ве ревности.
   Мадам Мегрэ, до которой также доносились голоса споривших,  взглянула
на  мужа.  Было  забавно  слушать  легкую,  почти  игривую  болтовню   о
происшедшей  трагедии  в  этой  балаганной   обстановке.   Персонажи   в
переложении  девушки  теряли  свою  человеческую  оболочку  и   реальный
драматизм, превращались в персонажей дешевого романа.
   И тем не менее все, что она высказала сейчас, вполне могло  оказаться
истиной. Ее гипотеза, насколько Мегрэ представлял себе дело, была так же
жизненна, как и любая другая.
   - Ну неужели ты не понимаешь? Заперев ее в шкаф, вернувшись в Канны и
заверяя, что в Париж не ездил, Жав выставил убийцей Негреля. Именно  его
теперь и подозревают в преступлении.
   - Они оба на мушке.
   - Кто тебе сказал?
   - Спорю, полиция нарочно их выпустила  и  теперь  следит  за  ними  в
надежде, что один из двоих сделает ошибочный шаг.
   Тоже не так уж абсурдно. Короче говоря, публика не  настолько  глупа,
как зачастую полагают профессионалы.
   Бедняга Жанвье оказался перед  дилеммой,  не  так  часто  возникающей
перед  полицейским.  Как  правило,  когда  задерживают   предполагаемого
преступника,  возникает  вопрос,  что  лучше  -  сразу  предъявить   ему
обвинение  или  освободить,  пока  не  наберется  достаточно  для   того
доказательств.
   Будь в данном случае заподозрен кто-то один, следователь Комельо,  не
колеблясь ни секунды, предъявил бы обвинение. Но когда их двое?..
   Убить  Эвелин  на  пару  они  не  могли.  Значит,  кто-то  из  врачей
невиновен. Держать одновременно обоих в распоряжении  правоохранительных
органов нельзя,  ибо  тем  самым  будет  признано,  что  лишают  свободы
человека, не совершившего уголовного деяния. Столь очевидный факт уяснил
даже Комельо и, смирившись, не стал арестовывать ни того, ни другого.
   Интересно, кто вел наружное наблюдение у дома, где проживает Негрель,
в то время, когда Лассань брал у того интервью? Лапуэнт, Жанини? В любом
случае  кто-то  из  службы  там  был,  равно  как  другого  полицейского
непременно послали к дому на бульваре Османн.
   Один из двух медиков пошел на контакт с прессой, предпочтя  при  этом
побеседовать с  представителем  газеты,  выпускаемой  массовым  тиражом.
Второй помалкивал, затаившись у себя дома. Лассань думал в том же ключе,
ибо статью закончил так:
   "Мы тщетно пытались добиться встречи с доктором Жавом. С тех пор  как
покинул префектуру полиции и вернулся на бульвар Османн, он  ни  с  кем,
кроме Жозефы, не виделся. И видимо, снял  телефонную  трубку  с  рычага,
потому что при наборе его номера неизменно слышатся короткие гудки".
   - Ты намерен повторить заказ? - удивилась мадам Мегрэ,  заметив,  что
муж подает знак гарсону.
   Да, он попросил принести еще этого ординарного вина. Комиссара мучила
жажда. Но главное - ему все еще не хотелось уходить отсюда.
   - А что ты сам об этом думаешь? - продолжила она вполголоса.
   В ответ он лишь пожал плечами. На этот вопрос он обычно отвечал,  что
никогда не думает, и это почти соответствовало действительности.  Сейчас
перед его мысленным взором начали вырисовываться два фигуранта:
   Эвелин Жав и доктор Негрель. Они  уже  не  были  какими-то  полностью
абстрактными понятиями. Особенно зримо с того  момента,  как  он  увидел
фотографию, представала Эвелин, и на месте Жанвье он немедля  отправился
бы в Конкарно.
   Совсем необязательно, что  ключ  к  разгадке  преступления  находится
именно там. Тем не менее основную часть  своего  бренного  существования
молодая женщина провела в этом городе, и комиссару  нестерпимо  хотелось
ближе познакомиться с этим периодом ее жизни.
   Не воспитывали ли ее монахини? Мегрэ мог бы поклясться, что так оно и
было, учитывая ее манеру вести себя  и  глядеть  в  зрачок  камеры.  Его
воображение рисовало дом Эвелин - наверняка угрюмый,  вероятно  насквозь
пропитанный запахом рыбы, без хозяйки, и ее саму - в  окружении  отца  и
брата, для которых весь свет сходился клином на их заводе.
