арочно это сделали, господин комиссар?
   - Как же я мог предвидеть, что  мистер  Кларк  даст  мне  кулаком  по
физиономии?
   - Это письмо все объясняет!
   - С откровеннейшим цинизмом.
   Переводчик и Кларк стояли, склонившись над столом, на  который  лампа
под зеленым абажуром отбрасывала неширокий круг света.
   Наконец Кларк выпрямился и, ударив кулаком по столу,  буркнул  что-то
вроде: "Damned!"
   Затем он повел себя совсем иначе, чем можно было ожидать от него.  Он
не бушевал. Он ни на кого не смотрел. Черты  его  лица  стали  жесткими,
взгляд неподвижным. Он долго стоял не шевелясь,  а  бедняга  переводчик,
казалось, готов был рассыпаться перед ним в извинениях. Затем американец
обернулся, увидел стоявший в углу стул и, подойдя к нему, сел -  словом,
вел себя спокойно и  просто,  но  в  самой  этой  простоте  было  что-то
трагическое.
   Мегрэ, издали наблюдавший за ним, заметил, что  у  него  над  верхней
губой выступили капельки пота. В  эту  минуту  Кларк  немного  напоминал
боксера, который получил сокрушительный удар,  но  в  силу  инерции  еще
держится на ногах и безотчетно  ищет,  за  что  ухватиться,  прежде  чем
рухнуть всем своим обмякшим телом. В кабинете  стояла  глубокая  тишина,
слышно было, как в соседней комнате стрекочет пишущая машинка.
   Кларк все не шевелился. Он сидел в своем углу и, упершись  локтями  в
колени, уткнув подбородок в ладони,  пристально  смотрел  на  квадратные
носки своих ботинок.
   Долго царило томительное молчание, потом он глухо проворчал:
   - Well!.. Well!..
   Мегрэ шепотом спросил переводчика:
   - Что он говорит?
   - "Так!.. Так!.."
   Для приличия следователь делал вид, что  перебирает  бумаги.  Дым  от
трубки Мегрэ медленно расплывался в воздухе и как  будто  вытягивался  в
сторону лампы, единственного источника света.
   - Well...
   Несомненно, мыслями американец был далеко. Бог весть куда они привели
его. Наконец он зашевелился. Каждый задавался вопросом, что Кларк сейчас
сделает. Он вытащил из кармана массивный золотой портсигар, открыл  его,
достал сигарету; потом портсигар,  сухо  щелкнув,  закрылся.  Американец
повернулся к переводчику:
   - Please...
   Ему понадобились спички. Переводчик не курил. Коробку спичек протянул
комиссар. Кларк, беря ее, поднял голову  и  посмотрел  на  Мегрэ  долгим
многозначительным взглядом.
   Наконец американец выпрямился и встал.  Должно  быть,  он  чувствовал
себя опустошенным, и даже немного пошатывался... Но он был спокоен.
   Черты лица вновь стали неподвижны. Прежде всего он задал вопрос.
   Следователь посмотрел на Мегрэ, словно выжидал, какой ответ он даст.
   - Мистер Кларк спрашивает, можно ли ему оставить письмо у себя.
   - Лучше будет, если письмо сначала сфотографируют. Это можно  сделать
за  несколько  минут.  Надо  только  отнести   его   наверх,   в   отдел
криминалистики.
   Кларку перевели. Он, по-видимому,  понял  и,  подчинившись,  протянул
письмо секретарю,  который  и  унес  документ.  Затем  американец  снова
заговорил. Слушателям ужасно досадно было, что они ничего не понимают.
   Короткие диалоги казались бесконечными, и Мегрэ  все  время  хотелось
спросить: "Что он говорит?"
   -  Говорит,  что  прежде  всего  ему  надо  посоветоваться  со  своим
солиситором, так как открытие, которое мистер Кларк сегодня сделал,  для
него полная неожиданность и оно все меняет...
   Почему в эту  минуту  Мегрэ  почувствовал  волнение?  Этот  рослый  и
сильный малый, который три дня тому назад катался на карусели в обществе
мисс Эллен и только что танцевал с нею танго в лучах голубоватого света,
получил сейчас удар  куда  болезненнее,  чем  тот,  которым  он  угостил
комиссара... Однако же, как и Мегрэ, он лишь едва покачнулся...
   Выругался... Ударил кулаком по столу... Застыл на несколько  минут  в
молчании.
   - Well! Well!
   Жаль, что они не могли понимать другу друга! Мегрэ охотно  объяснился
бы с ним.
   - Что он говорит?
