Сразу. Видите ли, судно бывает либо  здоровым,  либо  больным.  Так
вот, "Океан" был болен.
   - Неудачно маневрировал?
   - И все остальное. Что вы хотите,  чтобы  я  вам  еще  сказал?  Вещи,
которые как будто не  имеют  смысла,  но  все  же  существуют.  Вот  вам
доказательство: всем нам казалось, что мы сюда больше не  вернемся...  А
что, ко мне больше не будут приставать по этому делу с бумажником?
   - Посмотрим.
   Порт был почти пустынным. Летом все суда находятся  у  Ньюфаундленда,
за исключением рыбачьих баркасов,  которые  поставляют  свежую  рыбу  на
побережье. В гавани  один  лишь  "Океан"  выделялся  темным  силуэтом  и
насыщал воздух крепким запахом трески.
   Возле вагонеток стоял человек в кожаных гетрах и в фуражке с шелковым
галуном.
   - Это судовладелец? - спросил Мегрэ у проходившего таможенника.
   - Да. Директор компании "Французская треска". Комиссар представился.
   Тот недоверчиво оглядел Мегрэ, не переставая следить за разгрузкой.
   - Что вы думаете об убийстве вашего капитана?
   - Что я об этом думаю? А то, что  у  нас  восемьсот  тонн  подгнившей
трески. И если так будет продолжаться, судно не пойдет в следующий рейс.
   А уж если кто и наладит дело и покроет дефицит, то, во всяком случае,
не полиция.
   - Вы полностью доверяли Фаллю, не так ли?
   - Да. И что с того?
   - Вы полагаете, что радист...
   - Радист или кто другой, все равно год пропащий.
   Я уже не говорю о том, с какими они вернулись сетями. Сети,  стоившие
два миллиона, - вы понимаете? - изодраны  так,  словно  ими  для  забавы
вытаскивали скалы. А экипаж еще вдобавок верит в  дурной  глаз.  Эй,  вы
там! Что вы делаете, черт вас побери! Кому я говорил, что  прежде  всего
нужно нагрузить эту вагонетку!
   И он припустился вдоль судна, яростно браня всех, кто попадался.
   Мегрэ еще несколько минут наблюдал за разгрузкой.  Потом  удалился  в
сторону мола, где группами стояли рыбаки в куртках.
   Вдруг он услышал, как кто-то за его спиной произнес:
   - Тс-с, тс-с, господин комиссар.
   Это был Леон, хозяин "Кабачка ньюфаундлендцев", который изо всех сил,
насколько позволяли его короткие ножки, пытался догнать Мегрэ.
   - Пойдемте выпьем чего-нибудь  у  меня.  У  Леона  был  таинственный,
многообещающий вид. По дороге он объяснил:
   - Теперь стало спокойнее! Те, кто не вернулись к себе в Бретань или в
соседние деревни, просадили почти  все  деньги.  Сегодня  утром  ко  мне
заходили только несколько рыбаков, которые ловят макрель.
   Они пересекли набережную и вошли в кафе, где служанка вытирала столы.
   - Минутку! Что вы будете пить? Аперитивчик? Сейчас как раз время.
   Заметьте, я вам вчера говорил, я вовсе  не  заставляю  их  заказывать
выпивку. Напротив! Много выпив, они крушат и ломают все кругом, так  что
от них больше убытка, чем прибыли. Пойди-ка посмотри в кухню, Жюли,  нет
ли меня там. - И, лукаво подмигивая комиссару, продолжал:
   - Ваше здоровье! Я заметил вас издалека. И  раз  уж  должен  был  вам
кое-что сказать...  -  Леон  встал  и  удостоверился,  что  служанка  не
подслушивает их за дверью. Потом с загадочным  видом  вынул  из  кармана
кусок картона размером с фотографию. - Ну, вот! Что вы на это скажете?
