наконец раскрыла рот и равнодушно произнесла только одно слово:
     - Уже!
     После чего глотнула из бутылки, как уже проделывала прежде на глазах у комиссара. Ее бледные щеки слегка порозовели, рот начал подергиваться.
     - Предполагаю, что это больше не имеет значения, не так ли?
     - Вы боялись, что, если его задержат, он выдаст вас как свою сообщницу, так?
     Она отрицательно покачала головой.
     - Нет, хуже. Он заставил меня прийти к нему вчера только для того, чтобы потребовать очень большую сумму денег, обещая, что затем он оставит меня в покое и вернется в Марсель.
     - Вы любили его?
     Она ничего не ответила, а в ее взгляде застыло глубокое отчаяние.
     - Почему, если вы любили его, вы взяли с собой оружие?
     Это, казалось, придало ей мужества.
     - Я никогда не питала иллюзий на его счет. Он был моей последней надеждой. Вы, значит, ничего не поняли?
     Она попыталась зажечь сигарету, но не сумела - так у нее дрожали руки. Мегрэ наклонился и протянул ей зажженную спичку. Она не поблагодарила.
     - Вы всегда были гордячкой, правда?
     Она поправила его глухим голосом:
     - Я гордая. Вернее, была гордая. Теперь... - Фразу она не кончила.
     - Вы чувствовали себя униженной, работая в кабаре, и чувствовали бы себя еще более униженной за прилавком магазина.
     Она слушала его. Как только речь заходила о ней, Натали становилось интересно.
     - Сабен-Левек влюбился в вас. Вам не потребовалось много времени, чтобы выяснить, кто такой господин Шарль...
     Она не шелохнулась, напряжение по-прежнему не покидало ее.
     - Вы надеялись на шикарную и блестящую жизнь, на коктейли, приемы, обеды.
     - Вскоре я поняла, что это был самый большой эгоист, какого я встречала.
     - Потому что он не предоставил вам первого места?
     Это, казалось, удивило ее, а Мегрэ продолжал:
     - Он был в доме всем, а вы-ничем. Взгляд ее стал безжалостен.
     - Меня все презирали, кроме Клер.
     - Почему вы не потребовали развода?
     Она повела глазами вокруг себя, и взгляд ее охватывал всю квартиру, весь дом, все состояние семьи Сабен-Левек.
     - Потому что вы были жадны. Для вас не имело большого значения, что муж время от времени исчезает, отправляясь на поиски хорошеньких девиц.
     Вы были госпожой Сабен-Левек. И вам надо было ею остаться любой ценой.
     Она отпила глоток. Проделывала она это машинально.
     - Вашим прибежищем стал коньяк. Предполагаю, что любовники у вас тоже были?
     - Интрижки. Мужчины, с которыми я встречалась в барах.
     Теперь, когда она сдалась, Натали и не думала защищаться. Казалось даже, что ей доставляет удовольствие выставлять напоказ свою подноготную.
     - Гостиничные номера... Некоторые ошибались и пробовали давать мне деньги... Она поджала губы.
     - Два года назад вы встретили Джо Фазио.
     - Это другое. Я любила его...
     - Он был барменом.
     - Я сняла ему студию и содержала его. И это опять был вызов, который она цинично бросала Мегрэ.
     - В состоянии, до которого я дошла, я не могу надеяться, что меня будут любить просто так. Он делал вид, что любит, а я делала вид, что верю.
     - Кто предложил избавиться от вашего мужа?
     - Думаю, эта мысль пришла нам обоим.
     - Фазио установил, какие ночные заведения посещает так называемый господин Шарль. Много раз он следовал за ним, выжидая благоприятного стечения обстоятельств.
     Она пожала плечами. Это же настолько очевидно!
     - Однажды ночью, когда ваш муж вышел из "Крик-крака", Джо Фазио воспользовался тем, что улица была пуста и убил его. Он запихал его в украденную машину и привез на берег Сены. Машину он потом бросил на строительной площадке в Пюто.
     - Подобными деталями я не занималась.
     - Затем он позвонил вам и сообщил, что дело сделано?
     - Да.
     - Какую жизнь могли бы вы вести с вашим экс-барменом?
     - Я об этом не думала.
     - Признайтесь, вы заставили убить вашего мужа не из-за чувств к любовнику?
     - Не знаю.
