... Лучше всего спросить горничную.
     - Он предупреждал вас, что надолго оставляет комнату?
     - Он мне ничего не говорил. Он вообще никогда ничего не говорил.
     - А в ту субботу или пятницу... во сколько он ушел?
     - Не знаю. Это не я, а моя жена его видела. Ночью, когда кто-нибудь из наших жильцов приходит с девушкой, им не нравится, чтобы их видел мужчина... Это их смущает. Поэтому ночью дежурит моя жена.
     - Она вам ничего не говорила?
     - Вы можете сами с ней поговорить. Через минуту она придет.
     В холле воздух был нагретым, застоявшимся, спертым и при этом насыщенным каким-то странным запахом, и все это вместе напоминало запах, царящий в метро.
     - Если не ошибаюсь, жена говорила, что в тот вечер он вообще не выходил.
     - Это часто случалось?
     - Иногда. Он покупал себе что-нибудь поесть и возвращался наверх в свою комнату. Мы видели, как он поднимался по лестнице с газетой и покупками. Он говорил "спокойной ночи" и не показывался до утра.
     - А в тот вечер он выходил и не вернулся?
     - Трудно сказать, на следующее утро его в комнате не было. Ага, вспоминаю: жена говорила, что видела его ночью. Она провожала какую-то пару в их комнату на первом этаже, в глубине коридора. Пошла принести им чистые полотенца и услышала, что кто-то спускается по лестнице.
     - Во сколько это было?
     - Сразу после полуночи. Жене даже стало интересно, кто выходит в такое время, но, когда она вернулась с полотенцами, этот кто-то был уже внизу.
     - Когда вы узнали, что он не ночевал в своей комнате?
     - На следующий день. Часов здак в десять-одиннадцать, когда горничная постучала в его дверь, чтобы убрать номер. Никто не ответил, поэтому она вошла и заметила, что постель не была разобрана на ночь.
     - Вы не сообщили в полицию, что жилец вышел и до сих пор не возвратился?
     - А зачем? Разве постоялец не может делать то, что ему нравится? Он заплатил. Всегда платил вперед. Часто случается, что жильцы выезжают и никого заранее не предупреждают...
     - Выезжают и оставляют свои вещи?
     - Чего там они стоят, эти вещи?
     - Проводите нас в его комнату.
     Владелец гостинички, шаркая туфлями, потащился за ними наверх. Он был еще не старым, но передвигался с трудом, и на лестнице почувствовал одышку.
     - Это на четвертом этаже, - выдохнул он.
     На лестничной площадке лежала целая гора постельного белья, двери нескольких комнат были открыты, видимо, на время уборки.
     - Это я, Роза! Иду с господами на четвертый этаж.
     Чем выше они поднимались, тем больше в воздухе чувствовалась затхлость. На четвертом этаже в коридоре не было даже дорожки. Из какой-то комнаты доносились звуки губной гармоники.
     - Это здесь...
     На двери виднелся номер 33, криво написанный черной краской.
     Воздух в комнате был спертым, как бывает в закрытых, непроветриваемых помещениях.
     - Здесь все так, как он оставил.
     - Вы ничего не трогали?
     - Я был уверен, что он вернется... Выглядел прилично... Я даже подумал, что за дело у него в таком районе! Он всегда был хорошо одет, и денег ему наверняка хватало.
     - Откуда вы знаете, что у него были деньги?
     - Два раза, когда он мне платил, я видел толстую пачку банкнот в его бумажнике.
     - Он не принимал гостей?
     - Не видели ни я, ни моя жена. А один из нас всегда внизу.
     - Сейчас, например, там никого нет.
     - Верно, так может произойти, но только на несколько минут, и, как господа слышали, я предупредил горничную...
     - Письма он никогда не получал?
     - Никогда.
     - Кто занимает соседнюю комнату? Соседняя комната была только одна.
     Номер 33 находился в самом конце коридора.
     - Ольга. Такая себе... уличная.
     Владелец маленького отеля знал, что крутить не следует: и так полиция знает обо всем, что тут происходит.
     - Она сейчас у себя в комнате?
     - В это время она наверняка спит.
     - Благодарим вас. Теперь нам бы хотелось остаться одним.
