала, она ревнует ко всем женщинам. Из-за нее  он  не
женился, из-за нее, насколько мне  известно,  у  него  никогда  не  было
любовницы.
   - А все-таки он собирается жениться?
   - Потому что страшно боится одиночества. Пока жива мать, он  спокоен.
Она ухаживает за ним, как за грудным младенцем. Но она недолго протянет.
Самое большее - год.
   - Это сказал врач?
   - У нее рак, а для операции она слишком стара. Что  до  него,  то  он
всегда воображает, что вот-вот умрет. Несколько раз на  дню  задыхается,
боится шевельнуться, как будто малейшее движение может  стать  для  него
роковым.
   - Потому он и сделал вам предложение?
   - Да. Он вбил себе в  голову,  что  у  меня  хватит  здоровья,  чтобы
ухаживать за  ним.  Даже  потребовал,  чтобы  меня  осмотрело  несколько
врачей. Нечего и говорить, что Жюстина об этом ничего не знает, а то  бы
она давно выставила меня за дверь.
   - А Марселей?
   - Я сказала ему.
   - И как он это принял?
   - Совершенно спокойно. Он считал, что  я  правильно  делаю,  стараясь
обеспечить себя под старость. По-моему, ему было  приятно,  что  я  буду
жить здесь.
   - Господин Эмиль не ревновал к Марселену?
   - С чего бы? Я же вам сказала, что между нами ничего не было.
   - Словом, вы об этом обязательно хотели поговорить со мной?
   - Я подумала обо всех предположениях, которые вы могли бы  сделать  и
которые не соответствовали бы действительности.
   - Например, что Марселей мог шантажировать господина  Эмиля,  и  тот,
чтобы избавиться от него...
   - Марсель не занимался шантажом, а  господин  Эмиль  скорее  умрет  с
голоду, чем решится зарезать Цыпленка.
   - Это точно, что вы в последние дни не приезжали на остров?
   - В этом легко убедиться.
   - Потому что вы все время были в своем заведении,  в  Ницце?  Что  ж,
превосходное алиби.
   - А мне оно нужно?
   - Вы же  сами  утверждали,  что  я  сейчас  говорю  как  полицейский.
Марселен все-таки мог стеснять  вас.  В  особенности,  если  принять  во
внимание, что господин Эмиль - лакомый кусочек, очень лакомый.  Если  он
женится на вас, он оставит вам после смерти приличное состояние.
   - Да, довольно приличное. Теперь я сомневаюсь, правильно ли  сделала,
что приехала. Я не предвидела, что вы будете говорить со мною так. Я вам
искренне во всем призналась.
   Глаза у нее блестели, как будто она готова была  заплакать,  и  Мегрэ
созерцал теперь старое, плохо раскрашенное лицо,  сморщенное  в  детской
гримасе.
   - Делайте что хотите. Я не знаю, кто убил Марселя.
   Это катастрофа.
   - В особенности для него.
   - Да, и для него.  Но  он-то,  по  крайней  мере,  спокоен.  Вы  меня
арестуете?
   Жинетта сказала это с чуть заметной улыбкой, хотя было видно, что она
боится и говорит более серьезным тоном, чем ей хотелось бы.
   - Пока не собираюсь.
   - Мне нужно поехать на похороны завтра утром.
   Если вы желаете, я сразу же вернусь. Надо  будет  только  послать  за
мной лодку на мыс Жьен.
   - Может быть, пошлю.
   - Вы ничего не скажете Жюстине?
   - Не скажу, если не будет крайней необходимости.
   Но я ее не предвижу.
   - Вы на меня сердитесь?
   - Да нет.
   - Нет, сердитесь. Я это сразу почувствовала, еще прежде чем  сошла  с
"Баклана".  Я-то  вас  тут  же  узнала.  И  разволновалась,  потому  что
вспомнила целый кусок своей жизни.
   - Период, о котором вы жалеете?
   - Может быть. Не знаю. Иногда я спрашиваю себя об этом.
   Она встала, вздохнув, не надевая  туфель.  Ей  хотелось  расшнуровать
корсет, и поэтому она ждала, чтобы комиссар ушел.
   - Делайте как знаете, - вздохнула она наконец,  когда  он  взялся  за
ручку двери.
   У него слегка сжалось сердце, когда он оставил ее одну,  постаревшую,
запуганную, в маленькой комнатке, куда заходящее солнце проникало сквозь
слуховое окно, окрашивая все: и обои, и  стеганое  одеяло  -  в  розовый
цвет, похожий на румяна.

***

   - Стаканчик белого, господин Мегрэ.
   Игроки  в  шары  на  площади  закончили  партию   и   окружили   бар,
разговаривая очень громко, с сильным акцентом. В углу ресторана, у окна,
м-р Пайк сидел за столиком напротив Жефа де Грефа;  оба  были  поглощены
игрой в шахматы.
   Возле них на банкетке сидела Анна и курила  сигарету,  вставленную  в
длинный мундштук. Она оделась.
   На ней было хлопчатобумажное платьице, но чувствовалось, что под  ним
та же нагота, как и под парео.