     - Вы хотели остаться госпожой Сабен-Левек. Отныне вы становились полновластной хозяйкой дома.
     - Вы ведь плохо обо мне думаете, правда?
     - Да. Но в то же время я не могу себя заставить не испытывать к вам чувства жалости, потому что вы одновременно хрупки и тверды.
     - Я хрупкая? - усмехнулась она. И Мегрэ повторил:
     - Да, хрупкая.
     - Вы меня, конечно, увезете?
     - Это мой долг. Идите оденьтесь. Проследи за ней, Лапуэнт: у меня нет ни малейшего желания, чтобы она еще раз воспользовалась садовой калиткой.
     Мегрэ медленно набил трубку, раскурил ее и начал мерить шагами комнату.
     Ждать ему пришлось почти полчаса. Когда Натали вернулась, сопровождала ее Клер, которая несла чемодан из свиной кожи.
     Прежде чем выйти на лестницу, Натали снова приложилась к бутылке, от которой долго не могла оторваться.
     - Полагаю, там мне этого не дадут?
     Было ясно, что она будет осуждена. Но, учитывая ее расстроенные нервы, отправят ее, по всей видимости, в больницу.
     Дверь нотариальной конторы была открыта. Обойщики закончили возиться с драпировками. Она сделала два шага и увидела гроб.
     Лицо ее осталось невозмутимо.
     - Он там?
     - Да. Завтра его хоронят.
     - Меня - сегодня.
     Чемодан был положен в багажник, и комиссар уселся рядом со своей пленницей. Она смотрела на набережные, мосты, прохожих, автобусы и машины, как будто все это принадлежало уже далекому прошлому.
     Когда они прибыли во Дворец правосудия, Лапуэнт взял чемодан, который был для Натали слишком тяжел. Мегрэ постучал в дверь следователя Куэнде.
     - Она ваша, - проговорил он дрогнувшим голосом.
     Комиссар взглянул на арестованную. Но он уже перестал существовать для нее. Она уселась напротив следователя еще до того, как тот пригласил ее войти, и, судя по всему, чувствовала себя совсем неплохо.

     1972 г.



МЕГРЭ ПУТЕШЕСТВУЕТ

Жорж СИМЕНОН
Перевод с французского И. Анатольева. OCR tymond






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Глава 1
Что происходило в отеле "Георг Пятый", пока в Париже шел дождь, Мегрэ спал, а несколько человек делали все, что могли

     - Самые коварные дела - те, что вначале выглядят такими простыми, что ты не придаешь им большого значения. Они вроде тех болезней, которые начинаются почти незаметно, с чего-то неопределенного, что называют просто "недомогание". Когда такую болезнь наконец начинают принимать всерьез, часто бывает слишком поздно.
     Мегрэ сам сказал это инспектору Жанвье как-то вечером, когда они вместе возвращались на набережную Орфевр через Новый мост.
     Но в эту ночь Мегрэ ничего не говорил по поводу событий, которые разворачивались рядом с ним, потому что крепко спал рядом с мадам Мегрэ в своей квартире на бульваре Ришар-Ленуар.
     Если бы он и ожидал неприятностей, то думал бы не об отеле "Георг Пятый", о котором в газетах чаще пишут под заголовком "Светская хроника", чем под заголовком "Происшествия". Он подумал бы о дочери одного депутата, которую был вынужден пригласить в свой кабинет, чтобы порекомендовать ей в будущем воздержаться от некоторых эксцентричных поступков. Хотя Мегрэ и говорил с ней отеческим тоном, она очень плохо восприняла его совет.
     - Кто бы вы ни были, вы только служащий, и я добьюсь, чтобы вас уволили!
     Правда, ей только что исполнилось восемнадцать.
     В три часа утра пошел слабый, мелкий дождь. Его едва можно было разглядеть, но все же его хватило, чтобы отлакировать тротуары и мостовые улиц и усилить блеск фонарей, как слезы усиливают блеск глаз.
     В половине четвертого на четвертом этаже отеля "Георг Пятый" зазвенел звонок в комнате, где дремали горничная и лакей. Оба спящих открыли глаза. Лакей первым заметил, что лампа, которая зажглась, была желтого цвета, и сказал:
     - Это Жюля.
     Его слова означали, что звонили Жюлю, коридорному, который сейчас понес одному из постояльцев бутылку датского пива.