     Владелец гостинички вышел, шаркая туфлями, злой и нахмурившийся. От столкновения с полицией ничего хорошего не ожидалось.
     Мегрэ закрыл за ним дверь и начал осматривать вещи Кюэнде. Открыл убогий сосновый шкаф, плохо отполированный, с еле прикрепленным замком, из которого выпадал ключ.
     Здесь не было ничего достойного внимания: пара черных туфель, хорошо вычищенных, летние туфли, почти новые и серый костюм, старательно развешанный на плечиках. На верхней полке лежала шляпа - темная, фетровая, с этикеткой солидной фирмы.
     На нижней полке было семь рубашек - шесть белых и одна светло-голубая, кальсоны, носовые платки, шерстяные носки. На соседней полке две пижамы и книги: "Впечатления от путешествия по Италии", "Популярная медицина" (обе изданы в 1899 году) и какая-то современная приключенческая книжка...
     Меблировка состояла из железной кровати, круглого стола, накрытого скатертью из темно-зеленого плюша, одного кресла, сильно потертого, с выпирающими пружинами. Шторы не были задернуты, а занавески внизу окна пропускали скупой свет с улицы.
     Мегрэ стоял у окна. Прежде всего он увидел обширный двор перед не то патрицианским домом, не то маленьким дворцом, находящимся напротив.
     Рядом с подъездом с остекленным двойными дверями, к которым вели несколько ступенек, стоял большой черный "бентли".
     Фасад здания был старательно очищен и приобрел нежный жемчужный оттенок, окна были взяты в старинные наличники замысловатой резьбы.
     На втором этаже горела лампа, бросая свет на ковер с прекрасным сложным узором, на стоявшее у окна стильное кресло и овальный столик на изогнутых ножках.
     Окна на первом этаже были высокие, узкие, на втором - как бы косо обрезанные, будто в мансарде.
     Весь дом, в общем довольно низкий, не был, пожалуй, так велик, как могло показаться, глядя на его фасад. В нем было несколько больших комнат.
     Сквозь два открытых окна на втором этаже было видно, что происходит внутри: лакей в полосатом жилете убирал с помощью пылесоса большую комнату, наверное, салон.
     - Ты спал эту ночь, Фумель?
     - Да, шеф. Почти восемь часов.
     - Ты голоден?
     - Не очень.
     - Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя сменить. А сейчас ты должен усесться в это кресло и смотреть в окно. До тех пор, пока ты не зажжешь свет, оттуда тебя не будет видно.
     Разве не так вел себя Кюэнде во время последних пяти или шести недель?
     - Обращай внимание на то, кто входит и выходит, а если появится какая-нибудь машина, запиши номер.
     Минуту спустя Мегрэ постучал в дверь соседнего номера. Ему пришлось ждать какое-то время, пока он не услышал скрип пружинного матраса, а потом стук каблучков по полу.
     - Кто там? - спросил голос из комнаты.
     - Полиция!
     - Опять?!
     И со смирением этот женский голос добавил:
     - Войдите!
     Она широко раскрыла дверь. Одета в ночную рубашку, явно невыспавшаяся, веки у нее припухли. Грим, который не был смыт перед сном, размазался по ее лицу.
     - Я могу лечь?
     Почему вы сказали "опять"? Сегодня здесь уже была полиция?
     - Здесь нет. Но меня останавливали на улице. Уже несколько недель подряд полиция не оставляет меня в покое. Раз шесть в этом месяце я ночевала в участке. Что на этот раз?
     - Надеюсь, ничего. Прошу только никому не говорить о моем визите.
     - Разве вы не из полиции нравов? Что-то мне кажется, что я где-то видела вашу фотографию.
     Если бы не этот размазанный грим и плохо покрашенные волосы, она была бы совсем недурна. Может быть, немного полновата, но тело у нее было упругое, глаза блестящие, с живым взглядом.
     - Я комиссар Мегрэ.
     - Что случилось?
     - Еще не знаю. Давно вы здесь живете?
     - С октября. Как только вернулась из Канн. Я всегда провожу лето в Каннах.
     - Вы знакомы с соседом?
     - С каким?
     - Из тридцать третьего номера.
     - С этим швейцарцем?
     - Откуда вы знаете, что он швейцарец?
