? Или в кабачке, где столуются  шоферы?  А  что  дальше?  Опять
будет ходить из бардака в бардак с траурной лентой на рукаве,  оплакивая
сына?
   И об этом Жане Дюкро тоже ничего не известно. Просто удивительно - ну
ровным счетом ничего! Конечно, встречаются  такие  типы,  их  жизнь  как
книга за семью печатями. А ведь им занимаются два инспектора в Латинском
квартале, в Архивном институте, в Шарантоне.
   "Приятный молодой человек, немного замкнутый, не блещет здоровьем..."
   Какими страдал недостатками, чем увлекался - об этом ничего. Никто не
знает даже, где он проводил вечера.
   "Скорее всего сидел дома, занимался, наверстывал упущенное  за  время
болезни".
   Ни семьи. Ни приятелей. Ни подружки. И вот, в  одно  прекрасное  утро
кончает с собой, повинившись в покушении на отцеубийство!
   Однако были же те три месяца, что  он  провел  на  "Золотом  руне"  с
Алиной.
   Жан... Алина... Гассен... Дюкро...
   Появились решетки Берси,  потом  справа  трубы  электростанции.  Мимо
спешили трамваи. Временами Мегрэ ни с того  ни  с  сего  останавливался,
потом шел дальше Впереди его ждет шлюз номер 1, высокий дом, баржа,  два
бистро - все эти декорации, скорее весь наш  грубый  реальный  мир,  мир
вещей, красок, запахов, запутанных человеческих жизней,  клубок  которых
он пытается распутать.
   Это его последнее дело.  В  домик  на  берегу  Луары  уже  перевезена
мебель. Да, но вот, расставаясь с женой, он ее едва  обнял.  Со  злостью
таскал узлы. Даже не дождался отхода поезда.
   Что стоит за словами начальника?
   Мегрэ  внезапно  остановился  и  решительно  сел  в  трамвай.  Хватит
бесцельно бродить по набережной.

***

   Чем выше поднималась луна, освещая мельчайшие закоулки, тем пустыннее
выглядел пейзаж. Бистро слева уже закрылось; у Фернана трое клиентов еще
играли с хозяином в карты.
   Они услышали шаги на тротуаре. Фернан поднял голову и сразу же  узнал
переступившего порог комиссара.
   - Снова в наши края, да так поздно? Есть что-нибудь новенькое?
   - Ничего.
   - Хотите выпить?
   - Благодарю, нет.
   - Зря. Поболтали бы немного.
   Мегрэ вошел и тут же почувствовал,  что  это  не  надо  было  делать.
Игроки ждали, с картами в руках. Хозяин налил стопку себе, потом Мегрэ.
   - Ваше здоровье!
   - Ты играешь или нет?
   - А как же! Вы позволите, господин комиссар?
   Мегрэ остался стоять, всем нутром чуя какой-то подвох.
   - Не хотите присесть? Бью козырем.
   Мегрэ выглянул наружу, но увидел все те же контуры застывших в лунном
свете декораций.
   - Странная это история с Бебером, вы не находите?
   - Играй! Трепаться будешь потом.
   - Сколько с меня? - спросил Мегрэ.
   - Нисколько. Всех угощаю я.
   - Нет. Нет.
   - Всенепременно. Минуточку, и я в  вашем  распоряжении.  Игра!  -  Он
бросил карты и направился к стойке. - Чего вам налить? Того же?  А  вам,
ребята?
   В атмосфере бара,  поведении  клиентов,  в  их  голосах  было  что-то
нарочитое, фальшивое, особенно у хозяина: тот прямо  из  кожи  вон  лез,
чтобы разговор ни на минуту не смолкал.
   - Знаете, Гассен-то так и не просыхает. Словно обет дал. Тебе большой
стакан, Анри? А тебе?
   На уснувшей набережной лишь  одно  это  бистро  оставалось  открытым.
Мегрэ, которому надо  было  разом  следить  за  происходящим  снаружи  и
внутри, шагнул к двери.