     Гостиничные слуга и служанка снова заснули каждый в своем кресле. После этого довольно долго было тихо, потом снова прозвучал звонок. Это произошло в тот момент, когда Жюль (ему было больше шестидесяти лет, но он продолжал дежурить по ночам) вернулся с пустым подносом.
     - Ну вот опять! - проворчал он сквозь зубы и не спеша направился к номеру 332, где светилась сигнальная лампа над дверью. Он постучал в эту дверь, немного подождал и, поскольку ничего не услышал в ответ, тихо открыл ее.
     В гостиной номера - темнота и ни одного человека.
     Немного света пробивалось в нее только из спальни. И оттуда же непрерывно доносились стоны, слабые, словно стонало животное или ребенок.
     Маленькая графиня лежала на своей кровати, полузакрыв глаза, чуть приоткрыв рот и прижав обе ладони к груди примерно там, где находится сердце.
     - Кто это? - простонала она.
     - Коридорный, госпожа графиня.
     Жюль хорошо знал графиню, и она тоже отлично его знала.
     - Я умираю, Жюль. Не хочу умирать! Скорее позовите врача. Есть врач в отеле?
     - В такой час - нет, госпожа графиня, но я скажу медсестре.
     За час с небольшим до этого Жюль принес в этот номер бутылку шампанского, бутылку виски, содовую воду и ведерко со льдом. Все эти бутылки и стаканы по-прежнему стояли в гостиной, кроме бокала для шампанского, который лежал перевернутым на ночном столике.
     - Алло! Скорее позовите мне медсестру!..
     Мадемуазель Розэ, дежурная телефонистка, не удивилась этому, вставила в одно из многочисленных гнезд коммутатора первый штепсель, потом так же вставила второй.
     Жюль услышал далекий звонок, а потом сонный голос:
     - Алло... Медсестра слушает...
     - Вы не могли бы сейчас же спуститься в номер 332?
     - Жюль, я умираю... - донеслось с кровати.
     - Вот увидите, госпожа графиня: вы не умрете.
     Жюль не знал, что ему делать, пока он ждет медсестру. Он зажег лампы в гостиной, заметил, что бутылка из-под шампанского пуста, а бутылка виски выпита только на три четверти.
     Графиня Пальмиери продолжала стонать, сжимая ладонями грудь.
     - Жюль...
     - Да, госпожа графиня?..
     - Если ко мне придут слишком поздно...
     - Мадемуазель Женеврие сейчас спустится.
     - Если все-таки ко мне придут слишком поздно, скажите им, что я отравилась, но не хочу умирать...
     В этот момент медсестра с серым лицом, которое было почти одного тона с ее сединой, вошла в комнату, сначала для приличия тихо постучав в дверь. Ее тело под белым халатом еще пахло постелью. В руках у нее был пузырек Бог знает с чем коричневатого цвета, а карманы раздулись от коробочек с лекарствами.
     - Она говорит, что отравилась...
     Мадемуазель Женеврие прежде всего огляделась, заметила корзину для бумаг, вынула оттуда коробочку из-под лекарства и прочла надпись на этикетке.
     - Попросите телефонистку вызвать доктора Фрера...
     Это срочно...
     Можно было подумать, что теперь, когда рядом был кто-то, чтобы ее лечить, графиня покорилась своей судьбе: она больше не пыталась говорить, и ее стоны сделались еще слабее.
     - Алло! Скорее позовите доктора Фрера. Да нет, это я не для себя. Это медсестра сказала, чтобы вызвать.
     В первоклассных отелях и в некоторых кварталах Парижа такое происходит настолько часто, что в дежурной части парижской полиции, если ночью поступает вызов, например из XVI округа, почти всегда кто-нибудь спрашивает:
     - Гарденал?
     Это название медикамента сделалось нарицательным: его стали использовать в значении "отравление снотворным", как говорят "берси" в значении "пьяница".
     - Принесите мне горячей воды...
     - Кипяченой?
     - Не важно, лишь бы была горячая.
     Мадемуазель Женеврие пощупала графине пульс и приподняла ей верхнее веко на одном из глаз.
     - Сколько таблеток вы проглотили?
     Графиня ответила голосом маленькой девочки:
     - Не знаю... Уже не знаю... Не дайте мне умереть...
     - Конечно, не дам, моя милая... Все-таки выпейте вот это...
