ь напасть на его след.
   - А его жена?
   - Клянется, что давно не видела его. Соседи это  подтверждают.  Никто
нигде не встречал Фернана - и это в районе, где он наверняка живет.
   - Работайте, работайте, мои дорогие... Если кто-нибудь станет обо мне
спрашивать... Скажем, позвонят из прокуратуры...
   Мегрэ на минуту задумался.
   - ...Скажите, что я спустился вниз, в кафе. В конце  концов  скажите,
что хотите. Все, что угодно.
   Ему сейчас надо побыть одному. Он хочет спокойно  подумать.  И  пусть
никто не мешает ему заниматься делом человека, которого он знал тридцать
лет и с которым был почти дружен.

II

   Редко  когда  комиссар   Мегрэ   говорил   с   кем-нибудь   о   своих
профессиональных делах. Не верил он и в стройные теории, в которых улики
связывались с подозрениями в компактное целое, так как  по  опыту  знал,
что ни одно дело не проходит гладко.
   Лишь в обществе своего друга, доктора Пардона с улицы Попинкур, после
общего обеда он выдавливал пару слов,  которые  можно  было  принять  за
откровенность.
   Несколько недель назад Мегрэ до такой степени позволил втянуть себя в
беседу, что дал выход своему ожесточению:
   - Некоторые люди воображают, что мы только  для  того  и  существуем,
чтобы хватать преступников и вытягивать из них признание.  Это  одно  из
наиболее ошибочных убеждений  общественности,  с  которыми  человек  так
осваивается, что ему даже и в голову не приходит сомневаться в них. А на
самом деле наша роль заключается в том, чтобы охранять - прежде всего  -
государство, потом правительство, неважно, какое оно,  это  общественное
достояние, и только потом уже - жизнь отдельных граждан.
   Ты  когда-нибудь  дал  себе  труд  прочесть  Уголовный  кодекс?  Надо
добраться  до  177-й  страницы,  чтобы   найти   параграфы,   касающиеся
преступлений против частных лиц. Когда-нибудь, когда буду уже на пенсии,
я проведу точный подсчет этого. На глаз можно сказать, что три четверти,
если не четыре пятых Уголовного кодекса посвящены вопросам движимости  и
недвижимости, фальшивым деньгам, выманиванию наследства и так далее...
   Словом, всему тому, что относится  к  деньгам...  До  параграфа  294,
гласящего о "нищенствовании в общественных местах", за  которым  следует
параграф 295, касающийся умышленного убийства.
   Обед был превосходный, а вино "Сент-Эмилион", с незабываемым букетом,
попросту великолепное.
   - В газетах пишут прежде всего об уголовной полиции  потому,  что  ее
работа дает больше всего сенсационного материала. А на  самом  деле  для
министерства внутренних дел мы имеем меньшее  значение,  чем,  например,
отделы общей информации или финансовый.
   Мы играем примерно ту  же  роль,  что  и  защитники  по  отношению  к
присяжным заседателям. Представляем лишь фасад, а  настоящую,  серьезную
работу делают за кулисами специалисты по гражданскому праву.
   Высказывался ли Мегрэ в подобном духе двадцать лет назад? Или хотя бы
шестью месяцами раньше, до того, как наступили все  эти  организационные
изменения, свидетелем которых он был?
   И теперь он бурчал себе под нос,  проходя  по  мосту  Сен-Мишель,  на
котором сильный ветер  с  Сены  заставлял  прохожих  нагибаться  в  одну
сторону и под одинаковым углом. Воротник пальто комиссара был поднят.
   Ему часто случалось говорить самому с собой, как бы брюзжа или ворча.
   Но однажды он  услышал,  как  Люка  пояснял  Жанвье,  который  только
начинал тогда работать в его бригаде:
   - Не стоит обращать на это внимания. Когда он  что-то  обдумывает,  у
него такое выражение, будто он в плохом настроении, но на самом деле это
не так. Просто у него такая привычка.
   Нет, комиссар  Мегрэ  совершенно  не  был  в  плохом  настроении.  Не
чувствовал себя несчастным. Но что-то его постоянно беспокоило.  Сейчас,
например, его рассердило поведение вице-прокурора в Булонском лесу.  Его
взволнавала бессмысленная смерть Кюэнде, которому изуродовали  лицо  уже
тогда, когда он был мертв. "Скажите, что я спустился вниз, в кафе..."
