таком  положении,  что,
наверное, лучше вам во всем чистосердечно признаться, даже  если  я  потеряю
из-за этого место.
   Он не сводил глаз с письменного стола, и его нижняя губа дрожала.
   - Все равно рано или поздно это должно было случиться.
   - Что именно?
   - Вы сами знаете. Меня держат только потому, что нет повода меня уволить,
потому что им еще ни разу не удалось ко мне прицепиться, все они  уже  много
лет так и норовят застукать меня...
   - Кто они?
   - Да все.
   - Послушайте, Лоньон!..
   - Да, господин комиссар!
   - Пожалуйста, не считайте себя жертвой, которую  все  преследуют,  -  это
просто смешно!
   - Извините, господин комиссар.
   - Да что вы стоите точно в воду опущенный? Взгляните хоть разок на  меня.
Ну вот,  так-то  оно  лучше,  так  вы  хоть  похожи  на  мужчину.  А  теперь
выкладывайте, в чем дело.
   Лоньон не плакал, но от насморка  глаза  его  слезились,  он  ежесекундно
подносил платок к лицу, и это раздражало Мегрэ.
   - Ну так я вас слушаю.
   - Это случилось в понедельник, вернее в ночь с понедельника на вторник.
   - Вы дежурили?
   -  Да.  Было  что-то  около  часа  ночи.  Притаившись,  я   наблюдал   за
происходящим вокруг.
   - Где вы стояли?
   - За оградой церкви Нотр-Дам де Лорет, на улице Флешье.
   - Выходит, на чужом участке?
   - Нет, как раз на границе двух участков; правда, улица Флешье относится к
третьему кварталу, но следил я за баром на углу улицы Мартир, которая входит
в мой участок. Мне донесли, что туда по ночам захаживает один тип, торгующий
кокаином. Улица Флешье плохо освещена и в такой поздний час всегда пустынна.
Вдруг из-за угла улицы Шатодэн появилась какая-то машина, резко  затормозила
и на мгновение остановилась метрах  в  десяти  от  меня.  Люди,  сидевшие  в
машине, меня не  заметили.  Дверца  распахнулась,  и  на  тротуар  выбросили
человека, точнее, труп человека; затем машина сорвалась с места  и  умчалась
по улице Сен-Лазар.
   - Вы записали ее номер?
   - Да. Прежде всего я кинулся к трупу. Я мог поклясться, что человек  этот
мертв, но все же мне надо было в этом убедиться.  В  темноте  я  ощупал  его
грудь и тут же отдернул руку - рубаха  была  пропитана  липкой,  еще  теплой
кровью.
   Нахмурив брови, Мегрэ пробормотал:
   - Что-то я ничего об этом не читал в сводке происшествий за ту ночь.
   - Знаю.
   - Каким же образом?..
   - Сейчас я вам объясню. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что  поступил
неправильно. Быть может, вы мне даже не поверите...
   - Что стало с телом?
   - Вот именно об этом я и  хочу  рассказать.  Полицейского  поблизости  не
оказалось. Бар - он находился метрах в ста от места происшествия -  был  еще
открыт. Я бросился туда, чтобы позвонить.
   - Кому?
   - В комиссариат третьего квартала.
   - Вы позвонили?
   - Я подошел к стойке, чтобы  взять  жетон  для  автомата,  и,  машинально
бросив взгляд через окно на улицу, увидел вторую машину, которая свернула  с
улицы Флешье на улицу Нотр-Дам де Лорет и  затормозила  у  того  места,  где
лежал труп. Тогда я выскочил из бара, чтобы записать  ее  номер,  но  машина
была уже слишком далеко.
   - Такси?
   - Не думаю.  Все  это  произошло  очень  быстро.  Я  почувствовал  что-то
неладное и со всех ног кинулся к церкви. Трупа у решетки не оказалось.
   - И вы не доложили об этом?
   - Нет.