     Медсестра поддержала графиню за плечи и поднесла стакан с лекарством к ее губам.
     - Это серьезно?
     - Пейте!
     В двух шагах оттуда, на проспекте Марсо, доктор Фрер торопливо оделся и схватил чемоданчик. Чуть позже он вышел из спящего дома и сел в машину, которая была припаркована у края тротуара.
     Отделанный мрамором вестибюль отеля "Георг Пятый" был безлюден. В одной его половине сидела только ночная дежурная по приему въезжающих, которая читала газету, пряча ее под столом из красного дерева, а во второй - только консьерж, который не делал ничего.
     - В триста тридцать второй... - объявил ему врач, проходя мимо.
     - Я знаю.
     Ему уже все рассказала телефонистка.
     - Вызвать машину "Скорой помощи"?
     - Посмотрю, надо ли.
     Доктор Фрер уже бывал в большинстве номеров этого отеля. Так же, как медсестра, он постучал - вернее, стукнул в дверь один раз, в каком-то смысле символически, вошел в номер, снял шляпу и направился в спальню.
     Жюль, после того как принес кувшин горячей воды, отошел в угол.
     - Отравление, доктор... Я дала ей...
     Врач и медсестра обменялись несколькими словами, и это было похоже на стенограмму или на связь с помощью кодов, а в это время у графини, которую медсестра по-прежнему поддерживала, прошло несколько сильных приступов тошноты и началась рвота.
     - Жюль!
     - Да, доктор?
     - Скажите, пусть позвонят в американскую больницу в Нейи, чтобы оттуда прислали машину.
     Во всем этом не было ничего из ряда вон выходящего.
     И вот телефонистка с наушниками на голове уже говорила другой телефонистке, дежурившей ночью там, в Нейи:
     - Точно не знаю, моя милая. Что-то случилось с графиней Пальмиери, там наверху у нее врач.
     В номере 332 зазвонил телефон.
     Жюль снял трубку и объявил:
     - "Скорая помощь" будет здесь через десять минут.
     Врач в это время укладывал в чемоданчик шприц, которым только что сделал укол.
     - Мне ее одеть?
     - Только заверните в одеяло. Если заметите где-нибудь чемодан, положите туда что-нибудь из ее вещей, - что ей потребуется, вы знаете лучше меня.
     Через четверть часа после этого два санитара спустили маленькую графиню по лестнице, а потом подняли и положили в машину "Скорой помощи".
     Доктор Фрер в это время садился в свой автомобиль:
     - Я буду там одновременно с вами.
     Он знал этих санитаров. И санитары тоже знали его.
     А в больнице доктор был знаком и с дежурной из приемного покоя, которой сказал несколько слов, и с молодым дежурным врачом. Эти люди говорили мало, все время словно на языке кодов, потому что привыкли работать вместе.
     - Сорок первая свободна...
     - Сколько таблеток?
     - Она этого не помнит. Нашли пустую упаковку.
     - Рвота была?
     Эта медсестра была так же хорошо знакома доктору Фреру, как та, что работала в "Георге Пятом". Пока она хлопотала возле больной, врач наконец зажег папиросу.
     Промывание желудка. Пульс. Снова укол.
     - Остается только дать ей выспаться. Меряйте пульс каждые полчаса.
     - Да, доктор.
     Врач спустился вниз на лифте, точно таком же, как в отеле, и дал дежурной из приемного покоя несколько указаний, которые та записала.
     - Вы сообщили в полицию?
     - Пока нет...
     Он посмотрел на черно-белые настенные часы. Четверть пятого.
     - Соедините меня с полицейским комиссариатом на улице Берри.
     На другом конце провода, в комиссариате, фонарь освещал стоявшие перед дверью велосипеды. В самом помещении двое молодых полицейских играли в карты, а их капрал варил себе кофе на спиртовке.
     - Алло! Комиссариат на улице Берри. Доктор... как фамилия? Фрер? Пишется через "е"? Хорошо. Я вас слушаю. Подождите минуту.
     Капрал схватил карандаш и стал записывать на клочке бумаги то, что ему сообщали.
     - Да... Да... Я сообщу, что вы сейчас отправляете нам ваш акт... Она умерла?
     Положив трубку, он сказал двум другим дежурным, которые смотрели на него:
     - Гарденал... В "Георге Пятом".