   Единственное, что действительно интересует господ на высоких  постах,
так это нападения с целью грабежа. Они любой  ценой  хотят  положить  им
конец, поскольку жертвой ограбления становятся банки страховые  общества
и сберегательные кассы; именно  они  несут  материальные  убытки.  Кражи
автомобилей также участились в последнее время. Слишком участились по их
мнению.
   А разве кассиров не следует лучше охранять? - размышлял Мегрэ.  Разве
это дело, что переноску крупных, миллионных сумм доверяют одному  или  в
крайнем случае двум лицам, курсирующим постоянно по  одному  и  тому  же
маршруту, доступному практически для каждого? Ну да,  все  иные  способы
влекут за собой расходы, А что  касается  автомобилей  -  разве  следует
оставлять их рядом с тротуаром, часто с незапертыми дверцами,  а  иногда
даже с ключами в замке зажигания? Ведь автомобиль дорого  стоит,  иногда
столько, сколько средней  величины  квартира  в  городе  или  загородная
вилла.
   Но  как  часто  владельцы  сами  не  следят  за  ценными  предметами,
становящимися легкой добычей для преступников!
   А бумажник с крупной суммой денег? А бриллиантовое колье?
   Кражи такого типа вообще-то не должны касаться комиссара  Мегрэ.  Это
не его сфера. А впрочем, если полиция должна быть только орудием...
   Несмотря на эти не  лишенные  горечи  размышления,  Мегрэ  решил,  не
откладывая, отправиться на улицу Муфтар.
   День был морозным, но движение в этом районе оставалось таким же, как
и всегда; торговля на  лотках,  в  палатках  и  в  лавочках  была  очень
оживленной.
   В двух шагах от улицы Сен-Медар находилась пекарня, а над ней -  окна
мезонина. Дом был старый, узкий, с фасадом, выкрашенным в желтый цвет.
   Из глубины двора доносился звук молота, ударявшего по наковальне.
   Мегрэ поднялся по лестнице, снабженной шнуром вместо поручня, и через
минуту постучал в дверь. За ней раздались тихие шаги.
   - Это ты? - послышался голос и одновременно стукнул засов.
   Старая женщина еще больше пополнела за это время.  Плечи  стали  даже
более узкими, лицо вытянулось, зато бедра разрослись до  такой  степени,
что ей, должно быть, было трудно ходить.
   Захваченная  врасплох,  она  бросила  на   входящего   Мегрэ   полный
беспокойства взгляд, который он хорошо  знал,  взгляд,  характерный  для
людей, живущих в постоянном страхе.
   - Ведь мы знакомы, правда?.. Вы сюда уже приходили... Минуточку...
   - Комиссар Мегрэ, - буркнул он, входя в комнату.
   В комнате было очень тепло и пахло чем-то вкусным: наверное, тушилось
какое-то мясо, может быть, с овощами. Гуляш? Отварное мясо под соусом?
   - Да, да узнаю... Припоминаю... Что у вас к нему... на этот раз?
   В ее голосе не было враждебности,  чувствовалась  скорее  покорность,
фатальная покорность судьбе.
   Она пододвинула Мегрэ стул. На  кресле,  обтянутом  вытертой  колеей,
единственном в комнате, лежала маленькая с рыжей  шерстью  собачка,  она
оскалила острые зубки и глухо ворчала, а сидевший  на  подоконнике  кот,
белый с кофейными пятнами, едва соизволил приоткрыть зеленые глаза.
   - Лежать, Тото!.. И тут же пояснила:
   - Она любит ворчать, но не злая...  Это  собачка  моего  сына...  Мне
кажется, сама не знаю почему, но она становится похожей на меня...
   Действительно,  у  собачки  был  небольшой  лоб,   острая   мордочка,
тоненькие ножки,  но  тело  такое  упитанное,  толстое,  что  напоминало
откормленного поросенка. Она, должно быть, уже очень стара. Зубы  у  нее
были желтые, редко посаженные.
   - Лет пятнадцать назад Оноре принес ее с улицы; две лапки у нее  были
сломаны, наверное, под машину попала... Оноре устроил ей из двух дощечек
лубки, и через несколько  месяцев  эта  бедная  собачка  -  хотя  соседи
советовали сразу же усыпить ее - начала нормально ходить...
   Комната была низкая, довольно темная,  но  поражающая  чистотой.  Она
одновременно служила кухней и столовой, с круглым столом посередине,  со
старым буфетом у стены и с голландской плитой, такой, каких теперь почти
нигде уже не встретишь.