   - Вам не пришло в голову, что если  сообщить  номер  первой  машины,  ее,
может быть, удалось бы задержать?
   - Я подумал об этом, но решил, что люди,  способные  на  такие  вещи,  не
настолько глупы, чтобы долго разъезжать на этой машине.
   - И вы не написали рапорта о происшедшем? Мегрэ, конечно,  понял,  в  чем
дело. Долгие годы бедняга Лоньон ждал, что  ему  посчастливится  напасть  на
какое-нибудь громкое дело, которое привлечет к нему  всеобщее  внимание.  И,
как нарочно,  всякий  раз,  когда  на  его  участке  происходило  что-нибудь
серьезное, он либо не дежурил, либо по тем или иным причинам розыск поручали
оперативной группе с Набережной Орфевр.
   - Я знаю, что поступил неправильно. Я понял это очень скоро,  еще  ночью,
но, поскольку я тут же не доложил начальству, было уже поздно...
   - Вы нашли машину?
   - Утром я отправился в префектуру, просмотрел списки и установил, что эта
машина приписана к гаражу у ворот Майо. Я пошел туда и выяснил, что  в  этом
гараже можно взять машину напрокат - на день, два или даже на месяц.
   - Машина была на месте?
   - Нет. Ее взяли за два дня до этого на неопределенный срок. Мне  показали
регистрационную карточку клиента - это был некий Билл Ларнер, подданный США,
проживающий в гостинице "Ваграм" на авеню Де Ваграм.
   - Вы застали там Ларнера?
   - Нет, он ушел из гостиницы в четыре часа утра.
   - Вы хотите сказать, что до четырех утра он находился в своей комнате?
   - Да.
   - Значит, в машине его не было?
   - Наверняка. Портье видел его, когда он поднимался к себе в номер, -  это
было около двенадцати ночи. В половине четвертого утра Ларнеру позвонили,  и
он тут же ушел.
   - Вещи он взял с собой?
   - Нет. Он сказал, что  идет  на  вокзал  встретить  друга  и  вернется  к
завтраку.
   - Конечно, он не вернулся?
   - Нет.
   - А машина?
   - Утром ее обнаружили возле Северного вокзала. - Лоньон снова высморкался
и с виноватым видом поглядел на Мегрэ. - Повторяю, я  поступил  неправильно.
Сегодня уже четверг, а я со вторника, с самого утра, безуспешно  пытаюсь  во
всем этом разобраться. Двое суток я не был дома.
   - Почему?
   - Жена вам, наверное, сказала, что во вторник, едва я ушел,  они  явились
ко мне домой. Ведь это о чем-то говорит, верно?
   Мегрэ его не перебивал.
   - По-моему, здесь может быть только одно  объяснение:  выбросив  труп  на
тротуар, они заметили, что кто-то стоит в тени у решетки. Они подумали, что,
вероятно, я записал номер их  машины,  и  бросили  ее  у  вокзала,  а  потом
позвонили Биллу  Ларнеру  и  предупредили  его  -  ведь  по  регистрационной
карточке в гараже его теперь легко найдут.
   Мегрэ слушал, рисуя что-то в блокноте.
   - А дальше что?
   - Не знаю. Я ведь  только  высказываю  предположение:  должно  быть,  они
просмотрели газеты и убедились, что об этом деле молчат.
   - А как узнали ваш адрес?
   - Я нахожу этому только одно объяснение, и оно доказывает, что  мы  имеем
дело с очень ловкими людьми,  с  профессионалами  высокого  класса.  Видимо,
кто-то из них дежурил возле гаража,  когда  я  приходил  туда  справиться  о
машине, и выследил меня. А как только я,  позавтракав,  ушел  из  дому,  они
проникли в мою квартиру.
   - Они что, надеялись найти у вас труп?
   - Вы тоже так думаете?
   - Не знаю... Почему вы с тех пор не были дома?
   - Потому что они, скорее всего, наблюдают за домом.
