ку шоколада принесет, то букетик фиалок.
   - В десять часов вы уже спали?
   - Я была в постели, но еще не заснула. Читала журнал. Лоньон постучал  ко
мне и сказал, что  есть  новости:  только  что  какие-то  двое  увезли  того
художника в белом, да так быстро, что сам он не  успел  и  отойти  от  окна.
Инспектор был очень взволнован. "Пожалуй, останусь еще ненадолго, - говорит.
- Может быть, один из них и вернется".
   Потом он снова уселся в  кресле  у  окна,  а  я  уснула.  Разбудили  меня
выстрелы, выглянула я на улицу и увидела на тротуаре распростертое  тело.  Я
начала второпях одеваться. Тут ко мне поднялась консьержка и рассказала, что
случилось.
   - Почему же вы убежали?
   - Я подумала, что, если гангстеры знают,  кто  он  и  что  делал  в  моей
квартире, они доберутся и до меня. В ту минуту я и сама еще не  знала,  куда
идти и что делать.
   - Вы взяли такси?
   - Нет, спустилась к площади Клиши и зашла в ночное кафе. Только долго там
не высидишь - туда по ночам девицы со всего Монмартра идут на огонек. Вот  и
стали они на меня пялиться. Тут я вспомнила об одной  загородной  гостинице,
где я в свое время бывала не раз с одним моим другом...
   - С Жан-Клодом?
   - Он вам все выложил?
   - Мадемуазель, не сердитесь и поймите меня правильно! Потом вы расскажете
обо всех ваших приключениях, и я с превеликим удовольствием вас послушаю. Но
сейчас  надо  спешить.  Сделайте  одолжение,  подождите   меня   в   комнате
инспекторов, я сейчас вас туда провожу. Жанвье  тем  временем  запишет  ваши
показания.
   - А Лоньон не ошибся? Он действительно напал на след?
   - Лоньон знает свое дело и редко ошибается. Он сказал вам правду - ему  и
впрямь всю жизнь не везло. У самой  цели  кто-нибудь  всегда  перебегал  ему
дорогу. А теперь  и  того  хуже:  беднягу  подстрелили,  когда  он  мог  уже
праздновать победу.
   Комиссар провел Маринетту к инспекторам и вернулся в  свой  кабинет,  где
его ждал Жанвье.
   - Иди к себе, - сказал он ему, - запишешь показания мадемуазель.
   Голлан вскочил как ужаленный.
   - Вы и ее привезли сюда?
   - Успокойтесь, мосье Голлан, это другая, совсем другая. Была бы ваша -  я
сказал бы: "допросишь  эту  особу".  Вот  так-то.  Кстати,  вы  все  еще  не
вспомнили, кто такой Хобсон по кличке Лысый Стэн?
   - Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
   - Воля ваша. Садитесь. Сейчас у меня будет телефонный  разговор,  и  вам,
пожалуй, стоит его  послушать.  Соедините  меня,  пожалуйста,  с  господином
Норрисом Йонкером с авеню Жюно.
   Господин Йонкер? Говорит Мегрэ. С тех пор  как  мы  расстались,  я  нашел
ответы на многие из тех вопросов, которые вам задавал, - правильные  ответы,
учтите!
   Сейчас, например, в моем кабинете сидит мосье Голлан. Он  недоволен,  что
его побеспокоили, и все еще не знает, где его машина.  Да,  желтый  "ягуар".
Тот самый, который стоял вчера у вашего подъезда и  в  котором  вчера  же  в
десять часов вечера двое неизвестных увезли вашего квартиранта.
   Вот именно, вашего квартиранта. Как говорят, в довольно жалком  виде:  на
ногах - ни носков, ни ботинок...