   На карточке была наклеена фотография женщины. Однако все лицо ее было
исчеркано  красными  чернилами.  Кто-то,   видимо,   яростно   стремился
уничтожить его. Перо поцарапало бумагу. Линии шли во всех направлениях и
настолько густо, что незачеркнутым не осталось и квадратного миллиметра.
   Остальная часть фотографии уцелела:  довольно  пышный  бюст,  светлое
шелковое платье, очень облегающее и очень декольтированное.
   - Где вы это нашли?
   - Вам я могу сказать. Рундучок Ле Кленша плохо закрывается, и он имел
обыкновение засовывать письма своей невесты под скатерть на столе...
   - И вы их читали?
   - Да это не интересно.  Читал  просто  случайно.  Когда  производился
обыск, посмотреть под скатерть не догадались. Вчера вечером  мне  пришла
эта мысль, и вот что я нашел. Конечно, лица не разглядеть.  Однако  могу
сказать: это не его невеста-та совсем не такая аппетитная.  Я  видел  ее
портрет. Короче говоря, здесь не обошлось без другой женщины.
   Мегрэ внимательно разглядывал карточку. Плечи у женщины роскошные.
   Она, вероятно, моложе Мари Леоннек, во всем  ее  облике  есть  что-то
чувственное. И в то же время вульгарное. Платье, по-видимому, куплено  в
магазине готовых вещей.
   - В доме есть красные чернила?
   - Нет, только зеленые.
   - Ле Кленш никогда не пользовался красными?
   - Никогда. У него  были  свои  чернила,  для  вечной  ручки.  Особые,
черно-синие.
   - Разрешите? - Мегрэ поднялся и пошел к выходу.
   Через несколько минут он был на борту "Океана".
   Обыскал каюту радиста, потом каюту капитана, в которой царили грязь и
беспорядок.
   На судне красных чернил не оказалось. Рыбаки никогда их не видели.
   Когда Мегрэ  уходил  с  корабля,  судовладелец,  который  по-прежнему
бранил грузчиков, бросил на него злобный взгляд.
   - В ваших конторах можно найти красные чернила?
   - Красные? А к чему они? У нас не  школа...  -  Но  внезапно,  словно
что-то вспомнив, добавил:
   - Только Фаллю иногда употреблял красные  чернила  у  себя  дома,  на
улице  Этрета.  Что  это  еще  за  история?..  Эй,  вы,  там  в   вагоне
поосторожнее! Не хватает мне несчастного случая... Итак, чего вам надо с
вашими красными чернилами?
   - Ничего! Благодарю вас.
   Навстречу Мегрэ шел Малыш Луи, уже  навеселе,  без  сапог,  в  рваной
фуражке и опорках.
 
3. Портрет без головы 
 
   - И чтобы не думали, что польстилась на капитанское жалованье: у меня
свои сбережения...
   Мегрэ прощался с г-жой Бернар на пороге ее домика на улице Этрета.
   Это была прекрасно сохранившаяся женщина лет пятидесяти. Она  полчаса
рассказывала комиссару о своем первом муже, о том, как она  овдовела,  о
капитане, ставшем ее жильцом, о сплетнях, которые ходили относительно их
связи, и, наконец, о какой-то  незнакомке,  которая,  "несомненно,  была
женщиной легкого поведения".
   Комиссар осмотрел весь дом, находившийся  в  образцовом  порядке,  но
набитый различными предметами дурного вкуса. Комната капитана Фаллю была
убрана и приготовлена к его возвращению.
   Личных  вещей  у  капитана  было  мало:  немного  одежды  в  сундуке,
несколько приключенческих книг и фотографии различных судов.
   Все это говорило о мирном, скромном существовании.
   - Впрямую мы не договаривались, но все знали,  что  мы  поженимся.  У
меня приданое: дом, мебель, белье. Ничего бы не изменилось, и мы жили бы
спокойно, особенно года через  три-четыре,  когда  он  получил  бы  свою
пенсию.