   - Вы их боитесь, Лоньон?
   Щеки Лоньона стали такими же пунцовыми, как и его нос.
   - Я предполагал, что меня в этом заподозрят. Но  это  неправда.  Я  хотел
только сохранить свободу передвижения. Я снял комнату в маленькой  гостинице
на площади Клиши. С женой я говорю по телефону. Все это время я работаю  без
устали. Я обошел больше ста гостиниц в районе Терн, вокруг авеню Де Ваграм и
авеню Дел Опера. Жена описала мне тех двух типов, которые ворвались к нам  в
дом. Я побывал в префектуре, в отделе иностранцев. При этом я  делал  и  всю
свою текущую работу...
   - Короче говоря, вы надеялись, что сумеете один расследовать это дело?
   - Сперва - да. Я считал, что это  мне  окажется  под  силу.  А  теперь  я
отступаю. Пусть будет что будет.
   Бедный Лоньон! Несмотря на свои сорок семь лет и неприятную внешность, он
минутами   напоминал   обиженного   мальчишку,   повзрослевшего    сорванца,
ненавидящего взрослых, от которых зависит.
   - Сегодня они нанесли вашей жене второй визит, и она, не сумев вас найти,
позвала меня.
   Инспектор был в отчаянии. Он посмотрел на Мегрэ  с  таким  видом,  словно
хотел сказать, что теперь ему уже все безразлично.
   - На этот раз приходили не  те  два  типа,  что  во  вторник,  а  высокий
блондин, почти рыжий...
   - Это Билл Ларнер, - пробурчал Лоньон, - мне его так описали.
   - Он унес вашу фотографию и, видимо, какие-то документы. На углу его ждал
один из тех двух, что уже были у вас. Они ушли вместе.
   - Я полагаю, что должен ответить за свой проступок перед судом чести.
   - Об этом мы еще успеем поговорить.
   - Когда?
   - После завершения следствия. Лоньон нахмурил брови, лицо его по-прежнему
было мрачным.
   - Главное сейчас - найти этих людей. Надеюсь, вы того же мнения?
   - И я буду в этом участвовать? Мегрэ ничего не ответил.
   Глава вторая,
   В КОТОРОЙ ИНСПЕКТОР ЛОНЬОН ИЗ КОЖИ ВОН  ЛЕЗЕТ,  ЧТОБЫ  ДОКАЗАТЬ,  ЧТО  ОН
БЛАГОВОСПИТАННЫЙ ЧЕЛОВЕК, ХОТЯ РЕЧЬ ИДЕТ О ЛИЧНОСТЯХ ВЕСЬМА ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ
   Было около пяти часов, когда Мегрэ соединили наконец с  Вашингтоном.  Уже
давно пришлось зажечь свет, а многочисленные посетители успели за  день  так
затоптать пол в его кабинете, что он стал темным. В самом ли  деле  табак  в
такую погоду меняет вкус или Мегрэ тоже подхватил грипп?
   Он услышал, как телефонистка объявила по-английски:
   - Парижская Сыскная полиция. Комиссар Мегрэ у аппарата.
   И тут же раздался молодой, веселый, сердечный голос Джимми Макдональда:
   - Алло! Жюль?
   За время своей поездки по Соединенным Штатам Мегрэ привык, правда не  без
труда, к такому обращению, но все же и  теперь  ему  это  давалось  нелегко.
Поэтому он  задержал  на  мгновение  дыхание,  прежде  чем  в  свою  очередь
произнести:
   - Алло, Джимми!
   Макдональд, один из основных сотрудников ФБР, сопровождал Мегрэ в поездке
по крупным городам США. Это был высокий сероглазый парень; галстук он  почти
всегда таскал в кармане, а пиджак перекидывал через руку.
   За океаном после пятиминутного знакомства все обычно называют друг  друга
по имени.
   - Как Париж?
   - Хлещет дождь.
   - А у нас солнышко.