   Слушайте  меня  внимательно,  господин  Йонкер.  Я  имею  все   основания
немедленно или самое позднее  завтра  утром  арестовать  вас  за  незаконные
'торговые операция. Какие? Вы знаете сами какие. На всякий случай ставлю вас
в известность, что ваш дом под наблюдением полиции.  Вам  все  понятно?  Так
вот, попрошу вас явиться сюда как можно скорее вместе  с  мадам  Йонкер.  Мы
продолжим нашу  сегодняшнюю  беседу.  Если  ваша  супруга  откажется  ехать,
скажите ей, что нам о ней решительно все известно. Не исключено, что,  кроме
мосье Голлана, она встретит у нас и некоего Хобсона - он же Лысый Стэн.
   Помолчите пока, господин Йонкер! Говорить будете потом и, поверьте, очень
скоро. Вы уже замешаны в деле  о  подлогах;  это,,  конечно,  неприятно,  но
соучастие в убийстве куда хуже, не правда ли?
   Думаю, что вы не знали о  задуманном  покушении  на  инспектора  Лоньона,
возможно, не знал об этом и мосье Голлан. Но боюсь, что сейчас в эти  минуты
готовится еще одно преступление, прямым соучастником  которого  вы  рискуете
стать! Речь идет о человеке, которого вы держали у  себя  взаперти.  Вы  еще
спрашиваете, где он! Это вы мне скажите, кто и куда его увез. Нет! Не  когда
подъедете, а сейчас по телефону, немедленно, слышите, господин Йонкер!
   До его слуха донесся женский шепот. Видно, Мирелла шептала что-то мужу на
ухо. Что она там ему советует?
   - Клянусь вам, господин Мегрэ...
   - Повторяю, время не терпит!
   Вскоре в трубке снова раздался голос Йонкера:
   - Улица де Берри, 27-бис, Марио де Лючиа. Он и увез Фредерико...
   - Фредерико - это художник, работавший в вашем ателье?
   - Да. Фредерико Палестри.
   - Так жду вас, господин Йонкер. Не забудьте - вместе с женой!
   И, даже не взглянув на  американского  искусствоведа,  Мегрэ  снова  снял
трубку.
   - Соедините меня с  комиссариатом  восемнадцатого  района.  Алло!  Кто  у
телефона? Дюбуа? Возьмите с собой трех-четырех человек. Да, не меньше -  это
опасный тип. Поедете на улицу де Берри, 27-бис, подниметесь в квартиру Марио
де Лючиа. Если он дома, что вполне возможно, берите его. Да,  именно  сейчас
же - до утра ждать нельзя!..
   В его  квартире  находится  человек  по  имени  Фредерико  Палестри.  Его
незаконно лишили свободы. Доставите ко мне обоих как можно скорее.  Да,  вот
еще что! У Марио де Лючиа должен быть маузер калибра 7,63. Если  он  спрятал
пистолет - обыщите квартиру.
   Мегрэ повернулся к Эду Голлану.
   - Видчте, дорогой мосье Голлан, зря вы возмущались. Правда, мне  пришлось
здорово попотеть, прежде чем я докопался  до  сути.  По  части  картин,  что
подлинных, что поддельных, я, признаться, профан и до  сих  пор  понятия  не
имел, как торгуют предметами искусства. К тому же ваш друг Йонкер  настоящий
джентльмен и умеет держать себя в руках.
   Опять затрещал телефон. Мегрэ схватил трубку.
   - Слушаю! Алло! Люка? Где ты? В отеле "Турнель"? Понятно! Он там? Ужинаег
в соседнем бистро? Да, можно его брать! Нет, нет, один не  ходи.  Позвони  в
районный комиссариат - пусть подошлют двух инспекторов. Как  зачем?  А  если
"пушка"-то эта у него? Если именно он маузером балуется? Навряд ли, конечно,
мокрые дела не по его части. Но чем черт не  шутит.  Хватит  с  нас  бедняги
Лоньона...
   Он вышел в коридор и приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
   - Ребята, принесите кто-нибудь пивка похолодней.
