готовят  только  по
пятницам. Да и то не всегда. Иногда, на страстной, еще  и  в  среду,  но  до
Пасхи нам пока далеко.
   - Дальше пусть ищет Торранс... Что сегодня днем на Зимнем велодроме?
   - Сейчас посмотрю газету... Сегодня гонки за лидером.
   - Захвати  с  собой  фотографию.  Потолкуй  с  билетерами,  с  торговцами
апельсинами и арахисом. Обойди бистро по соседству. Затем пошатайся по  кафе
у заставы Дофины.
   - Думаете, он лошадками интересовался? Мегрэ этого не знал.  Как  другие,
как хозяин "Погребов Божоле" и осведомитель Фред, он что-то  чувствовал,  но
это что-то было расплывчатым, неопределенным. Он  не  мог  себе  представить
своего мертвеца ни служащим, ни продавцом.  По  словам  Фреда,  покойник  не
принадлежал и к преступному миру. Зато в маленьких барах для  простых  людей
оказывался в родной атмосфере.
   У  него  была  жена  Нина.  И  Мегрэ  знавал  эту  женщину.   При   каких
обстоятельствах? Разве незнакомец стал бы хвастаться тем,  что  он  ее  муж,
если бы ей довелось быть "клиенткой" комиссара?
   - Дюбонне, сходишь в отдел охраны нравственности. Попроси  список  девиц,
зарегистрированных  в  последние  годы.  Выпиши  адреса  всех   Нин,   какие
подадутся. Объезди их... Понял?
   Дюбонне был  молодой  сотрудник,  выпускник  полицейской  школы,  чуточку
чопорный, всегда с иголочки одетый, со всеми изысканно  вежливый,  и  Мегрэ,
вероятно, не без иронии дал ему подобное задание.
   Другого инспектора он послал по маленьким кафе  вокруг  Шатле,  Вогезской
площади и площади Бастилии.
   А тем временем следователь Комельо,  руководивший  следствием  из  своего
кабинета, с нетерпением ждал комиссара, недоумевая, почему Мегрэ до сих  пор
не вошел с ним в контакт.
   - Желтые "Ситроены"?
   - Ими занимается Эрио.
   Таков уж заведенный порядок. Его надо соблюдать, даже если это ничего  не
дает. И на всех дорогах Франции полиция и жандармы останавливали  владельцев
желтых "Ситроенов". Необходимо было также  отрядить  кого-нибудь  в  магазин
готового платья на Севастопольском бульваре, где покойный купил пиджак, и  в
другой магазин на бульваре Сен-Мишель, где был приобретен плащ.
   Одновременно с этим инспекторы занимались еще десятками дел. Они входили,
выходили, звонили по телефону, печатали донесения. В коридорах  ждали  люди.
Сотрудники  бежали  из  отдела   меблированных   комнат   в   отдел   охраны
нравственности, из отдела охраны нравственности - в отдел идентификации.
   - Вот что, шеф, - раздался  в  трубке  голос  Мерса.  -  Выяснилась  одна
деталь, наверняка не лишенная интереса. Я накопал так мало, что  сообщаю  ее
просто на всякий случай. Как обычно, я взял  с  трупа  пробу  волос.  Анализ
обнаружил следы губной помады.
   Это было почти комично, но ни Мегрэ, ни  Мере  не  рассмеялись.  Какая-то
женщина с накрашенными губами поцеловала покойного в голову.
   - Добавлю, что помада дешевая, а женщина, видимо, брюнетка: помада  очень
темная.
   Когда и где женщина поцеловала незнакомца? Не вчера ли? И не  у  него  ли
дома, когда он вернулся и сменил пиджак? Но если убитый переоделся,  значит,
он не собирался больше выходить. Человек, забегающий домой на час,  не  дает
себе труда переодеться. Следовательно, его неожиданно вызвали. Но  можно  ли
допустить, что совершенно затравленный, обезумев  от  беготни  по  Парижу  и
непрерывных звонков в полицию, он все-таки вышел из дома  после  наступления
темноты?
   Женщина поцеловала его в голову или прижалась к ней щекой. В любом случае
движение это было продиктовано нежностью.
   Мегрэ вздохнул, снова набил трубку, взглянул на часы.  Начало  первого...
Вчера, почти в  это  же  время,  незнакомец  под  плеск  фонтанов  пересекал
Вогезскую площадь.
   Комиссар распахнул низенькую  дверь,  ведущую  из  уголовной  полиции  во
Дворец правосудия.  В  коридоре  большими  черными  птицами  порхали  мантии
адвокатов.