   Привыкла ли она к жизни в Париже? Или продолжала, устраивая обед либо
давая прием, чувствовать себя неуклюжей провинциалкой?
   Парижанином  не  был  и   Негрель,   несмотря   на   свою   внешность
героя-любовника. Выходец из Нима, протестант.
   Закончив учебу, не стал потеть над созданием собственной клиентуры, а
сделался ассистентом своего профессора.
   Лассаню удалось вынудить Негреля признаться, что раньше  его  дом  на
улице Сен-Пер посетили несколько женщин, но речь наверняка шла о девицах
легкого поведения с  Сен-Жермен-де-Пре,  Мегрэ  был  готов  побиться  об
заклад. И комиссар  ничуть  не  сомневался,  что  они  не  задерживались
надолго и что ни одна из них не провела в постели молодого медика  целую
ночь.
   Но вот уже год, как он помолвлен. Мегрэ захлестнуло искушение  сейчас
же позвонить Жанвье и выяснить  имя  суженой  Негреля.  Дочь  известного
адвоката. И навещала его. В перспективе это сулило скандал.
   Тем временем влюбленная парочка, оставив чтиво на столике,  удалилась
в сторону базилики Сакре-Кер.  Девушка,  проходя  мимо  мадам  Мегрэ,  с
усмешкой покосилась на ее шляпку, хотя ничего нелепого в ней не было.
   Сама она конечно же ничем не прикрывала волосы, постриженные коротко,
как у какого-нибудь римского императора.
   - Что пишут в твоей газете?
   - Вероятно, то же самое.
   Он машинально раскрыл номер. Редактор также вынес на первую  страницу
фотографию,  но  не  Эвелин  Жав,  а  ее  брата   -   Ива   Ле   Терека,
облокотившегося на стойку бара в отеле "Скриб".
   Он совсем не походил на сестру: плечист, коренаст, под ежиком, должно
быть, рыжих волос - костистое лицо.
   Конкуренту проныры Лассаня не  удалось  заполучить,  ни  Негреля,  ни
Жава, а посему он накинулся на родственника жертвы.
   Как он выяснил, Ив Ле Терек был  женат,  имел  двоих  детей,  жил  на
собственной вилле в трех  километрах  от  Конкарно.  После  смерти  отца
сменил его на посту руководителя консервного завода.
   " - После замужества сестра ни разу не появилась в родных краях, уж и
не знаю почему, но, наверное, ее муж хотел, чтобы она держалась подальше
от родительской семьи.
   - Выходит, вы с тех пор не виделись?
   - Да нет, изредка наведывался к ней, когда бывал в Париже. Как-то раз
даже захватил с собой на бульвар  Османн  жену  и  детей,  но  создалось
впечатление, что в нас там не очень-то нуждались.
   - Почему же?
   - Мы люди простые и вращаемся в разных с доктором Жавом кругах...
   -  Он  обзавелся  медицинским  кабинетом  благодаря  приданому  вашей
сестры, верно?
   - У жениха и су не было за душой. Скорее долги. Отец  рассчитался  по
ним, а также оплатил все, что вбухали в апартаменты на бульваре Османн.
   - Вы недолюбливаете зятя?
   - Я этого не говорил. Мы с ним - разного поля ягодки, или точнее:  он
хотел бы, чтобы так считали, но, в конце концов, его мать -  всего  лишь
учительница..."
   Тут явно разбередили  старые  раны.  Действительно,  столкнулись  два
мира. Семья Ле Терек, несмотря на свое  богатство,  продолжала  вести  в
провинции простую и суровую жизнь, в то время как Жав,  пообтесавшись  в
парижских кругах, вырвался вперед.
   Однако  денежки-то  поступали  от   производителей   консервированных
сардин.
   " -  Поверьте,  унаследовав  половину  завода,  сестра  каждый  месяц
получала кругленькую сумму.
   - Она вышла замуж на условиях совместного владения хозяйством?
   - К сожалению.
   - А вы?
   - Я тоже.  Но  у  нас  все  по-другому,  так  как  моя  жена  -  дочь
судовладельца, ее родственники этого же корня, что и мы.
   - Вы считаете, что имело место преступление?
   - А вы разве полагаете, что Эвелин сама себе сделала укол,  а  затем,
согнувшись вдвое, забилась в шкаф,  чтобы  умереть  там,  предварительно
заперев его? Где ключ от шкафа? Куда подевалась одежда?
   - Кто же, на ваш взгляд, убийца?
   Ле Терек открыл было рот, чтобы ответить, но спохватился.