   Вернувшись к себе, комиссар снова сел за стол и начал набивать трубку.
   - Ну-с, мосье Голлан. Будем надеяться, что вашего художника еще не успели
прикончить. Имя Марио де Лючиа ничего  мне  не  говорит,  но,  возможно,  он
проходил в  архивах  -  свяжемся  с  итальянской  полицией.  Впрочем,  через
несколько минут и так все узнаем. Признайтесь, что вам тоже не терпится.
   - Я буду говорить только в присутствии моего адвоката метра Спэнглера.
   - Жаль, конечно, что вы, человек известный и уважаемый, впутались в такое
дело. Надеюсь, что метр Спэнглер найдет веские доводы в вашу защиту.
   Пиво еще не успели принести, когда раздался телефонный звонок.
   - Да. Дюбуа?
   Некоторое время он молча слушал.
   - Хорошо! Спасибо. Ты тут ни  при  чем.  Немедленно  сообщи  обо  всем  в
прокуратуру. Я сам попозже туда подъеду.
   Мегрэ встал и пошел к двери, не обратив внимания на вопросительный взгляд
американца. Тот побледнел.
   - Что случилось? Клянусь вам, что, если...
   - Сидите и помалкивайте.
   Он  взглянул  в  соседнюю  комнату,  где  Жанвье  отстукивал  на  машинке
показания Маринетты, и сделал ему знак выйти в коридор.
   - Осечка, шеф?
   - Подробностей пока не знаю, но художника нашли повешенным на цепочке  от
бачка в ванной комнате. Его там держали  взаперти.  Марио  де  Лючиа  исчез.
Поройся в архиве - может, найдешь на него что-нибудь. Но сначала дай тревогу
по всем вокзалам, аэропортам, пограничным пунктам...
   - А что делать с Маринеттой?
   - Пусть подождет.
   Тут комиссар увидел на лестнице чету Йонкеров. Следом за ними,  приотстав
немного, поднимался полицейский из восемнадцатого района.
   - Мадам Йонкер,  попрошу  вас  подождать  меня  здесь,  -  сказал  Мегрэ,
открывая дверь в инспекторскую.
   Маринетта подняла голову. Она давно знала  йон-кершу  в  лицо  и  теперь,
оказавшись с ней в одной комнате, с любопытством на нее смотрела. Мирелла, в
свою очередь, окинула девушку оценивающим взглядом.
   - А вы, господин Йонкер, следуйте за мной.  Он  провел  его  в  небольшой
кабинет, где до этого беседовал с Маринеттой.
   - Прошу садиться.
   - Вы нашли его?
   - Да.
   - Он жив?
   Голландец был мертвенно бледен. От  его  самоуверенности  не  осталось  и
следа. За несколько часов он буквально одряхлел.
   - Лючиа убил его?
   - Его нашли повешенным в ванной.
   - Я всегда говорил, что добром это не кончится.
   - Кому говорили?
   - Жене... И другим... Но главным образом ей, Мирелле...
   - Что вы о ней знаете?
   Йонкер молча опустил голову, но потом, взяв себя в руки, негромко сказал:
   - Наверное, все...
   - И про Ниццу и про Стэнли Хобсона?
   - Да.
   - Вы с ней познакомились в Лондоне?
   - Да, в имении моих друзей под Лондоном. В то время Мирелла  пользовалась
большой популярностью в определенных кругах.
   - И вы влюбились в нее? Сами предложили ей руку и сердце?
   - Да.
   - Вы и тогда уже знали о ней все?
   - Вам это покажется невероятным, но северянин понял бы  меня.  Я  поручил
одному частному детективному бюро навести о ней справки. Мне  сообщили,  что
она много лет жила с Хобсоном, известным в уголовном мире под кличкой "Лысый
Стэн". Работал он чисто. Английской полиции удалось лишь один  раз  упрятать
его за решетку и то всего на два года.