   - Да, комиссар, чуть не забыл вам сказать...
   - Что еще? - проворчал, повернувшись Мегрэ.
   - Постойте-ка!.. Вот балда! Опять забыл!.. Чего вам налить?
   Слова  прозвучали  так  неестественно,  что  даже   игроки   смущенно
переглянулись. Фернан и сам это почувствовал: у  него  разом  покраснели
скулы.
   - Что тут, черт возьми, происходит? - вспылил Мегрэ.
   - Что вы имеете в виду?
   Комиссар придержал открытую дверь и оглядел суда, застывшие  на  воде
канала.
   - Почему ты стараешься задержать меня тут?
   - Я? Клянусь...
   Наконец в  темной  массе  корпусов,  мачт  и  кают  комиссар  углядел
крошечную светящуюся точку. Не дав себе труда затворить за собой  дверь,
он пересек набережную и  очутился  прямо  перед  мостками,  ведущими  на
"Золотое руно".
   В двух шагах от себя он едва не проглядел человека.
   - Что вы тут делаете?
   - Жду клиента.
   Мегрэ обернулся. Чуть поодаль стояло такси с потушенными фарами.
   Под ногами комиссара глухо заскрипело дерево узких сходней. Стекло  в
двери слабо светилось. Ни минуты не раздумывая, он распахнул ее и шагнул
вниз.
   - Можно войти?
   Каюту освещала керосиновая лампа.  Постель  была  уже  разобрана.  На
столе, покрытом клеенкой, стояла бутылка и два стакана.
   А  за  столом  молча,  настороженно  сидели  друг  против  друга  два
человека: старик Гассен и  Эмиль  Дюкро.  В  маленьких  глазках  Гассена
таилась угроза, Дюкро сидел, положив локти на стол, сдвинув  на  затылок
фуражку.
   - Входите, комиссар. Я так и думал, что вы тут появитесь.
   Дюкро  держался  совершенно  естественно,  приход  комиссара  его  не
обеспокоил и не удивил. От пузатой керосиновой лампы волнами  расходился
теплый воздух. Стояла полная тишина, и могло показаться,  что  эти  двое
уже Бог знает сколько времени просидели тут, не произнося ни слова и  не
шелохнувшись. Дверь второй каюты была закрыта.  Значит,  Алина  спит?  А
может быть, тихонько лежит в темноте, прислушиваясь к голосам в соседней
каюте?
   - Мое такси еще не уехало?
   Дюкро попытался стряхнуть с себя напряжение.
   - Любите голландскую водку?
   Он сам пошел к буфету за стопкой, налил в нее прозрачной  жидкости  и
уже потянулся за своей, как вдруг Гассен одним махом смел со стола  все,
что на нем было.
   Бутылка, стопки - все  покатилось  по  полу.  Из  бутылки,  чудом  не
разбившейся, вылетела пробка, и в горлышке забулькало.
   Дюкро даже не вздрогнул. Уж не ожидал ли он чего-нибудь подобного?  А
Гассен был уже совсем готов сорваться: он тяжело дышал и,  сжав  кулаки,
подался вперед.
   В соседней каюте послышалось чье-то шевеление.
   Гассен еще секунду пребывал в нерешительности, потом обхватил  руками
голову и рухнул на стул, всхлипнув:
   - Проклятая судьба!
   Дюкро кивнул на люк, на ходу похлопал старика по плечу.  И  все.  Они
сошли по сходням и окунулись в чистый свежий воздух.  Шофер  поспешил  к
машине. Дюкро чуть помешкал, придержав Мегрэ за руку.
   - Я сделал, что мог. Вам в Париж?
   Они поднялись по каменной лестнице. Дверца автомобиля  была  открыта,
мотор тихо урчал. За окнами бистро маячил силуэт:  должно  быть,  Фернан
разглядывал машину.
   - Это вы дали распоряжение, чтобы вас там никто не беспокоил?