   Из окон видны были бакалейная лавка, улица, идущая в гору, и тротуар,
на котором играли мальчишки.
   - И вот зимой он встретил эту женщину, и все перевернулось. В  его-то
возрасте! Ну, можно ли так  влюбиться  в  такую  тварь?  А  как  он  это
скрывал! Он, должно быть, встречался с ней в Гавре или еще где-нибудь.
   Здесь их никогда не видели. Но я чувствовала. Он стал  покупать  себе
тонкое белье. А однажды даже шелковые носки.  Но  поскольку  между  нами
ничего не было, это меня не касалось. Я не хотела, чтобы он думал, будто
я защищаю свои интересы.
   Разговор с  г-жой  Бернар  осветил  часть  жизни  капитана.  Это  был
низенький  человек  средних  лет,  который  возвращался  в  порт   после
рыболовного рейса и зимой жил, как почтенный буржуа, возле г-жи  Бернар,
а та ухаживала за ним и ждала, когда они поженятся.
   Он ел вместе с  ней  в  столовой,  под  портретом  ее  бывшего  мужа,
человека со светлыми усами. Потом шел к себе в комнату и  коротал  время
за чтением приключенческих романов.
   И вот этот мир был нарушен: появилась другая женщина.  Капитан  Фаллю
зачастил в Гавр, стал следить за своей  внешностью,  чаще  брился,  даже
покупал шелковые носки и скрывал все это от своей квартирной хозяйки.
   Однако  они  не  были  женаты,  и  Фаллю  не  брал  на  себя  никаких
обязательств: он был человек свободный.
   И тем не менее ни разу не показался в Фекане с новой знакомой.
   Возможно, это была сильная страсть, серьезное увлечение,  появившееся
в зрелом возрасте. А может быть, какая-нибудь постыдная связь.
   Мегрэ вышел на пляж и увидел жену, сидевшую  в  шезлонге  с  красными
полосами. Рядом с ней, с шитьем в руках, устроилась Мари Леоннек.
   Несколько купальщиков растянулись на гальке, белой  от  солнца.  Море
казалось усталым. По другую сторону мола, у причала, возвышался "Океан",
навалом лежала треска, которую все еще разгружали, и хмурые матросы вели
разговор, полный недомолвок.
   Мегрэ  поцеловал  жену  в  лоб.  Кивнул  девушке  и  ответил  на   ее
вопросительный взгляд:
   - Ничего особенного... Жена беспокойно произнесла:
   - Мадемуазель Леоннек рассказала мне все о себе. Ты веришь, что  этот
парень мог совершить подобный поступок?
   Все втроем они медленно направились к отелю. Мегрэ нес оба шезлонга.
   Они уже собирались сесть за стол, когда появился полицейский в форме.
   Он разыскивал комиссара.
   - Мне ведено показать это вам. Получено час назад.
   И он протянул уже вскрытый желтый конверт, на котором не было адреса.
   Внутри лежал листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком:
   "Прошу никого не винить в  моей  смерти  и  не  искать  причин  моего
поступка.
   Здесь изложена моя последняя  воля.  Завещаю  все,  что  имею,  вдове
Бернар, которая всегда была  добра  ко  мне.  Поручаю  ей  передать  мой
золотой хронометр моему племяннику, которого она  знает,  и  проследить,
чтобы меня похоронили на кладбище в Фекане, рядом с моей матерью".
   Мегрэ от удивления вытаращил глаза.
   - Подписано: "Октав Фаллю", -  закончил  он  вполголоса.  -  Как  это
письмо попало в комиссариат?
   -  Неизвестно.  Его  нашли  в  почтовом   ящике.   И   кажется,   это
действительно  почерк  покойного.   Наш   комиссар   тут   же   уведомил
прокуратуру.
   - И все-таки его задушили. А себя самого задушить нельзя, - проворчал
Мегрэ.
   За общим столом было шумно, на блюде розовела редиска.