   -  Что  теперь  он  назначает  награду   в   тысячу   долларов   тому
полицейскому, который найдет убийцу.
   Пока секретарь переводил, Кларк смотрел на Мегрэ с таким  выражением,
словно хотел сказать: "Видите, я смелый игрок..."
   - Переведите ему, что эта тысяча долларов,  если  мы  ее  заработаем,
пойдет на нужды сиротского приюта для детей полицейских...
   Удивительно! Теперь  они  словно  соревновались  в  учтивости.  Кларк
выслушал перевод и уважительно склонил голову:
   - Well...
   Потом он снова заговорил, на этот раз почти что деловитым тоном.
   - Он предполагает, хотя не хочет ничего предпринимать, не повидавшись
со  своим  солиситором,  что  ему  будет  необходимо  увидеться  с  этим
человеком... с Проспером Донжем... Он спрашивает, можно ли  получить  на
это разрешение...
   Следователь, в свою очередь, ответил чопорным поклоном. Еще  немного,
и неприятный  разговор  кончился  бы  взаимными  любезностями  в  дверях
кабинета: "Прошу вас, проходите первым". "Нет уж, я вслед за вами..."
   "Да ни за что на свете!.."
   Наконец Кларк задал несколько вопросов и часто поворачивался при этом
в сторону Мегрэ.
   - Он спрашивает, господин комиссар, чем  кончится  инцидент,  имевший
место в дансинге, когда он вас ударил кулаком,  и  будет  ли  это  иметь
последствия... Он не имеет представления, что могут повлечь за собой  во
Франции такие действия... В его стране...
   - Да скажите ему, что я уж и позабыл об этой истории...
   Следователь с беспокойством смотрел на дверь. Право, все шло  слишком
уж хорошо! И  он  опасался,  что  какой-нибудь  новый  инцидент  нарушит
драгоценную  гармонию.  Хоть  бы  поскорее  сфотографировали  письмо,  а
тогда...
   Молчание. Все ждали. Больше говорить было не  о  чем.  Кларк  закурил
новую сигарету, жестом попросив у Мегрэ спичек.
   Наконец  вернулся  секретарь,  принес  обратно  разоблачающий  листок
голубоватой бумаги.
   - Готово, господин следователь. Можно?..
   - Да, вручите это письмо мистеру Кларку...
   Кларк осторожно всунул письмо в свой  бумажник,  бумажник  положил  в
задний карман брюк и, позабыв, что пришел без шляпы, стал искать  ее  на
стульях. Потом вспомнил, машинально улыбнулся и пожелал  всем  спокойной
ночи.
   Как только дверь за ним закрылась, ушел и переводчик. Господин  Бонно
кашлянул раза два-три, обошел вокруг письменного стола и стал перебирать
бумаги, совсем ему не нужные.
   - Гм... Вы как раз этого и добивались, господин комиссар?
   - А вы как думаете, господин следователь?
   - Мне кажется, я первым задал вам вопрос?
   - Извините, пожалуйста... Ну, разумеется, добивался... Видите  ли,  у
меня сложилось впечатление, что мистер Кларк в скором времени вступит во
второй брак... А этот ребенок, в сущности, сын Проспера Донжа...
   -  Человека,  который  в  настоящее  время  заключен  в   тюрьму   по
тягчайшему...
   - ...по тягчайшему обвинению. Разумеется,  -  подтвердил  со  вздохом
Мегрэ. - А все-таки это его сын. Что ж я тут могу поделать?..
   Он  тоже  машинально  поискал  свой  котелок,  оставленный  в   отеле
"Мажестик", и  ему  было  так  неловко  выйти  из  Дворца  правосудия  с
непокрытой головой,  что  он  поневоле  взял  такси,  чтобы  доехать  до
бульвара Ришар-Ленуар.
   Кровоподтек на подбородке уже превратился в темный синяк,  и  госпожа
Мегрэ сразу его заметила.
   - Опять подрался! - укоризненно сказала она, подавая на  стол.  -  И,
конечно,  потерял  при   этом   котелок...   Зачем   ты,   спрашивается,
ввязываешься?
   Мегрэ улыбался широкой, довольной  улыбкой,  вынимая  из  серебряного
кольца свою салфетку.