   - Послушайте, Джимми, мне нужна справка. Прежде всего,  известен  ли  вам
некий Билл Ларнер?
   - Sweet* Билл?
   - Не знаю. Я знаю только имя - Билл Ларнер. Судя по  внешности,  ему  лет
сорок.
   * Sweet Билл означает Нежный Билл.
   - Видимо, это он. Он  уехал  из  Штатов  года  два  назад  и  проболтался
несколько месяцев в Гаване, прежде чем отправиться в Европу.
   - Опасен?
   - Он не убийца, если вы это имеете в виду, но один из самых ловких воров,
так сказать, американской школы. Мошенник высшего  класса;  никто  не  умеет
лучше его выманить у наивного обывателя пятьдесят долларов,  посулив  ему  в
будущем миллион. Так, значит, он у вас?
   - Да, он в Париже.
   - Быть может,  по  французским  законам  вам  удастся  отправить  его  за
решетку. У нас это никогда не получалось: невозможно было собрать достаточно
улик и всякий раз приходилось выпускать его на свободу. Хотите, я вам  вышлю
копию его досье?
   - Если можно. Но это еще не все. Я вам прочту сейчас список фамилий. Если
попадутся знакомые, скажите.
   Мегрэ дал задание Жанвье. Сыскная полиция достала списки всех пассажиров,
высадившихся в Гавре и Шербуре за последние несколько  недель.  От  портовых
инспекторов, которые проверяли паспорта при высадке, были получены сведения,
которые позволили сразу же исключить  из  этого  списка  значительное  число
имен.
   - Вы меня хорошо слышите?
   - Будто вы находитесь в соседнем кабинете. На десятой фамилии  Макдональд
прервал своего французского коллегу:
   - Вы сказали - Чинаглиа?
   - Чарли Чинаглиа.
   - Он тоже у вас?
   - Прибыл две недели назад.
   - Этого бы хорошо не выпускать из поля зрения. Он уже сидел в тюрьме  раз
пять или шесть и, если бы не умел выходить сухим из воды, давно угодил бы на
электрический стул. Это -  убийца.  К  несчастью,  он  попадался  только  за
ношение оружия, драки с увечьем, бродяжничество и тому подобное...
   - Как он выглядит?
   - Маленького роста, всегда одет с излишней  тщательностью,  на  пальце  -
бриллиантовое  кольцо,  носит  ботинки  только  с  высокими  каблуками.  Нос
перебит, уши как у боксера.
   - Похоже, он прибыл вместе  с  неким  Чичеро,  который  занимал  соседнюю
каюту.
   - Черт подери! Тони Чичеро работал с Чарли в Сен-Луи,  но  сам  в  мокрых
делах не участвует - он, так сказать, мозговой трест.
   - У вас есть о них какие-нибудь материалы?
   - Достаточно, чтобы создать целую библиотеку. Пошлю вам самое интересное.
И фотографии. Сегодня же, вечерним самолетом.
   Остальных фамилий Макдональд не знал.
   Мегрэ надо было поговорить по поводу другого дела с  начальником  Сыскной
полиции, поэтому он вышел из кабинета с папкой протоколов в руке.  Пересекая
приемную, он почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся  и  с  удивлением
обнаружил в самом темном углу, на краешке кресла, Лоньона;  когда  инспектор
увидел, что Мегрэ его заметил, по его лицу скользнула жалкая улыбка.
   Было около шести. Почти  все  инспекторы  уже  ушли,  и  длинный,  всегда
пыльный коридор был совершенно пуст.
   Если Лоньону необходимо было с ним снова поговорить, он должен был бы ему
позвонить по телефону либо доложить о  своем  приходе  через  секретаря.  На
худой конец, просто зайти в комнату  инспекторов:  ведь  как-никак  он  тоже
служит в полиции!