   Выйдя из тюрьмы, он разыскал Миреллу в Манчестере. К тому времени она уже
была мадам Мьюр. После развода она переехала в Лондон  и  здесь  порвала  со
Стэнли. Он только время от времени приходил к ней клянчить деньги.
   В дверь постучали.
   - Пиво, шеф.
   - Вы, господин Йонкер, конечно, предпочли бы коньяк. К сожалению, не могу
предложить вам тот ликер, который вы обычно пьете  у  себя  дома.  Принесите
бутылку коньяку из моего кабинета - обратился Мегрэ к инспектору.  -  Она  в
стенном шкафу.
   И опять они остались с  глазу  на  глаз.  Голландец  залпом  выпил  рюмку
коньяка, и щеки его слегка порозовели.
   - Видите ли, господин Мегрэ, я не могу жить без нее...  В  моем  возрасте
опасно влюбляться.  Она  сказала  мне,  что  Хобсон  ее  шантажирует  и  что
избавиться от него можно, только заплатив немалую сумму. Я поверил ей и  дал
деньги.
   - Как началась эта история с картинами?
   - Вы не поверите мне, не поймете. Ведь вы не коллекционер.
   - Нет, почему же? Только я коллекционирую не картины, а людей.
   - Хотел бы знать, какое место в вашей коллекции занимаю  я.  Наверное,  в
рубрике старых идиотов?..
   Ко мне часто обращаются за советом по поводу того или иного полотна. Если
какая-нибудь малоизвестная картина побывала в моей  коллекции,  ценность  ее
сразу возрастает.
   - Иными словами, в подлинности ее никто больше не  усомнится,  -  вставил
Мегрэ.
   - Да. Впрочем, это привилегия любого крупного коллекционера. Утром я  уже
говорил вам, что иногда продаю  кое-какие  из  своих  картин,  чтобы  купить
другие, еще более редкие и ценные. Раз начав, я не в силах был отказаться от
этого. И вот однажды я ошибся: принял подделку за подлинник.
   В голосе голландца  звучали  тоскливое  безразличие  и  тупая  покорность
судьбе.
   - А это был  как-никак  Ван-Гог,  только  не  из  тех  его  полотен,  что
достались мне от отца. Я  купил  картину  через  одного  маклера  и  мог  бы
поклясться, что это подлинный Ван-Гог. Я даже вывесил ее  в  гостиной.  Один
коллекционер из Южной Америки предложил мне за нее сумму, на которую я мог в
тот момент купить другую картину, о которой давно мечтал.
   Сделка состоялась. Через несколько месяцев ко мне явился Голлан. Тогда  я
знал его только понаслышке.
   - Когда это было?
   - Примерно год назад. Он заговорил о  моем  Ван-Гоге,  которого  случайно
увидел у того любителя из Венесуэлы, и  доказал  мне,  что  это  искуснейшая
подделка.
   "Я не стал просвещать на этот счет вашего покупателя, - сказал он. -  Для
вас будет весьма неприятно, если  бы  вдруг  обнаружилось,  что  вы  продали
подделку. Переполошились бы все, кому  вы  продавали  картины,  и  вся  ваша
коллекция оказалась бы под подозрением".
   Повторяю, вы не коллекционер, господин Мегрэ, и поэтому  не  можете  себе
представить, какой это был для меня удар.
   Голлан приходил и еще. В один прекрасный день  он  заявил,  что  разыскал
автора этих подделок. По его  словам,  это  был  гениальный  юноша,  который
вполне может работать и под Мане, и под Ренуара, и  под  кого  угодно.  "Так
что, - говорит, - делайте выводы!"
   - Ваша жена присутствовала при этом разговоре?
   - Не помню... Кажется, я сам рассказал ей об этом  после  ухода  Голлана.