     - Определила по акценту. Я работала в Швейцарии три года назад, в кабаре, в Женеве, но мне не продлили разрешения на пребывание в стране.
     Местные девушки не любят конкуренции.
     - Он с вами разговаривал? Заходил к вам?
     - Я сама раз пошла к нему. Это было как-то после обеда. Проснулась и вижу, что кончились сигареты. Я пару раз встречала его в коридоре, он всегда вежливо здоровался со мной.
     - Ну и что было дальше?
     У нее была очень выразительная мимика.
     - Вот именно, что ничего не было! Я постучала в его дверь. Он долго не открывал. Мне даже было интересно, что он там у себя делает.
     Оказалось, он совершенно одет, в комнате у него был совершенный порядок, и он курил трубку. Никого у него не было. Я спросила: "Нет ли у вас сигарет?" Он сказал, что нет, к сожалению, но он может спуститься вниз и мне принести. Я была, как сейчас, не одета, в одной ночной рубашке. На столе у него лежала плитка шоколада. Заметив, что я на нее посмотрела, он отломил кусочек и угостил меня. Я подумала, что следует ему чем-то отплатить. По-соседски... Я думаю, вы сами понимаете. Но он ничего. Ну и я ничего. Ем шоколад, но из комнаты не ухожу. Смотрю, что он читает.
     Какая-то книжка про Италию, с такими странными гравюрами. "Вам не скучно? - спрашиваю. - Вы один-одинешенек?" Но он был, пожалуй, не по этой части... Я ведь не отталкивающая... Он, по-видимому, не мог решиться, потому что внезапно сказал: "Я должен выйти. Меня ждут..."
     - И это все?
     - Пожалуй, да. Стены здесь тонкие, слышно, что происходит в соседней комнате. А тут у нас по ночам разное случается, иногда трудно бывает заснуть,.. Вы ведь знаете, как это бывает! Но он никогда не жаловался на шум. Туалет находится в конце коридора, так что одно могу только сказать наверняка: спать он ложился очень поздно, встречала его не раз среди ночи, когда он шел в туалет; он был всегда одет полностью.
     - Вам не приходилось когда-либо взглянуть на этот дом напротив?
     - Там, где живет эта сумасшедшая?
     - Почему вы называете ее сумасшедшей?
     - Потому что она выглядит так, как будто у нее не все в порядке с головой. Отсюда хорошо видно, что там делается, сижу у окна и смотрю.
     Они редко задергивают гардины, а вечерами это далее большое удовольствие смотреть на их люстры. У них там такие огромные подсвечники, целиком хрустальные, и множество других ламп... Ее комната как раз напротив моей. Иногда вечером она задергивает гардины, но утром ее окно всегда открыто, а она, как бы не отдавая себе отчета в том, что делает, расхаживает по комнате совершенно голой. А может быть, она делает это умышленно? У некоторых женщин есть подобный бзик. Для своих личных услуг она держит двух горничных, а иногда звонит лакею, и ее нисколько не волнует, что он видит ее в таком виде, в каком создал Господь. Часто к ней приходит парикмахер и причесывает так смешно, что лопнуть можно со смеху, когда смотришь на это. Наверное, это тогда, когда она собирается на какой-нибудь светский прием. Для своих лет она хорошо держится и вовсе недурна, должна признать...
     - Сколько ей может быть лет?
     - Лет сорок пять... А может быть, и побольше. Такие женщины, как она, выхоленные, взлелеянные, окруженные заботой, могут отлично выглядеть до пятидесяти лет, и никто об этом не узнает!
     - У нее бывают гости?
     - Иногда приезжают какие-то господа с визитом. Две-три машины, редко когда больше. Чаще всего она сама куда-то исчезает.
     - Одна?
     - Нет. Чаще всего со своим альфонсом.
     - Кто он такой?
     - Не скажу, чтобы это был обычный альфонс. Молодой, по сравнению с нею щавель, моложе ее лет на двадцать. Красивый парень, высокий брюнет, одет, как куколка, а машина у него, как игрушка. Он ее сам водит, без шофера.
     - И часто он у нее бывает?
     - Я не могу постоянно сидеть у окна, к сожалению! Выхожу около шести, а возвращаюсь поздно ночью. Такая профессия!.. Откуда я могу знать, часто ли он к ней приходит?
     - А как вы думаете?