   - Я не хочу навлечь на себя обвинение в клевете.
   Факты говорят сами за себя, разве не так?  Что  касается  утверждений
некоторых особ насчет якобы имевшегося у нее любовника, то это -  наглая
ложь. Эвелин не способна на такое. Она была женщиной, лишенной какого бы
то ни было темперамента. Мужчины ее пугали. Девушкой, явившись на танцы,
она весь вечер просиживала в  уголке,  соглашаясь  танцевать  только  со
мной.
   Взгляните на этот  снимок.  Помню,  с  каким  невероятным  трудом  ей
удалось раздобыть купальник, который закрывал бы почти все тело. Она  же
выглядела в нем посмешищем.
   - Эвелин часто писала вам?
   - По случаю дней рождений - моего, жены и детей, а  также  под  Новый
год.
   - Она знала о своей болезни?
   - Во всяком случае, Эвелин понимала, что не протянет до старости,  но
на судьбу не роптала.
   - Была ли она верующей?
   - Пока жила с родителями была очень набожной и каждое утро  ходила  к
мессе. Потом, как я выяснил, под влиянием мужа она перестала чтить Бога.
   - Считаете ли, что ваша сестра была несчастным человеком?
   - Убежден в этом.
   - На чем основывается ваше мнение?
   - Такие вещи чуют нутром. Например, на том, как она с мягкой  улыбкой
говаривала мне: "Непременно забегай ко мне  всякий  раз,  как  будешь  в
Париже. И не забудь передать ребятишкам, что тетя думает о них..."
   И тем не менее в шкафу-то ее нашли голой. Может,  ее  раздел  убийца,
совершив злодеяние? Но и эта гипотеза  казалась  довольно  сомнительной,
тем более что не так-то легко снять с покойника  одежду.  Да  и  вообще,
зачем это понадобилось?
   Что сейчас поделывает Жав, оставшись в одиночестве с Жозефой  в  доме
на бульваре Османн? Какие показания он дал Жанвье и следователю  Комельо
касательно своего скоропалительного вояжа в Париж?
   Если уж Комельо не вынес постановления об аресте, значит, у следствия
возникли серьезные сомнения и шансы каждого из  подозреваемых  оказаться
на скамье подсудимых почти наверняка расценивались примерно как равные.
   Теперь Мегрэ не терпелось узнать побольше о Филиппе Жаве и его личной
жизни. Не было ли у него любовницы, второго семейного  очага?  Или,  как
полагало  большинство,  он  в  самом  деле,  будучи  салонным   медиком,
оставался человеком строгих правил?
   - Чем займемся? - проронила мадам Мегрэ, увидев,  что  муж  подзывает
гарсона, чтобы расплатиться.
   Комиссар понятия  не  имел.  Сие  не  имело  ровным  счетом  никакого
значения - в этом-то и состояла вся прелесть его нынешнего положения.
   - Начнем с того, что спустимся по ступенькам лестницы Сен-Пер...
   Они прошлись по бульвару Рошешуар. Затем могли направиться, например,
на улицу Мартир - постоянно оживленная, она была так мила сердцу  Мегрэ.
Обожал он и Фобур-Монмартр....
   Это состояние ничегонеделания как-то по-новому раскрывало  Париж  для
Мегрэ, и он был полон решимости ничего при этом не упустить.
   - Не забыть бы сегодня вечером позвонить Пардону.
   - Ты не заболел?
   - Нет. Но у него, возможно, появились новые сведения об этом  докторе
Жаве.
   - Тебя это волнует?
   Разумеется, он много  думал  о  деле  мадам  Жав,  но  оно  для  него
вписывалось в праздные прогулки по Парижу.
   - Завтра утром я, может быть, поброжу в районе улицы Сен-Пер.
   Это уже было опаснее, ибо на малолюдной улице он рисковал нос к  носу
столкнуться с одним из своих инспекторов.
   - Подумываю, не махнуть ли нам в Конкарно полюбоваться на море.
   Он излагал свои планы просто так, не веря в  них,  ради  забавы.  Все
заботы лежали  теперь  на  Жанвье,  а  Мегрэ  воспринимал  ситуацию  как
прообраз своего бытия в тот день, когда уйдет в отставку.
   При этой  мысли  он  помрачнел.  Ладно,  он  согласен  поиграть  роль
праздношатающегося обывателя в течение нескольких  дней,  максимум  трех
недель.
   Но вариться в этом соку до конца жизни?