   - Навестим старого павиана, - пробурчал Мегрэ, не выносивший Комельо.  Он
предвидел, что тот встретит его ледяной фразой, казавшейся следователю самым
язвительным из всех мыслимых упреков: "Я ждал вас, господин  комиссар..."  С
него станется сказать и похлеще:
   "Я заждался вас..." Впрочем, комиссар плевать на это  хотел.  С  половины
третьего ночи он жил только мыслью о своем мертвеце.

Глава 3

   - Счастлив, что наконец дозвонился до вас, господин комиссар.
   - Поверьте, господин следователь, я -  и  подавно.  Г-жа  Мегрэ  вскинула
голову. Ей всегда становилось не по себе, когда муж начинал  говорить  таким
мирным и благостным голосом, а уж если он выбирал подобный тон с ней  самой,
она настолько терялась, что ее тут же бросало в слезы.
   - Я пять раз звонил вам на службу.
   - А меня все не было! - сокрушенно поддакнул Мегрэ.
   Жена  знаком  показала  ему:  не  забывай,  что   говоришь   с   судебным
следователем, шурин которого вдобавок несколько раз был министром.
   - Мне ответили только, что вы больны.
   - Люди всегда преувеличивают. Просто немного прихворнул - простуда. Да  и
то не уверен, что серьезная.
   Вероятно, в игривое настроение Мегрэ приводило то обстоятельство, что  он
дома, в пижаме, теплом халате, шлепанцах и удобно устроился в кресле.
   - Меня удивляет, почему вы не сообщили мне, кто вас замещает.
   - В каком смысле?
   Следователь был сух, холоден, подчеркнуто официален, в то время как голос
комиссара все больше проникался доброжелательностью.
   - Я имею в виду дело о трупе на площади Согласия. Надеюсь, вы не забыли о
нем?
   - Весь день только об этом и  думаю.  Минуту  назад  я  как  раз  говорил
жене...
   Г-жа Мегрэ еще  более  энергичными  знаками  потребовала,  чтобы  муж  не
впутывал ее в эту историю. В квартирке было  жарко.  Мебель  мореного  дуба,
стоявшая в столовой, красовалась  там  со  времен  женитьбы  Мегрэ.  Окна  с
тюлевыми занавесками выходили на белую стену  с  надписью  большими  черными
буквами: "Лот и  Пепен.  Прецизионный  инструмент".  Вот  уже  тридцать  лет
комиссар утром и вечером видел эти  буквы,  а  под  ними  ворота  склада,  у
которых всегда стояли несколько грузовиков, и, странное дело, этот пейзаж не
вызывал у Мегрэ отвращения. Напротив, доставлял ему удовольствие. Он как  бы
ласкал эту надпись взглядом. Потом переводил  его  вверх,  на  заднюю  стену
дальнего дома, где на окнах сушилось белье; на одно из  них  в  погожие  дни
выставлялась красная герань.
   Вероятно, это была не одна и та же герань. Но в любом случае комиссар мог
бы поклясться, что, как и он сам, это г цветочный горшок находится здесь уже
тридцать лет. И за все эти годы Мегрэ ни разу  не  видел,  чтобы  кто-нибудь
оперся о подоконник и полил растение. В комнате, разумеется, кто-то жил,  но
у него и у комиссара не совпадал распорядок дня.
   - Вы полагаете, господин Мегрэ, что ваши  подчиненные  и  без  вас  ведут
расследование с должным старанием?
   - Не сомневаюсь в этом, господин  Комельо.  Более  того,  уверен.  Вы  не
представляем себе, как удобно руководить подобным расследованием сидя  дома,
в тихой, хорошо натопленной комнате, вдали от всякой суеты,  когда  рядом  с
тобой только телефон да кувшин с лекарственным отваром. Открою вам маленький
секрет: мне все кажется, если б не это дело, я не  расхворался  бы.  Конечно
нет: я ведь простыл  на  площади  Согласия,  где  обнаружили  тело,  или  на
рассвете, когда мы после вскрытия прошлись с доктором Полем  по  набережным.
Но я не то хочу сказать. Понимаем, не начнись  расследование,  моя  простуда
осталась  бы  просто  насморком,  на  который  никто  не  обращает  внимания
Следователь Комельо у себя в кабинете наверняка пожелтел, а то и  позеленел,
и бедная г-жа Мегрэ уже не знала, какому святому молиться. Она  ведь  питает
такое почтение ко всякой иерархии!
   - Согласитесь, что здесь, дома, где за мной ухаживает жена,  мне  гораздо
удобней думать о расследовании и руководить им. Меня никто или  почти  никто
не отвлекает...