   - Обождите минутку, я сейчас перепишу  письмо.  Ведь  вы  должны  его
забрать?
   - Специальных указаний я не получал, но полагаю...
   - Да. Оно должно быть приложено к делу.
   Немного  погодя,  с  копией  письма  в  кармане,  Мегрэ   неторопливо
оглядывал столовую, где перерывы между блюдами тянулись не меньше часа.
   Мари Леоннек все время смотрела на  него,  не  решаясь  прервать  его
хмурые  размышления.  Только   г-жа   Мегрэ   вздохнула,   поглядев   на
недожаренные эскалопы:
   - А все-таки в Эльзасе нам жилось бы получше...
   Не дожидаясь десерта, Мегрэ поднялся и вышел. Ему не терпелось  снова
увидеть "Океан", порт, матросов. По дороге он ворчал:
   - Фаллю знал, что скоро умрет. Но знал ли он, что  будет  убит?  Быть
может, он хотел  заранее  спасти  своего  убийцу  или  просто  собирался
покончить с собой? Кто мог бросить в  почтовый  ящик  комиссариата  этот
желтый конверт? На нем ни марки, ни адреса.
   По-видимому, новость эта уже распространилась по городку, потому  что
не  успел  Мегрэ  подойти  к  "Океану",  как   его   окликнул   директор
"Французской трески" и со злобной иронией в голосе полюбопытствовал:
   - Выходит, Фаллю сам себя задушил? А кто же нашел это письмо?
   - Лучше скажите мне,  кто  из  офицеров  "Океана"  находится  еще  на
борту?
   - Никто. Помощник капитана отправился кутить в Париж. Главный механик
уехал к себе в Ипор и вернется только к концу разгрузки.
   Мегрэ еще раз осмотрел капитанскую каюту. Узкое  помещение.  Кровать,
покрытая грязным стеганым одеялом; шкаф, вделанный в переборку.  Голубой
эмалированный кофейник на столе, покрытом клеенкой.  В  углу  сапоги  на
деревянной подошве.
   Здесь было темно, пыльно и все пропитано едким запахом,  царившим  на
судне. На палубе сушились тельняшки. Мегрэ чуть не шлепнулся на мостике,
жирном от рыбьих отбросов.
   - Что-нибудь нашли?
   Комиссар пожал плечами, еще раз с мрачным  видом  оглядел  "Океан"  и
спросил у одного из таможенников, как добраться до Ипора.
   Это была деревня у подножия скалы, в шести километрах от Фекана.
   Несколько рыбачьих домиков.  Вокруг  немногочисленные  фермы,  виллы,
которые сдаются с мебелью на летний сезон, и единственная гостиница.
   На пляже снова купальные  костюмы,  дети  и  мамаши  с  вязаньем  или
вышиванием в руках.
   - Скажите, пожалуйста, где дом господина Лабержа?
   - Главного механика "Океана" или фермера?
   - Механика.
   Ему указали на домик с палисадником. Когда он подходил к  выкрашенной
в зеленый цвет двери, изнутри до него донесся шум спора.  Два  голоса  -
женский и мужской, но слов не разобрать. Комиссар постучал.
   Все  смолкло.  Послышались  шаги.  Дверь  отворилась,  и  на   пороге
показался высокий худой мужчина. Он недоверчиво и злобно оглядел Мегрэ.
   - Что вам нужно?
   Женщина в домашнем платье быстро  приводила  в  порядок  растрепанные
волосы.
   - Я из уголовной полиции и хотел бы задать вам несколько вопросов.
   - Входите.
   На полу сидел и плакал малыш,  отец  грубо  толкнул  его  в  соседнюю
комнату, где Мегрэ заметил кровать.
   - Ты можешь оставить нас одних? - бросил Лаберж жене.
   У нее тоже были красные глаза.  Должно  быть,  ссора  разразилась  во
время завтрака, так как на тарелках еще оставалась еда.
   - Что вы хотите узнать?