   Шагая к паперти базилики  Сакре-Кер,  Мегрэ  неожиданно  сжал  локоть
жены,  и  она  поняла,  что  он  взволнован,  и,  как   ей   показалось,
догадывалась, по какой причине, но виду не подала.

Глава 4
ГДЕ БЫЛА ЖОЗЕФА?

   В тот вечер он так и не позвонил Пардону, хотя и обещал  самому  себе
это сделать, сидя на площади Тертр. Откровенно  говоря,  сия  мысль  его
более не занимала.
   Было, наверное, около пяти, когда на углу Фобур-Монмартр они с  женой
свернули на Большие бульвары.
   Солнце  палило  вовсю,  и  тротуары  с  редкими  прохожими   казались
просторнее  обычного.  Между  витринами  магазинов  готового  платья   и
металлоизделий он увидел сумрачный, похожий на тоннель подъезд и услышал
теньканье звонка, какой, бывало, давали перед началом  сеанса  в  старых
кинематографах.
   Оказалось, что это действительно вход в кинотеатрик,  который  раньше
Мегрэ как-то не замечал. Там показывали старые фильмы с Чарли  Чаплиной,
и комиссар остановился в нерешительности.
   - Давай зайдем, - предложил он жене.
   Она подозрительно посмотрела на темный плюшевый  занавес  за  кассой,
перекрывавший вход в вестибюль с серыми каменными стенами.
   - Как ты полагаешь, там чисто?
   В конце концов они все же вошли,  а  когда  вышли  вместе  с  толпой,
обнаружили, что ликующее августовское солнце уже село  и  на  смену  ему
пришло сияние фонарей и  неоновых  вывесок  по  обе  стороны  Бульваров.
Супруги Мегрэ не заметили, что в кинотеатре в тот день меняли программу,
и фактически они высидели два сеанса подряд.
   Идти обедать домой было уже поздно.
   - А не перекусить ли нам где-нибудь поблизости?
   В ответ мадам Мегрэ заметила:
   - Если так будет продолжаться, то скоро я разучусь готовить.
   Они отправились на площадь Виктуар в ресторанчик, спокойную  террассу
которого комиссар так любил. Потом вернулись домой  пешком,  и  к  концу
прогулки мадам Мегрэ стала пошатываться на высоких каблуках - прошло уже
столько лет с той поры, когда они подолгу бродили вдвоем.
   Спать легли с открытыми окнами, и им показалось,  что  почти  тут  же
наступил новый день с солнцем еще более ярким, чем то, которое  светило,
когда они ушли с бульвара Монмартр. Утро радовало свежестью и  знакомыми
звуками за окном.
   Никакого плана, чтобы убить время, у них  не  было,  и  за  завтраком
мадам Мегрэ спросила:
   - А не сходить ли мне на рынок?
   Сходить на рынок  значило,  что  потом  она  займется  приготовлением
обеда. И тогда конечно же нужно будет  в  определенное  время  сесть  за
стол.
   - Мы и так целый год питаемся дома.
   - Ну да, за исключением дней, когда ты вообще не приходишь.
   Так на самом деле и  было,  и  если  сосчитать  случаи,  когда  из-за
срочного расследования ему приходилось перекусить где-то на стороне,  то
оставалось не столь уж много дней, когда они обедали  вместе.  Потому-то
он сейчас и хотел развлечения ради пообедать или поужинать вне дома.
   Никаких рынков! Хватит обязаловки. Выкурим первую трубочку возле окна
и понаблюдаем за жестами человечка у склада "Катуар и Потю".
   В бистро напротив  хозяин,  закатав  рукава  рубашки,  читал  газету,
лежавшую на цинковом прилавке. Мегрэ, конечно, мог  договориться,  чтобы
каждое утро газеты ему  приносила  консьержка,  но  это  лишило  бы  его
удовольствия сходить за ними самому.
   Кончилось тем, что он оделся, пока жена его хлопотала по хозяйству.
   - Я скоро вернусь за тобой. Правда, еще не решил, куда мы пойдем.
   - Но в любом случае сегодня я обую туфли на низком каблуке.
   Итак, у них создавались новые привычки. Он покупал газеты в  одном  и
том же киоске, садился на террасе кафе на площади  Республики,  дабы  их
пролистать, и гарсон уже знал, что он закажет.
   "Преступление  или  несчастный  случай?"  -  на  сей  раз   вопрошали
заголовки.
   Профессор-токсиколог,  который  производил  исследование   внутренних
органов трупа мадам Жав, дал заключение.
   По тем или иным причинам  на  набережной  Орфевр  не  поскупились  на
информацию, как это было в начале расследования,  и  газеты  публиковали
резюме доклада.