   Кюэнде наверняка купил ее на Блошином рынке или у торговца старьем  и
сам привел в порядок; он любил мастерить. Плита была раскалена докрасна,
и в лоснящейся медной кастрюле бурлило рагу, судя по запаху, баранье.
   С улицы доносились шум и гомон,  и  Мегрэ  припомнил,  что  во  время
своего последнего визита застал старую женщину сидящей у  окна,  локтями
она опиралась на подоконник: видимо, летом старуха так  проводила  время
до темноты, всматриваясь в движущуюся по улице Муфтар толпу.
   - Слушаю вас, господин комиссар.
   Она сохранила протяжный акцент своей страны. Не села напротив него, а
стояла, как бы готовясь защищаться.
   - Когда вы последний раз видели сына?
   - Скажите мне сначала: он снова арестован? После секундного колебания
Мегрэ ответил, даже не солгав:
   - Нет.
   - А, значит, вы его ищете. Несмотря на это, сразу  скажу:  здесь  его
нет. Вы можете произвести обыск в квартире, когда-то вы это уже делали.
   Увидите, что тут ничего не изменилось, хотя прошло уже десять лет...
   Она  указала  через  открытые  двери  на  маленький  салон,   которым
наверняка никогда не  пользовались,  загроможденный  никому  не  нужными
мелочами: салфетками, многочисленными фотографиями в рамках  -  как  это
часто бывает в мещанских домах, где одна комната  должна  быть  напоказ:
нежилой, для особо торжественных случаев.
   Комиссар помнил: в двух комнатах окна выходят во двор, одна из них, с
железной кроватью посередине,  принадлежала  этой  женщине,  вторая,  не
менее скромно обставленная, может быть, только чуточку  поудобнее  -  ее
сыну.
   Из  пекарни  на  первом  этаже  доносился  запах  горячего  хлеба   и
смешивался с вкусным ароматом бараньего рагу.
   - Я не разыскиваю его, мадам Кюэнде, -  сказал  Мегрэ  серьезно  и  с
некоторым волнением в голосе. - Хотел бы только знать...
   Она поняла мгновенно, скорее даже почувствовала: в глазах ее  блеснул
страх.
   - Если вы его не разыскиваете и если вы не арестовали его, значит...
   Волосы на ее до смешного узкой голове были редкими.
   - С ним  произошло...  что-то  плохое...  Да?!  Мегрэ  молча  опустил
голову.
   - Я лично хотел сообщить вам об этом.
   - Несчастный случай?
   - Нет... Я...
   - Так что же?
   - Ваш сын мертв, мадам Кюэнде.
   Она смотрела на него твердым взглядом, в глазах ее не  было  слез,  а
рыжеватая собачка, как бы  поняв,  что  что-то  случилось,  соскочила  с
кресла и, подбежав к ней, стала тереться о ее толстые ноги.
   - Кто это сделал?
   Слова со свистящим звуком вышли из ее  зубов,  расставленных  так  же
редко, как у ее собаки.
   - Не знаю. Его убили.
   - Где? Когда?
   - Следствие установит.
   - Убит?
   - Его нашли уже мертвым сегодня под утро в Булонском лесу.
   Она недоверчиво повторила,  как  бы  все  еще  опасаясь  какой-нибудь
ловушки.
   - В Булонском лесу? А что он делал в Булонском лесу? Ночью?
   Она недоверчиво повторила,  как  бы  все  еще  опасаясь  какой-нибудь
ловушки.
   - В Булонском лесу? А что он делал в Булонском лесу? Ночью?
   - Именно там нашли тело. Он был убит, а потом его привезли  в  машине
на это место.
   - Почему это сделали?
   Мегрэ был терпелив, ему не хотелось ее торопить, времени у него  было
много.
   - Именно это мы и хотим узнать.
   Каким образом он смог бы, например, объяснить  судебному  следователю
Кажу, что его связывало с Кюэнде? Ведь он знал его и видел не  только  в
своем кабинете на набережной Орфевр. Для того чтобы узнать его  поближе,
недостаточно было одного следствия.
   Необходимы  были  тридцать  лет   профессиональной   деятельности   и
несколько визитов к нему домой, тщательное наблюдение за этим человеком,
чтобы стала известна правда о нем.
   - Именно с этой целью - как можно раньше раскрыть преступника  -  мне
нужна определенная информация. Поэтому спрашиваю  вас  снова:  когда  вы
видели его в последний раз?
   - Я должна вспомнить...
   - Он не ночевал дома, правда? Сколько уже дней?
   - Он совершеннолетний и может делать все, что ему хочется... Ведь ему
молено, не правда ли?