   - Когда вы в последний раз были в Фекане?
   - Нынче утром - ездил туда на велосипеде: совсем ведь не весело целый
день  слушать,  как  скулит  жена.  Долгие  месяцы  проводишь  в   море,
надрываешься. А вернешься домой... - Он все еще злился. Правда, от  него
сильно несло спиртным. - Все они одинаковые! Ревность и тому подобное.
   Они думают, что у нас на уме одни только девки. Вот  послушайте.  Она
колотит мальчишку, срывает на нем злость.
   И в самом деле, в соседней комнате  орал  ребенок  и  слышался  голос
женщины:
   - Ты замолчишь?  А?  Замолчи  сейчас  же!  Слова  эти,  должно  быть,
сопровождались оплеухами или тумаками, так как ребенок ревел еще пуще.
   - Нечего сказать, веселая жизнь!
   - Делился с вами капитан Фаллю какими-нибудь своими огорчениями?
   Мужчина исподлобья посмотрел на Мегрэ двинул стул на другое место.
   - С чего вы это взяли?
   - Вы же давно плаваете вместе, правда?
   - Пять лет.
   - И на борту ели за одним столом?
   - Всегда, кроме этого раза. Тут он вбил себе в голову, что будет есть
отдельно, у себя в каюте. Но я предпочел бы вообще не говорить  об  этом
мерзком рейсе.
   - Где вы находились, когда совершилось преступление?
   - В кафе. Вместе со всеми. Вам, должно быть, уже сказали об этом?
   - И вы считаете, что у радиста была причина напасть на капитана?
   Лаберж вдруг вспылил:
   - Чего вы хотите добиться от меня своими вопросами? Что я вам  должен
сказать? Мне никто  не  поручал  заниматься  слежкой,  слышите?  С  меня
хватит. И этой истории, и всего  остального.  Настолько  хватит,  что  я
сомневаюсь, идти ли мне в следующий рейс.
   - Очевидно, последний был неблестящий.  Лаберж  снова  бросил  острый
взгляд на Мегрэ:
   - Что вы имеете в виду?
   - Все шло плохо: юнга погиб; происшествий было  гораздо  больше,  чем
обычно;  улов  оказался  неудачным,  и  треску  доставили  в  Фекан  уже
испорченной.
   - А я что - виноват?
   - Этого я не говорю. Я вас только спрашиваю, не были ли вы свидетелем
каких-либо событий, которые могли бы  пролить  свет  на  причину  гибели
капитана? Это был человек спокойный. Жил размеренной жизнью.
   Механик усмехнулся, но ничего не сказал.
   - Не знаете, были у него какие-нибудь приключения?
   - Да ведь я говорю вам, что ничего не знаю,  что  сыт  всем  этим  по
горло! Меня что - с ума решили  свести?  А  тебе-то  еще  что  нужно?  -
накинулся он на жену, которая вошла в комнату и направилась к плите, где
из какой-то кастрюли запахло пригорелым.
   Ей было лет тридцать пять. Ее нельзя было  назвать  ни  красивой,  ни
уродливой.
   - Одну минутку, - смиренно сказала она. - Это еда для собаки.
   - Потарапливайся! Ну что, все еще не справилась?  -  И,  обращаясь  к
Мегрэ, Лаберж продолжал:
   - Хотите совет? Оставьте все это. Фаллю уже не  вернуть.  Чем  меньше
будут об этом болтать, тем лучше. А я больше ничего не знаю, и пусть мне
задают вопросы хоть целый день: мне нечего прибавить. Вы  приехали  сюда
поездом? Так вот, если вы не  успеете  на  тот,  который  отходит  через
десять минут, вам придется ждать до восьми вечера.
   Он открыл дверь. В комнату проникли лучи солнца.
   - К кому вас ревнует жена? -  тихо  спросил  комиссар,  уже  стоя  на
пороге.
   Лаберж, стиснув зубы, молчал.