     Для капрала это означало всего лишь еще одну работу. Он со вздохом снова поднял трубку:
     - Центральный пост? Это комиссариат на улице Берри.
     Это ты, Маршаль? Как там у вас? Здесь тихо. Потасовка?
     Нет, их не оставили в комиссариате. Один из этих типов знает кучу важных людей, понимаешь? Я был вынужден позвонить комиссару, и он сказал, чтобы я их отпустил.
     Речь шла о скандале в ночном кабаре на улице Понтье.
     - Хорошо! У меня тут другое. Гарденал. Ты записываешь? Графиня. Да, графиня. Настоящая или нет, про это ничего не знаю. Пальмиери. "П" - Поль, "а" - Артур, "л" - Леон, мягкий знак, "м"... Да, Пальмиери.
     Отель "Георг Пятый." Номер 332. Доктор Фрер. Американская больница в Нейи... Да, говорила. Она хотела умереть, потом расхотела... Знакомое дело...
     В половине шестого инспектор Жюстен из VIII округа опросил ночного консьержа "Георга Пятого" и при этом записал несколько слов в свою записную книжку. После этого он поговорил с официантом Жюлем, а потом направился в Нейи, в больницу, где ему сказали, что графиня спит и угрозы для ее жизни нет.
     В восемь часов утра дождь по-прежнему шел, но небо было ясным, и немного простуженный Люка садился за стол в своем кабинете на набережной Орфевр, где его дожидались поступившие за ночь донесения.
     В них он обнаружил - в виде нескольких официальных фраз - следы потасовки на улице Понтье десятка девиц, нескольких пьяниц, нападения с ножом на улице Фландрии и еще нескольких происшествий, которые не выходили за рамки обычного.
     Кроме того, шесть строчек сообщили ему, что графиня Пальмиери, урожденная Ла Серт, пыталась покончить жизнь самоубийством.
     Мегрэ пришел на Набережную в девять часов и был немного озабочен историей с дочерью депутата.
     - Шеф обо мне не спрашивал?
     - Пока нет.
     - В донесениях есть что-нибудь важное?
     Люка одну секунду поколебался, но в конце концов решил, что попытка самоубийства, даже если она произошла в "Георге Пятом", не может считаться чем-то важным, и ответил:
     - Ничего.
     Он и не подозревал, что в этот момент совершает крупную ошибку, которая осложнит жизнь комиссару Мегрэ и всей уголовной полиции.
     Когда в коридоре прозвучал звонок, комиссар взял несколько папок с делами, вышел из кабинета и вместе с остальными начальниками служб направился к главному шефу. Там речь зашла о делах, которые были в производстве у разных комиссаров, но о графине Пальмиери Мегрэ не говорил, потому что не знал о ней.
     В десять часов он вернулся в свой кабинет и с трубкой во рту начал писать отчет о вооруженном нападении, которое произошло за три дня до этого и виновников которого он надеялся вскоре арестовать благодаря тому, что они потеряли на месте преступления альпийский берет.
     Примерно в этот момент некто Джон Т. Арнольд, который, надев халат поверх пижамы, ел первый завтрак в отеле "Скриб" на Больших бульварах, снял трубку телефона:
     - Алло, мадемуазель! Будьте добры позвать полковника Уорда, отель "Георг Пятый".
     - Сию минуту, месье Арнольд.
     Месье Арнольд был здесь давним клиентом и жил в "Скрибе" почти круглый год.
     Телефонистка из "Скриба" и телефонистка из "Георга Пятого" никогда не видели друг друга, но были знакомы, как случается у телефонистов.
     - Алло! Милая, соедини меня, пожалуйста, с полковником Уордом.
     - Это для Арнольда?
     Арнольд и полковник имели привычку звонить друг другу по несколько раз в день, а звонок в десять утра был у них традицией.
     - Он еще не просил подать первый завтрак. Мне все-таки позвать его?
     - Подожди, я спрошу своего абонента.
     Штепсель сменил гнездо.
     - Месье Арнольд? Полковник еще не требовал первый завтрак. Мне разбудить его?
     - Он не оставил записку?
     - Мне ничего об этом не говорили.
     - Сейчас действительно десять?
     - Десять часов десять минут.
     - Позовите его.
     Снова перемещение штепселя.
     - Позвони ему в дверь, моя милая. Если он бу