   В  организме  Эвелин  Жав  было  обнаружено  значительное  количество
дигиталина.
   "Мы обратились в этой связи к профессору Луаро, который  сообщил  нам
интересные сведения.
   Дигиталин  является  лекарством,  широко  используемым  для  снижения
частоты сердцебиения. Доза, которую получила  мадам  Жав,  не  превышала
общепринятой и в обычном случае не могла повлечь  за  собой  смертельный
исход.
   Настораживает только то, что это лекарство было дано мадам  Жав,  ибо
при ее заболевании оно противопоказано.
   Эвелин Жав с детства страдала замедленным сердцебиением  и  в  случае
приступа,  как  нас  заверил  профессор  Луаро,  нуждалась  в  средстве,
возбуждающем  сердечную  мышцу,  таком,   например,   как   чаще   всего
предписываемая камфора или ныне модный прессиль. Дигиталин же, напротив,
становился для нее смертельным ядом.
   Не случился ли  приступ,  когда  мадам  Жав  находилась  на  бульваре
Османн? Не свидетельствует ли кровоподтек на виске о том, что она  упала
во время криза?
   Не растерялся ли присутствовавший при этом врач - а мы не знаем,  кто
это был, - и не сделал ли он ей по ошибке укол дигиталина вместо камфоры
или прессиля?
   А может быть, желая убить  ее,  он  целенаправленно  ввел  лекарство,
эффект воздействия которого на больную знал заранее?"
   Мегрэ на несколько минут отвлекся, разглядывая  прохожих,  мелькавших
перед террасой, потом попросил жетон и закрылся в телефонной кабине.
   - Алло! Пардон?
   Тот сразу узнал комиссара по голосу.
   - Я вас отвлек от дела?
   - Собирался посетить больных, но несколько  минут  в  запасе  у  меня
есть.
   - Вы читали?
   - Полагаю, в Париже уже с сотню врачей набросились  на  газеты,  и  в
частности на ту статью, о которой вы говорите.
   - И что вы об этом думаете?
   - Строго говоря,  статья  не  научная,  но  основная  мысль  изложена
правильно.
   - Это могло быть несчастным случаем?
   - Не исключено. Я, кстати, сам кое-что проверил. Некоторые  лекарства
поставляют нам в специфических ампулах, и в  таком  случае  врачу  почти
невозможно ошибиться.
   - В чем их специфичность?
   - Существуют ампулы с одним заостренным  кончиком  и  с  двумя.  Есть
такие,  на  которые  нанесено  название   лекарства.   Существуют   даже
разноцветные.
   - Ну а в данном случае?
   -  Камфора,  которую  продают  различные   лаборатории-производители,
расфасовывается в ампулы разной формы, с одним  или  двумя  заостренными
кончиками.
   Легче всего определить прессиль.  Я  только  что  отыскал  у  себя  в
аптечке ампулу дигиталина и сравнил ее с ампулой камфоры.
   - Их можно перепутать?
   - Человек, который торопится или  сильно  возбужден,  вполне  мог  бы
ошибиться.
   - И каково же ваше собственное мнение обо всем этом?
   - Определенного мнения у меня нет. Единственная деталь: я  знаю,  что
вчера вечером доктор Жав обращался к кардиологу Меру. Не знаю,  страдает
ли Жав сердечным заболеванием или просто  хотел  проконсультироваться  у
Меру относительно случившегося с его женой.
   - Вы хорошо знаете Меру?
   - Он мой друг, но в данном случае ничего не скажет,  храня  врачебную
тайну, и с моей стороны было  бы  неделикатно  задавать  ему  какие-либо
вопросы.
   - А относительно доктора Жава вы больше ничего не узнали?
   На другом конце провода наступила пауза. Врачи стоят один за другого,
несмотря ни на что.
   - Вы еще не вышли на работу?
   - Слава Богу, нет.
   - Да, ходят кое-какие слухи в медицинских кругах.
   Нечего вам и говорить, что все мы тоже волнуемся и хотим  разобраться
в случившемся. Мне, например,  вчера  говорили,  что,  вопреки  внешнему
лоску и блестящей вывеске его  врачебного  кабинета,  Жав  имел  крупные
долги и в течение нескольких месяцев даже был в отчаянном положении.
   - А как же с деньгами его жены?
   - Больше я ничего не знаю. Только прошу не передавать эти сведения  в
полицию, которая без труда получит их сама. Не желаю, чтобы это исходило
от меня.
   - Последний вопрос относительно ампул.