   - Вам знакома эта особа?
   Мегрэ протянул механику фотографию, на  которой  голова  исчезла  под
красными чернилами. Голову комиссар прикрыл большим пальцем: видна  была
только шелковая блузка.
   Механик бросил на него быстрый взгляд и хотел схватить фотографию.
   - Вы ее знаете?
   - Разве здесь можно кого-то узнать? И  он  снова  протянул  руку,  но
Мегрэ уже сунул карточку в карман.
   - Вы приедете завтра в Фекан?
   - Не знаю. А что, я вам нужен?
   - Нет. Спрашиваю на всякий случай. Благодарю за сведения, которые  вы
так любезно мне дали.
   - Не давал я вам никаких сведений.
   Не успел Мегрэ сделать и десяти шагов,  как  дверь  захлопнулась  под
ударом ноги и в доме снова раздались громкие  голоса.  Ссора,  очевидно,
разгоралась.
   Главный механик сказал правду: до восьми вечера поездов на  Фекан  не
было, и Мегрэ, не зная куда девать время, невольно очутился на  пляже  и
устроился там на террасе гостиницы.
   Здесь царила обычная атмосфера отпускного времени:  красные  зонтики,
белые платья, легкие  брюки  из  светлой  шерсти  и  группа  любопытных,
собравшихся вокруг рыбачьей  лодки,  которую  вытаскивали  на  гальку  с
помощью лебедки.
   Слева  и  справа  светлые  скалы.  А  впереди  море,  бледно-зеленое,
окаймленное белым, и мерный рокот мелких волн, ударяющихся о берег.
   - Пива.
   Солнце припекало. За соседним столиком какая-то семья ела  мороженое,
молодой человек  фотографировал  "кодаком".  Оттуда  доносились  звонкие
девичьи голоса.
   Мегрэ лениво разглядывал пейзаж, сознание его слегка затуманилось,  а
мысль беспрерывно вращалась вокруг капитана Фаллю.
   - Благодарю.
   Хотя смысл этих слов не поразил Мегрэ, они врезались ему в  сознание,
потому что их сухо, с резкой иронией произнесла женщина, сидевшая позади
него.
   - Однако, раз я тебе говорю, Адель...
   - Замолчи.
   - Ты что, начнешь снова?
   - Я буду делать, что мне нравится!
   Этот день решительно был днем ссор. Уже с  утра  Мегрэ  столкнулся  с
колючим  человеком,  директором  "Французской  трески".  В  Ипоре   была
семейная сцена у Лабержей. А теперь здесь, на террасе, какая-то  парочка
обменивалась колкостями.
   - Ты бы лучше подумала...
   - Замолчи!
   - Очень разумный ответ!
   - Заткнись, понял?.. Официант, вы подали очень теплый лимонад.
   Принесите другой. Женщина говорила нарочито громко.
   - Однако тебе все-таки нужно решиться, - продолжал мужчина.
   - Так иди туда один. И оставь меня в покое.
   - Но ведь то, что ты делаешь, - гнусно.
   - А ты?
   - Я? И ты еще смеешь... Слушай, не  будь  мы  здесь,  мне,  наверное,
трудно было бы сдержаться. Она засмеялась. Чересчур громко.
   - Замолчи! Прошу тебя.
   - Пошел ты, дорогой!..
   - А почему я должен молчать?
   - Потому что потому.
   - Ничего не скажешь, ответ вразумительный. Замолчишь ты?
   - А если мне так нравится?
   - Адель, предупреждаю тебя, что...
   - Что? Что устроишь скандал на публике? Что это тебе даст?  Вон  люди
уже слушают нас.
   Она резко  поднялась.  Мегрэ  сидел  спиной  к  ней,  но  видел,  как
удлинялась ее тень на плитах террасы. Потом увидел ее со спины.  Женщина
шла к берегу моря.
   Теперь, против света, это был силуэт на  фоне  алеющего  неба.  Мегр