   Внезапно ее глаза наполнились слезами. Она спросила подавленно:
   - Где он... сейчас? Вы мне можете сказать?
   - Вы увидите его позднее. Наш инспектор приедет к вам.
   - В морге?
   - Нет. В прозекторской.
   - Он мучился?
   - Нет.
   - В него стреляли?
   Хотя слезы одна за другой текли по ее щекам, она смотрела на Мегрэ со
все возрастающим недоверием.
   - Нет. Его ударили.
   - Чем?
   Она старалась представить себе ситуацию, в которой оказался ее сын  в
трагическую минуту.
   - Неизвестно. Чем-то тяжелым.
   Она безотчетно провела рукой  по  голове,  и  на  ее  лице  появилась
гримаса боли.
   - Почему? - повторила она. - Почему это сделали?
   - Мы узнаем,  заверяю  вас,  мадам.  Именно  для  того,  чтобы  найти
виновных, я здесь, и именно поэтому мне нужна ваша помощь. Сядьте, прошу
вас.
   - Я не могу.
   Ее колени дрожали.
   - Не найдется ли у вас рюмки коньяку?
   - Вы хотите выпить?
   - Не я. Советую вам.
   Он хорошо помнил, что она любила пропустить стаканчик. И на этот  раз
она без труда нашла в буфете спиртное. Правда, не коньяк, а графинчик  с
водкой.
   Даже в такую минуту, как эта, она старалась скрыть правду.
   - Держу водку для сына... Он любил иногда выпить перед обедом...
   Она налила водки в две стопочки с выпуклым дном.
   - Не могу понять, - начала она минуту спустя, - почему его убили...
   Ведь он никогда не сделал никому ничего плохого... Мухи не обидел...
   Добрый,  мягкий,  кроткий,  спокойный...   таких,   как   он,   редко
встретишь...
   Правда, Того? Ты знаешь лучше, чем кто-нибудь,  как  он  был  добр  к
тебе!
   Не сдерживая уже слез, она  гладила  толстую  собачонку,  которая  не
переставала крутить хвостом. Такую сцену господин  судебный  следователь
Кажу наверняка признал бы гротеском...
   Ведь  ее  сын,  которого  она   так   восхваляла,   был   закоренелым
преступником, и если бы не его необычайная ловкость, он,  скорее  всего,
должен был сидеть теперь в тюрьме.
   Его дважды арестовывали и предавали  суду  -  оба  раза  при  участии
комиссара Мегрэ.
   Многие часы провели  они  с  глазу  на  глаз  на  набережной  Орфевр,
стараясь перехитрить друг друга, причем каждый из них  умел  оценить  ум
другого...
   - С какого времени?
   Мегрэ  не  выходил  из  роли,  не  терял  терпения:  задавал  вопросы
равнодушным голосом, особенно спокойным на фоне  доносившегося  с  улицы
шума.
   - Пожалуй, с месяц, - призналась она в конце концов.
   - Он вам ничего не говорил?
   - Он никогда не говорил мне, чем занимается вне  дома.  Так  было  на
самом деле. Мегрэ в свое время имел этому доказательства.
   - И он ни разу не пришел навестить вас за этот месяц?
   - Нет на прошлой неделе был мой день рождения. Он прислал цветы.
   - Откуда он их прислал?
   - Их принес посыльный из цветочного магазина.
   - Из какого именно? На упаковке был адрес?
   - Может быть, и был. Я не заметила.
   - А посыльного вы не знали? Может, это был кто-то из соседей?
   - Я его никогда в глаза не видела.
   Произвести обыск в комнате Оноре Кюэнде Мегрэ не мог. Он пришел  сюда
неофициально. Вести следствие поручено кому-то другому, а не ему.
   Скоро придет инспектор Фумель, снабженный соответствующими приказами,
подписанными судебным  следователем  Кажу.  Но  и  он  не  разыщет  тут,
наверное, ничего предосудительного. В прошлый раз Мегрэ ничего не нашел,
кроме висевших в шкафу нескольких костюмов,  старательно  уложенного  на
полках белья  и  каких-то  инструментов  для  домашней  работы,  которые
наверняка не были орудиями взломщика.
   - Раньше ему тоже случалось исчезать на долгое время?
   Она старалась вспомнить.  Старуха  не  очень-то  была  расположена  к
беседе, и ей приходилось прилагать усилия, чтобы  хладнокровно  отвечать
на вопросы.
   - Он провел дома всю зиму.