   - Мегрэ! - вмешалась его половина.
   - Цыц!
   - Вы находите нормальным, что через три дня  после  убийства  потерпевший
еще не опознан? - гнул свое следователь. - Его фотография появилась во  всех
газетах. Судя по тому, что вы сами мне сообщили, есть какая-то женщина...
   - Да, он мне это говорил.
   - Пожалуйста, не перебивайте меня. У него была, вероятно,  жена,  друзья.
Были также соседи, домовладелец и еще Бог знает кто. Люди  привыкли  видеть,
как он в определенное время проходит по улице. Однако никто до  сих  пор  не
явился опознать его или заявить  о  его  исчезновении.  Разумеется,  бульвар
Ришар-Ленуар известен далеко не каждому...
   Бедный бульвар Ришар-Ленуар! Ну почему у  него  такая  дурная  репутация?
Конечно,  он   упирается   в   площадь   Бастилии.   Конечно,   он   окружен
густонаселенными улочками, а в квартале полно складов и мастерских.  Тем  не
менее бульвар широк, посередине даже разбит газон. Правда, трава там  растет
над метро, из вентиляционных решеток которого  тянет  теплом  и  хлоркой,  и
через каждые две минуты при проходе поезда  окрестные  дома  как-то  странно
подрагивают. Но это вопрос привычки. Сотни раз  за  тридцать  лет  друзья  и
коллеги  находили  Мегрэ  квартиры  в  более  "веселых",  по  их  выражению,
кварталах. Он ездил по адресам, бурчал:
   - Да, недурно.
   - А вид какой! А комнаты - просторные, светлые!
   - Да, превосходно. Я был бы счастлив  жить  здесь.  Только  вот...  -  И,
помолчав, комиссар со вздохом заключал:
   - Переезжать придется!
   Тем хуже для тех, кому не по вкусу бульвар  Ришар-Ленуар.  Тем  хуже  для
следователя Комельо.
   - Скажите, господин следователь, случалось ли вам заталкивать себе в  нос
горошину?
   - Что?
   - Горошину. Была у нас в детстве  такая  игра.  Вы  попробуйте,  а  потом
посмотритесь в зеркало. Результат будет поразительный. Бьюсь об заклад,  что
с горошинкой в ноздре  вы  пройдете  в  двух  шагах  от  людей,  с  которыми
ежедневно общаетесь, и они вас не узнают. Ничто так не  изменяет  внешность,
как небольшое отклонение от обычного. Особенно легко  обманываются  в  таких
случаях те, кто больше всех к нам привык. А  вам  ведь  известно,  что  лицо
потерпевшего обезображено куда сильней, чем  это  можно  сделать  с  помощью
горошинки в носу. Учтите и другое. Людям трудно  представить  себе,  что  их
сосед  по  лестничной   площадке,   сослуживец   или   официант,   ежедневно
обслуживающий их в кафе, может разом превратиться в  нечто  совсем  иное,  в
убийцу или  жертву  например.  Мы  читаем  в  газетах  о  преступлениях,  но
воспринимаем их так, словно они происходят в ином мире, в другой  сфере,  не
на нашей улице, не в нашем квартале.
   - Словом, вы считаете нормальным, что убитый до сих пор не опознан?
   - Меня это  не  слишком  удивляет.  Я  помню  одну  утопленницу,  которую
опознали  лишь  через  полгода.  А  было  это  еще  в  старом  морге,  когда
холодильников не существовало и на труп просто пускали струю  холодной  воды
из крана.
   Г-жа Мегрэ, вздохнув, отказалась от попыток заставить мужа замолчать.
   - Короче, вы удовлетворены ходом следствия.  Человек  убит,  минуло  трое
суток, а мы не только не вышли на след преступника; но и ничего не  знаем  о
жертве.
   - Я знаю целую кучу всяких мелочей, господин следователь.
   - Разумеется, настолько незначительных, что о  них  не  стоит  ставить  в
известность даже меня, кому поручено следствие?
   - Да вот, к  примеру.  Незнакомец  любил  принарядиться.  Особым  вкусом,
пожалуй, не отличался, но был франтоват, о чем можно судить  по  галстуку  и
носкам. При серых брюках и плаще носил черные шевровые  туфли  очень  тонкой
кожи.
   - В самом деле, чрезвычайно интересно!
   - Совершенно верно, чрезвычайно. А еще интересней,  что  рубашка  у  него
была белая. Вам не кажется, что человек, носящий сиреневые носки и галстук с
разводами, должен был бы предпочесть цветную рубашку, или хотя бы в полоску,
или с мелким рисунком? Зайдите в любое бистро, вроде тех, по которым он  нас
водил и где чувствовал себя в своей стихии. Немного  вы  увидите  там  белых
рубашек.