   Тело  у  нее  было  мясистое,  чрезвычайно   женственное,   настолько
созданное для ласк, что ее невольно хотелось представить себе в постели.
   Де Греф облачился в серые шерстяные брюки и морскую тельняшку в синюю
и белую полоску. На ногах были туфли на веревочной подошве, как почти  у
всех на острове, как те, что купил себе безупречный м-р Пайк.
   Мегрэ поискал глазами инспектора, но Леша не было видно.
   Ему пришлось принять стакан вина, который придвинул Поль,  а  люди  у
бара потеснились, чтобы освободить ему место.
   - Итак, комиссар?
   С ним уже заговаривали, и он знал,  что  через  несколько  минут  лед
будет сломан. Несомненно, обитатели острова с утра только и ждали  этого
момента, чтобы познакомиться с ним. Их было довольно  много,  не  меньше
десяти, все в одежде рыбаков. Двое-трое выглядели посолиднее;  вероятно,
это были мелкие рантье.
   Что бы там ни подумал м-р Пайк, надо выпить.
   - Вам нравится наше местное вино?
   - Очень.
   - В газетах пишут, что вы пьете только пиво. А Марселен говорил,  что
это не правда, что вы  не  отказываетесь  и  от  графинчика  кальвадоса.
Бедный Марселей! Ваше здоровье, комиссар.
   Поль, хозяин, который знал, чего надо ждать в  подобных  случаях,  не
ставил бутылку на место и держал ее наготове в руке.
   - Это правда, что он был ваш приятель?
   - Да, я его знавал. Он был неплохой парень.
   - Конечно. А правильно написано в газете, что он родом из Гавра?
   - Правильно.
   - Это с его-то акцентом?
   - Когда я был с ним знаком, лет  пятнадцать  назад,  он  говорил  без
акцента.
   - Слышишь, Титен? Что я всегда говорил?
   Выпили по четыре, по пять стаканов,  перебрасываясь  словами,  просто
так, для своего удовольствия.
   - Чего вы сегодня хотите поесть, комиссар?  Разумеется,  у  нас  есть
рыбная похлебка. Но может  быть,  вы  не  любите  провансальской  рыбной
похлебки?
   Мегрэ поклялся, что любит как раз только это кушанье, и все пришли  в
восторг. Сейчас не  время  было  по  очереди  знакомиться  с  каждым  из
окружающих: отдельные лица не очень запоминаются в общей массе.
   - А вы любите анисовую водку, настоящую, ту, которая запрещена? Налей
всем по рюмке пастиса, Поль.
   Наливай, наливай! Комиссар ничего не скажет.
   Шарло сидел на террасе и читал газету; перед ним стояла рюмка.
   - У вас уже есть какие-нибудь предположения?
   - О чем?
   - Да об убийстве же! Морен Бородач, который родился на острове  и  не
уезжал с него семьдесят лет, никогда не слышал ни о чем  подобном.  Были
случаи, когда люди тонули. Одна женщина с Севера  лет  пять-шесть  назад
пыталась покончить  с  собой,  проглотив  снотворное.  Один  итальянский
матрос, поссорившись с Батистом, ударил  его  ножом  в  руку.  Но  чтобы
настоящее преступление...  Никогда,  комиссар!  Здесь  даже  самые  злые
становятся кроткими, как ягнята.
   Все смеялись, пытались что-то сказать, потому что главное для  них  -
говорить, сказать все равно что, чокнуться со знаменитым комиссаром.
   - Вы лучше поймете это, когда пробудете  здесь  несколько  дней.  Вам
следовало бы приехать сюда в отпуск, вместе  с  женой.  Вас  научили  бы
играть в шары.
   Правда, Казимир? Казимир в прошлом  году  выиграл  приз  на  конкурсе
газеты "Пти-Провансаль", а вы, наверное, понимаете, что это значит.
   Церковь в конце площади  из  розовой  превратилась  в  лиловую,  небо
понемногу окрашивалось в бледно-зеленый цвет,  и  люди  один  за  другим
выходили из бара.
   Порой вдали раздавался резкий голос женщины, кричавшей:
   - Эй, Жюль, суп подан!
   А не то какой-нибудь мальчишка храбро являлся за отцом и тянул его за
руку.
   - Значит, не сыграем партию?
   - Уже поздно.
   Мегрэ объяснили, что после партии в шары обычно играют  в  карты,  но
сегодня не успели из-за  него.  Матрос  с  "Баклана",  немой  великан  с
огромными босыми ногами,  улыбался  комиссару,  показывая  ослепительные
зубы, и время  от  времени  протягивал  свой  стакан,  издавая  странное
кудахтанье, заменявшее слова "за ваше здоровье".
   Посмотрев вниз, Мегрэ увидел, что де Греф со своей  девушкой  ушли  и
англичанин остался один перед шахматной доской.
   Мы будем обедать через полчаса, - объявил Мегрэ.
   Поль тихо спросил его, указывая на инспектора Скотленд-Ярда:
   - Вы думаете, ему нравится наша кухня?
   Несколько минут  спустя  Мегрэ  и  его  коллега  шагали  по  острову,