Она ли мне первая посоветовала принять это предложение,  или  я  уже  раньше
принял решение - трудно сказать.  Говорят,  что  я  богат,  но  все  в  мире
относительно. Одни картины я действительно в состоянии  купить,  но  есть  и
такие, которые мне не по средствам. А мне хотелось бы их  иметь.  Теперь  вы
меня понимаете?
   - Вы решили как бы пропускать подделки через свою коллекцию,  после  чего
их подлинность ни у кого не вызвала сомнения. Так?
   - Примерно так. Для начала я поместил среди своих картин две-три подделки
и...
   - Одну минуту! Когда вас лично познакомили с Палестри?
   - Спустя месяц-другой. Вскоре я продал две его картины через Голлана. Так
и пошло. Голлан сбывал  подделки  коллекционерам  из  Южной  Америки  или  в
провинциальные музеи.
   Палестри доставлял нам много хлопот.  Это  действительно  был  гений,  но
безумный, и вдобавок еще сексуальный маньяк. Вы, наверное, поняли это, когда
вошли в его комнату?
   - Я начал понимать, в чем дело, еще раньше, когда увидел вашу жену  перед
мольбертом.
   - Увы, я вынужден был прибегнуть к этому маскараду.
   - Когда и как вы обнаружили, что за вашим домом следят?
   - Это, собственно, не я заметил. Хобсон...
   - Значит, Хобсон опять "подружился" с вашей женой?
   - Они оба клялись, что между ними теперь ничего нет.  Хобсон  -  приятель
Голлана. Он-то и нашел Палестри. Я достаточно ясно говорю?
   - Да.
   - Я завяз в этой истории. Пришлось пойти на то,
   чтобы Палестри работал в ателье, где никому не пришло бы в голову  искать
его. Ночевал он в той самой  комнате.  В  город  не  просился,  но  поставил
условия, чтобы ему приводили сюда женщин известного сорта и платили  бы  им,
разумеется. Кроме женщин и живописи, его ничто на свете не волновало.
   - Мне говорили, что он работал как одержимый.
   - Да, так ояо и было. Поставит перед собой две-три картины  какого-нябудь
мастера, носится вокруг них с кистью, как матадор вокруг быка.  Иногда  дело
шло быстро, иногда затягивалось на пару дней, но в конце концов он  создавал
картину настолько точно выдержанную в духе и манере подлинника,  что  никому
бы и в голову не пришло, что это подделка.  Но  квартирант  это  был  не  из
приятных.
   - Вы имеете в виду ночные визиты девиц?
   - Не только. Он был еще и хам, каких мало, грубил всем подряд, даже  моей
жене... Да, господин Мегрэ, одной страсти для человека более чем  достаточно
- с меня вполне хватило бы моих картин и увлечения искусством. Но я встретил
Миреллу... И все же, поверьте, это не ее вина...  Так  о  чем  это  вы  меня
спросили?
   Ах да! Кто первый заметил, что за нами следят.  Одна  из  наших  вечерних
посетительниц... Я не запомнил ее имени, кажется, она танцовщица из  ночного
кабаре на Елисейских полях. Лючиа познакомился с ней и привел к Палестри.
   На  следующий  день  она  позвонила  Лючиа  и  сказала,  что  когда   она
возвращалась от нас, за ней увязался какой-то "папаша". Потом пристал к ней,
начал выспрашивать... После этого Лючиа и Стэн стали наблюдать за  кварталом
и заметили,  что  вечерами  по  авеню  Жюно  слоняется  какой-то  маленький,
невзрачный человечек...
   Однажды они увидели, как он входил в дом напротив с девушкой, которая там
живет, и в тот же вечер засекли его на четвертом этаже у окна.  Он  стоял  в
темноте, думая, что его не видно с улицы. Но  он,  как  видно,  был  заядлый
курильщик, это его и выдало. Время от времени за окном вспыхивал огонек  его
сигареты.
   - И никому из вас не пришло в голову, что он из полиции?
