всей семьей?
     - Нет. Жена и дети прибыли только в понедельник.
     Кроме, разумеется, старшего сына, который учится в школе.
     - Ваша мать говорила с вами о Сент-Илере?
     - Что вы имеете в виду?
     - Мой вопрос, может быть, покажется смешным.
     Сказала ли она вам в какой-то определенный момент, что собирается выйти замуж за графа?
     - Излишне было бы говорить об этом. Я уже давно знал, что, если отец умрет раньше матери, этот брак состоится.
     - Вы никогда не вели такую же светскую жизнь, как ваш отец?
     Вопрос, казалось, удивил его, и он задумался, прежде чем ответить.
     - Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните. Вы видели в журналах фотографии отца и матери, когда они прибывали с визитом к какому-нибудь европейскому двору, присутствовали на великосветской свадьбе или помолвке. Я, естественно, принимал участие в подобных церемониях в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Последнюю дату я назвал весьма приблизительно. Потом я женился и уехал в деревню. Мать говорила вам, что я закончил Сельскохозяйственный институт в Гриньоне? Отец отписал мне одно из своих имений в Нормандии, там я и живу со всей семьей. Вы именно это хотели узнать?
     - Вы кого-нибудь подозреваете?
     - В убийстве Сент-Илера?
     Мегрэ показалось, что губы его собеседника слегка дрогнули, но он не осмелился бы это утверждать.
     - Нет. Подобные подозрения лучше держать при себе.
     - И все же у вас есть какое-то предположение?
     - Оно совершенно несостоятельно, и я предпочитаю о нем умолчать.
     - Вы подумали о ком-то, чья жизнь изменилась бы со смертью вашего отца?
     Филипп де В. потупил взгляд, затем снова посмотрел на Мегрэ:
     - Одна мысль пришла мне в голову, но я не стал задерживаться на ней. Я столько слышал о Жакетте и ее преданности... - Он, казалось, был недоволен тем оборотом, который принимал разговор. - Мне не хотелось бы показаться нелюбезным, но я должен попрощаться с домашними: желательно, чтобы они доехали до темноты.
     - Вы остаетесь на какое-то время в Париже?
     - До завтрашнего вечера.
     - Будете жить на площади Вандом?
     - Мать сказала вам?
     - Да. Для очистки совести я должен задать вам последний вопрос, прошу на меня не обижаться. Я был вынужден задать его также и вашей матери.
     - Где я был вчера вечером, я полагаю? В котором часу?
     - Положим, от десяти до полуночи.
     - Немалый промежуток времени. Погодите! Я ужинал здесь, с матерью.
     - Наедине?
     - Да. Я ушел где-то в половине десятого, когда явился аббат Гож, к которому я не питаю особой симпатии.
     Затем я поехал в гостиницу, обнять жену и детей.
     Наступило молчание. Филипп де В. глядел прямо перед собой, явно смущенный, не решаясь продолжать.
     - Потом я вышел подышать свежим воздухом на Елисейские поля...
     - Вы гуляли там до полуночи?
     - Нет.
     На этот раз он заглянул Мегрэ прямо в лицо с несколько пристыженной улыбкой.
     Вам это покажется странным, особенно если учесть, что я в трауре. Но для меня это нечто вроде традиции. В Женту меня слишком хорошо знают, чтобы я мог позволить себе какие-либо похождения: мне это и в голову не приходит. Может, виной всему воспоминания молодости? Всякий раз, когда я бываю в Париже, я имею обыкновение проводить пару часов с хорошенькой женщиной. А поскольку я не желаю, чтобы это имело продолжение и как-то осложнило мою жизнь, то и удовлетворяюсь...
     Он неопределенно махнул рукой.
     - Всегда на Елисейских полях? - уточнил Мегрэ.
     - Я бы никогда не признался в этом жене: она бы не поняла. Для нее существует только определенный круг...
     - Как девичья фамилия вашей жены?
     - Ирен де Маршанжи... Могу добавить, если это вам окажется полезным, что моя вчерашняя подружка - темноволосая, не очень высокая, одета в светло-зеленое платье, над грудью - родимое пятно. Кажется, над левой грудью, но я не вполне уверен.
     - Вы пошли к ней?