   - Какой же вы делаете из этого вывод?
   - Минутку. В двух по меньшей мере подобных бистро - Торранс снова побывал
в  них  -  незнакомец  заказал  сюзситрон,  словно  привык  именно  к  этому
аперитиву.
   - Итак, теперь мы знаем его вкусы.
   - Вы пробовали сюз, господин следователь? Эго горький  напиток  с  низким
содержанием алкоголя. Он не из тех, что пользуются большим спросом.  Я  имел
случай убедиться, что любители его не относятся к числу тех, кто идет в кафе
выпить аперитив для бодрости; нет, это те, кого ведет туда  профессиональная
необходимость, например коммивояжеры, вынужденные не один раз на дню ставить
покупателям выпивку.
   - Вы заключаете отсюда, что покойный был коммивояжером?
   - Нет.
   - Кем же тогда?
   -  Минутку.  Его  видели  человек  пять-шесть,   чьими   показаниями   мы
располагаем, но никто из них не  сумел  подробно  его  описать.  Большинство
уверяет, что он был коротышка и отчаянно жестикулировал...  Забыл  упомянуть
об одной детали, которую нынче утром обнаружил  Мере.  Он  -  добросовестный
парень.  Никогда  не  довольствуется  достигнутым  и  сам,   без   чьих-либо
настояний, возвращается к уже сделанной работе. Так вот. Мере установил, что
у потерпевшего утиная походка.
   - Какая-какая?
   - Утиная. Он выворачивал носки наружу, если  угодно.  -  Комиссар  знаком
попросил жену набить ему трубку и уголком глаза  проконтролировал  операцию,
женами рекомендуя не слишком уминать табак. - Так вот, я говорил о том,  как
очевидцы  характеризовали  покойного.  Их  описания  весьма  расплывчаты,  и
все-таки у двух человек сложилось одинаковое впечатление. "Я не уверен.  Все
это очень смутно, - сказал хозяин "Погребов Божоле". - Однако он мне  что-то
напоминает. Только вот что?" Потерпевший не киноактер. Даже не статист - мой
инспектор  обошел  все  студии.  Он  не  политический   деятель,   даже   не
судейский...
   - Мегрэ! - вскрикнула супруга комиссара. Не прерывая разговора и  чередуя
слова с затяжками, муж ее раскурил трубку.
   - Задайтесь вопросом, господин следователь, на мысль  о  какой  профессии
наводят эти детали.
   - Я не любитель шарад.
   -  Понимаете,  когда  поневоле   сидишь   дома,   у   тебя   есть   время
поразмыслить... Да, я забыл самое  важное.  Поиски,  разумеется,  ведутся  в
разных  сферах.  Велотреки  и  футбольные  стадионы  ничего   не   дали.   Я
распорядился также опросить всех, кто имеет отношение к ПГТ.
   - Простите, не понял?
   - К Парижскому городскому тотализатору. Вам, без сомнения, знакомы  кафе,
где можно, не двигаясь с места, поиграть на скачках. Сам не понимаю  почему,
но покойник представлялся мне завсегдатаем  агентства  ПГТ.  Увы,  там  тоже
ничего. - Терпение Мегрэ проявлял ангельское. Со стороны показалось бы,  что
ему доставляет удовольствие затягивать этот телефонный  разговор.  -  А  вот
Люкасу на ипподромах повезло больше. Но  хотя  он  потратил  много  времени,
говорить  об  окончательном  опознании  и  сейчас  еще  нельзя:  все   из-за
обезображенного лица. Не забывайте, мы привыкаем видеть человека живым, а не
мертвым, и превращение в покойника сильно меняет его в наших глазах. Тем  не
менее на ипподромах кое-кто помнит нашего незнакомца. Он был из тех, кто  не
сидит на трибунах,  а  толчется  вдоль  скакового  поля.  По  словам  одного
торговца секретами конюшен, покойник довольно усердно посещал скачки.
   - И все-таки этого оказалось недостаточно для опознания?
   - Да, недостаточно. Но это, равно как и остальное,  что  я  вам  изложил,
позволяет мне почти наверняка утверждать, что покойный подвизался  по  части
горючего.
   - Горючего?