     - Да разве я знаю. Раза два-три в неделю.
     - И ночует?
     - В этом я уверена; ясно, что ночи он проводит у нее. Обычно я встаю довольно поздно, но в дни, когда мне предстоят визиты к врачу, должна выходить очень рано. Ваши коллеги, наверное, делают это нам назло, назначая такие ранние часы! Ну вот, несколько раз так было: выхожу в девять, а машина этого альфонса все еще стоит перед домом... Потом, тот, второй...
     - Есть еще и второй?
     - Вот именно! Тот старый. Ведь у нее должен быть кто-нибудь посерьезнее, разве нет?
     Мегрэ не мог удержаться от улыбки, слыша подобное изложение фактов.
     - Чему вы улыбаетесь? Разве я сказала какую-нибудь глупость?
     - Нет, что вы! Продолжайте, пожалуйста.
     - Это очень элегантный пожилой мужчина, седой, иногда приезжает на "роллс-ройсе" с шофером. А какой красивый парень его шофер!
     - И он тоже остается на ночь у этой дамы?
     - Нет, кажется, нет. Приезжает ненадолго и сразу же уезжает. Если не ошибаюсь, поздно вечером я его никогда не видела. Является эдак часов в пять. Наверное, к чаю...
     Она была горда от мысли, что при случае могла продемонстрировать свое знание высшего общества. Знала, что некоторые "аристократические семьи" в пять часов вечера "пьют чай"...
     - Я, наверное, так и не узнаю, почему вы задаете мне все эти вопросы.
     - Угадали.
     - Я должна держать язык за зубами?
     - Для меня это было бы очень важно.
     - И так будет лучше для меня самой, правда?
     - Наверняка.
     - Пожалуйста, не беспокойтесь. Я уже слышала о вас, приятельницы мне рассказывали, но представляла вас себе иным. Думала, что вы немного старше. - Она улыбнулась, потянувшись под одеялом.
     И после короткого молчания спросила:
     - Нет?
     Он ответил тоже с улыбкой:
     - Нет.
     Она громко рассмеялась.
     - Так же, как и мой сосед... Да? Через секунду спросила уже серьезно:
     - А что он такое сотворил?
     Мегрэ был почти уже готов рассказать ей правду. У него появилось огромное искушение посвятить ее в это дело. Он знал, что можно рассчитывать на ее молчание. Знал также, что она сможет понять многое, много больше, чем, например, такой человек, как судебный следователь Кажу. Может быть, какие-то следы, которых он не заметил, были бы для нее, если бы она знала, в чем дело, понятными?
     - Нет, не сейчас. Быть может, позднее. Если понадобится.
     - Вы еще вернетесь?
     - Может быть. А где здесь неподалеку можно хорошо поесть?
     - Ясное дело, только в "Пети-Сен-Поль"... Хозяйка там сама готовит, и если вы, например, любите поджаренные колбаски, лучших не найдете нигде.
     Только скатерти там бумажные и обслуживание не из лучших... Официантка слишком заигрывает с клиентами...

V

     Комиссар Мегрэ воспользовался ее советом. Но прежде чем усесться за столиком маленького ресторанчика, позвонил жене, чтобы предупредить, что ко второму завтраку домой не придет, поест в городе.
     Нет, он не забыл о своих обязанностях - о деле Фернана и его шайки.
     Но он должен был "переварить" более близкое ему и более интригующее дело об убийстве Кюэнде, и обязательно в одиночестве.
     Да, ему необходимы были и одиночество, и отдых, а позволить себе это он мог только украдкой. По этому поводу его несколько мучила совесть.
     Мучила, но не очень. Поджаренные колбаски в самом деле оказались великолепными. Ольга нисколько не преувеличивала. А вино божоле, хотя несколько густоватое, имело все еще исключительный вкус и запах. Но самым главным было то, что, сидя во второразрядном ресторанчике, за столиком, накрытым вместо скатерти белой бумагой, он мог спокойно предаваться своим мыслям.
     Хозяйка, приземистая и толстая, с коком седых волос на голове, часто открывала кухонную дверь, чтобы бросить взгляд в зал и проверить, все ли в порядке; на ней был фартучек, такой же голубой фартучек, какой когда-то носила мать Мегрэ, более темный по краям и полинявший посередине от частых стирок.