   Но нет, Лоньон повел себя совсем по-другому! Он совершил ошибку и теперь,
видно, испытывал потребность оказаться в унизительном положении -  сидеть  и
часами ждать, как жалкий бесправный проситель,  пока  Мегрэ,  проходя  мимо,
случайно не обратит на него внимание.
   Мегрэ чуть не рассердился, потому  что  чувствовал  в  поведении  Лоньона
смирение паче гордости. Лоньон как бы говорил своим видом:  "Вот  видите,  я
провинился, и вы могли бы  вызвать  меня  на  дисциплинарный  совет.  Но  вы
проявили доброту. Я это понимаю и должен теперь все стерпеть,  как  человек,
которому оказывают милость". Какая чушь!  В  этом  весь  Лоньон,  и,  может,
именно из-за его жалкого вида так тягостно было ему помогать. Даже  простуда
его была как бы не только простудой, но искуплением вины!
   За это время Лоньон успел переодеться. Но и  этот  костюм  был  не  лучше
прежнего. Ботинки он тоже сменил, и пока они были еще сухие,  но  пальто  на
нем было все то же, насквозь промокшее, хоть выжимай,  -  видно,  другого  у
него не было.
   Он, вероятно, приехал на автобусе и долго  ждал  его  на  остановке,  под
проливным дождем, ждал, словно бросал всем вызов: "Глядите на  меня!  Машины
мне не дают, а такси я нанять не могу, вернее, не хочу, я не  намерен  потом
объясняться с нашим кассиром, который всех подозревает в жульничестве, когда
принимает отчеты о служебных  расходах.  Я  не  жулик.  Я  честный  человек.
Абсолютно честный!"
   - Вы хотите со мной поговорить? - спросил Мегрэ.
   - Мне не к спеху. Я подожду, пока вы сможете меня принять.
   - Тогда пройдите в мой кабинет.
   - Разрешите мне подождать вас здесь. Болван! Мрачный болван! И все же как
его не пожалеть? Он наверняка очень несчастен и ест себя поедом.
   Когда двадцать минут спустя Мегрэ вышел из кабинета начальника, он застал
Лоньона на том же месте;
   тот сидел неподвижно, и с пальто его,  как  с  зонтика,  стекали  на  пол
крупные капли.
   - Заходите ко мне, садитесь.
   - Я подумал, что должен сообщить вам все, что мне удалось узнать. Сегодня
утром вы мне не дали никаких точных указаний, и я  понял,  что  мне  следует
попытаться сделать то немногое, что в моих силах.
   Все то же чрезмерное самоуничижение. Правда, обычно Лоньон  был  несносен
из-за чрезмерной гордости.
   - Я вернулся в гостиницу "Ваграм". Билл Ларнер там так и не появлялся, но
мне удалось собрать о нем кое-какие сведения.
   Мегрэ едва не сказал: "Мне тоже", но сдержался. К чему это?
   - Он в течение почти двух лет занимает один и тот же номер. Я зашел туда.
Там по-прежнему лежат его вещи. По всей видимости, он забрал с собой  только
портфель с документами и бумагами,  потому  что  в  ящиках  я  не  нашел  ни
паспорта, ни писем. Он одевается у самых дорогих  портных,  живет  широко  и
щедро дает на чай. Я спросил, бывают ли у него  друзья.  Мне  ответили,  что
нет. Зато ему то и дело звонят.  Писем  он  не  получает  никогда.  Один  из
дежурных администраторов сказал, что Ларнер  часто  обедает  в  ресторане  у
Поччо на улице Акаций, - во всяком  случае,  он  несколько  раз  видел,  как
Ларнер туда заходил.
   - Вы были у Поччо?
   - Нет еще. Я подумал, что, может быть, вы сами захотите туда отправиться.
Зато я говорил со служащими почтового отделения на улице  Ноель.  Ему  пишут
туда "до востребования".  В  основном  он  получает  письма  из  Соединенных
Штатов. Вчера утром он заходил за своей корреспонденцией.  Сегодня  его  там
еще не видели, но на его имя, правда, ничего и не поступило.