     - Думаю, девушка живет в гостинице на улице Берри, куда она меня привела: в шкафу висели ее платья, а в ванной лежали личные вещи.
     Мегрэ улыбнулся:
     - Простите мою настойчивость, вы проявили массу терпения.
     - Вы убедились, что я тут ни при чем? Сюда! Вам придется спуститься без меня: я так тороплюсь... - Он взглянул на часы и протянул комиссару руку. - Удачи вам!
     Во дворе шофер дожидался около лимузина, мотор которого еле слышно рокотал.
     Через пять минут Мегрэ, как пловец в морскую пучину, бросился в густую вонь какого-то бистро и заказал себе кружку пива.

Глава 6

     Мегрэ разбудил солнечный луч, проникший сквозь жалюзи, и жестом, который после стольких лет сделался машинальным, он протянул руку туда, где обычно спала жена. Простыни еще хранили ее тепло. Из кухни доносился аромат свежесмолотого кофе и клокотание закипающей воды.
     Здесь, как и на аристократической улице Варенн, птицы щебетали на ветвях, хотя и не так близко от окон, и Мегрэ ощущал во всем теле блаженную истому, к которой примешивалось, правда, какое-то смутное, неприятное ощущение.
     Ночь он провел беспокойно. Ему постоянно что-то снилось, и, насколько комиссар мог припомнить, он по крайней мере единожды проснулся в холодном поту.
     И разве жена не уговаривала его тихим голосом, протягивая стакан воды?
     Припомнить сон оказалось нелегко. Разные сюжеты перепутались, и он без конца терял нить. Но о чем бы ни шла речь, он, Мегрэ, всегда оказывался в унизительном положении.
     Ярче всего вспоминалась одна картина: какой-то дом, похожий на особняк В., более обширный, но не такой роскошный. Он напоминал то ли монастырь, то ли министерство, с бесконечными коридорами и бесчисленными дверьми.
     Он не слишком отчетливо помнил, зачем пришел туда. Он знал только, что должен добиться чего-то жизненно важного. Но внутри никто не мог указать ему путь. Пардон еще на улице предупредил его, прощаясь. Во сне он не видел ни доктора Пардона, ни улицы, но тем не менее был уверен, что друг его предупредил.
     Правда заключалась в том, что ему нельзя было спрашивать дорогу. Сначала он пытался делать это, но вскоре понял, что так не принято. Старики только глядели на него с улыбкой и качали головами.
     А старики были всюду. Возможно, он попал в дом престарелых или в богадельню, хотя дом и выглядел слишком роскошно.
     Он узнал Сент-Илера, очень прямого, розовощекого, с белоснежными шелковистыми сединами. Очень красивый мужчина; он это знал и, казалось, насмехался над комиссаром. Месье Обонне сидел в кресле на обитых резиной колесиках и развлекался тем, что на полной скорости гонял взад-вперед по длинной галерее.
     Было там множество других, в том числе принц де В., который сидел, положив руку на плечо Изабель, и снисходительно наблюдал за усилиями Мегрэ.
     Комиссар оказался в сложном положении, поскольку его еще не ввели в круг посвященных и отказывались сообщить, каким испытаниям он должен подвергнуться.
     В таком положении оказывается новобранец в армии, новичок в школе. Над ним откровенно насмехались.
     Например, стоило ему открыть дверь, как она захлопывалась сама собой или же вместо комнаты или салона за ней оказывался новый нескончаемый коридор.
     Только старая графиня де Сен-Фиакр была готова ему помочь. Не имея права заговорить с ним, она жестами давала понять, в чем дело. Так, она похлопала себя по коленям, и, опустив глаза, Мегрэ обнаружил, что на нем - короткие штанишки.
     На кухне мадам Мегрэ наконец заварила кофе. Мегрэ открыл глаза, с досадой припоминая дурацкий сон.
     В общем, он вроде бы выставил свою кандидатуру, будто бы в клуб, в данном случае - в клуб стариков. Но его не приняли всерьез, потому что сочли мальчишкой.
     Даже сейчас, сидя на постели и рассеянно следя, как жена, поставив на ночной столик чашку кофе, поднимает жалюзи, он чувствовал себя оскорбленным.
     - Не стоило тебе вчера есть улиток...