     Официантка действительно вела себя довольно странно, хотя совершенно не так, как предупреждала Ольга. Это была высокая брюнетка с белой колеей. Время от времени гримаса боли или судорога пробегали по ее лицу.
     Комиссар подумал, что сегодня она сделала аборт.
     В зале было несколько рабочих в комбинезонах, два алжирца и продавщица газет из ближайшего киоска в мужском пиджаке и фуражке.
     Имело ли какой-нибудь смысл показывать фотографию Кюэнде официантке или усатому хозяину, разливавшему вино?
     С этого самого места в углу зала у окна, которое сейчас занимал Мегрэ, Кюэнде мог, протирая временами рукавом запотевшее стекло, видеть как на ладони дом напротив, наблюдать, что происходит на улице.
     Наверняка он не доверял никому. Здесь, как и везде, его считали тихим, спокойным человеком, каким в определенном смысле он и был на самом деле.
     Мегрэ знал подобных одиночек. Например, известный Коммодор, носивший моноколь и красную гвоздику в бутоньерке, останавливался в самых роскошных отелях, имел великолепные манеры, выглядел, да и вел себя, как благовоспитанный, исполненный достоинства пожилой мужчина - такой благовоспитанный, что никому не приходило в голову подозревать, что у него "длинные руки". И он на самом деле ни разу не попался с поличным, и никто не знал, что с ним потом случилось. Может быть, он укрылся где-нибудь в провинции, а может быть, еще сейчас греет старые кости на одном из далеких островов Тихого океана? А может быть, его прирезал какой-нибудь неизвестный преступник, польстившись на деньги...
     Раньше ведь тоже существовали организованные банды, но они применяли иные методы, чем теперь, и, что более важно, набирались из людей другого типа.
     Если бы, к примеру, такая история, как на улице Лафайет, произошла двадцать лет назад, Мегрэ сразу бы знал, где искать лиц, совершивших нападение, в каком районе - да что там! - в каком кафе или баре. Он знал их завсегдатаев, людей примитивных - тех, у кого на лице написана их профессия.
     У современных гангстеров методы совершенно не те. Нападение на кассира на улице Лафайет было заранее тщательно обдумано и предусмотрены малейшие детали - надо было случиться только редкому, неожиданному стечению обстоятельств, которое привело к тому, что в толпе оказался полицейский, вопреки предписаниям имевший при себе револьвер. И он, рискуя пристрелить кого-то невиновного, не выдержал и выстрелил, ранив бандита.
     Правда, и Кюэнде в последнее время модернизировал свою "технику".
     Мегрэ вспомнил, что говорила та его соседка из гостинички "Ламбер". Она с гордостью подчеркивала, что ей известны великосветские манеры. Чай в пять часов. Так же вел себя элегантный, такой далекий для нее Кюэнде.
     Наблюдая из своего окна за домом напротив, присваивал себе привычки его обитателей, учился у них хорошим манерам, лоску, этикету.
     Нет, он не станет выбивать окна, не будет пользоваться ломом, не будет использовать ни одного из смертоносных орудий обычных взломщиков.
     Он прибегнет к более изысканным способам, но при этом более рискованным...
     На улице были видны прохожие - лица, посиневшие от холода, было видно, как они растирают задеревеневшие руки. Каждый спешит, каждый занят собственными делами, у каждого свои хлопоты, может быть, даже драмы, у каждого перед собой ближняя или дальняя цель... Кто знает: может быть, кто-то из них также замышляет преступные планы?
     - Счет, пожалуйста!
     Официантка подошла к столику, нацарапала какие-то цифры на краю бумажной скатерти, двигая при этом губами и время от времени бросая взгляд на черную доску, где мелом была проставлена стоимость различных блюд.
     К себе на набережную Орфевр Мегрэ вернулся пешком, а минуту спустя, когда он склонился над стопкой рапортов, в его кабинет, постучав, вошел инспектор Люка. Они одновременно открыли рты, чтобы что-то сказать, но комиссар опередил:
     - Надо послать кого-нибудь, чтобы освободить Фумеля. Отель "Ламбер", улица Нев-Сен-Пьер.
     Лучше всего подошел бы кто-нибудь из старых сотрудников, из "лейб-гвардии"