   - Кому?
   Мегрэ махнул рукой, и Дюкро его понял.
   - Он что, пытался вас не пустить?
   Дюкро усмехнулся, польщенный и недовольный одновременно.
   - Экие идиоты! - буркнул он. - Садитесь. Прямо, в центр.
   Он снял фуражку и пригладил рукой волосы.
   - Я был вам нужен?
   Мегрэ промолчал, да Дюкро и не ждал ответа.
   - Вы подумали о моем давешнем предложении?
   Но на благоприятный ответ Дюкро уже не надеялся.
   Вероятно, был бы им даже разочарован.
   - Жена вчера вечером уехала расставлять мебель в нашем доме.
   - Где?
   - Между Меном и Туром.
   Набережные давно опустели. До самой улицы Сент-Антуан им  встретились
всего две машины. Шофер опустил стекло:
   - Куда ехать?
   И Дюкро, словно бросая кому-то вызов, отозвался:
   - Высадите меня у "Максима".
   Он на самом деле там  сошел  -  грузный,  упрямый,  в  плотном  синем
костюме с траурной креповой повязкой.
   Рассыльный,  похоже,  его  знал  и  прямо-таки  слетел  навстречу  по
ступенькам.
   - Зайдете, комиссар?
   - Нет, спасибо.
   Дюкро уже входил в тамбур, и дверь повернулась так быстро, что они не
успели ни пожать друг другу руки, ни вообще проститься.
   Пробило половину второго.
   - Такси? - спросил рассыльный.
   - Да... Впрочем, не надо.
   На бульваре Эдгар Кине пусто, большая кровать уже  в  деревне.  Мегрэ
отправился ночевать в гостиницу в конце улицы Сент-Оноре.

Глава 7

   Из глубины кладбища еще доносилось неторопливое монотонное  шарканье,
а голова траурной процессии уже подошла к воротам. Под  ногами  плотной,
то и дело останавливающейся толпы тяжело хрустел гравий.
   Эмиль  Дюкро,  в  черном  костюме  и  белоснежной   рубашке,   стоял,
прислонясь к воротам кладбища, скомканным платком утирая потное  лицо  и
пожимая руки всем, кто с поклоном к нему подходил. Трудно сказать, о чем
он думал. Во всяком случае, глаза у него были  сухие,  и  он  так  и  не
перестал делать вид,  будто  эти  похороны  не  имеют  к  нему  никакого
отношения. У его  худощавого  корректного  зятя  глаза  покраснели.  Лиц
женщин под траурными вуалями видно не было.
   Сотни  речников,  чисто  вымытых,  причесанных,  в  синей  форме,   с
фуражками в  руках,  по  одному  отдавали  поклон,  неловко,  запинаясь,
бормотали слова соболезнования, потом отходили  и  небольшими  группками
отправлялись на поиски кафе. У всех по лицам тек пот, тела под  плотными
двубортными пиджаками совсем взмокли.
   Мегрэ  стоял  на  тротуаре  возле  лотка   цветочницы,   смотрел   на
провожающих и решал, уйти ему или еще подождать. Неподалеку остановилось
такси, из  него  вылез  один  из  его  инспекторов,  поискал  начальника
глазами.
   - Сюда, Люкас.
   - Сегодня утром в половине девятого старик Гассен купил револьвер - у
оружейника на площади Бастилии.
   Гассен  был  тут  же,  среди  провожающих,  метрах  в  пятидесяти  от
семейства Дюкро. Он продвигался вперед вместе с людским потоком,  молча,
терпеливо, мрачно глядя в пространство.
   Гассен привлек внимание Мегрэ  еще  раньше:  комиссар  впервые  видел
старика при полном параде, с подстриженной бородой, в свежей  рубашке  и
новом костюме. Уж не кончился ли  срок  его  пьяного  обета?  Во  всяком
случае, он казался куда спокойнее, держался с  достоинством,  больше  не
цедил слова сквозь зубы, и это даже вызывало некоторую тревогу.