     Чтобы обсудить впечатления бездарно прошедшего дня, он повел жену в ресторан, где подавали улиток.
     - Как ты себя чувствуешь?
     - Хорошо.
     Он не позволит какому-то сну выбить себя из колеи.
     Он выпил кофе, прошел в столовую и за завтраком просмотрел газету.
     Приводились новые подробности смерти Армана де Сент-Илера и была напечатана довольно хорошая фотография. Красовалась на газетной полосе и фотография Жакетты, входившей в молочную лавку. Ее засняли накануне, в конце дня, когда старуху все же выпустили за покупками, и Лапуэнт шел за ней по пятам.
     "На набережной Орсе категорически отметают версию о политическом убийстве. Напротив, в хорошо информированных кругах смерть графа связывают с другой кончиной, имевшей место три дня назад".
     Это означало, что в следующем номере будет приведена со всеми подробностями история Сент-Илера и Изабель.
     Мегрэ по-прежнему чувствовал себя тяжелым и вялым; в такие минуты он вообще сожалел, что не избрал себе другой профессии.
     Он дождался автобуса на площади Вольтера и, по счастью, занял место на площадке, где курил трубку и поглядывал, как мимо проносятся улицы. На набережной Орфевр он помахал рассыльному и поднялся по лестнице, которую уборщица еще подметала, чуть-чуть спрыснув водой, чтобы не слишком пылить.
     У себя в кабинете он нашел целую груду документов, рапортов, фотографий.
     Снимки покойного впечатляли. На некоторых он был изображен целиком, так, как его обнаружили, с ножкой письменного стола на переднем плане и пятнами крови на ковре. Были отдельные снимки головы, груди, живота в тот момент, пока графа еще не раздели.
     Другие пронумерованные фотографии показывали входное отверстие каждой пули и темную припухлость под кожей спины, где остановилась пуля, пробившая ключицу.
     В дверь постучали, и явился отдохнувший, свежевыбритый Люка, с мочкой уха, присыпанной тальком.
     - Пришел Дюпе, начальник.
     - Впусти его.
     У инспектора Дюпе, как и у сына Изабель, было многочисленное семейство, шестеро или семеро ребятишек, но Мегрэ без всякой иронии поручил ему накануне некую деликатную миссию. Просто он оказался под рукой в нужный момент.
     - Ну что?
     - Все, что рассказал принц, - чистая правда. Я отправился на улицу Берри часам к десяти вечера. Как обычно, там прогуливалось четыре или пять девиц.
     Среди них только одна была темноволосая и маленького роста, и она заявила, что вчера не приходила сюда: ездила в деревню проведать своего малыша.
     Я довольно долго прождал, пока не увидел другую, она выходила из гостиницы с каким-то американским солдатом.
     "А почему вы спрашиваете? - забеспокоилась она, когда я задал ей вопрос. - Его ищет полиция?" - "Вовсе нет. Мы просто проверяем показания". - "Высокий мужчина лет пятидесяти, такой здоровяк?" - Дюпе продолжал:
     - Я спросил у девушки, есть ли у нее родинка над грудью, и она ответила - да, и еще одна, на бедре.
     Разумеется, мужчина не назвал ей своего имени, но позавчера вечером она была только с ним, потому что он заплатил ей в три раза больше того, что она обычно берет.
     "Хотя он и остался всего лишь на полчаса..." - "В котором часу он подошел к вам?" - "Без десяти одиннадцать. Я это хорошо помню, потому что как раз выходила из ближнего бара, куда завернула выпить чашечку кофе, - а там за прилавком стояли часы".
     Мегрэ заметил:
     - Если он провел с ней всего лишь полчаса, значит, он ушел в половине двенадцатого?
     - Так она утверждает.
     Сын Изабель не солгал. Похоже, в этом деле не лгал никто. Правда, покинув улицу Берри в половине двенадцатого, он вполне мог до полуночи очутиться на улице Сен-Доминик.
     Но зачем могло бы ему понадобиться навещать старого возлюбленного своей матери? Более того, зачем убивать его?
     Не больше повезло комиссару и с племянником, Аленом Мазероном. Когда накануне, перед обедом, Мегрэ зашел на улицу Жакоб, он никого там не обнаружил.
     В восемь часов он звонил, но никто не снял трубку.