Глава VIII

Когда Мегрэ дремлет

   Тут тоже было неплохо! Сесть поудобнее за письменный стол, за  спиной
гудит пламя в затопленной печке, слева  окно,  в  котором  от  утреннего
холодка  запотели  стекла,  прямо  перед  глазами  -   камин   в   стиле
Луи-Филиппа,  и  на  каминной  полке  черного  мрамора   -   часы,   где
остановившиеся стрелки уже двадцать лет показывают двенадцать часов;  на
стене в черной рамке с  позолотой  -  групповая  фотография,  и  на  ней
запечатлены невероятно усатые господа с бородками клинышком, в  сюртуках
и цилиндрах, - товарищество секретарей комиссариата в те времена,  когда
Мегрэ было  двадцать  четыре  года!  На  письменном  столе  в  подставке
выстроены по росту четыре трубки.
   "Миллиардерша-американка удушена в подвалах отеля "Мажестик".
   Таков был заголовок, развернутый по  всей  первой  полосе  вчерашнего
номера вечерней  газеты.  Разумеется,  для  журналистов  все  американки
миллиардерши.  И  еще  веселее  усмехнулся  Мегрэ,  когда  увидел   свой
собственный портрет, на котором он в пальто и в  котелке,  с  трубкой  в
зубах, наклонился над чем-то, невидимым зрителю.
   "Комиссар Мегрэ рассматривает жертву преступления".
   Да, это его фотография, только снятая не теперь, а год тому назад - в
Булонском лесу, когда он действительно рассматривал  труп  неизвестного,
убитого выстрелом из револьвера.
   В папках из мягкого картона лежали самые важные материалы.
   "Доклад  инспектора  Торанса  о  результатах  следствия  относительно
некоего Эдгара Фагоне, именуемого  Эвзебио  Фуалъдес,  именуемого  также
Зебио.
   Возраст  -  24  года;  место  рождения  -   город   Лилль.   Отец   -
Альбер-Жан-Мари Фагоне, старший мастер на заводе Лекера, умер  три  года
назад; мать -  Жанна-Альбертина-Октавия  Обуа  пятидесяти  четырех  лет,
законная супруга вышеуказанного, профессии не имеет.
   Нижеследующие сведения получены от привратницы дома  №  57  по  улице
Коленкур, где Эдгар Фагоне проживает вместе со своей матерью и  сестрой,
а также от его соседей  и  ближайших  в  квартале  торговцев,  некоторые
данные получены по телефону из полиции города Лилля  (участок  в  районе
газового завода).
   Я связался также по телефону с санаторием Шевале в  Межеве,  а  кроме
того, беседовал лично с директором парижского  кинематографа  "Империа",
находящегося на бульваре Капуцинок.
   Собранные таким  образом  сведения  я  считаю  точными,  хотя  они  и
нуждаются, конечно, в дальнейшей проверке.
   В Лилле семейство Фагоне вело скромный образ жизни, занимало в  новом
районе газового завода дом с мансардой. Кажется, родители Эдгара  Фагоне
имели  честолюбивое  стремление  дать  ему  образование,  и  в  возрасте
одиннадцати лет он поступил в лицей.
   Вскоре,  однако,  его  по  болезни  взяли  оттуда   и   поместили   в
профилакторий на острове Олерон, где он и  пробыл  целый  год.  Здоровье
мальчика, по-видимости, восстановилось, и он возвратился в лицей;  но  с
тех пор в школьных занятиях Эдгара часто бывали перерывы ввиду  слабости
его организма.
   В семнадцатилетнем возрасте пришлось  отправить  его  в  горы,  и  он
провел четыре года в санатории Шевале, около Межева.
   Доктор Шевале хорошо помнит  Эдгара  Фагоне,  который,  будучи  очень
красивым юношей, имел большой успех у лечившихся в санатории дам. У него
уже были в то время любовные похождения. И как раз в санатории  он  стал
превосходным  танцором  -  правила  этого  лечебного  заведения   весьма
снисходительны, а туберкулезные больные, кажется, падки до развлечений.
   Призывной комиссией Эдгар Фагоне признан негодным к военной службе.
   На двадцать втором году жизни он возвратился  в  Лилль  и  еще  успел
принять последний вздох отца.  Покойный  оставил  кое-какие  сбережения,
недостаточные, однако, для пропитания его семьи.
   Сестра  Эдгара  Фагоне,  девятнадцатилетняя  Эмилия,  больна  костным
турберкулезом и стала почти калекой. Кроме того, умственные  способности
у нее недостаточно развиты, и она нуждается в постоянном уходе.
   Кажется, после смерти отца Эдгар Фагоне прилагал  все  усилия,  чтобы
найти место. Сначала пытался устроиться в  Лилле,  потом  -  в  Рубэ.  К
несчастью, этому мешал недостаток образования. А кроме того, хоть  он  и
выздоровел, но, будучи слабого сложения, не  мог  заниматься  физическим
трудом.