   - Это все, что вы узнали?
   - Почти. Я побывал еще в префектуре, в отделе регистрации иностранцев,  и
нашел его досье - ведь он попросил вид на жительство в Париже по всей форме.
Родился он в штате Омаха, это в Америке, но где точно, не  знаю;  ему  сорок
пять лет.
   Лоньон вытащил из своего бумажника небольшую фотографию - несколько таких
фотографий иностранцы должны сдавать при оформлении вида на жительство. Судя
по этой фотографии, Билл Ларнер - красивый  мужчина,  с  живыми  и  веселыми
глазами, этакий бонвиван, пожалуй только чуть-чуть отяжелевший.
   - Вот все, что мне удалось узнать. Я пытался обнаружить отпечатки пальцев
в своей квартире, но их не оказалось. Дверь, правда, они  открыли  отмычкой,
но работали, видно, в перчатках.
   - Ваша жена чувствует себя лучше?
   - Вскоре после моего прихода у нее  был  припадок.  Сейчас  она  лежит  в
постели.
   Разве он не мог бы рассказать все это более естественным тоном? Он словно
извинялся за болезнь жены, - казалось, и тут он считал себя  лично  во  всем
виноватым.
   - Ах да, чуть не забыл. Я еще  заскочил  в  гараж  у  ворот  Маио,  чтобы
показать им фотографию. Они  подтвердили,  что  именно  Ларнер  взял  у  них
напрокат машину. Когда надо было  внести  деньги  в  залог,  он  вытащил  из
кармана брюк целую пачку банкнотов. Говорят там были купюры  даже  в  тысячу
франков. Машина оказалась на месте, и я ее тщательно  осмотрел.  Ее  недавно
вымыли, но на заднем сиденье я обнаружил пятна - должно быть, пятна крови.
   - Нет ли пробоин или вмятин от пуль?
   - Не заметил.
   И Лоньон снова принялся сморкаться с  тем  же  видом,  с  каким  женщины,
понесшие тяжелую потерю, вдруг ни с того ни с сего начинают  вытирать  слезы
во время самого пустого разговора.
   - Что вы теперь намерены делать? - спросил комиссар, стараясь не  глядеть
на Лоньона.
   От одного вида его красного носа и влажных  глаз  у  Мегрэ  самого  стали
слезиться глаза, и ему показалось, что и у него разыгрался грипп. Но  он  не
мог не испытывать жалости к Лоньону:  несмотря  на  этот  ужасный,  холодный
дождь, бедняга несколько часов мотался взад-вперед по Парижу, хотя все,  что
он узнал, можно было выяснить по телефону. Но стоит ли об этом говорить?  Не
испытывал ли Лоньон потребности таким образом наказать себя?
   - Я буду делать все, что вы мне поручите. Я вам крайне благодарен, что вы
мне разрешаете принимать участие в расследовании,  хотя  и  понимаю,  что  я
никак не могу на это претендовать.
   - Ваша жена ждет вас к обеду?
   - Она меня никогда не ждет. Но даже если бы она меня ждала...
   Мегрэ хотелось крикнуть: "Прекратите!  Ведите  себя,  как  мужчина,  черт
побери!" Но вместо этого он, как бы помимо воли, сделал вдруг Лоньону  нечто
вроде подарка:
   - Послушайте, Лоньон, сейчас половина седьмого. Я  позвоню  домой,  скажу
жене, что задержусь, и мы вместе пообедаем у Поччо. Быть может, мы обнаружим
там что-нибудь интересное.
   Он зашел в соседнюю комнату, дал какие-то  указания  Жанвье,  натянул  на
себя свое толстое пальто, и несколько минут спустя они уже  поджидали  такси
на углу набережной.  Дождь  все  не  утихал.  Париж  напоминал  туннель,  по
которому мчится поезд: свет ог