     И он поручил Люка с утра пораньше отправить кого-нибудь к антиквару. И вот Бонфис зашел в кабинет со столь же обескураживающими сведениями.
     - Он и ухом не повел, когда я стал задавать ему вопросы.
     - Лавка была открыта?
     - Нет. Мне пришлось позвонить. Он выглянул в окно второго этажа, потом спустился в помочах, небритый. Я спросил, что он делал вчера днем и вечером. Он заявил, что сначала ходил к нотариусу.
     - Это верно.
     - Еще бы. Потом он отправился на улицу Друо, где проходил аукцион касок, форменных пуговиц и оружия наполеоновской эпохи. Он утверждает, будто некоторые коллекционеры так и рвут из рук эти реликвии. Он приобрел один лот и показал мне розовую карточку с описью предметов, которые этим утром предстоит забрать.
     - А после?
     - Пошел обедать в ресторан на улице Сены, где он столуется почти всегда. Я проверял.
     И этот не солгал! Ничего себе ремесло, думал Мегрэ, когда тебя огорчает, что человек не оказался убийцей! И все же так оно и есть: комиссар невольно злился на этих людей, которые были невиновны или казались таковыми.
     Ибо, несмотря ни на что, труп оставался трупом.
     Мегрэ снял трубку:
     - Не могли бы вы спуститься, Мере?
     Он не верил в преступления, задуманные и осуществленные без сучка и задоринки. За двадцать пять лет службы в уголовной полиции такие ему не встречались. Конечно, он мог припомнить преступления, оставшиеся безнаказанными. Часто виновный бывал обнаружен, но ему удавалось ускользнуть за границу. Вспоминались еще отравления, немотивированные убийства.
     Но здесь не тот случай. Никакой злоумышленник не смог бы проникнуть в квартиру на улице Сен-Доминик, выпустить четыре пули в старика, сидящего за письменным столом, а потом удалиться, ничего не взяв.
     - Входите, Мере. Присаживайтесь.
     - Вы прочли мой рапорт?
     - Еще нет.
     Мегрэ не желал признаваться, что у него не хватало духу читать этот рапорт, как и восемнадцать страниц судебно-медицинского заключения. Накануне он оставил Мерса и его людей собирать вещественные доказательства и полностью им доверял, зная, что от них не укроется ни одна деталь.
     - Гастинн-Ренетт представил свое заключение?
     - Оно в папке. Это был автоматический пистолет калибра 7,65 - или браунинг, или один из его многочисленных аналогов, каковых полно в продаже.
     - Вы уверены, что в комнате не осталось ни одной гильзы?
     - Мои люди прочесали пол сантиметр за сантиметром.
     - Пистолет тоже не нашли?
     - Ни пистолета, ни боеприпасов: только охотничьи ружья и патроны к ним.
     - Отпечатки пальцев?
     - Старухи, графа и жены консьержа. Я их прихватил на всякий случай. Жена консьержа дважды в неделю приходила помогать Жакетте Ларрье делать генеральную уборку.
     Мере тоже был смущен и недоволен:
     - Я приложил опись предметов, найденных в ящиках стола и в шкафах. Потрошил их добрую часть ночи, но не обнаружил ничего странного или неожиданного.
     - Деньги?
     - Несколько тысяч франков в бумажнике, мелочь в кухонном ящике, а в письменном столе - чековые книжки банка Ротшильда.
     - Корешки были?
     - Да, были. Бедный старикан настолько не предвидел своей кончины, что десять дней тому назад заказал костюм у портного с бульвара Гаусман.
     - На подоконнике никаких следов?
     - Никаких.
     Они обменялись понимающими взглядами. Они уже давно работали вместе и не могли припомнить дела, когда, прибыв, как это пишут в газетах, на место преступления, они тут же не обнаружили бы детали, более или менее выбивающиеся из нормальной картины.
     А здесь всюду царил неукоснительный, непогрешимый порядок. Всему находилось логическое объяснение - кроме конечно же гибели старика.
     Можно было бы, протерев рукоятку пистолета и вложив его графу в руку, инсценировать самоубийство.
     Но тогда, естественно, следовало ограничиться первым выстрелом. Но зачем же было стрелять еще три раза?