   Тогда он перебрался в Париж и через несколько недель  уже  облекся  в
небесно-голубую  униформу  билетеров  кинематографа  "Империа"  -   этот
кинематограф  первый  заменил  женщин-билетерш  молодыми  людьми,  среди
которых попадались и нуждающиеся студенты.
   Получить  точные  сведения  по  данному  вопросу  трудно,   поскольку
заинтересованные лица не склонны тут  откровенничать,  но,  по-видимому,
многие молодые билетеры, которым оказалась к  лицу  лазоревая  униформа,
одерживали в "Империа" прибыльные для себя победы".
   Мегрэ усмехнулся, увидев, что Торанс счел  своим  долгом  подчеркнуть
красными чернилами слово "прибыльные".
   "Как бы то ни  было,  Эдгар  Фагоне,  которого  его  товарищи  начали
называть Зебио за его южноамериканскую внешность, прежде всего выписал в
Париж мать и сестру и поселил  их  в  трехкомнатной  квартире  на  улице
Колечку р.
   Привратница  и  соседи  считают  его  чрезвычайно  преданным   сыном,
зачастую не мать, а он ходит по утрам на рынок и в лавки за провизией.
   Год тому назад он узнал от своих сослуживцев,  что  отелю  "Мажестик"
требуется для его дансинга платный танцор. Он предложил  свои  услуги  и
после короткого испытательного срока был принят. Тогда он взял себе  имя
Эвзебио Фуальдес. Администрация отеля ни в чем не может пожаловаться  на
него.
   По мнению сослуживцев, он юноша робкий, чувствительный и нелюдимый.
   Некоторые говорят: "Застенчив, как девушка".
   Он  неразговорчив,  бережет  свои  силы,  так  как  должен  опасаться
рецидива болезни; не раз бывает вынужден полежать для отдыха на койке  в
подвале, особенно если в дансинге устраивают какой-нибудь  вечер,  когда
танцы идут до поздней ночи.
   Зебио Фуальдес со всеми находится в добрых отношениях,  но  друзей  у
него как будто нет, и он не склонен к душевным излияниям.
   Можно  полагать,  что  его  месячный  заработок  вместе   с   чаевыми
составляет две-две с половиной тысячи франков. Эта сумма  приблизительно
соответствует образу  жизни  семейства  Фагоне,  проживающего  на  улице
Коленкур.
   Эдгар Фагоне не пьет, очень мало курит, не употребляет наркотиков.
   Впрочем,  плохое  состояние  его  здоровья  и  не  допускает  никаких
злоупотреблений.
   Его мать, уроженка департамента Нор, коренастая и сильная женщина.
   Она не раз говорила - в частности, в разговорах с привратницей, - что
ей  очень  хотелось  бы  прирабатывать,  но  всегда  ей  мешали  в  этом
обстоятельства: за дочерью необходим уход.
   Я попытался узнать, жил ли Эдгар Фагоне на  Лазурном  берегу.  Точных
сведений на этот  счет  я  не  мог  получить.  Некоторые  полагают,  что
три-четыре года тому назад,  когда  Эдгар  еще  служил  в  кинематографе
"Империа", он провел там некоторое время в обществе дамы средних  лет  -
сведения весьма туманные, и опираться на них нельзя".
   Мегрэ не спеша набил трубку № 3, подбросил угля в  печку,  подойдя  к
окну, поглядел на Сену, уже слегка позолоченную бледными  лучами  солнца
и, удовлетворенно вздохнув, снова сел за стол.
   "Доклад инспектора Люка относительно Жана-Оскара-Адалъбера Рамюэля.
   Рамюэль, Жан-Оскар-Адальбер, сорока восьми лет, проживает в Париже  в
доме № 14 по улице Деламбр (XIV округ), в меблированных комнатах.
   Родился в Ницце; отец (ныне уже покойный) по национальности  француз,
мать - итальянка; след ее потерян, по-видимому, она  давно  возвратилась
на родину. Отец поставлял в Париж ранние фрукты и овощи.
   В восемнадцать лет Жан Рамюэль поступил  конторщиком  к  комиссионеру
парижского Центрального рынка, но  точных  сведений  о  том  периоде  не
имеется, так как комиссионер умер десять лет назад.
   В девятнадцать лет Жан Рамюэль  записался  добровольцем  в  армию.  В
двадцать четыре года  вышел  в  отставку  в  чине  старшего  сержанта  и
поступил на службу к биржевому маклеру, но тотчас же взял расчет и уехал
в Египет, получив там место помощника счетовода на сахарном заводе.