   -  Так  принято  говорить,  господин   следователь.   "Горючее"   -   это
профессиональное  выражение,  обозначающее  крепкие  напитки,  употребляемое
всеми,  кто  связан  с  торговлей  ими,  -  официантами,  мойщиками  посуды,
барменами, даже хозяевами заведений.  Вы  замечали,  что  официанты  в  кафе
неизменно похожи друг на друга? Я не имею в виду физическое сходство, но  во
всех них есть нечто общее. Вам самому, безусловно, сотни раз  казалось,  что
вы узнаете официанта, хотя в глаза его  не  видели.  У  большинства  из  них
плоскостопие, что и понятно. Обувь  они  носят  легкую,  тонкую,  почти  что
домашнюю. Вы никогда не встретите  официанта  или  метрдотеля  в  спортивных
ботинках на тройной подошве. Точно так же  они  профессионально  приучены  к
белым рубашкам. Не скажу, что у всех, но  у  значительной  части  их  утиная
походка. Добавлю еще, что по непонятным мне  причинам  они  отличаются  ярко
выраженным интересом к скачкам и что многие из  них,  работающие  с  раннего
утра или, наоборот, по ночам, - завсегдатаи ипподромов.
   - Короче, вы считаете, что потерпевший был официантом?
   - Нет, как раз нет.
   - Ничего не понимаю.
   - Он имел отношение к горючему, но был не  официантом.  Я  раздумывал  об
этом много часов. Все, что  я  сказал  вам  об  официантах,  применимо  и  к
содержателям бистро. Не заподозрите меня  в  тщеславии,  но  мне  все  время
казалось, что мой мертвец не служил у кого-то, а имел собственное дело.  Вот
почему сегодня в  одиннадцать  утра  я  позвонил  Мерсу.  Рубашка  покойного
по-прежнему находится в отделе идентификации, но я уже забыл,  в  каком  она
состоянии. Мере обследовал ее снова. Заметьте, здесь нам помог  случай:  она
могла быть и неношеной - любому из нас  случается  надевать  новую  рубашку.
Эта, к счастью, оказалась неновой. У нее даже изрядно потертый ворот.
   - Очевидно, у содержателей баров особенно  сильно  снашиваются  воротники
рубашек?
   - Не больше, чем у других, господин следователь. Но у них не  снашиваются
манжеты.  Я  говорю  о  маленьких  барах  для  простого  народа,  а  не   об
американских барах вокруг Оперы или на Елисейских полях.  У  хозяина  рукава
всегда засучены - ему постоянно приходится погружать руки в лед и воду.  Так
вот - и Мере это подтвердил, - у рубашки, ткань которой вытерлась на  вороте
до основы, целехонькие манжеты.
   Г-жа Мегрэ окончательно сбилась с толку: теперь ее муж говорил с глубокой
убежденностью.
   - Добавьте к этому треску по-провансальски...
   - Это - излюбленное блюдо владельцев маленьких баров?
   - Нет, господин следователь. Просто в Париже полно заведений, где  кормят
очень немногих постоянных  клиентов.  Порой  там  на  стол  даже  не  стелют
скатерть. Часто готовит сама хозяйка. Подают только дежурное блюдо. В  таких
барах, особенно во второй половине дня, бывают часы  затишья,  когда  хозяин
свободен. Вот почему с сегодняшнего утра два инспектора обходят все кварталы
Парижа, начиная от Ратуши и площади Бастилии. Вы, должно быть, заметили, что
наш покойный все время крутился в этом районе.  Парижанин  дико  привязан  к
своему кварталу, словно лишь там чувствует себя уверенно.
   - Вы надеетесь, что вскоре решите загадку?
   - Я надеюсь решить ее рано или поздно. Ну, кажется, все сказал. Нет, я не
упомянул о пятнышке лака.
   - О каком еще пятнышке?
   - На брюках. Его обнаружил опять-таки Мере,  хотя  оно  еле  заметно.  Он
утверждает, что лак свежий. Добавил, что мебель  этим  лаком  покрыли  самое
большее три-четыре дня назад.  Я  разослал  людей  по  вокзалам,  начиная  с
Лионского.
   - Почему именно с Лионского?
   - Потому что он представляет  собой  как  бы  продолжение  района  вокруг
площади Бастилии.
   - А при чем тут вокзал?
   Мегрэ вздохнул. Господи, до чего же нудно все это разжевывать! Как  может
судебный  следователь  отличаться  таким  полным  отсутствием  элементарного
чувства реальности? И как люди, ни разу в жизни  не  бывавшие  в  бистро,  в
агентстве ПГТ, на скаковом  поле,  люди,  не  понимающие,  что  означает  на
жаргоне "горючее", смеют воображать, будто они способны  проникнуть  в  душу
преступника?
   - У вас должно лежать мое донесение.
   - Я