     И почему так и не нашли автоматический пистолет старого посла? У него такой был. Старуха Жакетта призналась, что видела его несколько месяцев назад, в спальне, в ящике комода.
     Пистолета в спальне больше не было, и, судя по описанию служанки, он был того же размера и веса, что и калибр 7,65.
     Предположим, старый посол впустил кого-то к себе...
     Кого-то, хорошо ему знакомого, потому что он снова уселся за стол, как был, в халате...
     Перед ним стояла бутылка коньяку и бокал... Почему он не предложил гостю выпить?
     Как можно представить себе подобную сцену? Гость проходит в спальню, по коридору или через столовую; завладевает пистолетом, возвращается в кабинет, приближается к графу и стреляет в упор...
     - Не вяжется... - вздыхал Мегрэ.
     К тому же должен был существовать мотив, и мотив достаточно веский: ведь человек, совершивший это, рискует головой.
     - Думаю, ты не проверял Жакетту на парафиновый тест?
     - Не решился, не переговорив с вами.
     Когда используют огнестрельное оружие, особенно автоматический пистолет, при выстреле на определенное расстояние распространяются характерные частицы: они въедаются в кожу стрелявшего, особенно в ладонь, и остаются там какое-то время.
     Мегрэ подумывал об этом накануне. Но есть ли у него право подозревать старую экономку больше, чем кого бы то ни было другого?
     Ей, конечно, легче всего было бы совершить это преступление. Она знала, где взять оружие, могла, пока хозяин работал, свободно расхаживать по квартире, не возбуждая подозрений; могла подойти к нему, выстрелить - а когда тело соскользнуло на ковер, она вполне могла продолжать давить на гашетку.
     И она была такая чистюля, что не преминула тут же подобрать все гильзы.
     Но можно ли поверить в то, что она тут же спокойно улеглась спать, в нескольких метрах от своей жертвы? Что утром, направляясь на набережную Орсе, она остановилась где-нибудь, например на набережной Сены или на мосту Согласия, чтобы избавиться от оружия и гильз?
     У нее был мотив, - вернее, подобие мотива. Около пятидесяти лет она жила рядом с Сент-Илером, под его кровом. Граф ничего не скрывал от нее, и, по всей вероятности, когда-то их связывали более тесные отношения.
     Посол вроде бы не придавал этому особого значения. Изабель говорила об этом с улыбкой.
     А Жакетта? Не была ли она, в конце концов, истинной подругой старика?
     Она знала о его платонической любви к принцессе, отправляла его ежедневные послания к ней, она же как-то раз впустила Изабель в квартиру, когда хозяина не было дома.
     А что, если...
     Эта гипотеза претила Мегрэ, казалась слишком легкой. Он мог ее сформулировать, но не чувствовал ее.
     Принц де В. умер, Изабель обрела свободу, и старые влюбленные имели наконец полное право соединиться.
     Оставалось дождаться конца траура, затем посетить мэрию и церковь - и они заживут вместе на улице Сен-Доминик или на улице Варенн.
     - Послушайте, Мере... Сходите-ка туда... Будьте с Жакеттой помягче... Не пугайте ее... Скажите, что это - всего лишь формальность...
     - Произвести тест?
     - Это разрешит мои сомнения...
     Когда чуть позже ему сообщили, что звонит месье Кромьер, Мегрэ велел сказать, что его нет и никто не знает, когда он вернется.
     Этим утром должны были огласить завещание принца де В. К старому нотариусу Обонне явятся Изабель и ее сын, и в этот же день принцесса вновь окажется в той же комнате, чтобы присутствовать при вскрытии другого завещания.
     Двое мужчин ее жизни - в один и тот же день...
     Он позвонил на улицу Сен-Доминик. Не без колебаний он вчера опечатал кабинет и спальню. Он предпочел бы подождать еще, иметь возможность лишний раз взглянуть на место преступления.
     Лапуэнт, который оставался там на посту, наверное, заснул в кресле.
     - Это вы, начальник?
     - Есть новости?
     - Нет.
     - Где Жакетта?
     - Сегодня утром, около шести, когда я дежурил в кабинете, я услышал, как она идет по коридору и тащит пылесос. Я бросился к ней и спросил, что она намеревается делать, - а старуха взглянула на меня совершенно ошарашенная: "Чист