   - А где был летом?
   - Этого не знаю.
   - Он не предлагал вам вместе отправиться куда-нибудь  к  морю  или  в
деревню?
   - Я бы и так не поехала. Столько жила в деревне,  что  совершенно  не
хотела бы туда возвращаться.
   Ей было лет пятьдесят, а может быть, и больше, когда она в первый раз
приехала в Париж, а единственный город, который она знала до этого,  был
Лозанна.
   Она родилась  в  Сенарклене,  маленькой  деревеньке  в  Швейцарии,  в
кантоне Во, поблизости от городка Коссаней, где ее  муж,  Жиль,  работал
сельскохозяйственным рабочим.
   Мегрэ проезжал когда-то с женой во время отпуска  через  Швейцарию  и
помнил, что на каждом шагу там маленькие отели, трактиры  или  постоялые
дворы.
   Именно эти постоялые дворы - тихие и опрятные - стали  погибелью  для
Жиля  Кюэнде.  Маленький  человечек  с  кривыми  ногами,  молчаливый  от
природы, он мог просиживать часами в углу зала, попивая стаканами  белое
вино.
   Из  сельскохозяйственного  рабочего   он   стал   ловцом   кротов   и
странствовал от фермы к ферме, расставляя ловушки, причем говорили,  что
от него пахло так же, как и от зверьков, которых он ловил.
   У них было двое детей: сын  Оноре  и  дочь  Лаура,  которая,  работая
официанткой в одном из ресторанов Женевы, смогла заставить  влюбиться  в
себя одного работника ЮНЕСКО, переводчика. Насколько помнил  Мегрэ,  она
вышла за него замуж, и они вместе уехали в Южную Америку.
   - У вас есть какие-нибудь сведения о дочери?
   - Я получила поздравление на Новый год. У нее уже пятеро детей.  Могу
показать вам открытку.
   Она пошла в соседнюю комнату - не столько затем, чтобы  убедить  его,
что говорит правду, сколько для того, чтобы сдвинуться с места.
   - Пожалуйста! Цветная...
   На  открытке  в  лилово-фиолетовых   красках   был   изображен   порт
Рио-де-Жанейро во время захода солнца.
   - И больше она ничего о себе не пишет?
   - А зачем? Нас разделяет океан, увидимся ли мы вообще когда-нибудь? У
нее своя собственная жизнь.
   У Оноре тоже была своя собственная  жизнь,  только  иная.  Когда  ему
исполнилось пятнадцать лет, его послали в Лозанну, где он стал  учеником
слесаря.
   Он был спокойным и молчаливым парнем, таким же немногословным, как  и
его отец. Жил в мансарде старого дома, рядом с базаром, и  только  из-за
какого-то анонимного доноса в одно прекрасное  утро  к  нему  в  комнату
пришла полиция.
   В то время Оноре было неполных семнадцать лет.  У  него  нашли  самые
разнообразные довольно странные предметы, происхождение  которых  он  не
мог объяснить: будильники, банки консервов,  детскую  одежду  с  еще  не
оторванными этикетками, два или три еще не распакованных радиоприемника.
   Полиция  предполагала  вначале,  что  эти  вещи  украдены  во   время
перевозки, при стоянке грузовиков.
   Но следствие отвергло это предположение. Молодой Кюэнде  забирался  в
склады, хранилища, пустые квартиры и брал оттуда все, что попадалось ему
под руку.
   Из-за юного возраста его послали в исправительный дом,  в  Ванн,  под
Лозанной, где среди различных ремесел,  которым  можно  было  научиться,
Оноре выбрал профессию котельщика.
   В течение целого года он был образцовым  воспитанником  -  спокойным,
мягким и работящим, никогда не нарушавшим установленного режима.
   Внезапно он бесследно исчез, и его не удалось  найти.  Прошло  десять
лет, прежде чем Мегрэ столкнулся с ним в Париже.
   Покинув Швейцарию, в которую он уже  никогда  не  мог  вернуться,  он
вступил в Иностранный легион и пять лет провел в  Сиди-бель-Аббесе  и  в
Индокитае.
   Комиссару Мегрэ удалось познакомиться с его делом и поговорить с  его
начальниками.
   Какое-то время Оноре Кюэнде был замечательным солдатом.  Его  укоряли
только в том, что он был нелюдим: постоянно держался в стороне,  у  него
не было ни одного друга, он ни во что не вмешивался, даже когда  на  его
глазах происходили драки.
   -  Кюэнде  был  солдатом  так,  как  другие