   _ - Мы думали об этом. Но Хобсон божился, что, будь это полицейский,  его
сто раз бы сменили, а тут все один и тот же. В конце концов Стэн решил,  что
этот деятель, работает на какую-нибудь другую банду или же на свой  страх  и
риск старается узнать о нас побольше, чтобы потом пошантажировать.
   Надо было срочно перевести куда-нибудь Палестри. Это взяли на себя  Лючиа
и Хобсон. Вчера вечером они и увезли его в машине Голлана.
   - Голлан, я думаю, был в курсе дела?
   Йонкер пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:
   - Палестри не хотел уезжать. За год каторжного труда он дал нам  много  и
теперь решил, что он больше не нужен  и  мы  собираемся  его  ликвидировать.
Пришлось подсунуть ему снотворного. Но он  как-то  ухитрился  еще  до  этого
выбросить свои ботинки в сад через окно.
   - Вы помогали тащить его в машину?
   - Нет.
   - А ваша жена?
   - Конечно, нет. Мы ждали, когда его  увезут,  чтобы  привести  в  порядок
ателье и комнату, где он жил. Еще накануне Стэн увез из  дома  подрамники  и
холсты, над которыми Палестри уже начал работать. Клянусь, я  не  знал,  что
они собираются убить инспектора. Поверьте мне... если можете... Я понял это,
лишь услышав высгрелы.
   Наступило продолжительное молчание. Мегрэ устало и с  каким-то  невольным
сочувствием смотрел на  сидящего  перед  ним  старика,  Йонкер  нерешительно
потянулся к бутылке коньяку.
   - Вы позволите?
   Осушив  вторую  рюмку  и  поставив  ее  на  поднос,  голландец  вымученно
улыбнулся.
   - Во всяком случае, я человек конченый, так ведь? Хотел  бы  знать,  чего
мне будет больше всего недоставать...
   О чем он думал? О картинах ли, которые обошлись ему так дорого?  О  жене,
без которой не мог жить, хотя и знал, чего она стоит...
   - Вот увидите, господин Мегрэ, никто  не  поверит,  что  умный  вроде  бы
человек, да еще в мои годы, способен так увлекаться и так себе навредить.
   И, подумав, добавил:
   - Коллекционеры, пожалуй, поймут.
   А в соседней комнате Люка начал допрашивать Лысого Стэна.
   Еще целых два  часа  в  кабинетах  беспрестанно  хлопали  двери,  вопросы
сыпались за вопросами, трещали пишущие машинки.
   Как и накануне, свет в управлении погас около часа ночи.

   * * *
   Месяцем позже Лоньон вышел из больницы, худой, как скелет, но сияющий:  в
полицейском комиссариате восемнадцатого района он прослыл героем. К тому  же
Мегрэ постарался,  чтобы  газеты  поместили  на  первых  полосах  фотографию
Невезучего, а не его собственную.
   В тот же день он по совету врачей на два месяца уехал с женой в  Арденны,
в деревню.
   Де Лючиа схватили на бельгийской границе. Он и Хобсон получили по  десять
лет каторги.
   Голлан доказал на суде, что к покушению на авеню Жюно он не причастен и в
итоге отделался двумя годами тюрьмы за мошенничество.
   Йонкер получил год тюрьмы с зачетом  срока  предварительного  заключения.
Его освободили из-под стражи после вынесения приговора.
   Из суда он вышел под руку с женой: Миреллу оправдали за отсутствием улик.
   Мегрэ, стоявший в глубине зала, ушел еще раньше - одним из первых. Он  не
хотел встречаться с четой Йонкеров и, кроме  того,  обещал  сразу  же  после
приговора позвонить мадам Мегрэ.
   Перевод с французского
   И. Колоколовой, Л. Романовой, Н. Португалова
   под общей редакцией Н. Португалова
   1 Горгонзола - сорт сыра.
   2 С 1965 года