   - Это точно?
   - Совершенно  точно.  Он  попросил  в  лавке  объяснить,  как  с  ним
обращаться.
   - Подожди, пока он отойдет подальше,  а  потом  незаметно  задержи  и
доставь ко мне - я буду в местном комиссариате.
   Мегрэ быстро перешел на другую сторону и остановился метрах в трех от
Дюкро, очень его этим удивив.
   Мимо все еще шли провожавшие,  Мегрэ  поймал  взгляд  приближавшегося
Гассена, но старик не выказал ни удивления, ни досады.  Встал  в  хвост,
потоптался позади других. Наконец, молча протянул,  морщинистую  руку  и
пожал руку хозяина.
   И все. Он ушел. Мегрэ внимательно следил за его поведением, но так  и
не понял, пьян  старик  или  нет:  чрезмерное  опьянение  делает  иногда
человека неестественно хладнокровным.
   Инспектор поджидал Гассена на первом же углу.
   Мегрэ сделал ему знак, и оба они удалились  -  один  впереди,  другой
сзади.

***

   "Пройди до улицы Сантья, до того дома, что  напротив  почты,  и  купи
метров сто шнура для занавесок..." -  распорядилась  утром  по  телефону
г-жа Мегрэ.
   Шарантон наводнили толпы принаряженных речников;  они  заполнили  все
бистро на набережной от канала  до  Отейя.  Интересно,  как  повел  себя
старый Гассен, когда Люкас задержал его? Мегрэ  в  задумчивости  шел  по
улице, как вдруг его окликнули:
   - Комиссар!
   В  двух  шагах  от  него  стоял  Дюкро.  Выходит,  он  опять   бросил
погруженную  в  траур  семью,  поскорее  отделался  от  соболезнующих  и
поспешил за Мегрэ.
   - Что там еще за фокусы с Гассеном?
   - То есть?
   - Я своими глазами видел, как вы показали на него инспектору.  Хотите
его арестовать?
   - Он уже арестован.
   - Почему?
   Мегрэ чуть задумался - стоит ли говорить.
   - Утром он купил револьвер.
   Судовладелец промолчал, только зрачки у него  сузились,  взгляд  стал
жестким.
   - Это, по всей вероятности, для вас, - продолжал комиссар.
   - Все может быть, - буркнул Дюкро  и  сунул  руку  в  карман.  Достал
браунинг. С вызовом засмеялся:
   - Меня тоже арестуете?
   - Не стоит труда. Вас пришлось бы тут же отпустить.
   - А Гассена?
   - Гассена тоже придется.
   Они стояли в солнечном пятне на краю тротуара какой-то узкой  улочки;
вокруг сновали хозяйки - было время покупок; Мегрэ вдруг  стало  смешно:
во всей этой возне с  двумя  типами,  которые  свободно  разгуливали  по
Парижу с оружием в кармане, он как бы играет роль Господа Бога.
   - Гассен никогда меня не убьет, - заверил его Дюкро.
   - Почему?
   - Потому!
   И, переменив тон, добавил:
   - Не хотите ли завтра пообедать у меня на даче в Самуа?
   - Посмотрим. Во всяком случае, спасибо.
   Дюкро ушел со своим пистолетом и пристежным  воротничком,  натиравшим
ему шею. Мегрэ очень устал.
   Вдруг он вспомнил, что  обещал  позвонить  жене,  приедет  ли  он  на
воскресенье, но все-таки сначала отправился в местный комиссариат - там,
по крайней мере, прохладно. Комиссар ушел завтракать,  но  его  помощник
охотно сообщил Мегрэ новости.
   - Ваш задержанный в камере. Вот все, что было у него в карманах.
   Вещи лежали на развернутом листе газеты: дешевый револьвер,  пенковая
трубка, красный резиновый  кисет  с  табаком,  носовой  платок  с  синей
каемкой и затрепанный порыжевший бумажник. Мегрэ повертел его в руках.