   Пробыв в Египте три года, он вернулся во Францию, служил в Париже  на
различных деловых предприятиях, пробовал играть на бирже.
   В тридцать два года он уехал в республику Эквадор, в город  Гуаякиль,
куда был послан правлением франко-английской  горнорудной  компании  для
приведения в порядок весьма запущенной отчетности этого предприятия.
   Он отсутствовал шесть лет. Там он познакомился с Мари Делижар; о  ней
мы имеем мало сведений, но, по всей вероятности, в Центральной Америке у
нее была далеко не почтенная профессия.
   Во Францию Рамюэль вернулся вместе с этой женщиной.  Сведений  о  его
жизни в Эквадоре у нас не  имеется,  так  как  правление  компании  было
переведено в Лондон.
   Некоторое время Рамюэль и Мари Делижар жили довольно широко в Тулоне,
в Касси и в Марселе. Рамюэль пробовал спекулировать земельными участками
и дачами, но успеха в этой коммерции не имел.
   Мари Делижар, которую он везде представляет как  свою  супругу,  хотя
они не женаты, отличается яркой наружностью и вульгарностью; этой  особе
ничего не стоит затеять скандал в общественном месте, она  очень  любит,
чтобы на нее обращали внимание.
   У них с Рамюэлем часто бывают бурные сцены. Иногда Рамюэль уходит  от
своей сожительницы и пропадает несколько дней, но победа всегда остается
за Мари Делижар.
   В Париже они поселились в меблированных комнатах  на  улице  Деламбр,
сняв довольно комфортабельную квартиру,  состоящую  из  комнаты,  кухни,
ванной и передней; за квартиру они платят восемьсот франков в месяц.
   Рамюэль поступил счетоводом  в  банк  Атума,  находившийся  на  улице
Комартен (Атум обанкротился, но вместо лопнувшего банка открыл на  улице
Сен-Пер на имя одного из своих служащих торговое  заведение  по  продаже
ковров).
   Рамюэль ушел от Атума перед самым его банкротством и почти тотчас  же
по объявлению поступил счетоводом в отель "Мажестик".
   В отеле он служит три года. Дирекция не имеет к нему претензий.
   Сослуживцы его не любят за чрезмерную придирчивость.
   Не раз бывало, что во время своих ссор с Мари Делижар он по несколько
дней не выходил из отеля,  оставался  ночевать  там,  в  подвале.  Почти
всегда Дели-жар донимала его тогда телефонными звонками или же  являлась
самолично.
   Среди сослуживцев Рамюэля эта пара стала притчей во языцех,  так  как
воинственная сожительница, кажется, внушает счетоводу настоящий ужас.
   Следует отметить, что вчера Жан Рамюэль вернулся к своей сожительнице
в меблированные комнаты на улице Деламбр".
   Через четверть часа старичок служитель тихо постучался  к  Мегрэ.  Не
получив ответа, он бесшумно отворил дверь и на цыпочках вошел в кабинет.
   Запрокинув  голову  на  спинку  кресла,  расстегнув   жилет,   Мегрэ,
казалось, спал, не выпуская изо рта погасшей трубки.
   Служитель кашлянул, чтобы уведомить  о  своем  присутствии,  и  Мегрэ
пробормотал, не открывая глаз:
   - Кто там?
   - Какой-то господин вас спрашивает... Вот его визитная карточка.
   Право, Мегрэ как будто не хотелось просыпаться, он, не открывая глаз,
протянул руку. Наконец он вздохнул, положил карточку на стол  и  тут  же
снял телефонную трубку.
   - Впустить его?
   - Погодите немножко.
   Он едва взглянул на карточку: "Этьен  Жоливе,  заместитель  директора
Лионского кредитного банка, управляющий агентством."
   - Алло!.. Пожалуйста, попросите господина Бонно,  следователя,  чтобы
он был так любезен и сообщил мне  фамилию  и  адрес  солиситора  мистера
Кларка.  Да,  да,  солиситора,  именно  так  он  называется...  А  затем
попросите этого солиситора к телефону... Очень срочно...
   Больше четверти часа господин Жоливе, одетый щегольски (модные  брюки
в полоску,  черный  облегающий  пиджак,  фетровая  шляпа,  твердая,  как
железобетон), сидел с чопорным видом на краешке  стула  в  мрачном  зале
ожидания Уголовной полиции. Вместе с ним ожидали  еще  двое  -  какой-то
малый  с  бандитской   физиономией   и   проститутка,   сиплым   голосом
рассказывавшая свою историю:
   - ...во-первых, как же это я могла вытащить у