   Бумажник был почти пуст. В  боковом  отделении  лежали  документы  на
"Золотое руно" и путевой лист с подписями смотрителей шлюзов. В других -
немного денег и две фотографии, женщины и мужчины.
   Фото женщины было по меньшей мере  двадцатилетней  давности;  в  свое
время снимок плохо закрепили, и он сильно поблек, но  и  сейчас  на  нем
можно было различить худощавое молодое лицо. Женщина слегка улыбалась, и
улыбка ее напоминала улыбку Алины.
   Это была жена Гассена, которой хрупкое здоровье придавало болезненную
томность, почему обитатели грубого мира речников, естественно, видели  в
ней  существо  деликатное.  Спавший  с  ней  Дюкро  -  тоже.   Где   они
встречались? На борту "Золотого руна", пока Гассен надирался в  кабаках?
Или в низкопробных меблерашках?
   На втором фото был Жан Дюкро, тот самый, кого только что  похоронили.
Обычный любительский снимок: парень в белых брюках на палубе  баржи.  На
обороте его рукой  написано:  "Моему  маленькому  другу  Алине,  которая
когда-нибудь сумеет это прочесть, от ее большого друга Жана".
   И вот он мертв! Повесился!
   - Такие, значит, дела, - заключил Мегрэ.
   - Нашли что-нибудь?
   Только мертвецов, - бросил Мегрэ и открыл дверь камеры.

***

   - Ну как, папаша Гассен?
   Сидевший  на  скамье  старик  встал;  башмаки  без  шнурков  чуть  не
свалились  у  него  с  ног,  пристежной  воротничок  без  галстука   был
расстегнут. Мегрэ хмуро посмотрел на него и позвал помощника.
   - Кто это распорядился?
   - Но вы же знаете, так обычно делается...
   - Верните ему шнурки и галстук.
   Несчастный старик чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным.
   - Садитесь, Гассен. Вот все ваши вещи, кроме револьвера,  разумеется.
Исполнили свой обет? В голове прояснилось?
   Комиссар сел напротив и уперся локтями в колени, а старик, согнувшись
пополам, стал вдевать в ботинки шнурки.
   - Заметьте, я вам ни в чем не  мешал.  Дал  возможность  ходить  куда
вздумается и пить мертвую. Ну, да ладно! Сейчас вы  оденетесь.  Вы  меня
слушаете?
   Гассен поднял голову, и Мегрэ понял, что наклонился он, скорее всего,
просто чтобы скрыть шутовскую ухмылку.
   - Почему вы хотели убить Дюкро?
   Ухмылка исчезла. Лицо старого речника, изрезанное  морщинами,  дышало
безмятежным покоем.
   - Я еще никого не убил.
   Это были  его  первые  слова,  дошедшие  до  слуха  Мегрэ:  раньше  в
присутствии комиссара старик всегда молчал. Сейчас он говорил не  спеша,
глухо, по всей вероятности, своим обычным голосом.
   - Знаю. Но ведь вы собираетесь его убить?
   - Может, кого и порешу.
   - Дюкро?
   - Может, его, может, кого другого.
   Было видно, что он не пьян, но выпить все же успел или еще сохранял в
крови остатки недавних возлияний.
   В последние дни он был  неестественно  озлоблен,  сейчас  слишком  уж
спокоен.
   - Для чего вы купили оружие?
   - А для чего вы торчите в Шарантоне?
   - Не вижу, какая тут связь.
   - А то!
   Мегрэ  на  мгновение  замолчал.  Умопомрачительная  краткость  ответа
произвела на него сильное впечатление; старик добавил:
   - Да к тому же вас-то все это не  касается.  Старик  подобрал  второй
шнурок, снова согнулся пополам и начал шнуровать  другой  башмак.  Мегрэ
приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить ни одного слова из  речи
старика - звуки так и вязли в его спутанной  бороде.  Может,  он  просто
морочил Мегрэ голову? А может, это был обычный монолог пьяницы?
   - Лет десять назад в Шалоне  владелец  "Баклана"  прибежал  к  одному
доктору. Звали его Луи. Не доктора, а хозяина "Баклана". Он с ума сходил
от радости и нетерпения: его жена должна была родить!
   Стены камеры то и  дело  подрагивали  -  мимо  проходили  трамваи;  в
соседней лавке звонил колокольчик, хлопала дверь.
   - Ребенка-то ждали, почитай, лет восемь. Луи отдал бы  за  него  все,
что успел скопить. И вот он, значит, нашел доктора,  такого  низенького,
чернявого, очкастого - я его знавал. Луи сказал, что боится, как бы роды
не начались где-нибудь в деревне, у черта на рогах, и потому решил ждать
в Шалоне сколько будет нужно.
   Гассен выпрямился - от сидения  внаклонку  кровь  прилила  у  него  к
голове.
   - Прошла неделя. Доктор приходил каждый вечер.
   Наконец часов в пять дня у жены начались схватки. Луи места  себе  не
находил. Слонялся то по палубе, то по набережной. Потом прямо-таки повис
на дверном звонке доктора и чуть не силой привез того на  баржу.  Доктор
клялся, что все  идет  нормально,  лучше  некуда,  и  что-де  достаточно
предупредить его в последнюю минуту.
   Гассен говорил монотонно, словно читал молитву.
   - Вы не знаете это место? У  меня-то  этот  дом  так  и  стоит  перед
глазами - большой, новый, окна огромные.
   В тот вечер в окнах горел яркий свет - у доктора были  гости.  Сам-то
он был красивый, усы подвитые, весь духами пропах! Два раза  он  пришел,
только позвали: несло от него бургундским, потом ликерами. Пробубнил:
   - Прекрасно, прекрасно... - и скорей домой.
   Жена Луи заходилась криком, сам он совсем обезумел, рыдал до  слез  -
до смерти перепугался. Старуха с соседней баржи божилась, что роды  идут
неладно.
   В полночь Луи снова побежал к  врачу.  Там  ему  сказали,  что,  мол,
доктор сейчас придет.
   В половине первого опять туда. Дом аж дрожит от музыки.
   А  жена  Луи   кричит   уже   так,   что   прохожие   на   набережной
останавливаются.
   Наконец гости разошлись, и доктор явился - не то чтобы совсем пьяный,
но и не больно в себе. Снял пиджак, засучил рукава. Посмотрел  роженицу,
взял щипцы.
   Возился, возился... Потом говорит:
   - Придется раздробить ребенку головку!
   - Нет, нет, только не это! - кричит Луи.
   - Хотите, чтоб я спас мать?
   Доктор на глазах засыпал, ничего не мог с собой поделать, язык у него
заплетался. Через час жена Луи больше не кричала и не двигалась.
   Гассен посмотрел Мегрэ в глаза и закончил:
   - Луи его убил.
   - Врача?
   - Всадил ему пулю в голову, потом еще одну в живот.
   Потом убил себя. Судно через три месяца продали с торгов.
   Старик замолчал, разглядывая угол топчана.
   Почему он так усмехается? Уж лучше был бы мертвецки пьян  и  обозлен,
как все эти дни.
   - А что мне теперь будет? - равнодушно, без  тени  заинтересованности
спросил Гассен.
   - Обещаете не дурить?
   - А что вы называете "дурить"?
   - Дюкро всегда был вам другом, так ведь?
   - Мы из одной деревни. Плавали вместе.
   - Он к вам очень привязан.
   Последняя фраза прозвучала неуклюже.
   - Все может быть.
   - Скажите, Гассен, на кого у вас зуб? Давайте говорить по-мужски.
   - А у вас?
   - Не понимаю.
   - Я спрашиваю, кого вы выслеживаете? Вы что-то ищете?  И  что  же  вы
нашли?
   Вот так неожида